Божественные тайны сестричек Я-Я

3

Вечером, вернувшись домой, Виви поднялась в спальню. Кондиционер был включен, потолочный вентилятор жужжал, а окна были широко распахнуты навстречу ночным звукам дельты. Выключив лампу на тумбочке, она зажгла свечу перед статуей Девы Марии.

— Мать многомилостивая, — молилась она, — услышь мои молитвы. Ты королева луны и звезд. Я же больше не знаю, где мое королевство. Для этого периода моей жизни извинений нет. Теперь, стоит только оступиться, тебя живенько отправят в приятное местечко вроде Бетти, пока дела не станут совсем уж плохи. Тогда… что же, тогда приходилось принимать чертов дексамил[10] и исповедаться три раза в неделю. Тогда не было Опры[11].

В то воскресное утро я взяла ремень мужа, тот самый, на котором Шеп точил бритву: серебряная пряжка с рубинами и оправленный в серебро кончик. Когда я била детей, там, где попадал этот кончик, появлялись кровавые рубцы. Даже сейчас я ясно вижу их прекрасные тела. Я знала, что делала. Эти голые детские тела были такой доступной мишенью!

Видишь ли ты шрам на теле Сидды сейчас? Видит ли его Коннор Макгилл, когда любит ее? Если бы я смогла проводить рукой по спине дочери, весь тот пост, все ее детство, наверное, стерла бы его. Стерла совсем. Но я не всемогуща, как бы ни желала стать таковой. И это, вероятно, единственное в жизни, что я усвоила.

Сидде следовало остановить меня. Но она стояла и терпела. В точности как я, когда меня наказывал отец.

Видит ли она во сне ремень, опускающийся на бедро… на то место на плече?

А потом я ушла. И когда вернулась из больницы, которую никто не называл больницей, мы сказали детям, что я устала и нуждалась в отдыхе. И больше никаких объяснений. Это никогда не обсуждалось.

Я порола их не один раз. Но только однажды избила до крови. И только однажды Сидда не совладала со своим мочевым пузырем.

Я заставила Каро рассказать мне это. Заставила лучшую подругу объяснить, что наделала.

По-прежнему ли она спит, подтянув одеяло к самому подбородку, с подушкой, зажатой в одной руке, тогда как другая закинута за голову? Просыпается ли от старых кошмаров, задыхаясь и кашляя? И я сотворила с ней это?! Неужели мне никогда не простится мой грех? Когда она была маленькая, я говорила, что умерший брат-близнец стал ее ангелом-хранителем. Верит ли она еще этому?

Может, мне послано наказание видеть, как моя старшенькая отворачивается от любви? Пресвятая Мария, ты мать, повелительница полей и прерий. Дай мне что-то вроде знака, пожалуйста! Что-то вроде утешения. И заодно сними с меня проклятие, договорились? Неужели мне придется всю свою жизнь носить в себе дочь? Неужели придется до самой смерти быть за нее ответственной? Я не хочу этих угрызений совести. Не хочу этой тяжести.

Мария, мать сирот, попроси за меня Всевышнего. Заставь Господа прислушаться, как умеешь только ты одна. Передай это своему Сыну.

Иисусе Христе, Спаситель и Господь наш, склони ухо свое к нашей Пресвятой Матери, когда она заступится за меня. Я все еще зла как черт на свою трепливую дочь, но готова поторговаться. Вот мои условия: не позволяй Сидде трусить в любви, а взамен я перестану пить. До того дня, когда она и Коннор скажут «да». А в придачу я еще прибавлю альбом я-я. Я слышу, как ты смеешься. Брось! Я вполне серьезно.

Заставь Сидду повернуться и пройти сквозь огонь. Если она запоет свою прежнюю песенку «я-не-знаю-как-любить» и тому подобный бред, не верь.

Предупреждаю, они должны пожениться до тридцать первого октября, усек? Никаких гарантий трезвости после Хэллоуина. Сейчас август. У тебя полно времени.

Молюсь о заступничестве нашей владычицы падучих звезд. Аминь.

Виви перекрестилась и закурила. Не стоило курить в доме, вернее, не стоило курить вообще, но, черт возьми, Шепа сегодня не будет. И потом, лучше думается, когда в темноте тлеет красная точка. В комнате не горел свет. Она снова перекрестилась, на этот раз сигаретой, и тут ее осенило.

Виви прошла в кухню, открыла ящик с фейерверками, тот самый, где хранила петарды и бенгальский огонь, оставшиеся от Нового года и Четвертого июля. Она специально держала небольшой запас для личных, тайных праздников. Виви нашла две палочки бенгальского огня и вынесла во двор.

Сегодня, кроме нее, в Пекан-Гроув никого не было.

Виви дошла до самой дельты, зажгла бенгальский огонь и, полюбовавшись, как огненные искры летят в ночное небо, стала чертить сверкающими палочками в воздухе. Потом, неизвестно почему, помчалась вдоль берега, держа палочки над головой.

«Если кто-то увидит меня, сразу скажет: «Что же, наконец свершилось. У Виви Эббот Уокер поехала крыша». Только они не знают, что эта самая крыша поехала много лет назад, а я все еще живу. Вернее, как бы живу».

Виви бегала, пока не выбилась из сил. Остановилась, продолжая держать бенгальские огни перед собой. И подумала, глядя на них: «Это все, что я имею. У меня нет надежного, яркого сигнального огня, исходящего от какого-нибудь старого, почтенного маяка, указующего кораблям спокойную дорогу домой, мимо острых рифов. Остались только крохотные светильнички, которые вспыхивают и тут же гаснут. Дай Бог увидеть мою дочь такой, какой никогда не видела меня моя мать. И пусть она тоже увидит меня».

Поднявшись в спальню, она зажгла еще одну свечу и поставила вместе с огарками бенгальских огней перед статуей Девы Марии. Потом вытерла ноги и легла в постель.

«Я поставила свечу за свою дочь. И пусть свеча горит, пока я сплю. Плевать мне на пожарных и их чертовы инструкции. Однажды я уже пережила пожар».