Наверное, я должен был пожалеть о сказанных в горячке словах, испугаться их, но нет, ничего подобного не было и в помине.
Я смотрел в эти колдовские голубые глаза, сжимал в руках желанное тело и понимал, что всё правильно.
Что с Машей по-другому нельзя, только так. Она не из тех, с кем можно быстро перепихнуться, а поутру расстаться.
А я и не хотел расставаться. Мне хотелось держать её в своих руках вечно, ласкать, целовать, трахать без перерыва.
Хотелось видеть, как она стонет, лежа подо мной, как смотрит затуманенными глазами и признается в любви.
О да, ее признание мне пиздец, как зашло. Хотя таких признаний я успел выслушать тысячи, но Машино было особенным.
Потому что она не флиртовала, не играла и не бросала слова на ветер. Как это привыкли делать фанатки клуба.
Для них слова «я тебя люблю» значили ровно столько же, сколько обычное «привет».
А вот Маша в них вкладывала всю душу, всю себя.
Я ни хрена не разбирался в психологии, чисто интуитивно это ощущал. Считывал по ее глазам, по поведению тела.
Поэтому меня так размотало от ее признания, буквально оглушило. Это всё подогрелось бурлящей в крови страстью, и произошёл настоящий взрыв.
— Ты сейчас серьёзно? — осторожно спросила Маша, когда мы немного остыли. — Ну, насчет предложения?
— Да, — пробормотал я, снова накрывая ее губы своими. — Более чем.
И я не соврал. В тот момент я решил, что всё, отбегался.
Решил навсегда завязать с гулянками и поиском тел на ночь.
Ведь с Машей испытал то, что не испытывал ни с кем другим. Даже близко ничего похожего не было ни с кем. И чувствовал, что уже не будет.
Поэтому наплевал и на свою свободу, и на всех остальных девушек. Потому что Маруся определенно стоила их всех.
Дальнейшие недели показали, что я прав.
Страсть моя не только не утихла, но лишь сильнее разгорелась. Да и Маруська начала входить во вкус.
Феечка моя оказалась очень горячей и податливой, нужно было лишь немного подтолкнуть в нужную сторону.
Мы всю неделю не вылезали из постели, просто не могли отлепиться друг от друга. Наваждение, страсть и взаимное притяжение заставили нас обезуметь и забыть обо всем на свете.
Как только не стерли себе ничего — непонятно.
Удивительно, но даже минет умудрились попробовать. Я думал, долго придется уговаривать Машку на это дело, но она согласилась попробовать.
И я чуть не сдох, клянусь. Едва не взорвался, стоило ее языку коснуться головки члена.
Это было даже лучше, чем в моих больных фантазиях. Гораздо лучше.
Машка идеально смотрелась на коленях с моим болтом во рту, а ее несмелые движения и попытки взять глубже заводили сильнее, чем приемы опытных сосалок, наработанные годами тренировок.
Ну и на кой черт размениваться на других, когда рядом такая девушка?
А еще внутри начало разрастаться огромное, черное чувство, которое я расценил как ревность.
Мне охренеть, как повезло, что Машу до меня никто не увел. И я понимал, что таких, как она, нельзя долго оставлять одних. Быстро приберут к рукам.
А я не хотел ей делиться ни с кем.
Собственник во мне требовал присвоить ее себе, заклеймить, сделать так, чтобы она даже смотреть не вздумала на другого мужчину. Никогда.
Вот я и делал всё, что мог. Сыпал признаниями в любви, клятвами и обещаниями, любил в кровати до потери пульса.
В общем, привязывал к себе как мог. Давал Марусе то, что она хотела от меня получить.
А хотела она от меня именно любви. Вот я и не скупился на слова и поступки. Дошло до того, что даже несколько стихов ради нее выучил.
Чтобы Машке было приятно.
Вот так всё и пришло к тому, что в конце октября мы с Машей поженились.
Этому не помешали ни тренировочные сборы, ни начавшийся сезон у меня, ни новый учебный год у Машки.
Отец был крайне недоволен моим решением. Буквально рвал и метал. Он считал, что рано я решил в ЗАГС бежать, а я отступать был не намерен.
Вот мы и схлестнулись.
— Ты готов карьеру похерить из-за какой-то девки? Я тебя не этому учил! — орал он. — Не для этого вкладывал все средства в твое будущее! Ну, трахай ее по-тихому, жениться-то зачем?
— Маша не такая, — огрызался я. — С ней так нельзя.
— Все они такие, — махнул батя рукой. — Просто одни честные подстилки, а другие носят маски невинных овечек. Но суть одна — все они продажные твари. Как твоя мамаша.
Дальше я слушать не стал. Просто ушел из дома, хлопнув дверью. После этого мы не разговаривали с отцом целую неделю.
Я не мог простить ему такие слова ни в адрес Маши, ни в адрес матери. Да, у нас с ней были не очень близкие отношения, но мне не нравилось, когда отец вел себя как последний ублюдок, поливая грязью всех вокруг.
В итоге он все же смирился с моей свадьбой. Когда понял, что я не изменю своего решения и узнал, что Маруська — племянница Александра Ковалевского, далеко не последнего человека в списке Forbes.
Родители Маши тоже были крайне удивлены новостью о скорой свадьбе дочери, но вмешиваться в наши отношения не стали.
Данил Игоревич, будущий тесть, просканировал меня тяжелым взглядом бывшего военного и хмыкнул:
— Серьёзно настроен, значит? Любишь мою Маруську?
— Люблю, — кивнул я, смотря ему прямо в глаза. — Потому и предложение сделал.
— Уверен? Вы знакомы всего ничего, — продолжил Миронов свой допрос, явно проверяя меня на прочность.
Я буквально чувствовал, как он давит на меня взглядом, всей своей аурой. Проверяет, тварь ли я трусливая, или всё же достоин его дочери?
Впрочем, такое отношение заставило меня только крепче закусить удила и вцепиться в Машку всеми когтями.
Не любил, когда меня пытались взять «на слабо».
— Уверен. Не нужно много времени, чтобы понять, что Маша — особенная девушка. Такими не разбрасываются.
— Что ж, — после пары минут молчания, Миронов протянул мне руку. — Тогда добро пожаловать в семью. Только учти, за дочь башку голыми руками оторву. Так что если вздумаешь ее обижать, сильно пожалеешь. Не посмотрю на то, что ты «гордость и надежда страны».
— Не обижу, Данил Игоревич. Не обижу…
Свадьба прошла весело и шумно. В присутствии многочисленной родни Маши, моих товарищей по клубу и сборной и, конечно же, вездесущей прессы.
Потом еще месяц сплетники обсасывали все подробности мероприятия.
Из самого торжества запомнил мало что. Всё мое внимание было приковано к Маше.
Она была такой божественно красивой в своем платье, что глаз оторвать от нее было просто невозможно.
Я считал каждую секунду, мечтая поскорее оказаться в спальне с теперь уже законной женой.
Дождался кое-как. И оторвался потом по полной, выплеснув на жену всю накопившуюся страсть.
Впрочем, Машка тоже успела возбудиться, так что брачная ночь у нас выдалась очень бурной.
В порыве страсти мы умудрились сломать пару реек у кровати, разбить лампу, порвать простынь и повредить раму у картины.
Но это так, ерунда. Главное, что нам было очень хорошо.
Жаль, времени на раскачку у нас не было. Свадебное путешествие пришлось отложить до лета, а пока мы удовольствовались лишь несколькими днями отдыха, выданными мне клубом.
А потом началась рутина. Тренировки, игры, постоянные перелеты. Прощания и встречи. Совместные вечера перед телевизором и жаркие ночи.
Фотосессии и интервью для журналистов и семейные сборища. У Машки была потрясающая семья, так что я с удовольствием в нее влился и старался не пропускать встречи.
С моим отцом, увы, было гораздо сложнее. Он не горел желанием привечать Марусю, ну и она отвечала ему той же прохладцей.
Благо, девочка моя не стала зацикливаться на батиных заскоках и ударяться в обиды. Да и я объяснил ей, что он у меня человек своеобразный. Жёсткий и сухой.
Особой ласки я от него никогда не видел и принял это как данность. Вот и Маруся приняла.
А тепло она получала от меня и от своей семьи.
Что касается карьеры, то жена старалась поддерживать меня всем, чем могла. Посещала и домашние игры, и на выездные старалась ездить.
А если не могла полететь из-за своего расписания, то обязательно провожала в аэропорт. Это был наш маленький ритуал, приносящий удачу.
Помню самый первый раз, когда я вышел на лед и увидел ее на трибуне. В своей футболке с номером 17.
Да, этот номер я выбрал не просто так, а в честь кумира и однофамильца, на которого так хотел быть похожим — легендарного Валерия Харламова.
В родном СКА это номер находился в обращении, так что я взял его себе и носил с гордостью.
Мне дико понравилось видеть жену в этой футболке, и я позволил себе небольшую вольность — прокатился рядом с трибуной и послал любимой воздушный поцелуй.
Тем самым дополнительно зарядившись на игру.
Само собой, это всё на следующий же день оказалось в прессе. Мы с женой посмеялись над снимками, но я взял за привычку делать это приветствие каждый раз, когда Маша посещала игру.
Нам обоим это нравилось.
Этот сезон стал для меня особенно счастливым. В составе сборной в феврале я стал серебряным олимпийским призером, а в составе клуба снова стал обладателем Кубка и чемпионом страны.
Совсем немного на Олимпиаде нам не хватило до победы, уступили мы чехам в серии буллитов.
Обидно было до чертиков так проиграть, но… Поражение — это не конец, а лишь шанс на реванш.
И я не сомневался, что реванш этот будет обязательно. Это была первая моя олимпиада, но я уже жадно мечтал о следующей.
Там мы точно возьмем золото!
Меня утешило лишь то, что я получил награду лучшему бомбардиру турнира, и то, что на трибунах сидела Маша.
Для нее я был героем и с серебряной медалью.
— Твое олимпийское золото тебя обязательно дождется, мой чемпион, — прошептала Маруся, когда мы оказались в номере отеля.
— Повтори, — рыкнул я, мгновенно заводясь.
— Мой чемпион… — с придыханием протянула Машка и тут же перешла на стон, когда мои зубы прикусили ее шею. — Мой любимый чемпион…
— Мля, милая. Меня пиздец как вставляет от этих слов, — подхватив жену на руки, торопливо направился в спальню. — Так что держись, сейчас будет жарко…