Божественный театр

Глава 12

Сооруженная на скорую руку сцена вышла так себе. По приподнятому с помощью валунов помосту из сухих древесных стволов, не равных по толщине, с кое-как обтесанными сучьями, передвигаться было почти невозможно. Как и разглядеть, что именно изображено на декорациях, подвешенных вкривь и вкось на травяных веревках между деревьями. Свет факелов, натыканных девами перед сценой, скорей слепил зрителям глаза, чем позволял видеть, что на ней происходит.

Но когда тишину ночного леса внезапно разорвал охотничий рог – вернее, трубные звуки гамадуна, – и следом зазвенел голос Беригона, с неподдельным – в кои-то веки! – восторгом повествующего о том, какого дивного оленя удалось нынче загнать королю, холодок пробежал по спине даже и у видавшего виды капитана Хиббита. Он забыл о задании, об угрозе похищения универсуса… Фантастические декорации самой природы – лес, две полные луны в небесах, – трепещущие огни факелов, мечущиеся тени, эхо, вторящее голосам, неожиданно превратили средней руки пьеску в истинно магическое действо, чуть ли не мистерию – на вечную тему любви и смерти. Монологи обрели глубину и значимость; казалось, лица и фигуры актеров засветились вдруг сами по себе, почти как у волшебных существ, сидевших перед сценой…

Лесные девы застыли на своих местах каменными изваяниями; неугомонные цветочные эльфы ссыпались радужным дождем на ветви ближайшего дерева и тоже ни разу более не шелохнулись. И когда спектакль подошел к своему трагическому концу, капитану Хиббиту померещилось даже, что кое-кто из этих самых существ, никогда не отличавшихся, в общем-то, склонностью к состраданию, смахнул украдкой слезу.

Впрочем, клясться в том, что он и впрямь это видел, Кароль не стал бы.

И как бы там ни было, но трагедия «Король Игал» лесным девам понравилась.

Настолько понравилась, что Папаше Муницу предложили еще мешок золота, лишь бы театр показал и остальной свой репертуар. И предложение это старик, конечно же, принял.

Девы готовы были смотреть спектакли всю ночь, не откладывая чудесную забаву на завтра, только вот актеры уже валились от усталости с ног, и Дракон, проявив необычное для него милосердие, попросил дать им выспаться.

Тогда с ними распрощались – до следующей ночи, и толпа светящихся волшебных существ отправилась продолжать свое урочное веселье в каком-то другом месте…

Находилось оно не слишком далеко от озера – судя по тому, что эхо доносило время от времени до слуха капитана Хиббита звуки музыки, пение и смех.

На самом же берегу было тихо. Хотя перед спектаклем девы и обнесли всех подкрепляющим силы напитком, действовал он почему-то недолго. Словно бы впавшие в состояние транса актеры молчаливыми тенями расползлись по фургонам и попадали спать, даже не разобрав декораций. Дракон с Коброй, хотя и успели прикорнуть еще до представления, тоже едва держались на ногах и поспешили лечь, посмотрев на сей непорядок сквозь пальцы.

У костра остались лишь Раскель, для которого в фургонах не предполагалось спального места, и Кароль, которому приказано было нести караул в ближайшие два часа. А потом будить себе на смену Беригона.

С чем капитан решил не торопиться. Где два часа, там и три… Официально находясь на посту, уж всяко легче присмотреть за арканом. Да и чувствовал он себя на удивление бодро, хотя устать должен был не меньше всех остальных.

Аркан укрылся попоной, снятой с серого жеребца, лег на песок вблизи костра и как будто сразу заснул.

Кароль же некоторое время рассеянно обозревал то Раскеля, то окрестности, гадая, почему лесные девы оставили свои новые «игрушки» здесь, без присмотра, а не переправили в подземное убежище – то бишь в другое измерение, – чтобы те не смогли от них сбежать. Пришел к выводу, что причиной тому Драконова жадность. Видно, даже волшебные существа поняли, что старик от лишнего мешка золота не откажется никогда. А стало быть, и сам не сбежит, и другим не даст.

Покуда он об этом думал, впечатления от удивительного ночного спектакля потихоньку развеялись. Капитан без особой охоты вспомнил о задании. О том, что так и не успел среди всех этих бурно развивавшихся событий поразмыслить о странностях юной примы и вряд ли сможет сделать это в ближайшем будущем. Тяжело вздохнул, уставился на пламя костра и – для начала – протяжно зевнул.

Сидеть и дожидаться неведомо чего смысла не было. Имело смысл побудить аркана к действию, а для этого следовало тоже притвориться спящим. Выждать еще немного, сделать вид, что сон накатывает неумолимо. И то ли начать падать со стула, то ли откровенно прикорнуть на песочке – по примеру самого Раскеля.

Он смешливо обдумывал про себя, какой именно вариант предпочесть, когда внезапно на него снова накатили дурные предчувствия – без всякой видимой причины. Веселиться расхотелось. Сердце заныло, и в голову полезли мысли одна другой тревожнее.

Физически ему с арканом не сладить, тот мускулистей и выше ростом – забубнил внутренний голос. Поди, приемчикам боев без правил обучен. Опять же разозлится как черт, защищая драгоценное имущество табора… Ночь, все спят. Пока проснутся, придут на помощь…

«Прекрати!» – сердито одернул себя Кароль. – «При чем тут бои без правил и чья-то помощь? Ты не один. Здесь мастер Абель, и он уж точно не спит. Ну что, что такого может случиться, чтобы вы вдвоем не управились?»

«С кем?» – скептически спросил внутренний голос. – «С арканом? Управитесь, конечно. А если не спит еще и черный гений?»

Скорее всего, так оно и было…

Кароль поежился. Вынул из кармана и принялся вертеть в пальцах подарочек, полученный от дриады, – скромный лесной орех, сорванный ею прямо со своего одеяния. Талисман на удачу. В азартных играх. Фундучница, правда, так и не поняла из сдержанных объяснений капитана, что такое азартные игры, – а сдержан он был потому, что опасался, как бы ей не взбрело в голову потребовать еще и этой забавы. До утра пришлось бы сидеть играть… Но хоть какую-то удачу, по ее словам, талисман все же должен был принести.

Хорошо бы…

Капитану вдруг остро захотелось плюнуть на задание. Глотнуть еще вина да и улечься спать, в самом деле. И пускай Раскель тащит хоть все театральное барахло! В конце концов, квейтанский разведчик всего лишь человек, и почему его не может сморить усталость, как любого смертного?…

Мысль казалась чертовски соблазнительной.

Он сунул орех обратно в карман, покосился на бутылку с вином, оставленную сторожу сердобольными товарищами. Рука уже почти потянулась к ней. Как вдруг…

Лба коснулась невесть откуда взявшаяся теплая, ласковая волна. Перед глазами у Кароля все поплыло и подернулось дымкой. Потускнело даже пламя костра. Сонное оцепенение накрыло ватным колпаком… но тут же все и прошло.

Чары – понял капитан. От которых его защитили браслеты-наручники, лишавшие возможности пустить в ход собственное магическое уменье, но одновременно прикрывавшие от любого чужого колдовства.

Все ясно. Раскель приступил-таки к делу.

Тревога и дурные предчувствия вмиг рассеялись. Не до них стало… аркан не должен догадаться, что сторожа его чары не взяли.

Первым делом Кароль воззвал про себя к монтальватцу – так, на всякий случай. Не спи, мол, друг!.. Потом уронил голову на грудь. Посидел немного. Всхрапнул. Испуганно дернулся – как бы от собственного храпа, но глаз не открыл. И, расслабившись, начал медленно сползать с раскладного стула наземь.

Раскелю, лежавшему без сна, какое-то время были безразличны все дела в мире. В том числе и выкрадывание Дурной Удачи. Его терзали сомнения. Верней, не столько сомнения, сколько метания между чувством долга и жгучим желанием на него плюнуть. Попроситься к Папаше Муницу в театр. Остаться рядом с Фиалкой. Чем черт не шутит?…

Сегодня все было по-другому. Он смотрел давно успевший надоесть спектакль новыми глазами. Казался самому себе королем Игалом, которого предала любимая жена. Испытывал не просто ревность – настоящее горе, когда видел сияющую во взгляде Фиалки, устремленном на другого мужчину, любовь. Понимал, что это всего лишь актерская игра, но так хотел оказаться на месте того мужчины, что с трудом мог усидеть. Одновременно желал ему смерти. И чувствовал, что умирает сам, когда Фиалка «умирала» на сцене, заколотая бутафорским кинжалом.

Никогда с ним такого не было. Никогда. Он не в силах оставить эту девушку. Он должен видеть ее, слышать ее голос – хотя бы… если не дано будет большего. А что, если она все-таки полюбит его? Цыган, актриса бродячего театра… между ними все же есть что-то общее. Она поймет! Она тоже сумеет увидеть его новыми глазами!..

Но, даже пребывая в сладком бреду, пытаясь убедить себя в том, что все на самом деле возможно, он знал – не будет ничего. Она его не полюбит. А если он упустит из-за нее Налачи Бахт, то жить ему и вовсе останется недолго. Отец не простит. Не убьет, так лишит магического дара. Превратит в обезьяну, убогое подобие человека. И остаток жизни придется провести, разъезжая на плече кого-нибудь из сородичей и таская из шляпы бумажки с предсказаниями. Как Мамиру Одноглазому, чьи страдания оборвала лишь смерть – три года тому назад.

Да, какие уж тут сомнения… Сердце Раскеля откровенно разрывалось на части.

Пока наконец его не осенила простая мысль – настолько простая, что даже странно было, как это не пришло в голову сразу. Сейчас он выкрадет и доставит в табор Налачи Бахт. После чего вернется сюда. И будет при девушке, куда бы она ни отправилась. Отцу же скажет, что решил жениться. Тот поймет, поставит следить за Дурной Удачей кого-нибудь другого.

А потом…

Почему бы, собственно говоря, не выкрасть и саму девушку?

Некоторое время Раскель всерьез обдумывал эту полубезумную мысль. Но в конце концов ее отринул. Он станет посмешищем для всего табора, если Фиалка так и не согласится стать его женой. А она не согласится… если не полюбит.

Странная сила чувствовалась в этой девушке, как ни в одной другой из тех, кого встречал Раскель. Стальной клинок в пуховых ножнах. Стебель чертополоха, который только ножом и можно срезать – руками истерзаешь на мелкие волокна, но не разорвешь… Отчего-то он был совершенно уверен – при всей доброте и мягкости Фиалки ее никому не удастся сломать, заставить измениться, сделать послушной. Она умрет, но останется собой, сохранит верность тому, во что верит. А во что она верит… ему, Раскелю, – такому, какой он есть сейчас, – не понять, сколько ни бейся.

Думать об этом было больно.

Так больно, что в какой-то миг Раскель изнемог. И поневоле вернулся мыслями к долгу.

Налачи Бахт. Ее необходимо вернуть в табор.

И тут…

«Пора!» – словно бы сказал кто-то внутри него. – «Довольно мешкать! Быстрее сделаешь, быстрей возвратишься».

Все лишние мысли разом улетучились. Раскель заставил себя сосредоточиться. Переплел особым образом пальцы рук. Увидел мысленным взором спящего в колыбели младенца. Себя, стоящего рядом с этой колыбелью. И начал беззвучно выговаривать, едва шевеля губами, слова древнего заклинания.

Дочитав до конца, выждал еще немного. Осторожно выглянул из-под попоны.

Проныра Князь спал. Обмяк на стуле – вот-вот свалится…

Призыва «не спи, друг» мастер Абель, разумеется, не услышал. Монтальватская защита скрывала истинные мысли капитана Хиббита даже от тех, кто сам ее и поставил. Но мастер и без того бодрствовал все эти последние дни и ночи, ни на миг не выпуская капитана из поля внутреннего зрения. Как заплутавший странник – путеводную звезду…

Квейтанский разведчик исполнял свою роль безупречно. Настолько безупречно, что иногда даже беспокойно делалось – а не забыл ли он о задании вообще?… Универсус найти и не пытался, безмятежно спал, со вкусом пил и ел, упоенно лицедействовал… Да, конечно, второе дно все-таки проглядывало – чересчур, пожалуй, он казался талантлив и умен для своей скромной легенды. Сирота, приютский подкидыш, всю жизнь на побегушках… Но, с другой стороны, во вселенской истории нередки были случаи, когда подобные «Волчку» выходцы из низов достигали высокого положения именно благодаря уму и талантам. Так что особых подозрений это не должно было вызывать. Тем более что все в труппе невесть с чего уверились вдруг в его княжеском происхождении…

Он и сейчас был безупречен. Наверняка оставался настороже – из-за Раскеля, но выглядел так, что казалось – вот-вот уснет. Мастера Абеля вновь кольнуло беспокойство. А ну как и впрямь заснет? – устал все-таки, с раннего утра на ногах…

Однако делать ничего не оставалось, лишь наблюдать.

Капитан тем временем повертел в руках орешек, полученный от дриады. Потом сунул его в карман, с тоскою посмотрел на бутылку.

И тут… случилось невероятное.

Сознание мастера внезапно помутилось. Поле внутреннего зрения затянула черноватая дымка. Он не то что удивиться – и подумать-то ни о чем не успел, прежде чем его накрыла абсолютная тьма. Разом отключились все органы чувств, над которыми никоим образом не могли быть властны колдовские чары обитателей материальных миров – хоть смертных, хоть бессмертных. Удивиться, конечно, было чему… но мастера уже не стало в Нибуре.

Он оказался дома, в Монтальвате.

И если далее ему начал сниться сон, то на редкость реалистичный. И дивный. В потоке изумрудного света, во всполохах серебряных молний навстречу плыла прекрасная… (тут да простит читатель автора – имени возлюбленной мастера он своим бедным земным слухом не разобрал), чей единственный взгляд ввергал его в пучину блаженства. Глаза ее лучились любовью и радостью, и он забыл обо всем на свете.

Раскель откинул попону, встал. Подошел к Князю и помог ему перевалиться со стула на песок со словами:

– Ложись, так будет удобнее.

Тот благодарно улыбнулся, свернулся калачиком и задышал ровно и спокойно.

На всякий случай Раскель еще раз заглянул к нему в мысли. Увидел только рой путаных сновиденных образов. Потом осмотрелся по сторонам и прислушался.

Древнее заклинание, как всегда, не подвело. Затихло пение лесных девушек вдалеке – читая заклинание, он думал и о них, и девы тоже должны были уснуть, там, где застали их чары. Исчезло ощущение присутствия светлых – тот неотрывный давящий взгляд, под которым Раскель жил все последние месяцы. На берегу озера слышался лишь храп, доносившийся из мужского фургона.

Делу как будто ничто не препятствовало. И Раскель, убрав ментальный щит, воззвал про себя к вещему ворону своего отца: «Ферди!.. Я готов. Говори, где Налачи Бахт?»

Колдовская птица – безотказный помощник, способный видеть скрытую суть любого магического предмета, вечная «палочка-выручалочка» арканского племени – откликнулась через несколько секунд. Прокаркала хрипло: «Ср-реди р-реквизита».

Раскель, торопливо подойдя к нужному фургону, зажег в левой руке магический фонарик. Поднялся по лесенке, открыл дверь и нырнул внутрь.

Не успела дверь за ним затвориться с тихим скрипом, как капитан Хиббит уже оказался на ногах. Оглядываться и прислушиваться не стал – смысла не было, ибо все его соперники и единственный союзник находились сейчас в фургонах.

И все, похоже, спали – включая союзника. Чего и следовало ожидать. Эх…

Кароль метнул только быстрый взгляд на кучу хвороста, заготовленного для костра. В ней как на грех не было ничего достаточно увесистого. Но рядом валялась кочерга, которой поправляли огонь. И прихватив ее – хоть какое-то оружие! – он двинулся сторожким шагом вслед за арканом.

У фургона притормозил. Врываться туда сразу не следовало. Нужно было дать время Раскелю откопать универсус среди бесчисленного хлама. Поэтому капитан приник глазом к ближайшей щели, которых в фургонных стенках хватало, и принялся следить за блуждающим во тьме световым лучом.

Магический фонарик выхватил по очереди из темноты груду длинных холщовых рулонов на полу – свернутых декораций, сундуки, полки со стоявшими на них вазами с бумажными цветами и восковыми фруктами, висящее на стенах тут и там бутафорское оружие. Еще какие-то мешки и ящики, непонятно с чем…

«Как она выглядит?» – нетерпеливо спросил Раскель.

«Желтый пояс с чер-рной бахр-ромой», – ответил Ферди.

Раскель наскоро перебрал в памяти костюмы, которые видел на актерах во время представлений. Вроде бы пояс с черной бахромой надевала Иза… в любом случае, это была часть женского наряда.

Он откинул крышку ближайшего сундука. Повезло – там оказались платья актрис. Не прошло и минуты, как нужный пояс был уже у него в руках, и Раскель, прикрыв глаза, пожелал, чтобы Налачи Бахт превратилась в золотой перстенек с рубином – какой носил не снимая Папаша Муниц, хозяин бродячего театра.

Но когда он открыл глаза, в руках у него по-прежнему был пояс. Желтый, с бахромой.

«Ферди!» – возмутился Раскель. – «Это не она!»

«Пр-рости», – каркнул вещий ворон. – «Ошибся. Кор-рона на гвозде, спр-рава от тебя».

Раскель торопливо рванул с гвоздя картонную корону. Вновь прикрыл глаза, представил себе перстень.

И вновь ничего не получилось. Корона осталась короной.

«Ферди!!»

«Что?»

«Это опять не она!»

«Пр-равда?» – озадачился ворон. – «Ну, тогда это… пер-рстень Муница!»

Раскеля прошиб холодный пот.

«Ты что, издеваешься надо мной?! Нашел время! Нет чтобы сказать сразу!»

Он отшвырнул бесполезную картонку и шагнул к выходу из фургона.

Ферди прохрипел еще что-то, но Раскель не расслышал. Потому что в этот миг дверь неожиданно распахнулась… и на пороге появился проныра Князь.

Который должен был сейчас спать беспробудным сном, а не шататься где ни попадя.

Тем более с кочергой в руках.

Верней, в одной руке. В другой у него был горящий фонарь, прихваченный с крюка над кучерским сиденьем.

И смотрел он на Раскеля как-то… нехорошо. Неправильно смотрел. Без удивления. С понимающей холодной ухмылкой.

Раскель топотал по фургону шумно, не стесняясь. К тому же там отчаянно скрипели полы. Что и позволило капитану Хиббиту спокойно, без опасения быть услышанным, чиркнуть спичкой, разжигая фонарь, и подняться с ним к двери.

Щель в которой засветилась, когда аркан направился к выходу.

Найдя, видимо, что искал.

Монтальватец по-прежнему не подавал признаков жизни. То ли дрых, то ли собирался вмешаться лишь в последний момент… Оставалось действовать самому. Как Бог на душу положит. Надеясь на лучшее. И, чуя под сердцем знакомый холодок, знаменовавший начало каждой его отчаянной авантюры, капитан решительно распахнул дверь и шагнул через порог.

Раскель застыл как вкопанный, вытаращившись на него с искренним изумлением.

– Вот так встреча! – громко воскликнул Кароль. Не опасаясь, а наоборот, мечтая кого-нибудь разбудить. – И что ты тут делаешь, дружок?

Аркан в ответ оскалился.

– Комары на берегу заели, – сказал. – Вот, решил найти местечко поуютней.

– Нашел? – спросил Кароль, имея в виду, конечно, совсем другое.

– Ты помешал, – ответил Раскель. Глаза его сверкнули так, что стало ясно – он понял, о чем речь.

Да и трудно было бы не понять, когда ты напустил на всех соперников чародейный сон и кто-то вдруг умудрился от него очнуться…

Но неужели и вправду не нашел?… Мысли капитана снова понеслись вскачь. Похоже, Раскель не врет… иначе что помешало бы ему сейчас же, не вступая в разговоры, телепортироваться отсюда вместе с добычей?… а если так, то какого черта он сам поторопился ворваться?… черт, черт… аркану дело перебил, сам влип к тому же, позволив раскусить себя… и как теперь выкручиваться из этой патовой ситуации?

Покуда он думал, язык его заговорил сам собой. Ляпнул насмешливо:

– Извини, не хотел.

– Чего уж извиняться, – пожал плечами аркан. – Помешал так помешал. Но предупреждаю – ты ее не получишь.

– Ее? – переспросил Кароль.

– Ты знаешь, о чем я говорю.

– Допустим. Так и тебе рассчитывать не на что.

Раскель хмыкнул.

– Напугал… Ты даже не маг. Я понял – от сонных чар тебя спасли твои браслеты. Сильная вещь, конечно… но от меня они не спасут.

И, с устрашающе радостной улыбкой на устах выхватив из-за пояса кинжал, он без дальнейших слов бросился на капитана.

Все, что мог сделать Кароль при такой его стремительности, – это метнуть в Раскеля фонарь. Что он и сделал. Выиграв несколько мгновений.

Фонарь разбился о плечо аркана, масло выплеснулось на рубаху, рубаха занялась огнем. Шипя сквозь зубы какие-то цыганские ругательства, Раскель разорвал ее на груди, стащил с себя вместе с жилеткой и отшвырнул пылающие лохмотья в сторону.

Кароль за это время только и успел, что отступить к двери, стоявшей нараспашку, да перекинуть кочергу из левой в правую руку.

Чему он так и не научился за свою жизнь, так это драться. Привык укрощать врагов другими методами, пускать которые в ход сейчас было попросту некогда… И, сжимая кочергу, мечтал он об одном – иметь вместо нее пистолет. Ибо разъяренного аркана с ножом наверняка способна была остановить лишь пуля.

Кочерга вдруг шевельнулась как живая. Извернулась змейкой, выскальзывая, и тут же снова удобно легла в ладонь. Но несколько по-другому…

Капитану, однако, в тот миг было не до нее. Он не сводил глаз с Раскеля, который готовился к новому броску.

И который внезапно притормозил – взглянул на эту самую кочергу и застыл на месте столбом.

Кароль тоже бросил взгляд на свое «оружие». И тоже остолбенел.

Кочерги в руке не было. А был пистолет – «ТТ»… или «Макаров»… никогда он в них толком не разбирался… – услужливо подставивший спусковой крючок под указательный палец.

Что такое, откуда?! Кароль впал в нешуточное смятение. Где кочерга?

Кочерга… когда развели костры, кто-то сходил за ней в фургон с реквизитом – мелькнула следом в голове ненужная мысль. Кто?…

Додумать он не успел.

В фургоне откуда ни возьмись появился вдруг еще один человек.

Столь характерной внешности, что узнать его при скудном свете догоравшей рубахи труда не составило. То был «злодей» Ворон.

Он спокойно шагнул к Каролю, спокойно вынул у него из руки пистолет.

Сказал сердечно нечто странное:

– Спасибо, Лёлька!

И пропал как не было.

Капитан Хиббит закрыл глаза.

Открыл их через секунду и схватился сперва за левый, потом за правый браслет. Подпиленные заранее, еще в Байеме, они сломались от нажима с тихим щелчком, и квейтанский разведчик вновь обрел свое магическое уменье.

Обломки браслетов он сунул в карман и в следующий миг исчез из фургона тоже.

Тут наконец пришел в себя и Раскель.

Откуда у соперника взялось огнестрельное оружие, он понял сразу. Успел, в отличие от Князя, заметить натренированным глазом превращение кочерги.

Нужно было, конечно, тут же броситься и отнять, покуда тот не опомнился… но с Дурной Удачи сталось бы пальнуть по-настоящему. Поэтому, не желая пасть ее жертвой, Раскель замешкался. И безнадежно опоздал.

Ибо последовавшее затем явление еще одного актера – из тех, кто должен был сейчас крепко спать, – ввергло его ненадолго в состояние полного столбняка. Это сколько же магов, способных противостоять вернейшим арканским чарам, затесалось в труппу Папаши Муница?! И как могло такое случиться, что он их не распознал?…

Столбняк был короток, но неизбежное успело произойти. Аглюс забрал у Князя Налачи Бахт и скрылся вместе с нею. После чего пропал и Князь, зачем-то сломав свои защитные браслеты. Жаль, хорошая была вещь…

– Ферди!!! – в голос рявкнул Раскель, едва к нему вернулся дар речи.

«Я тут», – угрюмо отозвалась вещая птица.

«Что ты наделал?» – продолжил Раскель уже мысленно. – «Как допустил такое?»

«Не знаю сам… пр-рости, что-то сделалось с моими глазами…»

«Куда отправился проклятый вор?»

«Не могу сказать. Не вижу его».

«А где второй? Князь этот?»

«В Байеме… впр-рочем, нет. Уже нет… Пер-ребегает из мира в мир… не успеваю понять…»

«Следи за ним!» – приказал Раскель. – «Скажешь, где остановится. Я отправляюсь к быстрому ходу».

«Зачем тебе этот человек?»

«Не знаю сам!..» – зло передразнил Раскель ворона. – «Он слишком шустро ушел. И я хочу знать, куда он так торопился. Ясно?»

Ворон не ответил.

Через мгновение и Раскеля не стало в фургоне.

Где медленно занимались огнем декорации, на которых догорали остатки его рубахи.