Цыганка против пикапера (СИ)

Глава 6

Утро

— Спасибо, — улыбаюсь Судьбинушке, протянувшему мне чашку горячего ароматного кофе в постель. Он отвечает невероятно обаятельной идеальной белозубой улыбкой, аж дух захватывает! В его голубых глазах блестит озорной огонёк.

Чего-то задумал?!

После вчерашнего похода в ресторан его как подменили. Стал смотреть на меня совершенно другим взглядом. Мне бы радоваться, но преследует зудящее чувство неправильности.

Вчера в ресторане, после ухода Марка, я не была собой. В кои веки я подбирала каждое слово прежде, чем сказать. Даже следила за тем, как Степан держит вилку, и старалась повторять за ним. Мне так хотелось, чтобы он побыстрее перестал видеть во мне цыганку, как образ, сложившийся у него в мозгах, а увидел именно меня.

Вроде как у меня вышло. По крайней мере цыганку видеть он перестал, но вот кого увидел в итоге, — ещё большой вопрос. Явно не меня. Может быть оно и неважно, раз увиденное ему так понравилось?

Правду говорят, что мужики — это сплошная головная боль. Я вот и счастлива, что так смотрит, и, в то же время, крайне недовольна собой.

Даже несмотря на насмешки и брезгливые косые взгляды, в деревне я всегда гордилась тем, кто я есть.

В самом деле, мне было всё равно, что они там обо мне надумают. Тем более, люди так устроены, что сегодня они думают эдак, а завтра уже совершенно иначе.

Бывало, когда нужно было к матери моей обратиться, меня чуть ли не вылизывали, конфетой даже угостить могли, а после, уж когда не нужна мамку звать, и косо зыркнуть могли, и пройти мимо с усмешкой.

Да чего далеко ходить?! Вальку-то, вон, все как обожали! Любимица деревенская, почитай начальница! А стоило ей в столицу перебраться, судачить начали: мол, куда, горемычная, на столицу замахнулась, лучше бы клетки вместе со мной чистить шла, раз с поста вышибли. Оно все приличнее, чем то, к чему в столице молодых девок склоняют. Моё заступничество, что она им всем ещё покажет, и вообще, отца найдёт, восприняли со смехом. Тем более, мать Валькину в деревне вдовой считают. Сами придумали, — сами поверили.

Мать Валькина, тётя Ира, наслушавшись несправедливых сплетен о дочери, по вечерам слёзы лила, ровно до той поры, пока в райцентр не наведалась, да телефон не купила. Я её жалела. Каждый вечер после работы проведывала, да и не уходила, пока ту в сон клонить не начнёт. Вот вечер не придёшь, наутро встретишь, — глаза с мешками, как у Ритки-забулдыги нашей, только вот, по причине другой.

А прекратилось всё враз. Из-за Серёги.

Тот тётю Иру и пожурить, и успокоить умудрился, заверив, что Валька под присмотром. Она к нему и прониклась с первого взгляда, окончательно уверившись, что подруга моя под надёжным присмотром.

Да, рожей и габаритами Серёга внушает. Надёжный такой, как шкаф из лиственницы. Ещё и красивый. А мне у него глаза нравятся: каре-зелёные, добрые и выразительные, с пушистыми такими ресницами!

Кстати, о пушистых ресницах! Чего-то вдруг Лев перед глазами возник.

Вот кого я с первого взгляда целиком и полностью зауважала! Ни грамма фальши в нём, и целей своих не скрывает. На редкость настоящий и искренний, хоть при этом и способен любую ситуацию в свою пользу вывернуть. Судьбинушке бы его качества, эту хватку и решительность. Мягкий он, хоть и умом не обделён. Мой только и способен, что баб своим лицом привлекать. Вот Льва природа ничем не обделила. Людей его надёжность в совокупности с честным красивым лицом подкупает, а ещё он щедрый! Никто мне ручку так щедро до него не золотил!

Я даже было подумала, что мы с ним одного поля ягоды. В смысле, что лицемерие — это не про нас с ним, но ошиблась.

Насчёт себя ошиблась.

Мне так захотелось скорее понравиться Судьбинушке, что я поступилась самым дорогим для меня.

Про таких, как мой Судьбинушка, бабы говорят: «Сладкий мальчик». Он уже не так юн, но до седин будет выглядеть моложаво, а ещё и одеться умудряется так, что глаз не отвести. Знает, что к чему подобрать. Вроде бы одежда одеждой, а-нет! Пара деталей, и он будто актёр из телевизора светится!

Чего от себя таить: такой вкусный мужик, да с таким характером, всегда будет нарасхват, даже с пустым кошельком и в рубахе с чужого плеча. Рубаху снять да переодеть можно, а красивых детей все бабы хотят. Сложно находиться рядом и удержаться, чтобы не потискать такое чудо. Мириться с этим я не намерена, пусть и знаю, что легче пчёл от пролитого мёда отгонять.

Это ж всю жизнь настороже?!

И за что меня судьба такой «радостью» наградила?

Смотрю на своего…

Эх, быть бы мне такой, как Валька… Она во всех видит только то, чего принять готова. Я б тогда на суженого любовалась, да от счастья прыгала, что именно мне такой видный перепал! Но, нет… я, в отличие от подруги, вижу всех целиком, да с говнецом…

Судьбинушку по-хорошему бы в охапку, да в деревню нашу свезти, где засматриваться кроме Ритки-забулдыги не на кого. За эти дни я прочувствовала, насколько бабы здешние ушлые, — и чужим не побрезгуют! А мой, бабник, виды видавший — мягкий и, судя по всему, совсем безотказный. Сейчас-то припугнула, боится, а что потом, когда смекнёт?

Никогда жизнь не планировала, да и дум в моей голове столько не бывало, а теперь чую, что вот-вот треснет от натуги… Ну не по мне это, только, видать, придётся покумекать, как следует, ведь тяжко будет, пока до Судьбинушки дойдёт, что я получше всех баб вместе взятых буду! Я ведь в отличие от остальных, к нему со всей душою открытой!

А насчёт переломного момента в жизни, я нисколько не слукавила. Доля моя быть той, кто его на нужную дорогу выведет. Как мамка говорит: у меня судьба редкая, — мужику своему путь освещать. Я ж от её этих слов гордилась, а теперь даже не знаю… вон, если бы мне тот же Лев в суженые достался, то я светильником точно не подрабатывала бы.

К тому же обидно, когда твой единственный нос воротит вместо того, чтобы влюбиться как положено, с первого взгляда. И тут ему подсветить приходится. Вроде я со своей задачей вчера спра…

— Моди, ау! — перед глазами летает ладонь Степана. — Не проснулась, что ли, ещё?! — смешливый добрый голос окончательно вырывает из раздумий.

— А? Чего не так? — дёргаюсь и кофий который, оказывается, я до сих пор держала, чуть не выплёскивается на кровать, но Степан вовремя фиксирует мою руку и мягко, без намёка на укор, улыбается.

Зараза его подери… вот знаю, что он со всеми бабами так: с заботой и уважением, а кажется, что только ко мне… Так и хочется забыть обо всём и обмануться. Но, пока, выходит, обманываю я, — прямо со вчерашнего вечера.

Сижу, держу огромную белую чашку с нарисованным ежом под ёлочкой и строю из себя столичную скромницу. Даже благодарно улыбаюсь, чтобы Степану было приятно, а ведь я, кофий этот, на дух не переношу! Хлеще всего, что говорила же ему пару раз об этом, а он, бишь, не привыкла ещё, не распробовала, — пей! Не вслух, но точно так думает, раз не перестаёт совать.

Мне бы кофею́ этого же, но без кофия́. Просто горяченьких сливочек бы с иван-чаем, да мёдом попить! М-м-м…

А если бы ещё и кренделем мамкиным песочным зажевать… — вот где вкуснятина!

Ну ладно, хоть так. Вчера купил для меня сливок. Смешные, на полглотка, — порционные. Поначалу и вовсе без сливок, сплошную горечь пихал. Ещё ведь пихает и признаёт, что это левак какой-то, или лювак… ну, короче, что-то совсем левое…

Н-да, думала обидеться: если цыганка, то что? Хоть говном трави, что ли?! Только, видать, правду говорят: чего не сделаешь ради суженого?

Вот и я себя на месте удерживаю, одёргиваю и молчать заставляю.

Настраиваюсь, — притрётся и легче станет. Ведь сейчас-то мне малость перетерпеть, чтоб прикипеть успел, а дальше он сам без меня жизни не помыслит.

Другое бы дело, то давно бы подскочила, вылила этот кофий в раковину, да шторы пошире раскрыла на утренний город взглянуть. А на уровне горизонта, куда только глаза достанут, выбрала бы место, да рванула поглядеть, что там скрывается, и кто поджидает!

Нелёгкая доля на месте сидеть, да столичную изображать. А у кого легче?

Как вспомню взгляд Степана до и после «преображения» в столичную, так дурно делается.

Понимаю, ведь не я ему нравлюсь, не душа моя, а зацепило его вчера тем, что я одёжкой другим мужикам приглянулась. Инстинкты собственнические в мужике взыграли. Другие хотят, значит, самому брать надо, — тут и к мамке моей не ходи…

— Я пиццу на завтрак заказал, — хвастается он самодовольно.

— Ага, — говорю я, прикидывая, чего на обед сварганить. От этой пиццы у меня изжога скоро будет. Только в ресторане нормально и поели, а дома одна пицца. Это хорошо, что мы в субботу ещё Валькины салаты, оставшиеся с гулянки, доедали.

Мне-то пицца сначала в диковину, ну, а на третий раз уже надоела. Порывалась приготовить чего, но Степан остановил, сказал, что, когда переедем на новую квартиру, тогда и забьём холодильник.

Это он чтобы таскать сумок меньше было. Только я его всё равно совсем не понимаю. Ведь сам говорил, что денег нет, голяк, а за доставку по тысяче каждый раз где-то находит. Это же на три тысячи-то, целую неделю одной колбасой давиться можно! Мне здешняя по вкусу пришлась, пусть Степан на неё и ругается. Всё равно же вкусно! А пиццей этой, мы на три зуба перекусили… Не наелась я без мяса… Я как-то поплотнее покушать люблю.

Эх, холостяк. Чего с него взять?

Мука и картошка, помнится, у него тут имеются. Масло сливочное тоже Валька с запасом притащила. Хоть галушек, что ли, сделаю напоследок, а пицца, так и быть, вместо хлеба заесть пойдёт.

— Моди.

— У? — нет, хлеба бы домашнего или булочек напечь… Да уходить надо, мож и на весь день… Опара убежит, а тесто перекиснуть успеет.

— Странно тебя такой задумчивой видеть.

— Я что, по-твоему, на думанье неспособна?! — возмущаюсь.

— Не на думанье, а на мыслительный процесс, — смеётся, но беззлобно. — Вообще-то, я успел заметить, что ты сначала делаешь или говоришь, а только потом думаешь. Хотя нет, потом просто забываешь. Думают другие. А сегодня притихла. Это из-за того, что ночью было?

— А? — а что было?!

— Извини, увлёкся.

— Ладно, чего уж там… всё равно поженимся, — отмахиваюсь.

И как это после такого, у меня с утра мысли только про один противный кофий и урчащий от голода, недокормленный желудок? Даже ведь ни мыслишки шальной не промелькнуло на чумную от сна головёнку.

— Ну, я бы не стал так категорично утверждать про женитьбу, — опять… завёл свою волынку… — Столица большая. Вдруг ты в кого-нибудь влюбишься и оставишь меня страдать в одиночестве? — издевается.

— Не пойму я тебя. Ты вчера сам от любви обезумел. Руки, вон, как распустил. Чуть до греха не довёл! Ещё и с кровати уходить отказался! А теперь какие-то категоричности вводишь, и…

Ещё договорить не успела, как звонок дверной «раскукарекался».

Кто там прийти мог? Неужто Валька о подруге вспомнила?

Сломя голову несусь открывать дверь, но на пороге стоит высокая не знакомая мне блондинка.

— А ты кто такая?! — удивляется мне.

— Как это кто?! Невеста Судьбинушки, — говорю очевидное.

— Понятно. А мне Степан нужен.

— Моди, кто там? — Степан останавливается посередине прихожей, как вкопанный.

— Леся?! — столько удивления в голосе. — Ты что здесь делаешь? — спрашивает он не по погоде одетую девицу: на улице мороз, а на ней сапожки закрывающие голяшки, а выше капронки обтягивают покрасневшие от мороза ноги. Ей бы хоть юбку подлиннее, а то она даже её «нихочу» не прикрывает. Ещё и шубка коротенькая расстёгнута и под ней тряпок по минимуму.

— Соскучилась, — произносят она томно и делает шаг к Судьбинушке. Тот шугается от неё, будто от прокажённой, и косит опасливый взгляд на меня.

— Куда пошла! — останавливаю девку, встав на пути и выставив вперёд ладонь, да так «удачно», что девка прямиком в неё грудью вписалась. Ничё так, упругая, только не шибко естественная какая-то. — Разуваться-то кто будет? Она мне тут натопчет, а кому потом мыть?! — возмущаюсь, глядя на Степана, тот, в свою очередь, ошарашенно смотрит на меня.

— Степан — это твоя сестра, о которой ты говорил?

— Нет, это Модина. Мы живём вместе, а тебе лучше уйти, — вновь, опасливо поглядывая на меня, произносит он и пытается развернуть девушку на выход, но у него не очень-то получается, потому что один сапог снять на ходу она уже успела и из-за того начала заваливаться, вовремя ухватившись за шею Судьбинушки.

Ох, кроль… Ну, прямо, как у нас во дворе: опасливо косится огромными глазищами, но дело своё знают.

— Ты же мне обещал, что если у тебя кто и останется ночевать, то это буду я! Мало мне этой твоей Стаськи надоедливой было! — возмутилась деваха. — Ты из-за этой, — кивает на меня, — уже месяц в моём клубе не появляешься?

Эта вульгарно одетая девица в белой, не прикрывающей зада шубе сейчас махом отлипнет, ещё и порадуется.

— Уволили его. Безработный он сейчас. За растрату уволили. Нету денег по клубам ему шляться, да и машину продал, — говорю, зная, насколько столичные падки на деньги.

— У тебя проблемы? — удивляется она, но шарахаться и сбегать не торопится. — А почему тогда ко мне не пришёл? Ты же знаешь, я всегда тебе помогу. Совсем меня в расчёт не берёшь, да? — надула она губы. Вроде и с обидой, и в то же время укоряя по-доброму. Странная баба. Одета по столичному, а по норову наша…

— Леся, прости, я…

— Женимся мы скоро, вот… — перебиваю, не давая ему вставить ни слова.

Глаза блондинки округлились, а губы мелко задрожали. От обиды. Надо же, ещё и чувствительная.

— Ты же не мог?! Скажи, что ты ещё в поиске? — воскликнула она с такой надеждой, что даже мне стало её жаль, — ты с ней из-за денег? Из-за долгов? Сколько ты должен? Я дам тебе любой сумму без всяких обязательств перед кем-либо. Степан?! Ну что же ты молчишь? Я слишком хорошо тебя знаю! Не пустил бы ты на свою территорию постороннюю женщину!

— Леся…

— Молчи… — перебиваю его, и он послушно замолкает.

— Брак — это не для тебя. Не твоё. Ты сам столько раз мне говорил! — не унимается та, а я просто жду, когда выскажется и уйдёт. Другую бы взашей выставила, но она ведь его и таким принять готова… любит… Не по-человечески просто взять и выставить. — Я ведь даже с этим смирилась! И со Стасей твоей!

— Она не моя, — вновь опасливо поглядывая на меня, произносит Степан.

— Почему ты так на неё смотришь? Неужели тебя, действительно, заботит её мнение?! — замечает она, удивившись. Тут слепой не заметит.

— Леся, сейчас тебе лучше уйти. Прости, но я порвал все прошлые связи. Нет Стаси и не будет больше тебя, — чего это у него столько сожаления в голосе? А? Не поняла.

На меня накатило…

— Слышала, красавица?! — задирая нос повыше, чтобы казаться одного роста с ней! Всё-таки каблуки на шпильках роста и фигуристости её добавляют. — Ты красивая и судьба тебя лёгкая ждёт. А тут пороги обивать заканчивай. Степан мой!

— Да откуда ты такая взялась?! — вскипает она, но на её пути встаёт Степан.

Тихо, еле слышно он смотрит ей в глаза и шепчет: «Леся, уйди, пожалуйста».

Она медленно опускает ресницы, затем лицо.

— Прощай, Степан.

Уходит, а я с какого-то себя ещё и виноватой чувствую. Мой же мужик! Так с какого?!

— Моди, ты чего так пристально в закрытую дверь смотришь? Надеюсь, ничего не надумала. Прошу, не делай ей ничего. Леся очень хороший человек.

— Тебя идиота любит… Такую бабу динамил.

— Ты неправа. Мы взрослые люди. И вообще. Забудь о ней уже, а? У нас всё было несерьёзно и временно.

— Это для твоей колокольни временно.

— Не трогай её, обещаешь?

— А чего это ты вдруг так о ней печёшься? — сощурила я глаза.

Глупый. Я прекрасно понимаю, что она у него не первая и не единственная.

— Моди, ну ты же мудрая цыганка. Должна понимать.

— То, что ты кобель несусветный? Так я как тебя увидела, сразу поняла.

— Я мужчина свободный… — вскидывается он. — Был, — добавляет, стушевавшись под моим взглядом.

— Да чего ты взбеленился-то? Ну-ка, говори, — злюсь. Блеет чего-то, блеет, только в чём дело вякнуть не смеет… Я-то догадываюсь, но жду от него, чтоб озвучил.

— Как чего? Ты бы только свой взгляд видела, когда в закрытую за Лесей дверь таращилась. Я уж поверил, что проклятье насылаешь.

— Больно надо грех на душу брать из-за твоих похождений, — морщусь от подобного предположения. — Если кто его и заслуживает, так это ты. А ты мне для продолжения рода нужен. Девку и без того жалко. Вон с тобой как намаялась, — фыркнула я, замечая, как черты лица Судьбинушки тут же разгладились, а на лице засияла улыбка.

— Ты и Стасю не трогай, — тут же настороженно просит. Типа, пока я добрая. Ага. — Тем более, что она потеряла ко мне всяческий интерес сразу же, после того как узнала о моем увольнении.

— А ты её после этого ещё и жалеешь… Непутёвая твоя душа…

— Стася неплохой человек. Просто наивная девочка с особенными взглядами на жизнь.

— Ну да… Увидишь, как эта наивная, женой какого-нибудь олигарха станет… — говорю от балды, а у Степана глаза расширяются от удивления. Поверил, что ли?

— Эй, да я твою Стасю в глаза не видела, просто предположила. Сделай лицо попроще.

— Правду Валя говорила, что с тобой не знаешь, чего ожидать. Сидишь, и не знаешь, что за подарочек. Рванёт коробочка конфетти или огоньком обдаст.

— Стоишь.

— Что?

— Ты сейчас стоишь, а не сидишь. И вообще, кончай уже. Кто-то договорился выбранные квартиры смотреть. Так собирайся и пошли, — напоминаю ему и, кажется, только после этого он приходит в себя и идёт к ноутбуку, открывая контакты, чтобы созвониться. Некоторое время занимается своими делами, но всё же периодически продолжает опасливо на меня поглядывать.

Да что ты будешь с ним делать!

День прошёл в разъездах. Торговаться с местными риелторами даже опытной цыганке тяжко. Однако, я тоже не промах: душу из риелтора вынула, виски вспотеть заставила, но выбила для нас самый выгодный вариант. Пусть и далеко от Вальки и прежней квартиры Степана, но это же не пешком до них телепать. Здесь быстрое метро есть. Вжик и на месте!

Следующие дни мы устраивались. Но… как-то не так я быт совместный представляла. Оно и понятно… Городская жизнь, она другая.