С момента драки проходит каких-то несколько дней, на редкость тихих. Вадим удаляется зализывать раны подальше от меня, не появляясь ни в поле зрения, ни в зоне слышимости. Может это и к лучшему, хотя в случае со Штрихом, к такому повороту предпочтительнее употребить «бабка надвое сказала» и временное затишье, может обернуться тщательной проработкой плана мести.
Ведь Вадим никогда и ничего не прощает, не спускает с рук и не уходит просто так, не оставив за собой последнего слова. Он ещё найдёт время и способ проявиться, а это ожидание бьёт больнее, чем пощёчина явно давно заготовленная для меня.
На работе обстановка не отличается живостью и также не фонтанирует рядом со мной. Славик меня не трогает, но не по доброте душевой, а скорее игнорирует чисто из солидарности, так как Крутилин после поцелуя и моих признаний отказывается иметь со мной дело.
Со стороны это выглядит глупо, но я решаю не наседать, витающее между нами напряжение поутихнет и тогда мы сможем поговорить без риска саморазрушения.
И вообще, в последнее время слишком много проблем на мою бедную голову. Невольно морщусь, когда новая тошнотворная волна накатывает, привнося кисловатый привкус, оседающий чем-то липким на нёбе. Сдерживаюсь, глотая несочетаемую смесь вдруг скисшего молока в «Латте» и мерзкого негодования проявившегося от задорного смеха Смирновой в ответ на шутки Андрея.
Эти голубки выходят из кабинета, тонкие пальчики Наденьки приглаживают взъерошенные волосы, поправляют узел галстука, небрежно съехавший в сторону, доказывая красноречивее всяких слов, что между Надей и Андреем последние полчаса происходило отнюдь не совещание.
«Неужели им обязательно постоянно вторгаться в личное пространство друг друга прямо на людях?» — негодую, давясь приступом тошноты от разворачивающейся картины.
— Андрей… — нагнав их, замолкаю, перехватив холодный до неприятия взгляд. — Сергеевич, — спустя длительную паузу выдаю официальное обращение к начальству. — Можно мне пораньше сегодня с работы уйти?
Он изумлённо смотрит, сдерживая из последних сил то ли желание мне отказать, то ли клокочущую неприязнь к обыденной просьбе и тут же отстраняется от своей спутницы, шагнув мне навстречу. Встаю как вкопанная, одеревенев от напряжения.
— А что так? — нервозно барабанит пальцем по пачке сигарет, привлекая внимание к ссадинам затянувшимся корками, как маячками напоминая о недавней потасовке. — Раны зализывать побежишь Вадиму?
— Прекрати. Не выноси грязное белье при посторонних.
— А то, что? — цедит сквозь зубы. — Выпинаешь меня из своей жизни? Так я вроде в офсайде теперь. Или ваша ревностная сука сидящая в глубине души сподобится…. - хрипит над самым ухом, проникая ядом слов в голову и без того замороченную. — И позовёт меня к своим ногам в самый ответственный момент, когда ей того захочется?
Недовольно поджимаю губы, злясь не на произнесенную ремарку, а на её правдивость. Ведь Андрей от части прав, я всё чаще и чаще ревную, и не задумываясь, притягиваю его к себе, мало заботясь о том, как это неправильно и эгоистично.
— В этот раз я никого не просила вмешиваться, а даже наоборот, — негромко поясняю, ощущая любопытные взгляды.
Андрей ногой распахивает дверь, втаскивая меня в курилку, делая этим импульсивным действом только хуже. Не видя нас, коллектив додумает сам, приукрасит и пустит по офису новую разрушительную волну сплетни, которая и без стараний Славика посеет такие зёрна сомнений в теории, что мы просто друзья, а не любовники играющие в игру понятную исключительно нам.
— Узнаю Зановскую. Она всегда сама невиновность, нимб спрячь, слепишь, — огрызается Андрей, не пряча издёвку, выуживая из пачки сигарету так резко, что та ломается и летит в урну.
Вторую он достаёт аккуратно, прищуриваясь, щёлкает зажигалкой. Затягивается и после выдыхает дым в сторону, но и это не уменьшает моего порыва вырваться из дымного облака, который щекочет ноздри.
— Ну что, отпустишь меня раньше?
— Да и хрен с тобой, — отмахивается, поворачиваясь спиной, давая понять, что разговор окончен и мне подписана вольная. — Беги к своему псу побитому.
— Спасибо за разрешение, — вопреки обращению, благодарности в моей интонации нет, я намеренно злю его, в надежде пробить на совесть и пристыдить за оскорбления в мой адрес, совсем напрасно.
Прибежав домой и закрывшись в ванной, я дрожащими руками распечатываю коробочку. Тщательно изучив целую простынь-инструкцию и поборов очередную волну страха с примесью волнения, приступаю к несложным манипуляциям так доходчиво описанных на листке. В ней говорится, что более результативно утреннее исследование, но ждать до утра равносильно полному неведению. Многие признаки говорят сами за себя и без теста: трёх дневная задержка, налившаяся грудь, которая не умещается в бюстгальтере и дико болит, реагирует зудящим покалыванием от соприкосновения с ажурными краями белья.
К своему величайшему стыду за свои двадцать семь лет с небольшим, мне ни разу не посчастливилось пользоваться тестом на беременность. Как-то очень удачно обходила меня стороной возможность не запланированного залета. А ко всему прочему моя опекунша, тире родная тетя бойко следила за моим сексуальным воспитанием. Проводила беседы на темы секса, в большинстве случаев всё же эти лекции мне читали квалифицированные специалисты: психологи, гинекологи. Но на ее плечах лежала не маловажная миссия снабжать бушующего гормонами пубертата в моей лице: презервативами, а позже и серьезными контрацептивами в виде гормональных таблеток. Которые были профессионально подобраны и под бдительным контролем принимались мной, как обыденные витамины. И всё делалось с благой целью не дать подростку испортить жизнь не только себе, но и опекунам несущим за меня ответственность. Как бы дико это не звучало, но спасибо за такое можно сказать, наверное это был единственный положительный момент для меня в такой не совсем родной семье.
Как гласит аннотация ждать результата предполагается три минуты. На экране отображается мигающий символ ожидания в виде песочных часов. Я намеренно выбрала в аптеке из всего предоставленного ассортимента самый дорогой и точный цифровой тест. Не потому что я любитель сорить деньгами, а потому что разбираться в полосочках, их количестве и цвете мне не под силу. А тут всё ясно и понятно для людей не отличающихся сообразительностью, как и я.
Картинка исчезает, а пальцы удерживающие тест дрожат как у алкоголика после недельного запоя. А через секунду высвечивается приговор:
"беременна 3+"
Именно приговор, а не долгожданная добрая весть, с подрагивающими коленками, порхающими бабочками в животе, восторженным румянцем. Нет, конечно же я люблю детей и не исключаю того, что когда-нибудь тоже буду мамой. Но ведь "цветы жизни" надо взращивать в благоприятной среде, а где ее раздобыть? Если мы с Вадимом вдвоём то разобраться не можем в своих отношениях, а тут надо будет решать за нового человечка, заботиться о нём.
Хлопает входная дверь, оповещая о приходе блудного попугая, я и не сомневаюсь, что Вадим сейчас очень похож на птичку: нахохленный, оскорбленный и разукрашенный. Смысла прятаться нет. Вздыхаю и невольно сжимаюсь, понимая что разговор будет непростым.
— Нам надо поговорить, — без церемоний перехожу сразу к делу, топтаться на месте нет ни времени, ни желания.
— Ок! Давай жги: какой я гад, как ты устала и все в этом духе?! — фыркает, чуть кривя разбитой губой, из которой внезапно начинает сочиться кровь.
Вадим прикладывается к бутылке, жадно попивая принесённое с собой пиво.
— Я беременна.
— Поздравляю! — снова пригубив, гуляет захмелевшим взглядом от глаз ко рту, чтобы не пропустить признание. — От кого?
— Самое хреновое, что от тебя.
— Тварь, — одним прыжком оказывается рядом со мной, хватая за руку. — Мандеть будешь ушлепкам своим с работы. Я хрень всякую не хаваю.
Смахиваю сволочные пальцы крепко стискивающие запястье, норовя причинить боль физическую наравне с той, что хлестко проходится словами по израненной душе.
Меня начинает трясти от смешения чувств, в которых я сама до конца не разобралась, узнав о беременности. Ребенок ответственный шаг, аборт непоправимое зло, но рожать от Вадима сомнительное мероприятие.
— Если ты о сроке сейчас. То ребёнок твой. Три недели, а мы полтора месяца как сошлись.
— Да мне это всё не интересно. Поняла? — глумливо улыбается, доказывая тем самым, что действительно прибывает в состоянии когда всё по барабану: сроки, недели, истинные виновники того, что во мне растёт новая жизнь. — Мне не нужен ребёнок. Кстати, как и тебе. У тебя же генетика плохая. Ну что ты за мамашей будешь? Умом тронешься в итоге и порешишь себя, как твоя мамка. Не дури, сейчас всё решим.
Он торопливо выскакивает из кухни, попутно набирая чей-то номер, отсутствует буквально несколько минут, а как по мне так целую вечность. И за эту вечность всё внутри меня сжимается, переламывается под гнётом полной неопределенности и хаоса мыслей, которые нельзя по щелчку перенаправить в верное русло.
Больно от безысходности и от правды, той что выплёвывая с пеной у рта, унижал меня Вадим, макая в семейные нарушения психики. Жаля туда, где спустя столько лет так и не затянута рана, лишь слегка присыпана налаженной адекватной жизнью.
— Что это? — опускаюсь на стул, больше не в состоянии стоять на ватных ногах.
— Это деньги и адрес, куда ты должна будешь завтра подъехать, — придвигает ближе сложенный лист с коротким указанием улицы и номера дома. — Я договорился тебя встретят. Несколько таблеток и всё кончено, пара часов под наблюдением и домой. Постараюсь освободиться и забрать тебя из клиники, — как на автомате чеканит Вадим.
Я чувствую, как по щекам скатываются слёзы, спешу опустить голову. Стискиваю зубы и сжимаю виски пальцами, сдерживая пульс бухающий под кожей как надоедливый грохот железнодорожных колес, приносящий первые признаки истерики.
Закрываю глаза, но не в силах удержать мокрые дорожки и постыдный всхлип, рождающийся сквозь стиснутые зубы.
— Я не могу, — произношу пересохшими губами, отталкивая предложенный свёрток с деньгами.
— А я не спрашиваю можешь ты или нет. Я сказал, что ты не будешь рожать и точка.
Грубые руки до боли сжимают плечи, рывком дёргают на себя, чтобы прижать к груди и сократив дистанцию доступнее разжевать, что решение обсуждаться не будет. Это как догма, которую надо принять без доказательств обратного.
Судорожно выдыхаю и смаргиваю застилающие глаза горячие слёзы, прекращая упиваться тихим воем, не решающим ровным счётом ничего.