Зачем я поехал в нашу квартиру?
Вернее, она уже только Машина, но привычка называть ее нашей еще не исчезла.
Да потому что хотел поговорить.
Нормально сесть и поговорить. Будучи трезвым и без присутствия рядом третьих лиц, так и норовящих подпортить мне фэйс.
Да, я сознавал, что чертов эгоист, но не мог просто так отпустить Машку. Мне не хотелось расставаться врагами.
Хотел объяснить ей мотивы моих поступков. Извиниться за свое скотское поведение той ночью.
Я действительно повел себя как урод.
Но ведь всё это было просто пьяным бредом. Не стоившим и ломаного гроша.
Я не отдавал себе отчет в своих словах, но тем не менее смертельно обидел Машу.
Ее заплаканное лицо я видел во сне каждую чертову ночь. Отчего даже выспаться нормально не мог.
И я не мог, не хотел улетать вот так.
Машка мне и правда стала дорога, и я хотел сохранить хотя бы дружбу. Какая-то часть моей души отчаянно ныла при мысли о том, что мы больше никогда не увидимся и не поговорим.
Вот я и хотел попытаться достучаться до бывшей жены. Попытаться сохранить хоть какую-то ниточку между нами.
Пусть даже она будет тоньше волоса, но всё равно будет.
Всё лучше, чем полностью сжечь мосты, оставив за собой пепелище. Это даже в мыслях звучало отвратительно, вызывая на душе тяжкое ощущение.
Сам не понимал, что со мной творится, не находил себе места, метался как зверь в клетке. Вот и попёрся к Маше.
Приехал уже вечером и дома ее не застал.
Неудивительно, в принципе.
Я знал, что она бывает тут лишь наездами, а ночует либо у сестры, либо в квартире родителей.
Но отступать не собирался. Решил остаться до утра и дождаться прихода Маши. Должна же она появиться?
Хотя на пять минут, но должна заскочить. В этом я был твердо уверен. Поэтому и решил ждать до талого.
К переезду всё равно уже было всё готово. Осталось упаковать только мелочи.
Лег я на диване, но заснуть не мог долго. Странная тревога не давала сознанию успокоиться.
Лишь на рассвете провалился в короткую беспокойную дрему, а через три часа уже снова был на ногах.
Чтобы не свалиться, сварил крепкий кофе и одну за другой выпил три чашки.
А потом раздался звук открывающейся входной двери. Машка, наконец, вернулась.
А дальше… Дальше всё пошло по тому месту, которое в приличном обществе вслух не произносят.
Машка была вся такая красивая, немного растрепанная, в вечернем платье. Как после гулянки и весьма бурной ночи.
И меня внезапно накрыло черной ревностью. Неистовой и неукротимой.
Да, я знал, что не имею права ревновать, что мы в разводе и Машка теперь вольна делать, что душе угодно.
Может гулять где хочет и спать с кем хочет.
Только вопреки всему внутри что-то протестовало против такого расклада. От одной мысли о том, что кто-то этой ночью прикасался к моей жене, меня выворачивало наизнанку.
Ломало. Рвало на части. Бесило.
Хотелось найти урода и руки оторвать. Чтобы не смел даже на километр к Машке приближаться.
Конечно, я понимал, что это бред. Не стала бы Машка спустя два дня после развода по мужикам скакать.
Она ведь не такая. Даже из мести мне не могла бы так поступить. Она же правильная девочка.
Была такой, и такой останется. Да и мстительность не в ее натуре.
В общем, я всё понимал, но остановиться уже не мог. Ревность оказалась сильнее здравого смысла. Меня понесло, очень сильно понесло.
Язык развязался и начал нести полную пургу.
В итоге кончилось тем, что мы снова разругались в пух и прах.
И мои последующие извинения пошли прахом. Машка их просто не восприняла.
А уж когда я заикнулся про дружбу, вообще взвилась и посмотрела как на полного долбоеба.
Возможно, так и есть. Я и правда чувствовал себя то ли собакой на сене, то ли человеком с биполяркой.
Уходя, уходи — сказала она мне. С концами и навсегда, плотно закрыв за собой дверь.
Только я не мог, это было выше моих сил.
Я не хотел полностью терять Машку.
А еще меня к ней тянуло со страшной силой. И от этого я бесился вдвойне.
Да, я принял решение расстаться, но хотеть бывшую жену так и не перестал. Возможно, вскоре всё и правда перегорит, но пока я адски хотел Машку.
Точно так же, как хотел два года назад, когда впервые увидел в клубе.
Она была зла, расстроена, стремилась поскорее выпроводить меня из квартиры. А я неотрывно смотрел на ее сочные, манящие губы, которые так привык целовать, и в итоге не удержался.
Сам не понял, как заграбастал ее в объятия и начал целовать. А потом было уже поздно. Поцелуй накрыл нас обоих с головой.
Я хотел напоследок набраться от нее эмоций. Забрать этот поцелуй как подарок на долгую память.
А Машка ответила с такой горячностью, что я хорошо так поплыл.
Я действительно был близок к тому, что послать все на хер и утащить ее в спальню. И не вылезать потом из койки целую неделю.
Отрезвление пришло, когда поцелуй прервался. Кислород начал поступать в мозг, и я снова начал соображать нормально.
Нет, это точно наваждение. Какой-то ненормальный, больной морок. И его надо разрушить.
В итоге я все же встряхнулся, собрал волю в кулак и ушел.
Минут десять сидел на лавочке у подъезда, силясь унять дрожь в теле.
Потом несколько часов катался по Питеру, долго сидел на набережной, смотря на залитую солнцем Неву.
Напоминал себе, что всё делаю правильно. Что всё идет так, как должно. Что мы оба просто начинаем новую жизнь.
У меня будет карьера, олимпийское золото, слава, титулы и все остальное.
У Машки тоже всё будет хорошо: работа, семья, муж и дети. Она не пропадет.
Чертов собственник при этом начинал бунтовать, ему не нравилось представлять Маруську, лежащей под другим мужиком, но я крепко сжал ему руки на горле, заглушив опасные порывы на корню.
Ничего, скоро эта байда внутри меня угомонится. Нужно только немного времени…
И вот теперь я стоял как идиот в аэропорту и ждал Машку. Но время шло, уже началась посадка на рейс, и я понимал, что бывшая уже не приедет.
— Ну что ты застрял? — недовольно проворчал отец. — Только не говори, что ждешь эту …
— Эта, как ты говоришь, — прорычал я, — моя бывшая жена. Хватит ее оскорблять.
— Перестану, если ты будешь себя нормально вести. Пошли уже, посадка скоро закончится. Она все равно не придет. И правильно сделает. К чему эта лишняя возня?
— Иди, я еще пять минут подожду.
— Ну давай, похерь карьеру из-за бабы. Беги за ней, высунув язык, как бродячий щенок, — психанул отец, направляясь к зоне контроля. — Только не жалуйся мне потом. Сам будешь виноват. И агента себе нового ищи. Я для тебя потом и пальцем о палец не ударю, если ты сейчас просрешь такой контракт.
Отмахнувшись от ворчания отца, я продолжил стоять и смотреть в толпу. Выждал еще десять минут и окончательно понял, что все…
Это конец.
Маша не придет. Она действительно решила оборвать все связи. И с этим я ничего не могу поделать.
Не выдержав, нажал кнопку дозвона на смарт-часах. Да, её номер всё еще оставался вбит в них. Но вместе сигналов вызова услышал холодный голос робота.
«Абонент находится вне зоны доступа» …
Похоже, Машка кинула меня в ЧС. На этот раз — навсегда.
Тяжко вздохнув, бросил последний взгляд в толпу, а потом развернулся и пошел к зоне досмотра.
Посадка уже подходила к концу, а я уже наворотил слишком многое, чтобы сейчас сдать назад.
Похоже, что мосты я за собой уже сжег. Той ночью, когда пьяным начал требовать развод.
На посадку я все же успел. В самый последний момент поднялся на борт и упал в кресло рядом с отцом.
Тот одобрительно на меня глянул и хлопнул по плечу.
— Ты сделал правильный выбор, сынок. Женщин у тебя будет много, а шансы вписать себя в историю мирового хоккея на дороге не валяются.
Я лишь молча кивнул и отвернулся к иллюминатору. Разговаривать сейчас не хотелось.
Дальше был долгий муторный перелет, пересадки в Стамбуле и Цюрихе, и посадка в аэропорту Пьера Эллиота Трюдо.
Встречали нас представители клуба, которые и помогли добраться до квартиры, временно предоставленной руководством в мое распоряжение.
Следующий день был отведен на адаптацию, во вторник были отсняты последние кадры для проморолика, в среду в клубе должна была состояться моя презентация как игрока Монреальских Быков.
Перед самой презентацией я снова позвонил Маше. Уже с канадского номера. Но снова услышал механическое: «абонент вне зоны доступа»…
Похоже, Машка не просто блокнула меня, а полностью сменила номер.
Что ж. Она в своем праве. Уж точно не мне ее упрекать.
Я сделал выбор в пользу карьеры, а она решила не иметь со мной ничего общего. Недооценил я ее.
Оказывается, она не лукавила, когда говорила, где именно видела мою дружбу.
«Уходя, уходи, Харламов. Если решил уйти, то уходи с концами. Без всяких этих вывертов. В качестве друга я видеть тебя не хочу. Это слишком больно. Так что даже не пытайся усидеть на двух стульях.»
Эти слова рефреном звучали у меня в ушах, и в итоге я принял их. Что ж, если для Маруськи общение со мной — это мучение, то мне действительно лучше уйти окончательно.
Тяжело будет, да, но у меня есть цель и мечта всей жизни. И я буду к ним идти, несмотря ни на что.
Мне есть ради чего жить и идти вперед.
Через час презентация состоялась.
Я пожимал на камеру руки руководству клуба, улыбался во все тридцать два зуба, держа футболку с семнадцатым номером, говорил заранее приготовленную пиар-командой речь для болельщиков.
И вроде всё шло прекрасно. Менеджеры были довольны, отец светился гордостью. Партнеры по команде и фанаты приняли меня очень тепло и радушно.
Я должен был быть вне себя от счастья после такого, но…
Почему-то на душе было погано. Возникло стойкое ощущение, что я облажался по полной программе.
Что совершил самую большую ошибку в своей жизни. Которую уже не исправить.
Так что была у меня не даже не ложка дегтя, а скорее бочка дегтя, сверху политая медом…