Бриллианты Forever, или Кто не носит Tiffani

10 апреля, понедельник

Я проснулась с неясным ощущением, что сегодня должно произойти что-то важное. Ощущение, правда, не подсказало мне, будет это важное хорошим или плохим. Я представила себе, как было бы хорошо, если бы жизнь четко расставляла знаки — вроде дорожных: здесь зеленый свет, там карают за превышение скорости, а сюда нельзя ни в коем случае — тупик. Помню, в молодости после очередного неудачного романа я решила: не буду больше наступать на те же грабли. Буду учиться на своих ошибках. Если мне что-то не удалось, надо очертить в уме такую комнатку, на двери которой висит табличка: «Вход воспрещен». И каждый раз, приближаясь к этой двери, помнить о запрете.

Кажется, в тот момент я действительно верила, что такое возможно. Совсем забыла сказку о Синей Бороде: именно запретная комната, где сложены наши неудачи, комплексы, слабости, манит больше всего. Настолько, что иногда не просто мчишься в заветную комнату, а ломишься в нее снова и снова.

Сколько раз я говорила себе: есть тип мужчин, которых я должна избегать. Просто из чувства самосохранения, поскольку именно им я не могу быть интересна. Беда в том, что именно такие мужчины мне нравятся: уверенные в себе, обаятельные, талантливые, разговорчивые, яркие. А значит, скорее всего законченные эгоисты. Я сразу выбираю их в толпе и иду к ним слепо, как рыба на нерест. А положительных, сильных, молчаливых (вроде Василия) не замечаю.

Вот, например, Виктор. Не понимаю, чего я так раскисла после трех встреч и двух ужинов? Думаю о нем постоянно, хотя совершенно ясно, что не только будущего, но даже никакого настоящего у наших отношений нет.

На этой оптимистической ноте в моем кармане начинает мурлыкать телефон. Этот звук я записала для sms-сообщений: поднесла микрофон к Василию Федоровичу, когда он находился в редком для него хорошем расположении духа, выражающемся в теплом утробном урчании. Меня мурлычущий телефон всегда радует: что бы ни было написано в сообщении, я заранее настраиваюсь на приятное.

На экране написано: «Spasibo za Basel. Nadeyus na skoruyu vstrechu!»

Виктор. Значит, у него есть мой телефон. Наверно, у Льва Сергеича узнал. Пока я гадаю, как бы половчее ему ввернуть мой номер, он уже давно его знает. И молчит при этом. Значит, не очень хочет общаться. Будет теперь цедить послания, как лекарство из пипетки. А я сиди мучайся.

Впрочем, мои мысли на этот счет вовсе не столь горьки, сколь я пытаюсь изобразить по привычке. Я очень рада даже этим нескольким каплям. Конечно, это может выглядеть как простая вежливость с его стороны. Но он все-таки приложил усилия, узнал мой телефон, написал две строчки. Я знаю, что для многих мужчин даже это является непосильным трудом. Хотя знаю и другое (правда, лишь в теории — сама никогда в такой ситуации не была): если мужчина действительно заинтересован в женщине, он звонит много и часто. Сколько ему надо, столько и звонит.

Я решаюсь ответить: «I Warn spasibo. Mne bylo ochen' interesno».

Ответа нет. Видимо, запас вежливости на сегодня исчерпан. Я вздыхаю и отправляюсь на работу.

Там вовсю идет перестройка. Ирина приезжает к нам с утра, во все сует нос, читает все инвентарные записи, слушает телефонные разговоры. Если кто-то заходит, бросается к нему раньше продавцов с невразумительным вопросом: «Вам что-нибудь нужно?» Чуть ли не под руку насильно ведет к прилавку. Посетители вздрагивают и испуганно жмутся к выходу. Часа через два, поняв, что ее тактика не приносит результата, она цепляется к нам.

— Чего вы стоите, как истуканы? Я, что ли, должна за вас работать?

Я не выдерживаю:

— Человеку нужно дать осмотреться, почувствовать себя в своей тарелке. Если на него сразу кидаться, можно испугать до смерти.

— Вам лишь бы ничего не делать] Все отговорки ищете. Потому и продажи такие низкие.

На это возразить нечего. Наверно, нет на свете хозяина, который был бы доволен тем, как работает его магазин. Им всем кажется, что их прекрасный товар способен продавать себя сам, а продавцы только мешают. Я молча ухожу в подсобку. Но от Ирины так просто не избавишься. Она говорит мне в спину:

— Я хочу видеть список постоянных клиентов. Почему-то она обращается все время ко мне. И это при том, что Катя ходит за ней как тень, готовая ринуться в исполнение любого поручения. Но Ирина предпочитает клевать мою печень — похоже, ей доставляет удовольствие заставлять меня что-то делать. Мне кажется, она с радостью заставила бы меня мыть полы. Или отправила бы курьером с какой-нибудь бумажкой. Ее желание унизить меня выглядит настолько детским и наивным, что я улыбаюсь. Теперь уже меня этим не проймешь. И я терпеливо отвечаю:

— Список есть, но он далеко не полон. Важные клиенты редко оставляют свои координаты, и мы не настаиваем. Мы должны соблюдать их право на тайну личной жизни. Иначе к нам вообще ходить перестанут.

— Ну вы же не про жену или любовницу их спрашиваете! Какая такая тайна?

— Многие вообще присылают водителя, помощника или даже охранника. Не хотят они светиться в ювелирном магазине! От депутата до бандита — мало ли какие могут быть резоны для сохранения инкогнито!

— Хорошо. Давайте тех, кто есть. Как часто вы обзваниваете клиентов?

— Люди оставляют телефоны не для того, чтобы мы им без конца названивали. Приходит новая коллекция — мы сообщаем об этом.

— Значит, раза два за год? Неудивительно, что к вам так мало ходят!

Я опять замолкаю. Стараюсь сосредоточиться на составлении описи украшений — Ирина теперь хочет видеть ее каждый день, чтобы следить за динамикой продаж. Она минут десять крутится по магазину и опять пристает ко мне:

— Я заметила, у тебя появилось много знакомых в Базеле. Смотри: если я узнаю, что ты ведешь какую-то закулисную игру — уволю.

Я не поднимаю глаз. Я уже поняла — Базель мне выйдет боком, и разделаться с этим я смогу не скоро.

— Кстати, учти на будущее — на выставку люди ездят, чтобы работать, а не заводить шашни с иностранцами.

— Я ни с кем ничего не заводила.

— Ну конечно! Шлялась каждый вечер. Знаю я вас — спите и видите, как бы подлечь под какого-нибудь престарелого макаронника, чтобы свалить отсюда.

Я чувствую, что Катя навострила уши. Разговор становится ей интересен. Наконец-то она сможет получить в руки орудие влияния на меня. Я углубляюсь в опись. Знаю — если начну возражать и оправдываться, это только распалит Ирину. Разговор нужно закончить.

На мое счастье, в магазин врывается огромного роста блондин в красном пуховике и купленной на Арбате шапке-ушанке. За версту видно — иностранец. Только они способны так одеться в апреле. Это полностью моя епархия — английский знаю только я.

Парень ошалелым взглядом обводит витрины.

— У вас есть что-нибудь нежное, для прекрасной девушки?

Ну уж для прекрасных девушек у нас есть все. То есть все, что есть, все для них.

Я выкладываю поднос на прилавок. Блондин мнется.

— Мне бы что-нибудь милое в пределах тысячи.

Все понятно. Расплата за вчерашнюю «любовь до гробовой доски». Тысяча — обычный тариф. Плачущая от тяжести предстоящей разлуки красавица, приехавшая откуда-нибудь из Кривого Рога, получит в подарок колечко китайского производства с трогательным цветочком из крашеных камней, красавец пообещает никогда ее не забывать и вернуться через месяц, чтобы забрать ее в даль светлую. Правила игры соблюдены, все довольны.

Мы такие вещи даже не выкладываем на витрины. Они есть в каждом магазине Москвы, но их не принято афишировать. Это — для специфических клиентов. Таких, как этот.

Как только за ним закрывается дверь, Ирина коршуном накидывается на меня:

— Почему ты не предложила ему что-то более серьезное?

— Потому что он искал именно это. У него была тысяча долларов. Нужно было у него ее забрать. Иначе он отнес бы ее в соседний магазин. Кому от этого было бы лучше?

Я снова сажусь за опись. Ирина нарезает круги, заглядывает через плечо. Я уже готова взорваться, но меня спасает Павел. Он появляется в магазине, чтобы забрать Ирину на обед в ресторан.

Я раньше не знала, что такое счастье. Счастье — это когда тебя оставляют в покое.