Борьба без проигравших

Глава четвертая

Элизабет много раз думала о том, как поступит с ней Калеб, когда ему придется покинуть усадьбу. И ей не пришлось долго ломать над этим голову.

— Где ты хочешь ждать меня, Лиззи?

Калеб стоял за ее спиной, держа в руках наручники. Она почувствовала себя глупой и ничтожной в этом маленьком фартучке с оборками, принадлежавшем его матери, и в кухонных рукавицах.

Элизабет только что вынула из духовки два французских батона — длинные, тонкие, покрытые хрустящей корочкой, настоящее лакомство, если макать их в соус от жаркого. Слава Богу, что она любит готовить. В своей тюрьме Элизабет могла только готовить, читать, строить планы и молиться.

Но ее не покидала надежда, что кто-нибудь найдет ее послание. Может, ракета приземлилась где-нибудь в глухом лесу? Может, она повисла на какой-нибудь ветке? Или упала в озеро?

Элизабет взглянула на наручники. Она-то, глупая, тешила себя надеждой, что больше никогда не увидит их после той ночи, когда у нее был приступ мигрени. В конце концов, разве она плохо играла Роль послушной, удачно депрограммированной девочки? И разве они не ладили между собой? На первый взгляд их жизнь была абсолютно спокойной. Калеб даже хвалил ее стряпню.

У них вошло в обычай каждое утро перед завтраком бегать трусцой. Это было самое хорошее время, потому что в занятиях спортом все ясно и не приходится притворяться. Сначала они делали разминку у крыльца, а потом бегали рядышком по извилистым тропинкам в лесу. В эти чудесные минуты Элизабет чувствовала себя его гостьей.

Элизабет вновь посмотрела на наручники, затем Калебу в глаза. Ей хотелось, чтобы выражение ее лица оставалось спокойным, хотя она чувствовала, что покрывается холодным потом. Элизабет надеялась, что не слишком побледнела. Как она ненавидела эту свою проклятую беспомощность!

Калеб перевел взгляд на окно.

— Мне надо съездить за провизией. У нас осталось мало продуктов.

— Это я заметила.

У них было молоко, яйца, хлеб и другие основные продукты, которые подвозили сюда дважды в неделю, но больше ничего.

— Ну, ладно. — Он указал на наручники. — Так, где же?

— А насколько ты уедешь?

Калеб запустил пятерню в свои густые светло-каштановые волосы. Он избегал взгляда Элизабет. Казалось, любой другой предмет в кухне интересует его больше.

— На пару часов. Может быть, меньше, если в магазине будет не много народу.

Два часа! Она чуть не застонала.

— Ну, тогда в солнечной комнате, если ты не возражаешь.

Калеб пожал плечами.

— Хорошо.

Элизабет стащила с себя рукавицы и пошла и за ним в комнату, куда лучи утреннего солнца проникали сквозь огромное, украшенное растениями окно-фонарь. Калеб подвел Элизабет металлической кровати с диванными валиками по краям. Она села и покорно протянула левую руку.

Когда он наклонился к ней, чтобы застегнуть наручник Элизабет ощутила тепло его тела и отчетливый мужской запах. Его лицо было всего в нескольких дюймах от ее лица, серые глаза опущены. Этот человек видел ее абсолютно голой. Эта мысль заставила Элизабет почувствовать себя еще более беспомощной и уязвимой.

Она посмотрела на загадочный шрам у него на шее и в сотый раз спросила себя, где он мог его получить. Рукава серого свитера были закатаны, и был виден кривой шрам алого цвета, идущий зигзагом по мускулистой руке.

Ей вспомнилась фотография десантника в боевом снаряжении, тот снимок, который Дэвид носил в своем бумажнике. Она представила себе Калеба — раненого, истекающего кровью — в каком-нибудь отдаленном, терзаемом войной уголке земного шара. К ее удивлению, это не доставило ей радости.

Сейчас они были ближе друг другу, чем бывали обычно, точнее, ближе, чем позволяли себе с того самого утра, когда Элизабет проснулась в его объятиях.

Калеб еще спал, его широкая грудь мерно вздымалась и опускалась. Теплое дыхание шевелило ей волосы на затылке и щекотало шею. Он вздохнул и крепче прижал ее к себе, и она почувствовала все его тело.

Элизабет закусила губу и замерла в страхе, что Калеб сейчас проснется. Он положил свою широкую ладонь ей на живот и закинул на нее свою ногу, словно стремясь удержать ее. Между ними не ничего не было, кроме его трусов и ее шелковой ночной рубашки. Она ощутила пульсацию внизу живота, что-то огромное и горячее уперлось ей в ягодицы. Да, у больших мужчин все большое.

Его рука медленно поползла вверх, и сквозь тонкую ткань Элизабет чувствовала его твердую мозолистую руку, которая поднималась все выше…

Его рука легла ей под грудь, и Элизабет затаила дыхание. Она закрыла глаза и попыталась убедить себя, что не хочет, чтобы рука Калеба продвигалась дальше. Ее соски превратились в тугие комочки, готовые прорвать ткань рубашки. Наконец она прерывисто вздохнула и вздрогнула в предчувствии того, как он коснется кончиков ее грудей… Его рука задвигалась…

И внезапно остановилась. Элизабет почувствовала, как тело Калеба напряглось и в течение нескольких секунд его сердце буквально колотилось ей в спину. Затем он резко перевернулся на другой бок и сел на кровати. Она вздрогнула еще сильнее. Его тепло, его жизненная сила одновременно и пугали, и привлекали ее. Элизабет даже не стала притворяться, будто спит, понимая, что ее волнение было слишком заметным. Она услышала негромкое ругательство… и испытала чувство леденящей пустоты при звуке закрывшейся двери.

После этого несколько дней Элизабет вела себя очень осторожно и старалась не перечить ему, гадая, нервничает ли он так же, как она.

Калеб выпрямился и отошел от нее, как только прицепил наручник к одному из медных прутьев на спинке кровати.

— Тебе что-нибудь понадобится до моего прихода? — спросил он.

— Принеси почитать. Что угодно, кроме «Солдата Фортуны».

Калеб улыбнулся, хотя улыбка вышла кривая, и через несколько минут вернулся со стопкой журналов «Вог». Прежде чем Элизабет успела что-либо сказать, он бросил на нее примирительный взгляд и произнес:

— Это журналы моей матери.

— Угу.

А потом Калеб ушел, оставив Элизабет листать журналы мод трехлетней давности. Минуты тянулись мучительно долго. Хуже всего было то, что она даже не знала, сколько времени прошло, — она сняла свои часы перед тем, как начала готовить. Она могла только догадываться о времени по тому, как тени становились короче, а солнце поднималось выше. Час, когда Калеб обещал вернуться, явно прошел. Элизабет нравилось смотреть «Вог», но не до бесконечности же.

Когда у нее заурчало в животе, она поняла, что время ленча миновало. Элизабет подумала об ароматных батонах, которые лежали в кухне. Во рту у нее пересохло, и она уже представляла себе, как поволочет за собой кровать на наручнике и доберется до бутылки с колой, стоящей в холодильнике.

После полудня комната наполнилась мягкими тенями и рассеянным светом. Помимо того, что ей хотелось есть, она начала мерзнуть. Элизабет свалила журналы на пол, скинула на них валики, а сама забралась под тонкое покрывало и свернулась под ним, дрожа и проклиная свою невезучесть. Прикованная рука была холодной как лед, и временами сводило судорогой. Но, несмотря на все эти неудобства, она думала о другом: вдруг с ним что-то случилось?

Она выругала себя. Калеб неуязвим. Это танк. Что может случиться с десантником?

Автомобильная катастрофа.

Элизабет прикусила губу. Ну, это было бы неплохо. Такой поворот событий мог бы решить ее проблему. Если Калеба заберут в больницу, то сюда будут звонить, а поскольку никто не ответит, они могут послать кого-нибудь…

Конечно, если Калеб будет в сознании, он скажет им, что она здесь.

Если в сознании. Если жив. Элизабет проглотила комок в горле. Ей было неприятно и даже страшно думать обо всех этих «если». От этих «если» у нее учащенно забилось сердце, и ладони стали влажными, и она даже забыла о своем собственном затруднительном положении.

Калеб ни разу по-настоящему не обидел ее. Почему-то Элизабет казалось, что он никогда этого и не сделает. Она никогда не забудет, как он суетился, когда у нее была мигрень…

Теплая рука легла ей на плечо. Тихий голос, прозвучавший над ухом, вывел ее из короткого забытья. От неожиданности Элизабет вскрикнула и дернула рукой, прикованной к кровати, что причинило ей сильную боль.

— Лиззи, все в порядке, это я.

Она, моргая, уставилась на Калеба, присевшего на корточки рядом с кроватью и поспешно отстегивающего наручник. Элизабет облизала сухие губы и потерла щеку.

— Который час?

Калеб виновато вздохнул и покачал головой.

— Без пятнадцати четыре. — И начал объяснять. — Мне очень жаль… — Но потом остановился и просто сказал: — «Лендровер» сломался. Лопнул приводной ремень. Мне пришлось тащить его на буксире, а потом ждать…

Калеб сжал руку Элизабет в своих ладонях.

— Боже, да у тебя руки как лед!

Он начал рассеянно растирать ей пальцы. Это было очень приятно.

— Еще! — пробормотала она.

Он помедлил, словно до него только сейчас дошло, что он делает. Затем снова принялся массировать ей пальцы, более осторожно, более методично. Руки у него были такими же могучими, как и он сам, но он, по-видимому, в точности знал, сколько силы следует вложить в свои прикосновения.

— Так лучше? — спросил он. Элизабет кивнула.

— Ты, наверное, умираешь от голода?

Она снова кивнула.

— И от жажды. И я очень жалею, что утром выпила целых три чашки кофе. Но главное… я так испугалась.

Калеб сжал ее руку.

— Знаю, Лиззи. Я и впрямь думал, что скоро вернусь.

— Я боялась, что с тобой что-то случилось. Он нахмурился.

— Со мной?

Элизабет села и отбросила покрывало. Она дрожала от холода и потирала руки.

— Я боялась, что ты попал в катастрофу.

Она смотрела ему в глаза, не в силах избавиться от страха, терзавшего ее в течение последних двух часов.

— Я боялась, что ты ранен, что ты лежишь в какой-нибудь больнице или еще хуже…

Калеб смотрел на нее изучающим взглядом, выражение его лица было напряженным. Он выпустил ее руку из своих ладоней.

— Ты боялась, что умрешь прикованной к этой чертовой кровати, — резко сказал он.

Элизабет быстро отвела глаза, чтобы Калеб не заметил, что они наполнились слезами, и вместо ответа затрясла головой, потому что не могла вымолвить ни слова.

Наступившую тишину нарушил его тяжелый вздох. Калеб поднялся и дружески потрепал ее по плечу. И тогда она поняла.

Калеб знал, что она боялась за него, а не за себя, но не мог поверить этому. Не мог поверить ей или, может быть, себе самому, потому что добрые чувства не входили в его хорошо продуманный план.

— Я разберу покупки. Ты отдохни.

— Отдохнуть? — Элизабет рассмеялась и очень некрасиво шмыгнула носом, чтобы остановить непролитые слезы. — Ей-Богу, ты шутишь. — И побежала в ванную.

Зайдя на кухню, она с жадностью выпила ту самую колу, о которой так мечтала, и принялась помогать Калебу вынимать покупки из машины. Она распаковывала продукты и по ходу дела набивала пустой желудок. Открыв очередную сумку, Элизабет вытащила оттуда маленькую консервную банку.

— Кошачий корм? — усмехнулась она.

Если бы она знала его хуже, то могла бы поклясться, что он слегка покраснел. Она заглянула в сумку.

— Господи Боже, Калеб, сколько же ты их накупил?

— Он дешевле, чем тунец, — огрызнулся Калеб. — А Наташа все равно съест и будет рада.

— Наташа?

Калеб понял, что попался.

— Дай сюда! — Калеб схватил сумку, гордо прошествовал к высокому буфету и стал выкладывать банки.

Элизабет подошла совсем близко и встала у него за спиной.

— Я хочу знать, кого ты называешь Наташей.

Его широкие плечи беспомощно опустились.

— Ну, помнишь? Борис и Наташа. Может быть, ты была слишком мала и не видела этот мультик…

— А-а, так ты назвал кошку по имени героини мультфильма? Той женщины-вамп, которая рубила шпионов сплеча?

— Наташа не была женщиной-вамп. Не суди по ее черному платью.

— Ага! Понятно. Черная кошка.

— Тощая черная кошка, да еще беременная.

— Окей, я согласна. А как ты собираешься назвать котят? Роки и Булвинкл?

— Это не моя кошка. — Калеб поставил последнюю банку в буфет и закрыл дверцу. — Эта чертова зверюга никогда не войдет в дом.

Элизабет с легкой улыбкой покачала головой. Одно слово, мужчины. Этот десантник-шпагоглотатель не смог устоять.

— В машине еще остался ящик с содовой, — сказал Калеб и исчез за дверью.

Оставшись одна в кухне, Элизабет заметила черную кожаную куртку Калеба, висевшую на вешалке. В ней взыграл инстинкт выживания. Она не рассчитывала найти в карманах куртки ключи или какое-нибудь оружие, но пока не проверила…

Оглядываясь на дверь, Элизабет шарила по карманам куртки. Немного мелочи, квитанция на приводной ремень, пачка бумажных салфеток… Она улыбнулась, вспомнив, как была удивлена, когда Калеб дал ей высморкаться, пока она стояла связанная. В ту минуту он был для нее похитителем, убийцей, страшным и безликим. Прошла неделя, и он превратился в сложного, интересного мужчину, чьим побудительным мотивам она почти сочувствовала. Почти.

Элизабет запустила руку в последний карман и вытащила оттуда смятый клочок бумаги. Для кассового чека слишком велик. Она расправила его, увидела, что это такое, и ей показалось, будто ее толкнули в грудь железным ядром… все поплыло перед глазами.

— Нет… — простонала она, узнав свою записку, которую положила в ракету пять дней тому назад. Свою единственную надежду на спасение. Элизабет зажмурилась, почувствовала, что ей становится дурно, и протянула руку, ища, за что бы ухватиться.

Сильные руки подхватили ее и прижали к чему-то теплому, твердому и широкому, что могло быть только грудью Калеба. Он подхватил Элизабет, когда она начала падать.

С бьющимся сердцем, жадно хватая ртом воздух, Элизабет вырвалась из его рук. Неподдельное чувство омерзения, овладевшее ею, заставило ее мозг проясниться, и она швырнула скомканную записку ему в лицо. Калеб на лету поймал записку, быстро взглянул на нее, затем бросил в мусорную корзину. Его лицо было бесстрастно.

— Ты, сволочь, — прошипела она, — ты позволил мне надеяться… — Она остановилась, гнев душил ее. Она знала, что похожа сейчас на ведьму, но ей было наплевать на это. — Ты позволил мне надеяться все это время…

Руки ее беспомощно упали, глаза были совершенно сухие. От злости Элизабет не могла даже заплакать.

В его сердитом голосе послышалась слабая нотка сожаления:

— Не стоило даже пытаться делать это, Лиззи.

— Как ты мог? Я ведь надеялась, молилась. День за днем! А ты знал, что это безнадежно. Ты дурачил меня! Ну почему, почему, Калеб? Ради Бога, скажи, почему ты не рассказал мне об этой проклятой записке?

Его лицо вдруг стало таким суровым, что Элизабет в страхе отступила назад.

— А ты как думаешь, черт побери? — заорал он. — Мы оба знаем, что я пообещал с тобой сделать, если ты попробуешь убежать. Ты этого хочешь? Хочешь жестких методов?

Он ударил кулаком по буфету, отчего его содержимое зазвенело.

— Надо было сделать это с тобой с самого начала. К черту все цивилизованные методы! — он сделал угрожающий шаг ей навстречу. — А, Лиззи? Что ты скажешь насчет традиционного способа депрограммирования? Только ты да я. Двадцать четыре часа — бац! — и мы с этим покончим, и расстанемся друг с другом по-хорошему.

От этих слов Элизабет вздрогнула, словно от пощечины: «И расстанемся друг с другом по-хорошему!»

Калеб добавил:

— И позволь мне заверить тебя, милочка, если я депрограммирую тебя, ты навсегда останешься депрограммированной. Второй раз тебе не захочется это повторить.

Элизабет не думала, она действовала. В ту же секунду, как он приблизился к ней, она схватила стул и замахнулась на Калеба. Он уклонился, и она со всего маху грохнула стулом по столу, свалив несколько пакетов с продуктами на пол. Она принялась колотить стулом по чему попало. Это было чертовски здорово, пока Калеб не обхватил ее руками сзади и не выхватил стул.

— Довольно! — резко сказал он.

Она отчаянно боролась с ним, ярость придавала ей силы. Тем не менее, он шутя справился с ней, просто обхватив своими мощными руками, словно живая смирительная рубашка.

Элизабет почувствовала, как он дышит ей в затылок, и услышала насмешливый голос:

— Знаешь, ты действительно превосходная актриса. Ты так ловко притворялась слабенькой послушной. Я даже удивлялся, почему ты не пытаешься ну хотя бы выцарапать мне глаза. Если бы ты не нашла записку, я, наверное, купился бы на твои штучки.

Элизабет задыхалась от бессилия. Она принялась извиваться изо всех сил, но Калеб сжал ее так, что она едва могла дышать.

— Думаю, спектакль окончен, — заметил он. — Мы оба вспомнили, что такое настоящая Лиззи.

Калеб повернул ее лицом к себе, и Элизабет неожиданно лягнула его в голень и в то же время попыталась вцепиться ногтями ему в глаза. Он резко схватил ее за запястье и проворчал:

— Неужели это я подал тебе идею? — Потом перебросил ее через плечо. — Я знаю одно хорошее местечко, где тебе не мешает немного остыть.

Такое обращение было для Элизабет уже не в новинку. Только на этот раз руки у нее были свободными. Так он хочет, чтобы она обнаружила свое истинное нутро? Пока Калеб неторопливо нес Элизабет в кладовку, она задрала на нем свитер и впилась зубами в голую спину. Калеб замычал, остановился и начал ее трясти в бесплодной попытке заставить ее разжать зубы.

— Отцепись! — заорал он.

В ответ она еще крепче вонзила в него зубы. Калеб выругался и ткнул ее в чувствительное место под ребрами. Элизабет вскрикнула и разжала зубы. Он стряхнул ее со своего плеча, и она оказалась прямо напротив шкафа с деревянными полками. Ее взгляд уперся в коробки и банки, стоявшие на полках.

— Ты даже не пытайся… — начал было говорить Калеб, и тут же отскочил в сторону, потому шкаф рухнул на пол и из него посыпались овсяные хлопья, рис и сахарный песок.

— Ну что, такая я тебе нравлюсь? — ехидно спросила Элизабет.

Ее противник стоял в дверях, тяжело дыша. Ом как будто оценивал нанесенный урон. Голос Калеба прозвучал угрожающе сдержанно:

— Ты подберешь все до последней крошки, и после этого займешься уборкой на кухне.

Она выругалась самыми оскорбительными словами, какие только знала.

Калеб лишь презрительно фыркнул:

— Если ты вежливо попросишь меня, я научу: тебя, как надо ругаться. — И вышел, захлопнув за собой дверь.

Элизабет услышала, как щелкнул замок. Она тут же подтащила табуретку к одному из высоких узких окон и открыла его. Взобралась на подоконник и, ухватившись за раму, начала протискиваться и… чуть не застряла на полдороге. Только мысль о том, что Калеб может застать ее в таком положении, придала ей силы пролезть в узкую щель. Окно было расположено довольно высоко, но Элизабет спрыгнула, не раздумывая. Лишь только ноги ее коснулись земли, она бросилась бежать через лужайку к лесу.

Было холодно, но злость, бушевавшая в ней, согревала. В этот момент Элизабет думала лишь о том, как убежать подальше от своего тюремщика.