Божественный театр

Глава 4

С утра Папаша Муниц был в духе – редком для него настроении. Не поднял своих «дармоедов» чуть свет, а дал им поспать лишний часик. И даже позавтракать позволил без спешки, прежде чем погнал на Складскую улицу, где находился театральный амбар, устанавливать декорации к «Королю Игалу».

Другой на его месте каждый день плясал бы от радости – хмуро думала субретка Пиви Птичка, шагая пыльным переулком в хвосте труппы. Единственный вчерашний спектакль с новым комиком показал, что удача «Божественному» театру пока не изменила. Да и утро обнадеживало – по словам хозяина гостиницы, еще до завтрака билетами на дневное представление успели поинтересоваться целых восемь человек.

Небывалое не только для «Божественного», но и большинства других нибурских театров везение началось с первого дня гастролей. И продолжалось по сей день – не считая случившегося накануне побега Дони Кота. На смену которому, впрочем, тут же нашелся прекрасный комик… Сам Дракон успел проговориться, что никогда не знал подобного успеха прежде. Что ни выступление, то полный сбор. Во все прошлые гастроли мало кто из зрителей, посмотревших один спектакль, приходил на второй. А тут… в Риуме и Варце почти весь репертуар удалось даже отыграть дважды – по требованию публики.

Объяснения такому счастью Папаша Муниц не видел и только время от времени суеверно сплевывал. Пиви Птичка его прекрасно понимала. Сама бы сплевывала, если бы не знала, в чем дело… Публику привлечь было решительно нечем. Декорации – дыра на дыре; репертуар заезженный; пьесы так себе; актеры и того хуже. Из подобравшихся ныне никто и профессионалом-то не был. Не считая Фины Пышечки, старой Кобры. Правда, семейная пара Иза Стрела и Беригон Ветер выдавали себя за таковых. Но играли из рук вон плохо, и Пиви догадывалась, почему. Остальные же, еще только поступая в труппу, честно признались, что выходят на подмостки впервые в жизни. Как и она сама. Титур Полдень был учителем фехтования, растерявшим учеников. Сбежавший Дони Кот – непризнанным поэтом, сыном ковродела, не желавшим учиться отцовскому ремеслу. Аглюс Ворон – королевским егерем, подсиженным недругами. Тала Фиалка… ну, если в театре Папаши Муница и было что божественное, так это она. Юная красавица с безупречными манерами, явно из хорошей семьи, Тала блистала несомненным талантом, о котором, видимо, попросту не успели еще пронюхать столичные театры. Ее и называть-то хотелось не по имени, а только Фиалкой – так подходил этот псевдоним к ее нежной красоте. О себе она рассказывать не желала, да Муниц и не настаивал. Он взял бы ее в труппу за одну внешность, а уж когда она прочла монолог Исетты… Пиви подозревала, что красотка эта сбежала из дому. И устроилась в бродячий театр, чтобы родители не нашли. Наверняка их круг был таков, что ни актерский талант, ни тем более желание играть на сцене одобрения там не встретили бы…

Сама Пиви представилась старому Дракону гувернанткой, уволенной злыми хозяевами, хотя в жизни не имела дела с детьми. Но надо было что-то о себе сказать. Не правду же, в самом деле, – что по профессии она… программист, явилась в Ниамею из другого мира, которым давно уже управляют никому здесь не ведомые компьютеры, и что не играть в бродячем театре собирается, а искать магический артефакт!..

К тому времени, когда она добралась до Папаши Муница, в труппе оставалась всего одна вакансия – субретки. То бишь веселой, бойкой и острой на язык служанки, наперсницы госпожи. Самое неподходящее для нее амплуа. Дракон смотрел на Пиви, как на кусок протухшей колбасы, и возмущенно сопел. Эта угрюмая, невысокая, плотненькая – если не сказать толстенькая – девица, казалось, и улыбаться-то толком не умела… Других претенденток, однако, не было. И антрепренер, желая поскорее начать гастрольное турне, решил рискнуть.

– Псевдоним твой будет Птичка, – объявил он без долгих размышлений.

Пиви сморщилась.

– Фу, – сказала. – Почему Птичка?

В тот день Дракон был тоже настроен благодушно и, вместо того чтобы взорваться, всего лишь грозно выпучил глаза на рыжую нахалку, вздумавшую перечить.

– Потому что я так сказал, – рыкнул он. – Впрочем… Не хочешь быть Птичкой, будешь Куколкой.

Пиви сморщилась еще сильней:

– Я похожа на куколку?!

– Нет, – начиная свирепеть, ответил Папаша Муниц. – Ты – вылитый бутончик. Так и назовем.

Ее передернуло. Но, почуяв неладное, она сдержалась и торопливо сказала:

– Чем Бутончик, уж лучше Птичка.

– Вот и хорошо, – прорычал Дракон. – Стало быть, решено!..

…Рисковал он на самом деле сильно – актриса из Пиви Птички вышла, мягко говоря, неважнецкая. По сцене она ходила как замороженная, точно так же танцевала и полагавшиеся по роли шутки проговаривала с каменным лицом. Остальные – не считая Талы Фиалки, конечно, – были лучше, но ненамного. И все же удача во время нынешних гастролей театр Папаши Муница буквально преследовала.

Странная штука – эта удача, думала теперь Пиви, уныло загребая ногами дорожную пыль. По логике вещей, она должна преследовать всех до единого участников труппы, находящихся вблизи от ее источника. И, может быть, так оно и есть? И загадочный искомый предмет уже сто раз побывал в руках у ищущих, в том числе у нее самой, только вот ни в одних не задержался на срок, достаточный для того, чтобы исполнить заветное желание?…

Дони Кот его с собой не увез – это доказал успех вчерашнего представления. Соперники, судя по всему, поиски бросать не собирались. Стало быть, и ей отступать не следовало, хотя затея казалась все более безнадежной. И единственный ее помощник и спутник – невидимый и неотвязный, Божья кара за ее прегрешения – начинал все чаще впадать в истерику…

Хорошее настроение продержалось у Дракона, как обычно, недолго. До Складской улицы.

Во дворе перед амбаром собралась целая стая кошек. То же самое происходило на всех предыдущих стоянках театра, и разогнать нахальных зверьков не удавалось никому из актеров-мужчин, которых Папаша Муниц поочередно оставлял ночевать при театральном имуществе в качестве сторожей.

Кошки мешали. Они вертелись под ногами, лезли в фургоны и умудрялись даже иной раз просочиться во время представления на сцену. При виде их Дракон побагровел.

– Опять! – зарычал он. – Что за напасть, ей-богу! Нет, точно куплю ружье…

«Благородный отец» Титур Полдень, бывший караульным в ту ночь, лишь развел руками.

Остальные актеры, позевывая, рассеялись по двору, встали столбами, и антрепренер немедленно начал свирепеть.

– Ну, так и будете глазеть друг на дружку? – рявкнул он. – Титур, Князь, марш в фургон, доставайте декорации! Беригон, на сцену, снимать вчерашние!.. Да поживее! Аглюс, хватит спать, помоги ему! – Грозный взгляд повелителя «Божественного» театра упал на «злодейку» Изу Стрелу, присевшую было на лесенку под фургонной дверью. – Ты еще приляг тут, кобылища! Кто юбки за тебя зашьет? Опять в дырах на публику выйдешь?!

«Кобылища» вскочила, фыркнула и скрылась за фургоном, подальше с глаз.

– Пиви, париками займись! Тала, подмети в зале! – скомандовал Муниц. – Фина!..

Он огляделся, но жены во дворе не увидел. Достойная подруга старого Дракона была уже в амбаре, на сцене, готовая руководить снятием декораций.

Фина Пышечка знала свое главное место – у входа в «святилище», с пачкой билетов и жестяным ящиком для сборов наготове. Но это – перед началом спектакля, а пока, на досуге, она за всеми приглядывала.

Пиви тяжело вздохнула. Поднялась в фургон с реквизитом, вынула из сундука парики, взяла с полки гребень и пудреницу. Привычно пожелала увидеть в руках вместо всего этого предмет, который еще не изобрели в Ниамее и которого ей, заядлой курильщице, изрядно недоставало – электронную зажигалку. Здешние спички вечно отсыревали и имели обыкновение кончаться в самый неподходящий момент…

Увы, парики остались париками, гребень – гребнем, пудреница – пудреницей. Пиви снова вздохнула, выбралась из фургона, где было слишком душно, на свежий воздух и, сев на лесенку, взялась за работу. Не слишком легкую, надо заметить, – лысоватые парики следовало расчесывать осторожно, чтобы не выдрать последние волосы…

Папаша Муниц, дабы самолично приглядеть за декорациями – вдруг еще не то вынесут, бестолочи, возись потом, затаскивай обратно! – подошел поближе к фургону, в котором шуршали и бубнили что-то новый комик с «благородным отцом». Вынул из кармана мятый носовой платок, обтер вспотевшую шею. И солнце-то еще толком не поднялось, а жарища…

– Каер Муниц, здравствуйте, – услышал он вдруг за спиной тихий голосок и обернулся.

На него застенчиво смотрела маленькая худенькая женщина, выглядевшая совсем девчонкой, но с обручальным кольцом на пальце. Показавшаяся ему смутно знакомой. В одной руке она держала дорожную сумку, другой пыталась поправить растрепанные соломенные кудри, падавшие на глаза.

– Здрасте, – пробурчал Дракон, силясь вспомнить, где он ее видел. – За билетами? Так рано еще. К полудню приходите.

– Я не за билетами, каер, – она потупилась и тут же снова вскинула взгляд.

Глазки у нее были трогательные. Голубые, как незабудки. Смотрели просяще, но в то же время как бы и с уверенностью, что отказа не будет.

Это Муница слегка удивило.

– Чего же вы хотите, кру?

– Хочу спросить… не найдется ли у вас какой работы? – Она торопливо добавила: – Я умею готовить, шить…

– Работы? – перебил он, хмыкнув. – Нет, милочка. Ничего такого у меня не найдется. Тут, знаете ли, театр, а не дамские будуары.

– Понимаю. Но, может быть…

– Всего доброго.

Просящий взгляд ее уже не удивлял его и не трогал. Дракон успел насмотреться за свою суматошную жизнь не только на безработных актрис. Приходили к нему порой искать места и такие вот наивные создания, которые знать не знали, что такое театр, тем более бродячий, и считали почему-то, будто кому-то там требуются горничные.

Он повернулся к ней спиной, но просительница оказалась упорной.

– Каер Муниц, – начала она, – выслушайте меня, пожалуйста…

Дракон мгновенно раздражился.

– Еще чего! – рыкнул он. – Нет у меня времени ни слушать вас, ни лясы точить. Идите подобру-поздорову, не стойте под ногами!

Из фургона как раз начал спускаться Титур Полдень, таща свернутую в рулон декорацию, и Папаша ринулся проверять – нужную ли взял. Оказалась нужная. Пришлось, однако, еще покликать Аглюса, глухую тетерю, – тот отозвался только с третьего раза, чем разозлил антрепренера еще больше. Наконец Аглюс прибежал, принял, осыпаемый проклятиями, у «благородного отца» рулон и поволок его на сцену. Титур, кряхтя, залез обратно в фургон, но, вместо того выносить следующую декорацию, опять забубнил что-то новичку.

– Шевелитесь! – гаркнул Дракон. – По одной в час собираетесь таскать?!

– Каер Муниц… – снова услышал он за спиной тихий, но настойчивый голосок и взбеленился окончательно.

Но только он собрался повернуться к назойливой бабенке, чтобы вытолкать ее со двора, как из фургона высунулся Князь-Волчок и отвлек его от жестокого намерения.

– Каер Муниц, не скажете, что это такое? – удивленно вопросил новый комик.

В руках у него была престранная штуковина, с ходу и впрямь не разберешь, что к чему, – пыльный кожаный мешок с притороченной к нему снизу железной треногой, утыканный поверху деревянными трубочками, с пестрыми рядами костяных кнопок по бокам.

Сам Дракон узнал ее не сразу. А узнав, досадливо сморщился.

Как эта штука называлась, старик понятия не имел, хотя возил ее вместе с реквизитом вот уже двадцать лет – выбросить было жалко. Каково назначение, Муниц тоже не ведал, поскольку приобрел ее когда-то у случайного попутчика в дилижансе, будучи в изрядном подпитии. Наверняка он даже и спросил тогда, что это такое, только вот ответ продавца вылетел из памяти…

– Не скажу! – рявкнул он. – На кой ты выкопал эту дрянь? Сунь обратно да делом займись!

Тихий голосок послышался снова:

– Это гамадун.

Волчок всмотрелся в худенькую фигурку, маячившую позади массивной туши Муница, и приветственно помахал рукой:

– О, кру Таум, здравствуйте! Как вы сказали? Гама?…

– …дун, – закончила надоедливая просительница.

Кру Таум.

Услышав имя, Папаша ее вспомнил. Полоумная сестра трактирщика Буна.

Старик мрачно засопел. И нужны ему напоминания о вчерашнем скандале?… Он открыл было рот, чтобы велеть ей проваливать отсюда, но тут кру Таум, выйдя из-за его спины, продолжила объяснения:

– Это музыкальный инструмент. Старинный, таких давно не делают. Но звучит он приятно.

Гнать ее Дракон тут же передумал.

Чего в столь дорогом его сердцу «Божественном» театре всегда недоставало, так это музыки, украшения спектаклей, и нечаянное открытие заинтересовало старика.

– Вы слыхали, как на нем играют? – спросил он недоверчиво.

– Да, – ответила кру Таум. – И сама немного умею.

– Ну-ка, сыграйте!

Повинуясь знаку антрепренера, Волчок спустился с фургонной лесенки, вручил загадочный мешок кру Таум и подмигнул ей.

Та в ответ улыбнулась.

«…Боже, Боже», – внезапно застонал невидимый спутник Пиви Птички, – «неужели еще одна?»

«Успокойся, Дуду», – вздрогнув, огрызнулась она. – «Хоть сотня еще… какая разница?»

«Я больше не могу…» – заныл он. – «Ну что ты сидишь? Иди в фургон, пока никто не смотрит, пошарь там как следует!»

«Сто раз уже шарила. Нет там ничего».

«Но где-то же он должен быть?!»

«Не знаю. Тебе видней».

Дуду еще раз простонал и затих. А потревоженная Пиви, забыв о париках, с тоскливым любопытством уставилась на эту несчастную, которая с таким упорством лезла по доброй воле в когти Дракону. И правда – зачем?…

Папаша Муниц тоже впился в сестру трактирщика ожидающим взглядом.

Кру Таум ловко разложила пыльный мешок на треноге, деревянными трубочками кверху. Затем нашарила ногою педаль, которая обнаружилась при одной из опор треноги, и принялась ритмично нажимать на нее, отчего мешок зашипел и начал раздуваться. Катти помогала ему, расправляя складки, пока он не принял шарообразную форму и верхние трубочки не растопырились во все стороны самым угрожающим образом.

Декорации были забыты. Аглюс, придя за очередной ношей, задержался посмотреть; следом за Волчком выбрался из фургона Титур; вынырнула откуда-то Иза, сказала: «Батюшки!», увидев ощетинившийся мешок, и, конечно, осталась тоже.

Все, включая Папашу Муница, стояли и глазели на чудной гамадун как завороженные. Кру Таум тем временем отважно изловила одну из трубочек, ту, что была длиннее прочих, с изогнутым концом, и дунула в нее, нажав одновременно на три кнопки с правого боку.

Кожаный шар испустил протяжный трехголосый вопль, на удивление звучный. Похожий на зов охотничьего рога и стенание разом. А потом ловкая маленькая женщина, разрумянившись, забегала пальцами по правым кнопкам, продолжая подкачивать педалью воздух, и чудо-мешок запел.

Кру Таум не обманула – звучать он должен был, судя по отдельным нотам, приятно. Когда бы не хрипел, как старый пьяница, не кашлял, и кое-какие звуки не пропадали вовсе, переходя в жалостливый сип. Из-за этого мелодия колыбельной, которую играла Катти, угадывалась с трудом, и то лишь потому, что каждому нибурцу была знакома с детства, как голос матери.

На хрипы и стоны гамадуна сбежались все, кого тут еще не было. Как сказал бы Дракон, не будь он сам увлечен, – «оглохнуть и ослепнуть готовы, лишь бы не работать!..» Но кру Таум, озабоченно покачав головой, быстро прекратила игру.

Она пересчитала грозно пошевеливаемые выходящим воздухом трубочки и сказала, что не хватает двух штук. Дракон отправил Волчка с Титуром на поиски, и одна вскоре нашлась – в том же углу, что и сам гамадун. Катти воткнула ее в надлежащее отверстие, после чего сипов с хрипами сделалось вполовину меньше и в том, что это и вправду приятный музыкальный инструмент, сомнений ни у кого не осталось. Но, чтобы найти вторую трубочку, требовалось, похоже, перетряхнуть весь хлам, который успел скопиться в фургоне за годы скитаний и даже слежался местами в окаменелые пласты.

– Вот этим и займись, – приказал кру Таум Папаша Муниц, – когда парни вынесут декорации!

Командный тон его, как и внезапный переход на «ты», означал, что антрепренер уже считает Катти своей собственностью и что труппа «Божественного» театра приняла ее в свои многострадальные ряды…

Пиви Птичка вздохнула.

Отвела взгляд от новой подруги по несчастью и снова принялась водить гребнем по парику. Бедняжку можно только пожалеть. А беспокоиться не о чем. Даже если эта самая кру Таум – и впрямь еще одна охотница за универсусом, кто сказал, что ей повезет больше, чем другим?…

Искать недостающую трубочку Катти не пришлось.

Точно такой же инструмент, только в полной сохранности, лежал на чердаке дома Таумов – когда-то на нем играл Имар, который и научил жену нескольким простым мелодиям. Сообщив об этом Дракону, кру Таум получила милостивое разрешение сходить за собственным гамадуном, а увечным театральным заняться как-нибудь на досуге.

Дневной и вечерний спектакли были даны уже с музыкальным сопровождением.

Катти, сидя за кулисами, старательно пускала в ход гамадун в указанных местах. Того немногого, что она умела из него извлечь, оказалось вполне достаточно – король Игал отправился на войну под аккомпанемент веселенького марша; его неверная королева встретилась с любовником под нежные звуки пасторальной песенки о пастушке. Открытие королем супружеской измены сопровождалось заунывной рыцарской балладой. И «умерли» все в конце под пугающие трагические аккорды, извлеченные Катти в порыве вдохновения из левых, басовых кнопок гамадуна.

То, что педаль при накачивании отчаянно скрипела, не мешало ровным счетом никому – ни публике, ни актерам. В восторге были все, даже Папаша Муниц, который, правда, чувства свои скрывал весьма умело, зато после вечернего спектакля назначил счастливо обретенной музыкантше жалованье, о коем до той поры не заикался.

– Вы молодец, Катти, – сказал Волчок, когда антрепренер с женой отправились ночевать в гостиницу, а труппа «Божественного», задержавшись в театральном амбаре, принялась выпивать по традиции за успех новенькой.

– Ты, – поправила она, чувствуя себя уже почти своей в этом веселом братстве.

Полоумными здесь были все – на взгляд байемских обывателей. И, поскольку ни на чье место Катти не претендовала, заняв свое, единственное, приняли ее радушно, по-дружески. Не скупились на комплименты, учили, как держать себя с Драконом и Коброй, рассказывали о тяготах бродячей жизни, давали советы… Приятно, что ни говори, быть равной среди равных, не белой вороной и не посмешищем.

– Ты молодец, – повторил Волчок, которого здесь почему-то называли Князем. – Скандала не боишься?

– Нет, – покачала головой Катти. – Успела подготовиться. Спасибо тебе.

– Ну-ну, – ухмыльнулся он. – Себе скажи спасибо. Я сразу понял, что в тебе черт сидит.

– За черта! – поднял свой стакан Аглюс Ворон.

– За храбрость! – подхватила Тала Фиалка.

– За музыку! – воскликнул Титур Полдень.

– За дружбу! – пропела Иза Стрела.

– За верность! – провозгласил Беригон Ветер.

И только Пиви Птичка, как всегда, промолчала.