Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani

1 апреля, суббота

С утра Лев Сергеич смотрит на меня как-то загадочно. Намекает на то, что меня сегодня ждет большая неожиданность. Учитывая, что сегодня День дураков, я стараюсь не реагировать. Что это ему вступило в голову на старости лет? Интригует, как шестиклассник.

Я снова нарезаю круги по главному ювелирному павильону. Хочу рассмотреть все еще раз — вдруг я что-то пропустила, не заметила? Встречаю нескольких знакомых журналистов из «глянца» — их сюда привозит организованной толпой компания Mercury. Мне жаль этих людей — оплаченная рекламой поездка похожа на тюремную прогулку. Шаг влево, шаг вправо рассматривается как побег. Журналисты ходят строем по заранее готовому маршруту, вжав головы в плечи и не глядя по сторонам. Не дай бог посмотреть в сторону какой-нибудь марки, не представленной в Mercury! Даже со мной они здороваются как-то пугливо, хотя много раз бывали в нашем магазине и мучили меня расспросами о камнях и украшениях.

Натыкаюсь на свое начальство. Еще до того как они меня заметили, у меня начинают дрожать колени. Я понимаю, на что так игриво намекал Лев Сергеич. Спиной ко мне стоит человек, присутствие которого я всегда ощущала в любой толпе. Алекс. Человек, встречи с которым я так боялась.

Он оборачивается, тянется поцеловать меня в обе щеки. Конечно, я не ждала, что он бросится целовать меня взасос на людях, но «архиерейским» поцелуем воздуха разочарована. Я уже поняла, что поцелуям здесь не придают никакого значения. Они вроде «здрассьте». Ничего личного. Но мне-то куда деть внезапно покрасневшие щеки, ставшие огромными и неуклюжими руки?

Ирина и Павел смотрят на меня насмешливо. Видимо, Лев Сергеич выдал им подробности моей истории в качестве анекдота. Алекс чувствует, что мне неловко. Приглашает меня на чашку кофе, извинившись перед своими спутниками: «Надеюсь, вы не будете скучать без меня — мне хочется поговорить несколько минут со старой знакомой».

Я отмечаю про себя эти «несколько минут». Мы идем к бару и выходим с чашками на улицу. Алекс смотрит на меня во все глаза.

— Как ты живешь?

— Хорошо. А ты?

Он не отвечает. Мы оба молчим. Я постепенно успокаиваюсь. Я так боялась, что при встрече с ним снова почувствую себя зависимой, уйду в омут с головой… ничего этого не произошло. Я смотрю на него как бы со стороны. Передо мной сидит не слишком молодой, не слишком здоровый и очень усталый человек. Совсем чужой. Внезапно он говорит:

— Хорошо выглядишь.

Я молчу, поскольку не могу ответить ему тем же.

— Я часто думаю о тебе, о том, как ты там одна. Тебе, должно быть, очень трудно жить. Я мог бы тебе помогать.

— Каким образом?

— Ну, например, переводить какую-то сумму каждый месяц.

— Спасибо. Не нужно.

— У тебя что, кто-то есть?

— Нет. Но это не важно. В любом случае я ни в чем не нуждаюсь. Привыкла жить на зарплату, и мне этого достаточно. К лишнему меня не тянет. Не хочу привыкать.

— Ты не думай. Мне ничего от тебя не надо взамен. Я просто чувствую некую вину перед тобой. Или ответственность. Черт ее разберет.

Я даже поперхнулась от обиды. Уж лучше бы он соврал, что ли. Сказал бы, что его чувства остались прежними, что долг перед семьей не позволяет ему поступать как хочется… Или какую-нибудь другую чепуху, о которой пишут в романах и о которой грезят такие дурочки, как я. А чувства вины мне совсем от него не нужно.

Я допиваю кофе. Благодарю его за предложение. И стараюсь показать своим видом, что мне пора идти работать.

— А ты изменилась. Уже совсем меня разлюбила?

При чем тут любовь? Я не считаю нужным отвечать.

Дружески целую его в щеку (настоящим поцелуем) и прощаюсь. Настроение в конце встречи у меня гораздо лучше, чем в начале.

Я иду обратно и натыкаюсь на Элину — главного редактора одного из московских модных журналов. Она одиноко сидит на лавочке и перебирает кучу пресс-релизов, откладывая в сторону ненужные бумажки и брошюры и заботливо складывая нужные диски с картинками. Мне всегда жалко журналистов — они таскают на себе тонны информации, причем в самом буквальном смысле. С любой презентации уносят пакет с макулатурой, которая, по моим наблюдениям, им совершенно не нужна. Что же говорить о выставке, где за день набирается столько пакетов, что их трудно сдвинуть с места, не то что носить все время с собой.

Мне нравится Элина. Я знаю, что среди коллег она слывет невыносимым тираном, но журнал у нее получается интересным. А значит, тиранит она по делу. Совсем недавно она звонила мне и просила проконсультировать ее сотрудницу по поводу разных огранок. Я присаживаюсь рядом — мне кажется, она не воспримет это как панибратство. Предлагаю ей прогуляться со мной: я готова показать ей кое-что интересное. Она как-то криво улыбается и смотрит за мою спину. Я оборачиваюсь. Там с видом тюремного надсмотрщика стоит представительница компании, которая привезла журналистов на выставку. Элина несвойственным ей просящим голосом спрашивает:

— Можно я полчасика погуляю с Мариной? Посмотрю на бижутерию…

Слава богу, надсмотрщица кивает. Мы почти вприпрыжку бежим по коридору.

— Надо же, — говорит Элина, — я уже в шестой раз приезжаю в Базель, а о существовании этих залов даже не подозревала. Нас сюда не отпускают.

А как же пытливый ум журналиста, которому должно быть свойственно стремление узнать новое? Наши журналы так и живут в счастливом убеждении, что на свете существуют только те марки, которыми торгуют рекламодатели. Элина подтверждает мои выводы:

— Пусть начнут давать деньги, тогда мы про них напишем.

— А как же информация? Журналы, пишущие о моде, должны же быть в курсе того, что происходит в мире, в том числе в ювелирном…

— Нет денег — нет информации.

Я прихожу к заключению, что моему знакомому Виктору ничего не светит. Думаю, он прав, когда не хочет вкладывать деньги в собственное имя. Для того чтобы оно прозвучало действительно громко, никаких денег не хватит. Ему хорошо — уровень его таланта значительно выше уровня амбиций. А каково тем, у которых все наоборот?

Полчаса, отпущенные в тюрьме на прогулку, закончились. Элина благодарит меня и присоединяется к группе коллег, которым пора идти на следующий стенд. А ко мне на всех парусах несется Лев Сергеич. Лицо его красно от гнева, в горле клокочут невнятные ругательства. Я спрашиваю, в чем дело. Неужели он сердит на меня?

Оказалось, нет. Он проходил мимо стенда нашего главного поставщика и увидел там конкурента — того самого парня с дикими глазами. Лев Сергеич сразу же заподозрил, что конкурент хочет сманить поставщика. Или как минимум сделать параллельный заказ. Лев Сергеич уже забыл, что продал магазин. Пепел Клааса застучал в его сердце, ярость благородная вскипела, как волна. Он ворвался на стенд и на глазах изумленных, ничего не понимающих итальянцев устроил русскую разборку.

Я живо представила себе эту картину: как они стоят, набычившись, и исторгают ругательства. В такие минуты тонкий флер, который набрасывает на них занятие красивым бизнесом, растворяется бесследно, и на поверхность вылезают простые парни «с Ростова», привыкшие выяснять отношения по-простому, по-мужицки. То есть матом и кулаками.

Впрочем, спустя минуту Лев Сергеич легко переключается — мимо проходят две девушки-модели, и он провожает их взглядом. Подмигивает мне: «Спорим, они русские?» Я не вижу здесь никакого повода для спора, поэтому пожимаю плечами. Лев Сергеич бежит за ними с криком: «Девушки, постойте!» И конечно, оказывается прав — девушки оборачиваются. И впрямь наши. Лев Сергеич преображается на глазах. Если бы у него были усы, он бы их молодецки подкрутил. Он ведет девушек пить кофе. Вот уж точно — красота спасла мир.

Я их оставляю. Во-первых, мне никогда не нравилось, как Лев Сергеич кокетничает с девушками — мне не хочется видеть его в минуты наибольшего поглупения. Во-вторых, со мной все ясно. Чего на меня тратить время, деньги и кофе?

Сажусь на лавочку передохнуть, и тут же ко мне подваливает пожилой итальянец, с которым меня знакомили на одном из стендов. Сейчас у меня в голове все уже настолько перемешалось, что я не помню не только как его зовут, но и на какую компанию он работает. Пытаюсь сосредоточиться и не сморозить лишнего.

Впрочем, оказывается, он брат Льва Сергеича по разуму — подошел, чтобы пригласить меня на ужин. Я вежливо отказываюсь. Он так искренне расстроен, что мне становится его жалко.

— Может быть, тогда вы не откажетесь быть моей дамой на сегодняшнем приеме журнала W?

От этого я отказаться не могу. Я слышала про этот прием — он считается чуть ли не самым важным светским событием выставки. Мы договариваемся встретиться у главного входа сразу после закрытия.

Я снова нахожу Льва Сергеича и осторожно интересуюсь его планами. У него никаких планов нет. Девушки выпили кофе и от дальнейшего отказались. Так что он едет в гостиницу. Я понимаю, что на прием его со спутниками не пригласили. И выпаливаю:

— Я с вами не еду. Останусь здесь. Хочу погулять по Базелю.

Он ничего не сказал, только посмотрел на меня исподлобья. Чувствую, сегодня у господ будет тема для разговора. Наверно, мое поведение выглядит вызывающим, но мне уже нечего терять.

Прием, устроенный одним из самых влиятельных модных американских журналов, проходит в картинной галерее Базеля. В зале душно и много народу. Официанты носят подносы с японской едой. Видимо, в Швейцарии это считается высшим шиком, но до Японии отсюда явно далеко. Я, попробовав, стала вежливо отстраняться от предлагаемой пищи. Развлекаюсь тем, что проверяю свою наблюдательность и память на украшения: все дамы пришли в бриллиантах, и я почти безошибочно определяю, кто на какую компанию работает. Каждая является послом своей фирмы, и украшения — как флажки разных держав на лимузинах. Очень удобно — можно непринужденно начинать разговор словами: «Вы ведь работаете там-то?» — и продолжать его комплиментами. В ювелирном мире легко быть светским — для этого нужно просто иметь хорошую зрительную память.

Мой спутник дергает меня за рукав:

— Пойдем за сумками!

Я не сразу его понимаю:

— За какими сумками?

— Вы что, не знаете? Люди ходят на этот прием из года в год, потому что, уходя, получают в подарок сумку с журналом. Сумки каждый раз разные, достаточно красивые и удобные.

Я улыбаюсь нешуточному энтузиазму пожилого ювелира по поводу даровых мешков. Но вижу, что ирония моя напрасна: цвет мирового ювелирного искусства выстроился в очередь за холщовым подарком. И мы еще сетуем на российскую неизбывную страсть к халяве!

Теперь я спокойна. Мои патриотические чувства получили мощную подпитку. Дармовщину любят все. Даже те, кто каждый день имеет дело с бриллиантами.

На выходе сталкиваюсь с Виктором. К его неумеренной радости при виде меня я уже стала привыкать. Настолько, что уже не придаю ей значения. Он просит меня остаться, поболтать с ним. А то ему, видите ли, скучно. Я киваю на своего спутника:

— Я не одна. Так что извините. В другой раз.

Ждать, что он отреагирует на эти слова просьбой оставить телефон, я тоже уже перестала. У меня складывается впечатление, что он воспринимает меня как телевизор: если идет интересная передача, он живо реагирует, переживает. В общем, ему нравится. Передача закончилась, и он выключает телевизор, тут же забыв о его существовании.

Я могу уже себе признаться. Мне очень нравится Виктор. Пожалуй, он мне нравится больше, чем кто бы то ни было и когда бы, то ни было. Но телевизором я быть не хочу.

Я ухожу в сопровождении моего пожилого спутника. Надеюсь, гордо. Чувствую, что Виктор смотрит мне вслед.

За углом торопливо прощаюсь с итальянцем и ловлю такси. Похоже, бурная светская жизнь меня разорит вконец.