Бог Разрушения

Глава 15

Мия

Оказывается, Лэндон говорил буквально, когда имел в виду игру.

Мы сидим в доме с привидениями, который можно было бы использовать для съемок продолжения «Монахини». Мы с Лэндоном сидим напротив друг друга на высоких викторианских стульях, которые были покрыты простынями, а между нами стол.

Что еще хуже, мы окружены свечами разных цветов и форм, представляющими разнородную симфонию хаоса.

Тени танцуют вокруг нас, как демоны, придавая зловещий оттенок и без того испорченному существованию Лэндона.

— Твоя очередь, — он указывает на шахматную доску с провокационной ухмылкой, из-за которой однажды его убьют.

Я прищуриваюсь, хватая своего коня. Его ухмылка становится шире, как будто он празднует мой следующий ход, который, как он, вероятно, думает, приведет меня к гибели, но я все равно делаю его.

Самое худшее, что может быть, это позволить кому-то вроде Лэндона проникнуть в мою голову. Он уже воздействует на мое тело, что мне это не нравится, и я просто не дам ему еще больше пространства.

Играть в его игру не лучше, чем лежать и ждать, пока хищник набросится и сожрет меня.

— Игра, в которую ты хотел сыграть, это шахматы? — я показываю.

Он даже не смотрит на шахматную доску, когда перемещает свою ладью в чрезвычайно уязвимую позицию.

— А ты хотела другого? — спрашивает он со странным блеском в пустых глазах. — Может быть, что-то извращенное?

— Еще чего.

Не буду отрицать, что такие мысли действительно посещали мою голову после того, как он устроил засаду перед особняком Язычников и привел меня сюда. Он определенно дал понять, что в этой его игре есть что-то большее.

А может быть, это еще один способ запудрить мне мозги, и мне нужно перестать нервничать.

— Вот тебе совет, — он поглаживает коня, которого съел несколько минут назад, между пальцами. — Не обязательно спорить со мной по любому поводу. Хотя это и заводит во время секса, в остальное время меня это не волнует.

— Вот это новость. Меня не волнуют твои предпочтения.

— А стоило бы. Учитывая, что в дальнейшем они будут занимать центральное место в твоей жизни.

— Не много ли высокомерия?

— На мой взгляд, в самый раз.

— Твое мнение, как и вся твоя личность и существование, ужасно несовершенно и нуждается в отчаянном переосмыслении.

— О? — он зажал коня между указательным и средним пальцами. — А я-то думал, что до сих пор прекрасно справлялся.

Я с невинной ухмылкой сбиваю его ладью.

— Ты ошибался. Но никогда не поздно начать быть порядочным человеком.

— Мысль о порядочности надоела мне до слез, поэтому я склонен проигнорировать это предложение.

— Почему?

— Я не придерживаюсь праведных взглядов, к которым стремится большинство людей.

— Мне ли не знать. Ты больше заинтересован в хаосе и беспорядке.

Улыбка растягивает его губы, и я на мгновение отвлекаюсь от доски. Все, что мне остается — это смотреть, как в его обычно мертвых глазах мерцает свет, посылая в них яркие искорки. И эта уже не та его обычная дразнящая ухмылка с примесью сардонической иронии. Пожалуй, это самое близкое подобие улыбки на его скульптурном лице.

И я имею в виду не то, что у него острая челюсть, а то, что он действительно так же холоден и безэмоционален, как и его статуи.

— Туше.

Я прочищаю горло, а затем показываю:

— Как насчет того, чтобы для разнообразия заняться чем-нибудь другим? Ты можешь начать с маленьких шагов.

— Например?

— Может быть, перестанешь похищать людей и увозить их против их воли?

— Но как еще я смогу заполучить все твое внимание, которое не будет запятнано нянченьем с Майей или преследованием Язычников, как будто ты потерянный щенок? — он толкает свою вторую ладью, снова ставя ее в явно уязвимое положение. — Не говоря уже о ненужном времени, которое ты проводишь с моим братом. Спойлер: девушки предпочитают меня ему.

— Ну, они совершили ошибку всей своей жизни. Брэн гораздо симпатичнее тебя. На самом деле, вы на разных планетах и даже не сравнимы, — я сузила глаза на ладье.

Во что он играет? Должен быть какой-то тайный ход, который он пытается провернуть, но какой? Он уже потерял одну ладью, а жертвовать второй сразу после первой — просто безрассудство.

— И все же ты кончила на мои пальцы, и это моя сперма украсила твое милое личико.

Я рывком поднимаюсь, мое внимание переключается на него. Его черты заслоняют тусклый свет свечей и чистый садизм. Нагловатая ухмылка снова сползает с его лица. Внезапно он кажется крупнее и мрачнее, чем я помню, как будто за несколько секунд он прибавил в росте несколько сантиметров.

— Перестань говорить со мной в таком тоне, — показываю я.

— В каком?

— Как будто я твоя игрушка.

— Я предпочитаю «будущая кукла для траха».

— Скорее, твой Мрачный Жнец, потому что я перережу тебе горло, пока ты спишь.

Он смеется.

— Ты такая грозная, что я хочу тебя съесть.

— У тебя будет несварение желудка, придурок.

— Оно того стоит, муза.

— Не уверена, что ты будешь думать так же, когда будешь захлебываться в луже крови.

— Кровь. Пальчики оближешь. Ты сегодня продолжаешь ставить галочки в списке моих извращений, — он притворяется шокированным. — Ты все-таки навела обо мне справки?

— Нет, даже если бы ты был последним доступным мужчиной.

— Последний доступный мужчина для других? Нет. Для тебя? Весьма вероятно.

Я качаю головой, даже когда делаю свой ход, решив не сбивать ладью, чтобы не попасться в его возможную ловушку.

Мое тело наполнено необъяснимой энергией, которой у меня никогда не было во время игры в шахматы, даже с самыми опытными игроками, с которыми я имела честь сталкиваться.

Сильные эмоции чуть не лопаются по швам с каждой секундой, и это пугает меня до чертиков.

У меня не было такой интуитивной реакции с того ужасного дня. Только теперь это принципиально другое и сбивающее с толку волнение. На самом деле, чувство похоже на то, когда я ахнула, отшатнулась и довела себя его пальцами до оргазма.

Или когда он входил и выходил из моего рта и использовал меня, чтобы достичь своего пика.

Я нуждаюсь в этом захватывающем безумии, но все еще корю себя за то, что хочу этого от психопата Лэндона.

— Не льсти себе, — показываю я. — И еще, зачем все эти свечи? Они для твоих друзей-демонов, которые сидят у тебя на плечах и нашептывают гадости?

— Они для моей сквернословящей демонической леди.

Я хмурю брови.

— Я не люблю свечи.

— Но тебе не нравится темнота — часть информации, которую я обнаружил прошлой ночью, когда ты на мгновение растерялась. Полагаю, это связано с причиной, по которой ты отказываешься позволить миру услышать твой голос.

Мои губы приоткрываются, и я смотрю на него так, как будто он инопланетянин, пришедший с единственной целью уничтожить человечество.

— По твоему лицу видно, что ты удивлена, откуда я знаю об этом. Для меня читать людей естественно; они довольно предсказуемы и ужасно скучны, — он делает паузу, поджимая губы, как будто не хочет признавать того, что последует дальше. — Ты не такая. Предсказуемая и скучная, я имею в виду. Потому что, хотя я и уничтожил твой страх, я все еще не могу понять его причину. Я впечатлен. Другие на твоем месте не продержались бы и нескольких часов, но ты по-прежнему держишься стойко. Я одобряю твою решимость.

— Должна ли я чувствовать себя польщенной?

— Желательно, — он опирается локтями на колени и складывает пальцы домиком у подбородка. — Но сначала давай разберемся с этой тайной.

Я съедаю его коня.

— Если под тайной ты подразумеваешь ситуацию с оторванными яйцами, от которой ты будешь страдать к концу сегодняшнего вечера, то конечно. Давай попробуем.

— Прекрати хотя бы на секунду думать о насилии, — он выдвигает своего ферзя, чтобы защитить свою ладью. — Меня больше интересует инцидент, из-за которого у тебя пропал голос. Расскажи мне побольше.

— Нет.

— Пожалуйста?

— Нет.

— Как насчет милая, пожалуйста?

— Все еще нет.

— Жаль. Я думал, ты сломаешься из-за моего тщательно созданного очаровательного образа, но тебе не нравятся милые и обаятельные, не так ли, маленькая муза? У меня такое чувство, что ты предпочитаешь, чтобы за тобой гнались и загоняли в угол, пока ты борешься за свою жизнь.

Я сбиваю его королеву с широкой ухмылкой, затем бросаю ее в него. Он ловит ее, лукаво изгибая свои великолепные губы.

— Давай попробуем еще раз, и мне нужно, чтобы твой разум был открыт для других вариантов, кроме «нет», — он гладит свою мертвую королеву так, как гладит свои бесчувственные статуи. — Ты можешь рассказать мне о причине твоего молчания, или, как второй, менее предпочтительный вариант, мы можем обсудить твои извращения.

— Как насчет «нет» на оба варианта?

— Давай заключим пари, — говорит он, полностью игнорируя мои слова. — Если я выиграю, мы поговорим о ситуации с молчанием. Если выиграешь ты, то об извращениях.

— Хорошая попытка. Но это не так работает, ты, самовлюбленный псих. Когда ставишь людей перед выбор, ты должен от чего-то отказаться, когда проигрываешь.

— Например.

— Если ты выиграешь, мы поговорим об извращениях, — которых у меня нет. — Если я выиграю, ты станешь моим мальчиком на побегушках.

— О? — он поднимает бровь. — Я и не подозревал, что у тебя есть какие-то извращения, ты непослушная, непослушная девчонка. Однако я отказываюсь, поскольку слишком доминантен, чтобы когда-либо быть чьим-либо рабом, включая самого дьявола. Я бы предпочел связывать женщин ремнями, пока трахаю их до полусмерти.

— Я не имела в виду секс, ты, извращенец. Я имела в виду, что тебе придется делать все, что я тебе скажу, и служить мне, пока я не буду довольна.

— Как долго?

— Неделя.

— Хм. Договорились.

— Твоя королева мертва, и ты тоже, — я съедаю первую из двух пешек, защищающих его короля. Еще один ход, и ему конец.

Конечно, он сдвинет своего короля, но тогда мой слон загонит его в угол. Со всех сторон, все кончено.

Раздражающая ухмылка Лэндона остается на месте, когда он передвигает эту чертову ладью прямо рядом с моим королем и вне досягаемости моих ферзя и слона.

— Шах и мат.

Я смотрю на доску, отказываясь верить увиденному.

Этого не может быть.

— Ты думала, что принести в жертву королеву было кощунством, но ты забыла важный анекдот. Работа королевы — умереть ради короля.

Я свирепо смотрю на него. Как он мог быть таким ненавистным, даже когда говорил о шахматах?

— Итак. Не хочешь рассказать поподробнее о своих извращениях?

— Я пошутила. У меня нет никаких извращений, — я улыбаюсь в ответ, сопоставляя его энергию психопата со своей дикой и решительной.

— Не смеши меня. Тебе понравилось, что на тебя напали в темноте и ты подавилась моим членом, так что это означает, что в тебе есть склонность к подчинению. Одно извращение есть, будут еще, — он подпирает голову кулаком. — Не стесняйся. Я не кусаюсь.

— Ты хочешь, чтобы я в это поверила?

— Прекрасно. Я не кусаюсь вне секса.

Извращенный мудак.

Я занята тем, что переставляю шахматные фигуры. Что, черт возьми, я должна сказать в этой ситуации? Он не из тех, кто удовлетворится полуправдой, а я точно не могу признаться, что я девственница, потому что тогда он, возможно, станет более настойчивым в своих правах на меня.

Или, что еще хуже, он будет издеваться надо мной из-за того, что я такая скрытная ханжа, поскольку он, вероятно, потерял девственность, когда у него впервые встал член.

— Ты далеко не невинна, — сухо комментирует он. — У тебя, должно быть, была доля болезненно заурядных членов — проблема, которую, кстати, решит мой член, так что давай послушаем, что тебе нравится, когда ты раздвигаешь ноги?

— Миссионерская поза.

— Слишком ванильно для того, кто совсем не ванильный.

— Ну, мне нравятся простые вещи и заботливые любовники. Прости, что мои извращения не такие захватывающие, как твой обширный опыт.

— Вот почему мы должны это исправить. Ты отчаянно нуждаешься в возбуждении, которое приходит с неизвестностью. Секс должен быть веселым развлечением, а не скучной технической задачей, — он прищуривает глаза, как будто видит меня впервые.

Я пристально смотрю в ответ, хотя внутри у меня все переворачивается. О чем он сейчас думает? Он не мог догадаться, что единственное, что я знаю о сексе — это несколько порнофильмов.

Да, мне было любопытно, но не настолько, чтобы отдаться первому парню, который постучался в мою дверь.

— На что ты смотришь? — я показываю.

— Я пытаюсь придумать эксперименты, которые мы можем провести, чтобы определить твои возможные извращения. Для начала… — он замолкает. — Разденься. Оставь только ботинки.

— Нет, спасибо, — показываю я, хотя чувствую, как горят мои щеки.

— Не будь ханжой. Мы уже видели друг друга полуголыми.

— Опыт, которого я не пожелала бы и злейшему врагу.

В одну секунду он сидит неторопливо, как лев в своем логове, а в следующую — уже на мне. Все происходит в одно мгновение, и я даже не успеваю заметить, как он нависает над моим креслом. Одна его рука ложится на подлокотник, а другая плотно обхватывает мое горло.

Кислород иссякает в моих легких, и я хватаю ртом несуществующий воздух.

— Кажется, ты не понимаешь ситуацию, Мия. Моему терпению есть предел, и я не ценю болтливых соплячек, — его большой палец нажимает на точку моего пульса. — Но, возможно, это тоже часть твоих извращенных наклонностей. Тебе нравится, когда у тебя силой отнимают контроль, не так ли? Тебе нравится, когда ты не можешь думать о том, что и как произойдет. Ты предпочитаешь просто быть рядом, как тогда, когда твоя маленькая тугая киска смазывала мои пальцы.

Он ослабляет руку настолько, чтобы дать мне возможность вздохнуть, но не настолько, чтобы я могла ударить его по яйцам.

Я все еще пытаюсь вцепиться в его пальцы, когда он протягивает свободную руку и ощупывает меня поверх платья. Мои соски мгновенно твердеют, и он находит их, медленно перебирая под тканью с ленивой легкостью.

— Видишь? Твое тело приветствует меня, так как насчет того, чтобы последовать его примеру?

Я свирепо смотрю на него. Это всего лишь физическая реакция, которая могла бы произойти, даже если бы я была с кем-то другим. Я отказываюсь верить, что температура моей кожи повышается из-за него.

Лэндон запускает руку в вырез моего платья спереди, под вшитый бюстгальтер, и прокручивает мой сосок. В паху проносится волна удовольствия, и я прикусываю нижнюю губу.

Этого определенно не происходило, когда Брайан прикасался ко мне в старшей школе.

— Такая отзывчивая, — он одновременно поглаживает мой бугристый сосок и точку пульса, затем покручивает другой.

Пальцы моих ног скручиваются в ботинках, когда давление нарастает в самой интимной части моего тела. Я чувствую, как намокают трусики, и смущение заставляет меня проклинать себя и его.

Мужчина, который использует меня и предлагает мне удовольствие, которое я никогда не считала доступным.

Он играет с моими сосками, его мощная мозолистая рука крутит, щелкает и щиплет так сильно, что я задыхаюсь и пытаюсь зарыться лицом в кресло.

Однако он не позволяет мне этого. Его рука на моем горле сжимается сильнее, удерживая меня на месте, пока его пальцы терзают мои соски, а его глаза топят мои в омуте хаоса.

— Ты хочешь, чтобы это прекратилось? — он спрашивает мрачными, зловещими словами.

Я киваю один раз.

— Тогда сделай, как я сказал, и разденься.

Я протягиваю руку за шею, и он отпускает мои сверхчувствительные соски, но это не мешает моим бедрам становиться липкими и влажными.

Поза неловкая, но он даже не помогает мне, когда я расстегиваю молнию и снимаю платье.

Материал с тихим шорохом падает на землю, и вот так я остаюсь в одних трусиках и ботинках. Мрачный взгляд Лэндона изучает меня сверху донизу, темнеет и блестит, как будто я блюдо, которое он с нетерпением ждет.

Нет, возможно, уничтожить с лица Земли.

Я никогда в жизни не чувствовала себя одновременно обнаженной и желанной.

— Ты выглядишь как моя новая возможная зависимость, — он скользит рукой от моей шеи, по моим возбужденным соскам и вниз к животу. — А зависимости не могут справиться со мной, маленькая муза.

Мурашки пробегают по моей коже подобно огненному взрыву.

Он сказал, что остановится, но продолжает. И я даже не пытаюсь положить этому конец.

Может быть, я очарована, или, что более вероятно, это потому, что я никогда в жизни не достигала такого уровня возбуждения.

Его длинные, сильные пальцы задерживаются на резинке моих трусиков, прежде чем он медленно, грубо и так нарочито проводит средним пальцем по намокшей ткани.

Злая усмешка кривит его губы, когда моя влага бесстыдно просачивается на его руку.

Он поднимает ее и массирует липкие следы моего возбуждения между пальцами.

— Удушение и грубое обращение. Есть.

Я смотрю в другую сторону и жалею, что не могу забиться в какую-нибудь дыру и никогда не выползать оттуда до конца своей жизни.

— Возможно, мы также можем добавить извращение, связанное с предъявлением ультиматума, — его лицо оказывается так близко к моему, что я могу вдыхать только его опьяняющий аромат и мятное дыхание. — Ты бы никогда не призналась, что хочешь меня, если бы не была в таком положении, не так ли?

Я собиралась зарычать на него, но он проводит моим собственным возбуждением вниз по носу, по изгибу щеки, затем прижимает средний и безымянный пальцы к подушечке моих губ.

Мои губы приоткрываются, и он скользит пальцами внутрь, заставляя меня проглотить собственное возбуждение. Он врывается с силой и контролем, которые сводят меня с ума. Нажимает на мой язык, затем обхватывает его пальцами, перекатывая и размазывая мое возбуждение. Он взрывается на моих вкусовых рецепторах, как афродизиак.

— К счастью для тебя, я очень хорошо подготовлен к роли твоего злодея. Я вытащу твои извращения одно за другим, черт возьми.

Внезапно он разжимает пальцы и с непринужденной легкостью отступает назад.

От потери его прикосновения мне почему-то становится холодно.

— Теперь, чтобы узнать другие извращения, — голос Лэндона понижается с леденящей душу ноткой. — Беги.

Вызов в его глазах пробирает меня до костей, и я вздрагиваю совсем не от холода.

Не знаю, что на меня нашло, и почему я вообще принимаю его безумие.

Может быть, это мое собственное безумие.

Медленно, на неустойчивых ногах, в одних трусиках и ботинках, я встаю и делаю прямо противоположное логике.

Бегу.