Глава двенадцатая

Со своего укромного, скрытого в тени места Калеб видел, как женщина, которую он любит, упала в объятия другого мужчины.

Элизабет вцепилась в его смокинг и с обожанием смотрела ему в глаза. На ней было элегантное вечернее платье красного цвета, с блестками, с вырезом на спине и до неприличия глубоким декольте. Между этой соблазнительной женщиной и его пленницей в наряде из фланели была целая пропасть.

— Мне кажется, я знаю тебя уже целую вечность, Тони. Неужели только одиннадцать дней?

— Двенадцать, — усмехнулся Тони, поглаживая голую спину Элизабет. — Но кто считает?

Калеб тяжело и медленно выдохнул и заставил себя разжать челюсти. Они с Элизабет не виделись больше трех месяцев — с тех пор, как она собрала свои пожитки и вернулась в город. Подальше от него. Теперь, наблюдая за ней, Калеб был вынужден признать, что его красавица Элизабет в течение этих трех месяцев не теряла времени, тоскуя по нему. Нет, молодая леди была очень занята, пока он из кожи вон лез, стараясь вернуться к прежней жизни консультанта по безопасности. Но каждый день, проведенный без нее, приносил болезненные воспоминания о теплой, живой женщине, которая в течение целого месяца была рядом с ним.

Калебу вспомнился их разговор в гараже «Авалона», после того как Элизабет отдалась ему. Разве он не сказал тогда, что найдет ее, если она покинет его?

По его разумению, три месяца были достаточным сроком, чтобы решить, нужен ли он ей.

Калеб смотрел на высокого, красивого Тони, который, запустив пальцы в длинные, темные, блестящие волосы Элизабет, запрокинул ей голову. Калеб заметил искру, блеснувшую в глазах актера, когда тот приблизил свои губы к ее губам.

Калеб скомкал программку. На сцене возлюбленный Элизабет схватил ее и стал страстно целовать. В это время погас свет, и раздались бурные аплодисменты.

Через минуту огни рампы вновь зажглись, и актеры вышли на поклон.

Служащий сцены вынес огромный букет алых роз, который Тони преподнес Элизабет в честь этого последнего представления «Странных штучек» — современной романтической комедии Нейла Саймона. На сцену под гром аплодисментов вышел режиссер.

Наконец сцена опустела, и зажегся свет. Зрительный зал был таким маленьким, что во втором акте, в сцене драки в баре, зрители первого ряда должны были подбирать ноги.

Этот театрик на окраине Нью-Йорка известен как «небродвейский». Калеб решил, что будет точнее, если прибавить еще несколько «не». Все же игра актеров была на удивление профессиональной, и Элизабет в главной роли была, конечно, очень хороша.

Калеб вышел из зала, взял меховую куртку в раздевалке и подошел к молодой билетерше.

— Я — друг Элизабет Ланкастер. Где я могу ее найти?

— Женские гримерные там. Она выйдет через несколько минут.

Калеб пристроился за углом, откуда мог беспрепятственно наблюдать за дверью женской гримерной. Он ждал, пока пройдут актеры и актрисы. Прошло десять минут… пятнадцать. Он думал о том, как Элизабет изгибается, вылезая из этого изящного красного платья, переодевается… Неслышно выругавшись, Калеб запахнул полы длинной куртки. Увидев, что Элизабет выходит из гримерной, Калеб весь подобрался, как дикий зверь перед прыжком.

На ней была толстая лыжная куртка до талии, длинная широкая юбка и поношенные ковбойские сапожки. Да, она не раба моды, его Элизабет!

В коридоре к ней подошел худощавый молодой человек. Он был невысокого роста, самоуверенный. Элизабет сначала отшатнулась — ей, должно быть, приходилось сталкиваться с поклонниками, — но тут же расплылась в улыбке. Глаза ее заблестели, а на щеках заиграл румянец. Они отступили в сторону, чтобы поговорить.

Понаблюдав несколько минут, Калеб почувствовал, что с него хватит. Покинув свой наблюдательный пункт, он вышел в коридор. Элизабет даже не взглянула в его сторону, настолько была поглощена беседой. На лице ее было выражение, которое можно назвать мечтательным. Калеб не мог решить, чего ему больше хочется: расцеловать ее и прогнать это глупое выражение с ее лица или дать парню хорошего пинка, чтобы тот летел вперед ногами.

Когда Калеб приблизился к беседующей парочке, мужчина вручил Элизабет визитную карточку.

— Я позвоню. Мы что-нибудь придумаем на следующей неделе, Лиз.

— Ее зовут Элизабет, — прорычал Калеб.

Ах, леди наконец-то его заметила! В одно мгновение румянец исчез с ее лица. Тощий кавалер бросил быстрый взгляд на Калеба и вежливо улыбнулся.

— Пока, Элизабет.

— Пока, — едва вымолвила она. — До следующей недели. Я буду ждать.

Калеб и Элизабет стояли в неловком молчании глядя, как актеры, рабочие сцены и завсегдатаи театра снуют мимо них.

— Что ты здесь делаешь, Калеб?

Нет, это совсем не такая встреча, на какую он надеялся.

— Наслаждался пьесой.

Элизабет опустила глаза.

— Я не это имела в виду… Ты меня удивил.

— Знаю, — сказал он ласково. — Послушай, я… Уф! Я не должен был вмешиваться. Это не мое дело, с кем ты…

Элизабет снова ослепительно улыбнулась и с благоговением взглянула на визитку, которую все еще держала в руках.

— Знаешь, кто это был?

— Уф-ф! — У него на языке вертелась дюжина язвительных ответов. Он с трудом сдержался, чтобы не выпалить ни одного из них. — Нет. Кто же?

— Филипп Огилви. — Элизабет посмотрела на него, ожидая реакции. — Бродвейский продюсер.

Калеб обернулся, но тощий человечек уже исчез.

— Это Филипп Огилви?

Она прямо-таки приплясывала на месте.

— Да, да! Он говорит, что моя игра ему понравилась, хочет прослушать меня для своего нового шоу, собирается позвонить моему агенту завтра! Это был Филипп Огилви!

Калеб никогда не видел ее такой счастливой и взволнованной, никогда Элизабет не испытывала в его присутствии такой сумасшедшей радости. Сможет ли он сделать ее счастливой?

Открылась дверь мужской гримерной, и оттуда вышел актер, игравший роль Тони. У Калеба вновь застучала кровь в висках, но тут другой мужчина крепко обнял актера, поцеловал его и преподнес коробку шоколадных конфет.

— Ну, будь я проклят! — сказал Калеб, наблюдая, как два красивых молодых человека прошли по коридору, крепко обняв друг друга. — Этот малый здорово играет.

Элизабет усмехнулась.

— Будь снисходителен.

— А что я такого сказал? — спросил Калеб, изображая невинность.

— Пошли. — Она взяла его под руку. От этого прикосновения у Калеба мурашки побежали по телу.

Они вышли из теплого помещения в холодную февральскую ночь. В воздухе кружились блестящие снежинки и покрывали все вокруг.

Подняв воротник куртки, Элизабет спросила:

— Твой «лендровер» здесь?

— Угу.

— Хорошо. Нам не нужно будет ехать на метро.

— Куда?

— Ко мне домой, в Бруклин.

— Поехали.

Вскоре они катили на юг, в Бруклин. Элизабет указывала ему дорогу.

— Держи все время на Бруклинский мост.

Калеб круто повернул направо.

— Так и не дождался от тебя весточки.

— Я была не готова.

— Понятно. И когда же ты собиралась повидаться со мной?

Элизабет тяжело вздохнула.

— Мне надо было многое… передумать.

— Знаю. Надеюсь, ты нашла ответы на свои вопросы?

— Нашла. И думаю, будет легче поговорить об этом сейчас, чем потом.

— Я слушаю.

Она начала говорить, немного запинаясь:

— Когда ты… похитил меня и держал там, у себя, мне казалось, будто я… растворилась в твоей тени. Будто все то, чем я жила до этого, — мой дом, моя работа, моя жизнь — больше не существует. И я сама больше не существую. Я чувствовала себя предметом, которым ты управляешь. Я утратила свободу воли, власть над своей жизнью. Утратила ощущение собственного «я».

Калеб нахмурился. Он слышал такое от своих приятелей, которые побывали в плену. Он сделал вид, что занят «дворниками» и выключателем печки, не в силах посмотреть в глаза Элизабет. Она продолжала:

— Я не думаю, чтобы ты понимал, какое воздействие оказываешь на людей, Калеб. Может быть, потому, что ты столько лет провел в спецназе, я не знаю. Твое присутствие подавляет. От тебя исходит ощущение власти. Силы. Требования повиновения. Идти против тебя — все равно что идти против паровоза.

— Как мне помнится, тебе несколько раз удавалось превратить этот паровоз в скрипучую телегу, — улыбнулся Калеб.

— Не пойми меня превратно, я не хочу делить все на белое и черное. С тобой я научилась доверять себе на самом примитивном уровне — доверять своим инстинктам и верить в свою способность справиться со всякими, — она усмехнулась, — со всякими неожиданностями, если можно так сказать. И все же мне было необходимо восстановить собственное «я», утвердить свою независимость. Поэтому я сейчас так и надрываюсь, чтобы укрепить свою карьеру.

Ее гордость одновременно и злила, и приводила в восхищение.

— После того как мистер Крупный План прыгал вокруг тебя, я думаю, что для тебя все пути открыты. Даже если ты не попадешь в его шоу, будут другие. Ты чертовски здорово играешь.

Элизабет так и засияла.

— Ты и вправду так думаешь?

Ее улыбка исчезла, когда она посмотрела в окно и наконец-то заметила, как мимо них проносятся деревья и валуны, покрытые снегом. Они пересекали город в районе Центрального Парка, направляясь в Ист-Сайд, а не в Бруклин.

— Куда мы едем? — спросила она.

— Я тебя похищаю.

— Ты думаешь, это смешно?

— Я идиот, — со вздохом сказал Калеб. — Но я хочу тебе кое-что показать.

— Калеб…

— А потом отвезу тебя домой. Я тебе обещаю.

Элизабет отвернулась, лицо ее было печально. Ну что такого он сделал? И если она была чересчур чувствительной, кто в этом виноват?

— Послушай, Элизабет, я отвезу тебя домой прямо сейчас, если хочешь. Только скажи. Но я прошу тебя, пожалуйста. Там есть одно местечко, которое мне очень хочется тебе показать.

Элизабет смотрела в сторону.

— Хорошо.

— Спасибо. — Калеб потянулся и сжал ее руку.

Через несколько минут они свернули в квартал в районе Восточных шестидесятых улиц и начали искать место для парковки.

— Отлично, — сказал Калеб, наблюдая за подфарниками маленькой машины. — Пригляди за соседней полосой.

Калеб всегда любил этот район Нью-Йорка — величественный ряд домов с железными оградами, богато украшенные подъезды, элегантные фасады из песчаника.

Как только он припарковал «лендровер», Элизабет высунулась из окошка, чтобы осмотреться. Она не произнесла ни слова, и Калеб не знал, к добру это или к худу. Они вошли в железные ворота, а затем поднялись на восемь ступенек, которые вели к подъезду.

— Чей это дом? — спросила Элизабет, когда Калеб вставил ключ в замок. — Хозяина нет дома?

— Я оставил отопление включенным, так будет уютнее.

Калеб провел ее в прихожую и повернул выключатель. Свет люстры столетней давности заблестел на дубовом паркете. В арку было видно просторную гостиную с камином из зеленого мрамора. Даже без мебели эта комната производила впечатление.

Калеб стоял в прихожей и наблюдал за тем, как Элизабет легкой походкой вошла в гостиную, засунув руки в карманы куртки. Стук ее сапожек гулко отдавался в пустой комнате. Она остановилась у камина, посмотрела на единственный предмет обстановки в доме — на спальный мешок — и повернулась к Калебу.

— Что это, Калеб? Я ничего не понимаю.

Он расстегнул куртку. Элизабет не собиралась облегчать ему задачу, он это видел.

— Я хочу показать тебе весь дом, Элизабет. В нем четыре этажа, жуткий двор и…

— Ты его купил?

— Да. Для тебя.

Калеб увидел, как ее глаза расширились, но она не улыбнулась в ответ.

В эту минуту ему припомнилось, как она в штыки встретила предложение купить ей новую одежду. Он беспокойно провел кончиком языка по губам, собираясь продолжить, но она заговорила первая:

— Зачем ты выслеживал меня в театре?

— Мне надо было узнать, что удерживает тебя вдали от меня.

— Ты что, выслеживал врага?

— Ну, что-то вроде этого. И… я подумал, тогда я вырвал тебя из твоего мира. — Он взъерошил влажные от снега волосы. — Ты уже достаточно хорошо знакома с моим миром. Он не похож на твой…

Ему показалось, что Элизабет немного оттаяла. Ему не терпелось обнять ее, но какой-то голос подсказывал ему, что не надо торопиться. Раздалось громкое мяуканье, и в комнате появился молодой кот. Он шел через гостиную с явным намерением представиться Элизабет.

Она опустилась на колени, сняла с плеча сумку, стянула перчатки и протянула руку, чтобы погладить его. Ее глаза сияли.

— Булвинкл? — Она взяла его на руки. — Это Булвинкл! Он стал такой большой.

Хвост Булвинкля неприязненно задергался, и Элизабет отпустила его. Но он остался рядом, обнюхал ее ноги и стал тереться о них. Она любила этого котенка больше остальных котят, которых принесла Наташа.

Как не стыдно Калебу призывать на помощь бессловесное животное, чтобы умаслить ее? Он криво улыбнулся. Но кто ж честен на войне и в любви? По взгляду Элизабет, брошенному в его сторону, Калеб понял, что от нее не укрылась Булвинклева стратегия капитана Трента.

— Пойдем со мной, — сказал Калеб. — Я хочу показать тебе двор.

Он помог ей подняться, а Булвинкл направился к спальному мешку и улегся на нем.

— Мы можем посмотреть на звезды. Помнишь, как мы смотрели на звезды в мой телескоп?

— Звезды? Калеб, ведь снег идет. Кроме того, это же огромный, блещущий огнями Нью-Йорк. Мы и в ясную ночь их вряд ли увидели бы.

Калеб отпер дверь черного хода, и она вышла вслед за ним на улицу. У нее перехватило дыхание.

— Как красиво!

Снежинки кружились и медленно падали на землю. Двор был по-городскому мал, но красиво расположен. Он был окружен высокой кирпичной стеной и изгородью из виноградных кустов, которые летом покроются большими зелеными листьями и ароматными ягодами. Калеб шел вслед за Элизабет, и снег поскрипывал под ногами на замерзшей траве.

— Я купил этот дом у одного из моих клиентов. Он уезжал из города, и ему надо было срочно продать его. Не могу сказать, что он достался мне за гроши, но, поскольку парню не нужно было обращаться к маклеру, нам удалось уменьшить расходы. На следующей неделе я привезу свои вещи.

Элизабет удивленно посмотрела на него.

— Ты хочешь обосноваться здесь? Мне казалось, тебе нравилось вести свои дела из поместья у черта на куличках.

Калеб пожал плечами.

— Это я улажу. Я люблю город. А ты ведь не сможешь продолжать свою карьеру, если будешь жить в нескольких сотнях миль от Бродвея. Восьмичасовые поездки на поезде тебя быстро измотают.

Элизабет пропустила его заявление мимо ушей.

Калеб принял это за добрый знак и поспешил продолжить:

— Поскольку я купил этот дом, ты сама сможешь выбрать обстановку. Я на все согласен, кроме ситца в цветочек. Я не очень люблю ситец в цветочек.

— А что ты собираешься сделать с тем домом?

— Я сохраню его. Это будет наш загородный дом. Нужно же нам где-то любоваться звездами. Тебе приятно будет узнать, что я снял с забора проволоку. Теперь он больше похож на загородный дом и меньше на больницу.

Элизабет остановилась у дальней стены двора, разглядывая скамейку с чугунным орнаментом. Подойдя, она начала лениво смахивать снежинки с резной спинки, а потом прислонилась к скамейке спиной и подняла лицо к небу. В темноте Калеб мог видеть лишь, как снежинки падают ей на ресницы, и ему хотелось слизнуть их.

— А что поделывает наш дорогой фальшивомонетчик? Как он там? — спросила Элизабет.

— Похоже, Лу поссорился со своими адвокатами.

— Опять?! Он что, собирается отказаться и от этих?

— Похоже на то. Бедняга просто не может понять, почему все так его ненавидят.

Элизабет лукаво усмехнулась:

— Такого очаровательного мужчину!

Калеб сказал:

— Когда Лу схватил тебя… когда он говорил, что сделал с Дэвидом и что собирается сделать с тобой… — Калеб затряс головой, пытаясь справиться с приливом злобы. — Я никогда не чувствовал такой ярости, Элизабет. Никогда. Я собрал всю свою волю, чтобы не броситься на него. Если бы он не держал тебя на мушке…

Она смотрела в сторону.

— Я не знала, что Дэвид рассказывал ему обо мне. Но, по крайней мере, Лу подтвердил мои слова.

— Элизабет. — Калеб протянул руку и повернул ее лицо к себе, чтобы она смотрела ему в глаза. — Мне вовсе не нужно было слушать эту полоумную скотину. Разве ты не знаешь, что я тебе давно уже поверил?

Он почувствовал, как у нее задрожал подбородок, и ласково погладил ее по щеке.

— Мне кажется, я никогда не смогу тебя в этом убедить — после всего, что я с тобой натворил.

Элизабет положила свою руку поверх руки Калеба.

— Ты слышал, Лу рассказывал, как он обработал Дэвида и до чего его довел? Ты продолжаешь винить себя за то, что не вмешался? Что не распорядился жизнью брата по-своему?

— Нет. И это было тяжелее всего — освободиться от чувства вины. Дэвид был взрослым человеком и мог сам принимать решения.

— Но он все равно был твоим младшим братцем, — прошептала Элизабет, целуя его ладонь.

Калеб почувствовал, как у него перехватило горло. Она поняла.

— Послушай, как бы то ни было… моя мать была очень больна. Было просто подло говорить, что ты виновата и в ее смерти. Я не виню тебя за то, что ты не можешь простить меня.

— Так ты об этом думаешь? Ты думаешь, что я не хотела встречаться с тобой, потому что не могла простить тебя?

— Я сказал, что я все для тебя сделаю, и сделаю это.

Элизабет кивнула головой в сторону его нового дома:

— Что-нибудь вроде этого?

— Нет, черт побери! Элизабет… — Голос его сорвался, и он замолчал.

— Ну, ты должен признать, это выглядит как… — Элизабет пожала плечами.

— Я не должен ничего признавать, черт побери! Наплевать мне, как это выглядит!

— Не кричи на меня!

Калеб стиснул зубы.

— И прекрати рычать.

— Я не рычу. Ты еще узнаешь, как я рычу.

Элизабет улыбнулась. Она протянула пальчик и провела им по горлу Калеба. Он не мог отвести взгляд от ее бездонных карих глаз.

— Все идет прямо отсюда. Я чувствую вибрацию. Мне кажется, ты об этом даже не подозреваешь, — прошептала Элизабет.

Он схватил ее за запястье и почувствовал, как кадык затрепетал у нее под рукой.

— Элизабет, я ждал тебя целых три месяца. Не начинай того, чего не хочешь закончить.

Она выдержала его взгляд.

— Я не хочу, чтобы ты думал, будто все дело в моем прощении. Я тебя давно простила.

Его сердце болезненно сжалось, и он приложил ее ладонь к своей груди, словно желая успокоить его.

— Если бы я раньше знал об этом!

— Я боялась, — прошептала она. Он нахмурился.

— Кого? Меня?

— Нет. Я боялась… того, как ты мне нужен. Того, как я безумно хочу увидеть тебя.

— Элизабет… — Он попытался прижать ее к себе, но она отстранилась.

— Я думала, мне будет легче, когда я окажусь одна в своей квартирке в Бруклине, и снова потянется бесконечная череда прослушиваний, приглашений и репетиций. Ты был мне нужен, но я не хотела встречаться с тобой по ложной причине.

— По какой такой ложной причине?

— Когда мы… когда мы с тобой там, в гараже, занимались любовью, я боялась, что мое чувство к тебе было… извращением. Что мои эмоции были искажены из-за моей зависимости от тебя.

Калеб начал понимать. Первым его побуждением было развеять опасения Элизабет. Он-то знал, каковы его чувства. Совершенно естественно, что она ответила на его любовь.

— У тебя было три месяца, чтобы подумать об этом. Что же ты решила?

Прежде чем она успела ответить, он предостерегающе поднял руку.

— Я могу подождать еще, если это необходимо. Я буду ждать до тех пор, пока ты не свыкнешься с мыслью, что нам суждено быть вместе. — Калеб затаил дыхание.

— Я давно все решила, — ответила Элизабет. Она просунула руки под его расстегнутую куртку и провела по груди. — Я люблю тебя, Калеб. Чем дольше я тебя не вижу, тем несчастнее становлюсь.

Он застонал, сжал ее в объятиях и принялся целовать так крепко, что они чуть не задохнулись.

— Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, — шептал он ей прямо в ухо. — Только обещай, что мы больше не расстанемся. Я этого не переживу.

Она улыбнулась.

— А я не могу представить себе свою жизнь с кем-нибудь другим.

Калеб взял ее лицо в ладони и слизнул снежинки с ресниц.

— Я отдам тебе ключ от наручников. Если я буду чересчур настырным, разрешаю приструнить меня.

Элизабет слегка улыбнулась.

— Это преждевременно. Не могу сказать, что устала от твоего внимания, скорее наоборот.

— Ну, мы что-нибудь придумаем. — Калеб провел руками по бедрам Элизабет, прикрытым толстой шерстяной юбкой. Когда он легонько сжал ее ягодицы, она подалась к нему, дыхание ее участилось. Калеб вновь приник к ее губам властным поцелуем. Язык его скользил по ее деснам, а руки стали ищущими, жадными, требовательными.

Элизабет застонала и попыталась прижаться к нему еще крепче. Совсем задохнувшись, он оторвался от ее губ.

— Элизабет, любимая! — Он положил руки ей на грудь, прикрытую толстой курткой.

У них был небольшой выбор. Они могли либо раздеться, и тогда соседи поутру нашли бы два замерзших трупа в объятиях друг друга, либо добраться до спального мешка.

Он прислушался к своему внутреннему голосу, подсказавшему третий вариант.

— Калеб, что ты?.. — спросила Элизабет, когда он развернул ее спиной к себе, а лицом к скамье.

Он раздвинул полы своей меховой куртки и обернул ее с боков, обдав жаром своего тела.

— Я хочу тебя, Элизабет.

Калеб крепко держал ее за бедра. Она почувствовала его возбуждение даже сквозь одежду.

— Я хочу тебя прямо сейчас.

Калеб поднял юбку до самой талии, и Элизабет вздрогнула, почувствовав его холодные руки. Под юбкой он обнаружил шелковые трусики и чулки на круговых резинках. Калеб уже давно пришел к заключению, что женское белье — это волшебство.

Он зацепил трусики большими пальцами и стянул их.

— Калеб… о, мне так тебя недоставало, — простонала она, пока он расстегивал молнию на брюках.

Он снова притянул Элизабет к себе, услышал ее подавленный стон и почувствовал, как она жаждет его. Провел рукой по ее бедру и коснулся мягких волос и нежной складки, которую они прикрывали. Она была вся такая горячая, влажная и была готова принять его.

Элизабет коротко постанывала. Калеб молился, чтобы ему хватило силы воли сдержать себя и доставить ей наслаждение.

— Милая, я так тебя люблю, — пробормотал он.

Быстро вынув из бумажника презерватив, Калеб надел его, раздвинул бедра Элизабет и почувствовал, как она подалась навстречу. Ее тихие стоны эхом отдавались от кирпичных стен. На мгновение он остановился.

— Элизабет… я делаю тебе больно?

— Нет! Нет! — выдохнула она. — Мне так хорошо. Очень хорошо.

Его желание перешло все границы, его подстегивало острое физическое наслаждение, которое было почти болезненным… Он чувствовал себя обновленным и очищенным благодаря этой любви.

Калеб все ласкал и ласкал Элизабет, желая доставить ей такое же наслаждение, какое получал сам. Они двигались в едином ритме, и она повиновалась ему, жадно встречая глубокие, яростные толчки. Согретые жаркой страстью, они забыли о холоде.

— Слыхала я, что это можно делать и в постели, — засмеялась Элизабет, когда все было кончено.

— И не говори. — Калеб немного отодвинулся и привел в порядок их одежду. Сердце его бешено колотилось. — Мы с тобой как-нибудь попробуем.

Элизабет повернулась к нему, и они слились в страстном поцелуе.

— Мы тут немного пошумели. Что подумают соседи? — спросила Элизабет.

— Это же Нью-Йорк. Подумают, что я тебя грабил.

Калеб обнял и снова поцеловал ее. Она прижалась к нему, и они побрели к дому.

— Ты сдержал свое обещание. Благодарю.

— Свое обещание? — удивился Калеб.

— Предохраниться в следующий раз. Помнишь?

— Ах, это? Нет проблем, милочка. У меня четыре дюжины этих штучек.

Ее брови взлетели вверх. Калеб сказал:

— У нас полно запасов на все случаи жизни.

— А телефон работает?

— Конечно.

— Тогда закажи пиццу или что-нибудь китайское.

— Лучше китайское. Я хочу накормить тебя «лу минем» прямо в постели.

— В какой постели?

— Ах да! Ну, я думаю, мы приблизимся к ней постепенно. А сегодня — спальный мешок.


Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Загрузка...