Давай заново

Глава 27

Отрицательно мотаю головой, уворачиваясь от влажных губ, то и дело касающихся меня как своей собственности. Вадим упивается силой, словно желая заполучить всю меня, но не понимая, что повернуть всё вспять нельзя. Ни волшебными таблетками, ни принуждением, ни грубой кражей тела. Ведь сердце пронизано чувством к другому.

От воспоминаний об Андрее меня бьёт неукротимый страх и осознание того, что я не справлюсь: ни с ним, ни с собой, ни с липкими прикосновениями, ни с тем что останется после них, ни с тем что ждёт впереди. Ни с чем. Это опасная ловушка, которая убьёт наповал и из неё не будет выхода со счастливым концом.

Я одним махом потеряю всё. К чему иду долгие годы в завязке. Чем дорожу, построив с нуля, на руинах разбитой судьбы. А главное оттолкну того, кто доверившись однажды, дал мне шанс. А я его упускаю, пропадая в топком болоте.

Вадим отстранившись, выпускает на волю игрушку, по неизвестной пока мне причине.

Накренившись, я начинаю сползать по стене вниз. Тело безвольно падает, почти падает, спасают лишь чьи-то руки. Грубой хваткой вздергивая меня на ватные ноги, что не слушаются, впрочем, как и всё тело, ещё находящееся в плену наркотика.

Утыкаюсь лицом в плечо, а ощутив знакомый аромат туалетной воды, начинаю дрожать с удвоённой силой. Между лихорадочными дерганьями мышц, оцениваю итог, который становится очевидным после единого вопроса.

— Почему ты так со мной поступаешь? — хрипит Андрейкин голос, убивая ненавистными нотами, раня сильнее физической расправы.

Вроде бы слышу его сквозь вой в ушах. Вой собственной души, которая теряет мелкие крупицы былого счастья, умирая в агонии.

— Я объясню, — пальцами стискиваю рубашку, слушая хруст ткани, теряя момент, лёгкую грань реальности с помешательством.

— Не стоит, — грубо выкрикивает прямо в лицо.

Встряхивает меня, продолжая безудержно трясти до тех пор пока мои руки плетью не повисают вдоль тела. Измотанного и искалеченного всей ситуацией. Но даже это не трезвит, а крепче захлестывает сознание. Причиняет боль.

— Умоляю, Андрюш! — сквозь всхлипы пробирается жалобный писк.

— Нет, — животным воплем сотрясает воздух, медленно убивая меня неверием. — Я не буду слушать, пое*ать мне. Ненавижу тебя, — прижавшись горячими губами к моему лбу, зло шепчет, обжигая кожу. Больно, словно брызгает кислотой, разъедающей ткань, оголяя до кости. — Не-на-ви-жу, торчков бесхребетных, шлюх и просто мерзких людей. А в тебе это всё удачно сочетается.

Отталкивает от себя, любуясь как я впечатываюсь спиной обратно в стену, вскрикивая скорее не от боли, а от того, что теряю Андрея и его веру в меня. К ногам кидает сумочку, рассыпав её содержимое: помаду, одинокую пачку сигарет, связку ключей и пузырёк с таблетками, коих совсем недавно там в помине не было.

Дурманящий запах Андрея, тепло тела, злоба гуляющая в глазах, всё исчезает вместе с ним. Мир наконец-то становится видимым. Оказывается всё это время у нас были зрители, которые сейчас смотрят каждый со своей преобладающей эмоцией во взгляде. Славик сверлит призрением, Олька пышет сочувствием, а Вадим сидя на корточках и утирая кровь с разбитого лица, радуется триумфу. Ему не нужна дуэль, он получил всё, что хотел.

— Мне нужна детоксикация, — шепчу вполголоса, вроде себе и не надеясь, что кто-то кинется помогать.

— Хорошо, — Оля неуверенно и боязливо касается плеч, наклонившись ко мне. — Что мне сделать?

— Если не трудно вызови такси и помоги мне, — смаргиваю слёзы вместе с пеленой, что рассеивается, стоном вырываясь из меня. — Надо домой переодеться, а потом в больницу.

— Сейчас, сейчас… — вторит как заведенная, поднимая меня с колен. Но только тело, ведь растоптанную душу вряд ли вернуть на место, очистить от грязи, в которую макнули намеренно.

Я звоню и пишу, не теряя призрачной надежды, атакую ватсап, вайбер и всевозможные социальные сети на предмет связаться с Андреем для серьезного разговора. Мои труды он удостаивает коротким сообщением, полученным спустя двух часового штурма:

"Сегодня что-либо выяснять я не настроен"

Допытываться вопросами типа: почему? когда? где? было бесполезной идеей. Сразу после ответа Андрей выходит в офлайн, обрубая любую возможность высказаться, донести истину.

Кто не рискует, тот не выигрывает. В любви, как в шахматах, нужно рискнуть, чтобы походить фигурой. Естественно, после хода можно проиграть, но ведь можно и победить. С мыслью о победе, ну или хотя бы о возможности поговорить, я сажусь в такси и называю не домашний адрес, а адрес Крутилина.

Восемь лестничных пролетов взяты мной со спринтерской скоростью. Не обращая внимание на сердце, грозящееся выскочить от физической нагрузки прямо мне под ноги, я тяжело выдохнув, ковыряюсь в замке своим дубликатом.

В тишине, сквозь гулкие удары пульса бьющиеся в барабанных перепонках, я распознаю стоны и придыхание, явное звуковое сопровождение секса. Такое невозможно спутать ни с чем, но в таких ситуациях лучше увидеть воочию, нежели довериться ушам. В каких таких? Подобного со мной не случалось, в этом я полный профан. Никогда не участвовала в адюльтерах, не играла ни за команду разлучниц, ни за обиженных жен.

Включенная мною лампа проливает свет на сложившийся порно графический сюжет. Андрей лежит на спине, удерживая оседлавшую его наездницу за голый зад и наращивая темп, то и дело подталкивает партнершу. И с каждым толчком пробуждая во мне истерику, которая спазмом скручивает желудок, а тот пытается удержать рвотный позыв.

— Что за хрень? — зло ругнувшись, он отвлекается от приятного времяпровождения и поворачивает голову в сторону дверного проема, в котором тенью стоит моя фигура.

Надя ни на секунду не прерывает своих насаживающих движений, лишь ухмыляется и совершенно без стеснения откидывается, опираясь на ноги Андрея, видимо ища опоры или удобнее позу. Кстати сказать, Крутилин видимо очень спешил, раз не удосужился полностью снять штанов, которые наспех спущены и теперь покоятся на полу, окутывая щиколотки и ступни.

В немом ожидании, я не смею и шевельнуться. А спектакль под названием "Садом и Гоморра " не спешит сбавлять обороты, однако в данный момент выступление приобретает сольный характер.

Крутилин дёргается, резко поднимаясь всем корпусом с кровати, но девушка вовремя льнет грудью к его телу, спасаясь от падения цепким объятьем. Хватается, неистово впивая ногти в голую спину Андрей, вычерчивая на ней метки своего превосходства. Глубокими кровоточащими бороздами укрепляя позиции и ломая ещё сильнее во мне веру в людей. В их искренность, честность и способность любить по-настоящему.

Ступор отступает, схлынув кровью от головы и мое раздавленное самолюбие переходит к действиям. Почти бесшумно открутив крышечку с бутылки, которую сжимаю все это время в руках, выплескиваю на парочку, как на сцепившихся собак при случке. Получается очень эффективная процедура. Холодная минералка действует отрезвляюще и тандем совокупляющихся в миг отскакивает друг от друга.

— Ах, ты сука! — истошно вопит Смирнова и подскакивая ко мне со всей дури пинает ногой в живот, высекая из глаз яркие вспышки.

Не ожидая такой резвости и силы от Наденьки довольно-таки не большой комплекции, я всё же сваливаюсь на пол, краем глаза замечая, как Андрей вклинивается между нами. Он как-то оперативно успевает одеться, ведь теперь его штаны на положенном месте. Сгребая меня в охапку, Андрей тащит подальше от спальни.

А я и не пытаюсь вырваться, так как от удара саднит кожу, а в животе словно ком из ушибленных внутренностей сворачивает меня пополам. Усаживает на стул, не интересуясь моим мнением, снимает с меня майку. А я поддаюсь, приподнимая руки, разрешая частично раздеть. Осмотрев и положив на живот что-то очень холодное, он опрометью удаляется.

За приоткрытой дверью слышу какую-то возню, раздосадованный шёпот, переходящий в матерный русский, а чуть позже дверной хлопок, который скорее всего разбудит соседей.

Вернувшись, Крутилин усаживается на корточки передо мной и утыкается в коленки лбом. Ладони его где-то блуждают в районе подколенной ямки, поглаживают икры и поднявшись выше еле ощутимо сжимают бедра. А я тихо плачу, глотая слезы, но сама до конца не понимаю из-за чего. Может из-за болезненного узла скрученного в районе пупка, а может из-за измены на которую теперь не так просто закрыть глаза.

Воротит от его рук, которые совсем недавно щупали тело другой, ласкали и дарили удовольствие, а теперь пытаются успокоить мою дрожь. Запах чужой женщины исходящий от него перекрывает кислород. Конденсируется в лёгких ядовитым туманом, разъедая изнутри, наказывая за любопытство.

— Ксюша, прости меня, — выдыхая прямо мне в губы, шепчет Андрей.

Отпрянув, словно боясь заразиться лицемерием, хочу встать. Андрей вскидывает руки вверх, показывая жестом, что готов дать мне личное пространство, не лезть нахрапом.

— Почему именно она? — слетает глупый вопрос, царапая и без того истекающее кровью сердце, глубокими ссадинами, впрыскивая в них горький яд.

«Разве есть разница с кем он мне изменил? Разве можно простить любой физический контакт? Пусть и без чувств, но с предательством тела. — мечутся мысли в опустошенной голове, застревая на подкорке, выжигая на них условный рефлекс. И тот закрепится там на всю жизнь, будет ныть, изъедая сомнениями. Подвергая пытке при каждом удобном случае, гадко упоминая, что меня можно променять, заменить удобным вариантом.

Скольжу вдоль стены, желая сбежать. Мне не нужен его ответ, он и сам мне теперь не нужен. Хотя, кому я вру. Это меня только что вышибли из игры в любовь, переспав с той, что выжидающе достигает своего счастья, попирая честь других, искусно подставляя.

— Я хотел сделать тебе больно. Хотел уравнять счёт, — честно парирует он, не запинаясь в своей речи. — Снять бабу в этой ситуации слишком просто. Этот удар раздавил меня. Ты… — заорав в пустоту прихожей, Андрей направляется ко мне, вжимая в угол. — Вынудила меня. Я верил тебе, как идиот. А тебе нужен треш, кайф и сомнительный секс с бывшим. Почему я должен прятать свой член, — кладёт мою ладонь на свою пах, где под джинсовой тканью всё ещё находится опция во взведенном состоянии. — Пока ты прыгаешь сукой течной? И не смей мне врать, что не была под кайфом. И что те колёса не твои.

Горло буквально душит крик, но усталость примешанная к предательству не даёт ему вырваться наружу. Запирая на все замки, отравляя плоть гниющей злостью и безысходностью. А пустота сосущая внутренние соки разрастается в гигантскую воронку, а та засасывает в себя разумное желание бороться. Все куски разбитой меня колким пластом врезаются под кожу, раздирая до жуткого онемения, которое вскоре сменится постоянной болью в оголенных нервах.

И мне стоит либо привыкнуть к ней, либо переболеть Андреем.