Цена сомнений

Глава 25

Припарковав машину возле маминого дома, я улыбаюсь, глядя на старую постройку. Я не была у нее в гостях уже три месяца. В основном мама приезжала к нам. То я возила ее на обследование, то она просто приезжала погостить, то на юбилей к маме Бориса.

Выходя из машины, я никак не могу скрыть улыбку. Сердце колотится в груди, как ненормальное. Такое ощущение, что я не была дома не пару месяцев, а целый год. Все такое знакомое, и в то же время кажется совершенно чужим. Поразительное свойство памяти и чувств – ощущать чуждым то, что когда-то было невероятно родным.

Поздоровавшись с бабульками у подъезда, захожу в дом и поднимаюсь на этаж. Звоню в дверь, а потом хохочу, когда меня сносит вихрем под названием “мама”.

– Моя девочка! – восклицает она, затягивая меня в квартиру и не прекращая обнимать. – Любаша, как ты загорела! Дай я посмотрю на тебя!

Я оставляю дорожную сумку и позволяю маме разглядывать меня, пока кручусь на каблуках.

– Такая элегантная. Красавица моя! Ну пойдем. Что мы в дверях?

После некоторого времени ахов и охов мамы о том, как хорошо я выгляжу, мы наконец размещаемся в гостиной, и я отдаю ей подарки. Мама тут же ставит чай, чтобы попить его с пахлавой и лукумом, и мы перемещаемся на кухню.

– Ты, может, голодна?

– Нет, спасибо. Я перед выездом поела. А вот от чая не откажусь.

– Ты садись, – мама хлопочет на кухне, а я занимаю место на табуретке. Прижимаюсь правым плечом к стене и поглощаю чувство уюта. Я дома. Несмотря на то, что теперь мой дом там, где мой муж, все равно ощущение родительского дома… оно просто особенное.

– Как тут дела?

– Да какие дела? Нормально все. Вроде, говорят, наш молокозавод выкупил какой-то нувориш, собирается возобновлять работу. Держу руку на пульсе. Авось нормальная работа будет.

– Мам, может, тебе уже не стоит туда возвращаться?

Мама ставит на стол чашки и перекладывает на тарелочки сладости.

– Любаш, я не хочу работать на рынке. Дояркой быть лучше, как ни крути. По крайней мере, не надо стоять в мороз на базаре.

– Мам, ну ты же не стояла зимой.

– Вот именно. Я живу на деньги, которые вы с Борей мне даете. Люб, мне неудобно.

– Мамуль, ну почему? Боря любит меня, поэтому заботится о тебе.

– Пусть лучше о тебе заботится, а я как-нибудь проживу, – отмахивается она. – Ты еще не беременна?

– Нет, мам, – немного раздраженно отвечаю я. – Лучше расскажи еще местные новости.

– Ой, да какие новости? Томилина померла. Сердце. Григорьев женился на Светке. Помнишь, может, в РЭСе у нас работает? Рыжая такая, неприятная баба.

– Помню, – киваю, делая глоток чая.

– Эти в соседнем районе, говорят, бесчинсвуют.

– Кто?

– Лиховские. Накупили себе крутых машин, до ночи рассекают, музыка орет. Совсем управы на них нет.

Когда мама припоминает Лиховскую банду, мое едва успокоившееся сердце ускоряет свой бег. В памяти тут же всплывают события двухгодичной давности, когда я бегала в соседний район, чтобы хоть что-то разузнать о любимом.

– Ну тебя же они не трогают?

– Да я ж не шляюсь по ночам, – фыркает мама. – А днем они в наш район не заезжают. Юлька, подруга твоя…

– А что с ней?

– Спилась окончательно, – цокает мама и откусывает лукум. – Ой, как вкусно. Лучше того, что у нас в гастрономе продают.

– Это с гранатом, – киваю рассеянно. – Так и что с Юлькой?

– Ой, да что? Спит с каждым, кто нальет. Пьет, гуляет. Мамка ее совсем извелась уже, никак управы не найдет. Болтается шалава целыми днями. Хорошо, что ты перестала с ней дружить. Вон как все сложилось. Боря у тебя молодец какой. А роди ты тогда от этого непутевого, что было бы?

– Ты о ком? – начинаю закипать я. Ненавижу, когда мама напоминает мне о Леше, выставляя его каким-то хулиганом. Я-то знаю, что он был не таким. Леша был любящим, заботливым, нежным.

– Так об Аверкиеве твоем. О ком же еще? Или у тебя еще кто-то был?

– Мам, мы же закрыли эту тему, – произношу слегка севшим голосом, чтобы предупредить маму, что она снова ступает на запретную территорию.

– И хорошо, что закрыли, – назидательным тоном отзывается она. – А если б родила того ребенка? В столицу бы не поехала, Борю не встретила. Сейчас живешь как королева. А прозябала бы в злыднях. И про Юльку эту я предупреждала. Говорила, что толку от нее никакого не будет.

Я резко вскакиваю и сталкиваюсь с маминым вопросительным взглядом.

– Ты куда?

– Прогуляюсь, – бросаю уже на пути к прихожей.

– Люб… так ты же только приехала. Я тебя столько не видела.

– Мам, мне надо проветриться, – отвечаю, стараясь хоть чуть-чуть смягчить тон.

Мама не виновата, что стала такой. Тяжелая жизнь и необходимость одной поднимать ребенка сделала ее такой. Она не понаслышке знает, насколько это тяжело, и вполне закономерно, что она хочет уберечь дочь от подобной судьбы. Но что я могу поделать со своими эмоциями? Мама воспринимала Лешу иначе, чем я. Для меня он был самым родным и любимым. Для нее же – помехой на пути к счастью ее дочери. Так что я не виню ее, и поэтому не хочу ругаться.

Надев босоножки, выпрямляюсь и смотрю на маму.

– Прости, мне правда надо пройтись. Я ненадолго.

– Люб, я не все новости тебе еще сказала, – серьезно и медленно произносит мама.

– Вернусь, расскажешь, – схватив сумочку, распахиваю дверь.

– Тебе лучше узнать до прогулки.

– Не сейчас, мам, – бросаю раздраженно и, вылетев из квартиры, сбегаю по ступенькам.

Насколько я радовалась приезду в отчий дом, настолько сейчас мне тяжело в нем дышать. Мне правда надо пройтись, иначе я поругаюсь с мамой. Но ей лучше не волноваться, у нее и так после развала страны обострилась язва. Не хочу добавлять ей переживаний. Прогуляюсь, немного остыну и вернусь в совсем другом настроении. Главное, за время прогулки убедить себя не спорить с мамой и не ругаться, но мягко – как всегда учит Борис – отстоять свое мнение.

Пройдясь по району примерно минут сорок, я чувствую, что уже остыла. Покупаю в овощном киоске килограмм яблок, зелень и свежие молодые огурчики, иду к дому. Вот теперь я готова дальше слушать новости и пропускать мимо ушей колкости мамы. Понимаю, что она произносит их непроизвольно, просто за время, пока мы не виделись, я отвыкла от такой манеры общения.

Свернув за угол, иду к своему подъезду, рассматривая свежевыкрашенную детскую площадку. Вот жлобы. Могли бы новую построить, но они попытались реанимировать старые скрипучие качели. А, может, жители сами это сделали?

Повернув голову, не сразу понимаю, почему мой шаг замедляется. А, когда осознаю, пакет с фруктами и овощами выпадает из моей руки. Яблоки катятся по тротуару, пара штук ударяет меня по ноге. А я стою, замерев, глядя в такие родные… такие близкие и такие далекие бездонные глаза. Не могу поверить, поэтому несколько раз моргаю, сглатываю, делаю глубокий вдох, но дымка не рассеивается. Он настоящий. Самый что ни на есть. Из плоти и крови. Живой. Я несколько раз открываю и закрываю рот. Из меня вырывается сдавленное “Леша”, а потом подкашиваются ноги.