Брак по контракту со злодейкой

Глава 6

Ночь выдалась неприятной и тревожной. Сон не шёл — как ни лежи, покоя не находилось ни телу, ни голове. Стоило на минуту притихнуть, как вспыхивала боль — в рёбрах, в плече, в груди, будто тело вспоминало каждый взгляд, каждое напряжение вечера. Стоило повернуться — и всё сначала. Словно даже в покое я не имела права дышать свободно.

А мысли… Те и вовсе не давали ни малейшего шанса на отдых. События бала крутились перед глазами, словно кто-то разворачивал их снова и снова, подчёркивая каждый поворот головы, каждый вздох, каждую тень на лице герцога Делавьера. С каждой минутой раздумий я только сильнее убеждалась, что потревожила чудовище. Приблизилась слишком близко, воспользовалась его статусом — и, быть может, совершила самую глупую ошибку со дня прибытия в это тело.

Чего я ожидала? Что он меня защитит и сразу поверит на слово? Сыграет в спасителя? Вряд ли. Он мог бы сломать всё за секунду, даже не повысив голоса. Но не стал. Не задал ни одного вопроса. Не держал, когда я отступила. Лишь молча смотрел — с той самой полуулыбкой, от которой хочется уйти и не возвращаться.

И всё же… Всё ещё жива. Всё ещё с открытым будущим — пусть и с закрытыми картами. Может, Луиджи и надеялся повернуть всё в свою пользу. Но герцог дал ему понять, что ничего толкового из его затеи не выйдет. Во всяком случае, пошёл мне на встречу.

Мой удачный побег вовсе не гарантирует, что дьявольский герцог не появится по мою душу сегодня или завтра. Я же сама сунула голову в пасть хищнику, предложив ему сделку — и он, с его проницательностью, наверняка услышал больше, чем я хотела сказать. Услышал и мою необдуманную глупость. Особенно про знание о местонахождении артефакта, за которым гоняется половина знати, мечтая перевернуть законы и скинуть нынешнего правителя с трона.

Я переоценила свои силы и слишком поздно поняла, что против Вэлмира Делавьера — изощрённого, холодного, как лезвие, — мне не устоять. Стоило лишь встретиться с его глазами, полными бездонного холода, чтобы внутри всё сжалось. Ужас был таким сильным, что колени предательски дрожат даже от воспоминания. А ведь он не сделал ничего. Не произнёс ни угрозы, ни упрёка. Но его молчание оказалось страшнее любых слов.

Другие девушки от него всегда без ума. Стоит Делавьеру появиться на приёме, как начинается негласная охота — за вниманием, за возможностью броситься в объятия, случайно коснуться руки или хотя бы попасться ему на глаза. Каждая пытается запомниться, выцепить момент, напроситься на танец или завести ничего не значащую светскую беседу, которая вдруг чудом перерастёт во что-то большее. Они словно по команде сбрасывают маски сдержанности, и всё их поведение сводится к одному — быть ближе к нему.

Ни одна из них — ни по жестам, ни по взгляду, ни по тому, как замирает дыхание — не была похожа на меня. Я не дрожала от желания, не краснела от восторга. В отличие от остальных, не стремилась к нему. Я… боялась. Или хуже — чувствовала, как опасность, скрытая за его ледяным взглядом, пробирается под кожу. Их реакция оставалась прежней, предсказуемой, будто Делавьер только распалял женский азарт. А у меня внутри с каждой минутой нарастало другое — тревожное предчувствие, которое не имело ничего общего с романтикой.

Я не знала, что страшнее — то, насколько сильно я выделяюсь на фоне этих девушек, или то, что он, похоже, это уже понял с самого начала. Слишком проницательный, слишком внимательный, чтобы не уловить — моё отстранение не притворство и вовсе не тактика для завоевания его внимания. Это инстинкт. То, что вырывается изнутри, не спрашивая, хочу я того или нет.

Я не подходила под привычный для него типаж. Не улыбалась глупо, не пыталась флиртовать, не строила глазки, и тем более — не подбирала слов, чтобы привлечь его внимание. Я, наоборот, постаралась сразу исчезнуть и ни разу не обернулась. Хотела стать невидимой, раствориться в толпе, пока не поздно. Но почему-то именно это, кажется, его и зацепило.

Может, потому что была единственной, кто не рвался ближе. Или потому, что в моём взгляде не было привычного восторга, только скрытая настороженность и… любопытство? Да, наверное, оно тоже. Потому что кем бы он ни был, каким бы ни был опасным — Делавьер притягивал. Как тьма, в которую заглядываешь слишком долго и однажды начинаешь замечать, что она смотрит на тебя в ответ.

Это напоминало наваждение — липкое, ползучее, от которого невозможно избавиться, как бы разум ни пытался отгородиться. Инстинкт ещё подсказывал, куда шагать, в какую сторону бежать, чтобы не сорваться в пропасть. Но даже он давал осечки. Иногда спасал, иногда — уводил прямиком в беду. Всё как в лотерее: сегодня вытянула выигрышный билет, а завтра — осталась ни с чем. Равновесие и баланс. Мир обожает напоминать, что плату взимает всегда.

Я ещё немного лежала с открытыми глазами, будто цепляясь за остатки тишины и размышляя, где свернула не туда. Когда позволила себе поверить, что смогу управлять этой историей, не зная всех её правил. Только к рассвету, когда небо стало медленно светлеть, а стены чуть теплее, наконец уснула.

А потом будто в следующий же миг — звуки. Шорохи, шаги, кто-то явно суетился где-то рядом, и раздражение накрыло с головой, вызывая желание скрыться под подушкой. Хотелось зарыться глубже под одеяло, спрятать лицо от мира, спрятаться от всего, что снова ползло в мою жизнь. Сделать вид, что я — не здесь, что всё ещё сплю, что меня не существует. По крайней мере, до тех пор, пока не исчезнут те, кто пытается вытащить меня обратно в этот сумасшедший водоворот.

— Молодая госпожа, вам пора вставать, — прозвенело где-то над ухом с той назойливой вежливостью, от которой хотелось застонать. — К вам прибыл гость и уже ждёт в малой гостиной! Граф и госпожа уехали по важным делам, и я не знаю, когда они вернутся. Ситуация, можно сказать, безвыходная!

Кто-то с упрямством истинного мучителя принялся тянуть за край одеяла, пока я, не открывая глаз, не начала яростно за него бороться, намереваясь защитить последний рубеж своего уединения. Но Розель, как и всегда, была неумолима. И если обычно её заботливое щебетание можно было перетерпеть, то сейчас — после ночи, полной тревог и бессмысленных размышлений, — оно действовало как наждачка по нервам.

— Пусть он подождёт… — буркнула в подушку с таким чувством, будто прокляла незваного визитёра на семь жизней вперёд.

Но разум всё равно уже проснулся и начал работать — не по доброй воле, а из-за тревожного зуда под кожей: кто пришёл? Зачем? Почему именно ко мне и именно сейчас?

Голова гудела, в теле — ощущение, будто меня всю ночь били подушками, но не ради забавы. Мысль о том, что придётся встать, умыться, уложить волосы, надеть приличное платье, улыбаться и делать вид, что я не разваливаюсь на части, — вызывала почти физическое отчаяние. В голове успел прокрутиться целый поток ругательств, но я удержала их внутри, сквозь зубы сдерживая стон.

Стиснув зубы и выдохнув с такой тоской, будто собиралась на казнь, я наконец распахнула глаза и уставилась в потолок. Беспощадный свет пробивался сквозь занавески, и каждый его луч будто насмехался: «Доброе утро, леди Эйсхард, вставайте — сегодня вас ждут новые неприятности». Я медленно села, машинально проведя рукой по волосам, которые за ночь успели превратиться в небольшое стихийное бедствие.

— Розель, — прохрипела я, всё ещё цепляясь за остатки сна. — Кто он, этот гость? Или ты надеялась, что я просто выползу к первому встречному с разбитым лицом и спутанными волосами?

— Никак нет! — оживилась служанка, суетливо подавая мне халат. — Он очень вежливый. Представился… тихо, внятно, но я, признаться, испугалась и не переспросила. Сказал, что не намерен задерживаться надолго, но его взгляд… — она поёжилась, — …мне не понравился. Слишком спокойный. И как-то уж слишком… ваш.

— Мой? — переспросила я, натягивая халат и направляясь к умывальному столику. — Он — мой?

— В том смысле, что не смущается, как остальные. Сразу сел в кресло, будто весь дом давно его и, простите, стал дожидаться вас, а не ауденции. Он даже не пытался заглянуть в окно или поинтересоваться, сколько времени ему ждать. Только попросил чаю. Крепкого и без сахара.

Я замерла с полотенцем в руках. В голове проносилось только одно — без сахара. Вот теперь меня действительно пробрало, а по спине прошлась новая волна неприятного холода. Кто бы он ни был — это настораживало больше, чем если бы он явился с цветами, музыкантами и прокламацией.

— Ты точно не расслышала имени? Ни полслова?

— Ничего, госпожа, — покаянно опустив голову, отчиталась служанка. — Он посмотрел на меня так, что я и за чайником пошла, и в погреб сбегала, и вообще чуть не извинилась, что потревожила, хотя, казалось бы, он — гость.

Я встала, хмуро взглянула на своё отражение и вздохнула. Прекрасно. Похоже, судьба решила, что вчерашнего спектакля было мало и мне ещё только предстоит познать истинные муки. Никто из нас гостей не ждал, а на вчерашнем вечере никто не подходил для знакомства, чтобы сегодня заявиться с предложением о женитьбе. Да и с такими вопросами в первую очередь принято идти к родителям, а уже после ко мне знакомиться поближе и рассматривать в серьёз мою кандидатуру на роль жены.

— Хорошо, ничего страшного. Помоги мне собраться. Я хочу выглядеть достойно. Нет, не слишком нарядно. Просто так, чтобы никто не подумал, будто я спала в одежде и готова к побегу.

Розель кивнула, вспорхнула к гардеробу и стала перебирать платья, пока я по-прежнему пыталась стряхнуть с себя недосып, страх и дурные предчувствия. Кто бы ты ни был, таинственный утренний визитёр, ты выбрал очень неподходящий день.

Розель задумчиво обвела взглядом гардероб, будто уже мысленно собирала образ, подходящий под настроение нерадостного утра с ещё пока неизвестными последствиями. Через несколько секунд её руки уверенно потянулись к платью из плотного небесно-голубого шёлка. Она встряхнула его лёгким, но отточенным движением, как будто проверяла не только наличие складок, но и уместность наряда перед тем, кого впустили в дом без спроса, но с особым почётом.

Материя отозвалась мягким шелестом — холодным, как утро, и в то же время ласковым, как приглушённое солнце за окном. Ткань мерцала сдержанно, без намёка на вычурность — как раз в моём вкусе. Ни лишнего кружева, ни позолоты, ни навязчивых деталей. Всё в этом платье говорило: я не собираюсь производить впечатление, но если это случится — виноват будет взгляд.

Дополнительный плюс — фасон не требовал корсета. Уже за это наряд можно было назвать лучшим выбором утра. Я медленно повернулась к зеркалу, оценивая силуэт. Наклонила голову, прищурилась — будто надеялась разглядеть что-то, что подскажет, как лучше справиться с будущей встречей. Лицо всё ещё хранило следы усталости, губы чуть побледнели, но взгляд был вполне боевым. Хотя за ним всё ещё пряталась тревога, от которой так и не удалось избавиться.

— Подойдёт. Остаётся только что-нибудь придумать с волосами… Что-нибудь простое, без демонстрации статуса, как это сейчас модно у моих сверстниц, — поморщилась я, даже не пытаясь скрыть усталость в голосе. На самом деле больше всего хотелось спрятаться под одеяло и забыть обо всём — хотя бы до обеда.

— Сразу видно — речь пойдёт о серьёзных переговорах, — хмыкнула Розель, но спорить не стала.

Уже через пару минут её ловкие пальцы уверенно закалывали пряди, шпилька за шпилькой. Волосы она аккуратно уложила так, чтобы открыть лицо, оставив лишь лёгкие, почти небрежные завитки у висков — лёгкий штрих, создающий иллюзию непринуждённости.

— Надеюсь, тот, кто там внизу, оценит, сколько труда было вложено, чтобы вы выглядели так, будто не прикладывали к этому никаких усилий, — весело прокомментировала она.

— Если он заметит хоть что-то кроме себя, это уже будет неожиданно, — буркнула я, поправляя серёжку и бросая взгляд на своё отражение.

Взгляд ещё немного потухший, уголок губ всё ещё треснут, но уже не кровит. Щека чуть отёкшая, но если не всматриваться — почти не заметно. В остальном — вполне сносно. Выглядеть «на отлично» не входило в мои сегодняшние цели. Главное — не терять самообладания и следить за речью.

Я уже почти была готова признать, кто именно может ожидать меня внизу, но не осмеливалась сформулировать эту мысль вслух. Пока — нет. Пока она должна оставаться абсурдной. Потому что если окажется правдой… мне придётся спуститься и посмотреть в лицо собственной глупости.

Платье село безукоризненно — подчёркивало осанку, сглаживало последствия вчерашнего позора и даже будто защищало. Длинные рукава скрывали синяки на запястьях, напоминание о хватке Луиджи, а небесно-голубой цвет убирал болезненную бледность с лица, делая кожу чуть теплее. Всё выглядело спокойно, сдержанно, но в то же время достаточно внушительно, чтобы не дать повода для сочувствия или жалости.

Я сделала глубокий вдох, позволила себе пару секунд тишины перед зеркалом, а потом поднялась со своего места, пока не появилась предательская мысль запереться.

— Можно идти, — сказала вслух скорее для самой себя.

— Вы точно хотите… — с сомнением начала Розель, но я уже была у двери.

— Нет. Но всё равно пойду, — бросила я, даже не оборачиваясь, и шагнула в коридор.

Дом встретил меня глухой, непривычной тишиной. Где-то внизу отсчитывали время старые часы, и только стук моих каблуков эхом отдавался по мраморному полу. Ни шороха, ни голосов, ни привычного движения — как будто весь дом затаил дыхание вместе со мной.

Ступени казались длиннее обычного, воздух — плотнее. Каждый шаг был отмерен, будто не к завтраку я спускалась, а на дипломатическую дуэль. И кто бы ни ждал внизу — он уже победил одну сторону, просто появившись.

И всё же я шла. Медленно, не позволяя себе ни единого колебания, с прямой спиной и упрямой мыслью, что назад дороги больше нет. В голове прокручивались возможные варианты разговора — с кем бы ни предстояло столкнуться. Отступать бессмысленно. Слишком поздно. Да и нечего.

Дверь в малую гостиную была приоткрыта. Я остановилась на полпути и на секунду задержала дыхание, вслушиваясь в звуки за ней. Ни голосов, ни шагов. Только лёгкий скрип кресла, будто кто-то сменил позу, и спокойное, убаюкивающее цоканье часов, что висели на стене. Спокойствие в комнате казалось почти искусственным — ровным и безупречно выверенным, как перед бурей. Слишком тихо, чтобы не настораживать.

Я толкнула створку и вошла, не сразу переступив порог, а будто шагнув в ловушку. Взгляд сам собой метнулся по комнате, выискивая того, кто решился пожаловать с утра пораньше. Он сидел у окна — как будто был здесь всегда. Не гость, не чужак, а хозяин, терпеливо ждущий, когда ты наконец соблаговолишь появиться. Его поза казалась лениво-расслабленной: локоть на подлокотнике, в пальцах — край подушки кресла. Но что-то в нём настораживало сильнее, чем даже вчерашний удар по лицу.

Как только мои каблуки щёлкнули по полу, он повернул голову. Медленно, почти нехотя. Будто звук был не раздражающим, а ожидаемым.

— Леди Эйсхард, — произнёс Вэлмир Делавьер с той самой вежливостью, от которой по спине ползли мурашки.

Ни тени гнева, ни упрёка. Ни иронии, ни любопытства. Его голос был ровным — пугающе ровным, как у человека, который смотрит на тебя не как на личность, а как на решение. На нечто, что нужно рассчитать и, если понадобится, устранить.

Я остановилась в нескольких шагах от него. Ровно настолько, чтобы не быть слишком близко. Не выдать, как хочется уйти. Даже не поздоровалась и не произнесла ни слова. Только стояла, глядя на него, и пыталась удержать дыхание, пока сердце не ударило пару раз мимо ритма.

Он посмотрел на меня так, будто перед ним не человек, а сбившаяся с маршрута шахматная фигура, которая вдруг вздумала, что способна ходить произвольно. Никакой ярости, ни удивления, только тонкая смесь снисхождения и холодного анализа. А у меня душа сорвалась вниз, будто по ступеням — в пятки, в пол, в подземелье под этим домом. И, будь моя воля, она бы уже там осваивалась — в полной темноте, подальше от последствий собственных необдуманных решений.

— Я подумал, что вы предпочтёте разговор утром, а не на публике, — произнёс он размеренно, словно просто делал ход в своей привычной парий. — Тем более, раз уж вы предложили сделку… было бы невежливо с моей стороны не отреагировать.

Фраза “ты влипла” стала настолько громкой, что я едва не озвучила её вслух. Это был даже не страх, а именно понимание. Осознание, что теперь всё по-настоящему. Не игра, не театр на балу. А реальность, где каждое слово имеет цену, а любая ошибка — последствия.

— Полагаю, вы предпочли бы вести диалог без лишних ушей, — продолжал он, не вставая. Ни малейшего напряжения в позе, всё та же ленивость зверя, уверенного, что добыча никуда не денется. — Иначе зачем идти на такой шаг… в саду, под луной, где даже воздух был готов выдать вас с потрохами?

Я с трудом сглотнула, но не отвела взгляда. Он не чувствовал неловкости. Ни тени сомнения, ни попытки дать мне пространство. Напротив — слова, словно отточенные лезвия, летели в самую суть, не раня напрямую, но лишая возможности сделать шаг назад. И всё же я кивнула. Лучше говорить, чем продолжать стоять на краю. Хуже — уже, пожалуй, не станет.

— Возможно, я допустила ошибку, — проговорила медленно, стараясь держать голос ровным. — Но тогда… мне был нужен выход. Любой. И вы — вы были единственным, кто мог его дать. Кто мог вытащить меня из клетки, в которую меня загоняли так настойчиво, что уже не осталось воздуха.

Он не сразу ответил. Только слегка наклонил голову, как будто разглядывал новую шахматную партию — и пока не решал, что именно с ней делать.

— А теперь вы хотите, чтобы я поверил, что всё сказанное вами там было… просто импровизацией под давлением? — в его голосе скользнула насмешка, слишком лёгкая, чтобы быть случайной. — Любопытная стратегия. Сначала — дерзкое признание, потом — осторожное отступление. Почти трогательно.

Я напряглась, но взгляда не отвела. Он точно знал, как разрушать защиту — шаг за шагом, без спешки и видимого давления. Поднялся с кресла медленно, лениво, будто потягивался после долгого сна. Но в этой неторопливости было что-то тревожное — как в хищнике, уверенном, что жертва уже загнана и с места не сдвинется.

— Учитывая вашу оговорку об артефакте… — его голос прозвучал мягко, почти задумчиво, но каждое слово было отточено. — Склонен полагать: либо вы безумны, либо действительно обладаете чем-то ценным.

— А если и так? — спросила я, с трудом сохранив твёрдость в голосе. Он всё же дрогнул, но я не сделала ни шага назад.

— Тогда я слушаю, — тихо ответил он и приблизился. — Только без спектаклей. Вчера вы уже исчерпали аванс на театральные жесты. Я не люблю играть вслепую.

Он остановился почти вплотную — достаточно близко, чтобы чувствовалось тепло его тела, но не настолько, чтобы можно было обвинить в фамильярности. Давление исходило от него не словом, а самим фактом присутствия — властного, уверенного, слишком сильного. Его рост, взгляд, манера говорить — всё в нём подчиняло. А молчание, что повисло в воздухе, било сильнее любого обвинения.

Я выдохнула, медленно, стараясь не выдать дрожь, что скользнула вниз по позвоночнику. Колени подрагивали, но платье надёжно скрывало слабость. Влажные ладони спрятала в складках юбки, сжала пальцы в кулаки, будто от этого могла обрести устойчивость. И всё-таки подняла глаза, посмотрела без вызова, но и без попытки отступить.

Он стоял так близко, что я ощущала, как воздух между нами меняет плотность. В нём не было грубости — лишь точный, продуманный напор, как будто он делал единственный возможный ход в тщательно выверенной партии.

— Ну? — голос был низкий, почти мягкий, но от этого только страшнее. — У вас есть ровно один шанс. И я всё ещё не уверен, что вы его не потратите зря.

Я прикусила щеку изнутри, чувствуя, как по коже пробегает холод. Он здесь не для вежливого утреннего визита. Он пришёл понять, представляю ли я хоть какую-то ценность. И если нет — исчезну из его поля зрения, как пыль с лакированного сапога.

Я сжала челюсть, стараясь держаться. Герцог слишком близко и слишком опасен, в любой момент может выхватить свой любимый кинжал и убить меня прямо на месте, стоит сделать неверный шаг на минном поле. Всё внутри кричало: беги. Но разум напоминал — я сама начала столь опасную аферу. Теперь нельзя сделать ни одного неверного шага.

— Я не собираюсь выкладывать всё сразу, это было бы неразумно с моей стороны… — сказала негромко. — Я знаю, где его искать и, возможно, даже как к нему добраться. Но говорить вслепую — глупо. Я не прошу доверия, прошу сделки. Мне нужна защита. И возможность остаться вне политических браков и угроз. А вам — информация, которую так просто не найти.

Лицо герцога не изменилось, но в его взгляде мелькнул проблеск чего-то иного. Интерес? Недоверие? Презрение? Я не успела понять, он уже снова скрыл всё под маской ледяного спокойствия.

— Приятно знать, что вы хотя бы осознаёте разницу между смелостью и глупостью, — произнёс аристократ спокойно.

Ни улыбки, ни раздражения, ни проблеска эмоций, которые могли бы дать понять на верном ли пути. Лишь усталый, ледяной интерес, будто я была одной из сотен интриганок, от которых не ждут ничего, кроме очередной пустой игры.

Выдержала паузу, тщательно продумывая свои следующие слова и уже мысленно ставя крест на удачной сделке с монстром, что так умело мной пытается манипулировать. Я подняла подбородок, стараясь выглядеть уверенной и не упасть в своих глазах слишком низко. Мне уже по горло хватило чувства страха перед человеком с огромной властью, а ведь он даже не пытался показать передо мной своё истинное лицо, которое всегда является его врагам.

— Мне известно, где может находиться один из ключей к артефакту, — бросила наконец. — Я не уверена, что он подлинный, но уверена, что вам будет это интересно.

— Мне? — Вэлмир чуть вскинул бровь, словно только что услышал глупость, на которую даже не рассчитывал. — Почему не тем, кто гоняется за ним открыто? Уж не надеетесь ли вы, что я, в отличие от них, не предам?

— Надеюсь, что вы — разумнее. У вас другая мотивация, в отличие от большинства.

— И вы, конечно же, её знаете?

Я чуть улыбнулась — уже почти по-настоящему. Он попался. Не полностью, но зацепился за наживку.

— Я наблюдательная.

Он смотрел на меня долго. И, что самое пугающее — не отводил взгляда, будто копался в сознании, примерял на меня нечто, чего я ещё не понимала.

— Хорошо, — наконец произнёс герцог, обойдя меня и снова посмотрев в окно сада. — Тогда скажем так. Я не стану вас трогать пока то, что вы предлагаете, не окажется пустышкой. Взамен вы не будете пытаться обмануть меня, юлить, тянуть время. Вы играете ва-банк, но правила здесь ставлю я.

— А если я нарушу их?

Он медленно повернулся, от чего стало не по себе.

— Тогда вы очень быстро узнаете, почему от меня бегают даже те, кто не боится короля. И сейчас вам придётся отыгрывать роль моей невесты, раз уж ваш бывший жених теперь уверен в нашей связи.