Дневники Красной Шапочки, или Cказки на ночь для очень плохих девочек

Глава 14

Я бегу по тёмному коридору, но не вижу никого впереди себя. Двери хлопают, закрываются, иногда я натыкаюсь на пьяных гостей и официантов, но я не могу нащупать взглядом высокую фигуру в чёрном. Иногда мне кажется, что вот он промелькнул впереди, завернул за угол, я пытаюсь нагнать его, кричу на остатках своего французского: “Attends-moi, Jean-Pierre!” (фр. «Подожди меня, Жан-Пьер!» – прим. автора), но за очередным поворотом наталкиваюсь только на смеющиеся надо мной маски.

Отчаявшись найти своего прекрасного принца, я спускаюсь в главный холл, где всё еще плещутся остатки веселья: диджей крутит простую популярную музыку, а гости дошли уже до той стадии, когда им можно смело ставить с одинаковым успехом «Лабутены» и Лепса; кто-то спорит у пьяного бара, кто-то целуется, а кто-то просто уже спит в углу в задранной юбке и расстёгнутых штанах, и сотрудники PureRai стараются аккуратно, чтобы не повредить ничьё хрупкое эго, всех собрать и отправить по домам.

Я подхожу к Антону с Ланой, которые на удивление мило воркуют у фуршетного столика, и спрашиваю, знал ли мой друг, что на вечере будут французы.

– Ну конечно знал, Маша, – отвечает креативный директор.

– Так почему ты не предупредил меня? – возмущаюсь я в ответ.

– А зачем? Чтобы ты лишний раз нервничала? А так, по-моему, всё прошло просто отлично: начальство довольно, клиенты в восторге. Банкет точно окупился, ещё и осталось нам на премии! Так что расслабься. Ты хоть успела сегодня получить удовольствие? – усмехается Антон.

– Кстати, об удовольствии, – перебиваю я его. – А ты знаешь, где остановился Жан-Пьер Бруно?

– Сейчас, посмотрим, – листает Антошка свой мобильник. – Да, просили забронировать «Балчуг», тут рядом.

– Ты наконец-то встретила принца, Маша? – интересуется Лана.

– Я не знаю, – глупо улыбаюсь я ей в ответ. – Принцев ведь не бывает, правда? Но мне нужно уйти, а тебе Антон закрывать этот вечер, и найди Марину. Работайте! В конце концов, кто тут начальник?! – раздаю я напоследок указания и выхожу из дворца. С облегчением снимаю свою маску и прохожу в боковую калитку, ведущую на улицу.

Я бреду пешком по Знаменке, и сворачиваю на Моховую. Я решила, что мне надо привести разум в порядок и выветрить остатки вина из головы. Я сама не понимаю, куда я направляюсь, и найду ли я вообще Жан-Пьера в гостинице: всё-таки вся ночь впереди, и он может быть где угодно в огромном и никогда не спящем городе. Я забыла, что на мне всего лишь лёгкий топ и короткая юбка, и проезжающие мимо машины радостно гудят мне, но я не обращаю на них внимания. Я сворачиваю на Манежную площадь, прохожу мимо памятника Жукову, где подвыпившие туристы даже в этот поздний час бросают свои монетки. Вхожу в Воскресенские ворота, и проваливаюсь в серую брусчатку Красной площади, на которой не была, наверное, больше пяти лет. Я иду вдоль всегда карусельно-праздничного ГУМа к пряничному Собору Василия Блаженного, почти не замечая, как вслед мне раздаются мужские возгласы и свисты. Я не знаю, что я сейчас хочу получить: очередную ночь с очередным ничего не значащим любовником? С которым после этого мы вряд ли увидимся? А завтра – новые проекты и задачи? Чтобы обставить квартиру, съездить на Новый год и летом в очередное путешествие и работать дальше? Помогать компаниям продавать новые и новые товары, чтобы они, а значит, и я, смогли заработать ещё больше денег? Убеждая себя, что это и есть свобода, я бреду по Москворецкому мосту, огромному и холодному, у подножия которого возвышается белая громада отеля «Балчуг Кемпински».

Я вхожу в стеклянные двери, и на ресепшн спрашиваю, в каком номере остановился Жан-Пьер Бруно. Девушка, недоверчиво посматривая на меня, звонит по телефону, и сообщает собеседнику на другом конце провода, что к нему посетители.

– Да, хорошо, – отвечает она, и, повесив трубку, обращается ко мне: – Месье Бруно ждёт вас в своём номере, вас проводят.

– Спасибо, – отвечая ей, я, наконец-то, понимаю, что выгляжу, мягко говоря, весьма странно для сентябрьской ночи: почти обнажённая грудь, в руках чёрная маска и босоножки не по погоде. Так себе видок, если честно.

Я следую за портье к лифту, и пока мы поднимаемся на последний этаж, внимательно рассматриваю себя в зеркало: бледное осунувшееся лицо с огромными, кажущимися совсем зелёными из-за болотной подводки глазами, и алыми, как кровавое знамя, губами. Рыжие волосы, теперь ещё больше взъерошенные речным ветром, больше напоминают ведьмины патлы и совсем далеки от моего обычного прилизанного делового образа. Я грустно улыбаюсь своему отражению, и вижу, что портье улыбается мне в ответ.

Я стучусь в номер, и моё сердце заглушает этот стук. Дверь люкса открывается, Жан-Пьер приглашает меня войти, и я сразу выпаливаю ему в лицо:

– Я пришла, потому что ты меня бросил! Ты что, Золушка?!

– Что?! – сначала не понимает Бруно, а затем начинает хохотать.

Я стою и жду, не зная, что мне делать, пока он смеётся и смеётся, не переставая, и через некоторое время его веселье заражает и меня, и я тоже начинаю улыбаться.

– Как здорово, что ты всё-таки пришла, Марго, – шепчет он мне, крепко прижимая к себе, – я приехал только ради тебя.

– А я думала из-за работы, – улыбаюсь я его губам, которые, как я понимаю только сейчас, мне очень хочется поцеловать с самого первого раза, как я их увидела. И я не жду, когда он сделает это, а сама впиваюсь в его насмешливый рот, размазывая по нашим лицам остатки своей помады. Жан-Пьер отвечает мне, и я чувствую, как долго он жаждал этого: наши языки исследуют друг друга, пробиваясь через клавиши зубов, и играют свою захватывающую мелодию нарастающего с каждым аккордом желания. Я не могу оторваться от этого поцелуя, от этих рук, которые мягко гладят меня, как притихшего ребёнка, по оголённой спине, от осторожных пальцев, рисующих линию на моём нервном хребте, от этих глаз, которые смотрят на меня с нежностью и интересом. Жан-Пьер аккуратно, словно боясь разорвать тонкую нить, отстраняется от меня и спрашивает:

– Ты голодна? – и я вспоминаю, что абсолютно ничего не ела с завтрака. – Я сейчас закажу нам что-нибудь поесть в номер, хорошо? – подходит он к телефону, а я направляюсь в ванную комнату, чтобы смыть с себя остатки помады, следы незнакомых рук, лапавших меня сегодня, и свои извечные усталость и злость.

Я выхожу из душа, завернувшись в банный халат и обмотав голову полотенцем, и ловлю себя на мысли, что я уже видела эту сцену в фильме «Красотка», и всегда считала, что это ужасно банально: надо приходить, трахаться и уходить, а сейчас я сама разгуливаю по чужому гостиничному номеру в махровом халате и тюрбане, как героиня дешёвого бульварного романа в мягкой обложке.

Я иду в гостиную, где Жан-Пьер уже поставил на стол еду: несколько сетов с водкой «Белуга» и чёрной икрой, и я про себя благодарю Бога, что хоть на это раз это не Château Russe, сырная тарелка и пицца.

– Хочешь пить? – спрашивает меня Жан-Пьер, и наливает мне в стакан San Pellegrino, и я залпом выпиваю весь бокал. – Я не знал, что ты любишь, и подумал, что пиццу любят все, – словно оправдывается он. – Ты устала? Хочешь, возьмём с собой всю еду прямо в кровать? – и я благодарно киваю в ответ.

Спустя пару минут мы лежим на огромной постели перед включённым телевизором с «Теорией большого взрыва», как престарелая супружеская пара на отдыхе, и поедаем пиццу с пармской ветчиной и рукколой, запивая это всё ледяной водкой и закусывая чёрной икрой, расставленными тут же, на подносе между нами. Я согрелась, и чувствую, как зарделись мои щёки от выпитого алкоголя. По телику идёт такая знакомая перепалка Шелдона с Леонардо, за окном как кометы по ночному городу проносятся с гулким рёвом машины по набережным Москва-реки, и я не замечаю, как проваливаюсь в тёплый и уютный сон…

Я открываю глаза и первые пару минут не понимаю, где я нахожусь. Сквозь плотные занавески пробивается осенний рассвет, и я с ужасом безвозвратной потери осознаю, что уже утро! Я пришла вчера ночью к мужчине, с которым просто целовалась, а потом бездарно заснула. Я поворачиваю голову и смотрю на Жан-Пьера, который лежит рядом. И вдруг понимаю с резкой болью где-то в районе солнечного сплетения, что я хочу видеть его по утрам в своей постели каждый день. Недели. Месяцы. А может быть, и годы. Странное чувство утраты начинает холодным камнем сжимать мою грудь, и к носу уже подкатывают слёзы, которые я стараюсь поскорее сглотнуть. Я залезаю голышом под нагретое одеяло, и прижимаюсь к бедру Жан-Пьера всем телом, закинув ногу поверх его живота, и словно привязав его к себе хотя бы на эти минуты. Мои руки исследуют его профиль: крупный нос настоящего француза, густые брови и побережье желанных губ. Я вдыхаю его запах, зарывшись в густые волосы, и слышу в них ароматы дикого оленя, мха и шкуры кабана с тонким оттенком листьев вербены. Моя ладонь осторожно спускается по его груди, покрытой тонкими завитками тёмной шерсти и двигается вниз по животу, туда, где мягкая тропинка упирается в густые дикие заросли. Очень тихо, чтобы не вспугнуть, я провожу по его ещё спящему зверьку, мягкому и спокойному. Словно послушный пёс, он оживает под моими пальцами, и начинает тыкаться мне головкой в ладонь, становясь всё твёрже и больше, пока не превращается в моих руках в большое и дикое животное. Всё еще поглаживая его по холке, я ложусь сверху на Жан-Пьера, и запускаю его вепря внутрь и очень медленно начинаю скользить по нему вниз, давая возможность ему заполнить собой каждый мой влажный уголок. И когда он доходит до самого конца, я замираю и чувствую, как он растёт ещё больше, распирая стены своего нового домика.

– Bonjour, ma belle Margo (фр. «Здравствуй, моя красавица Марго» – прим. автора), – шепчет мне проснувшийся Жан-Пьер, и я, стараясь не двигаться, целую его прекрасные губы. Я словно пью из него всё то, что должна была выпить раньше, ещё с нашей встречи в Стамбуле, а его ладони прижимают меня всё сильнее и сильнее к тугому животу, и первая волна тёплого и сладкого осеннего прилива накатывает на меня, не давая вздохнуть, и я кричу ему в рот:

– Я – всё! – и чувствую, как его зверь бьётся внутри меня, ему тесно, он пытается вырваться сквозь сковавшие его стены, и слышу судорожный стон Жан-Пьера, пока я захлебываюсь от счастья в своей собственной лодке…

Притихшие, мы лежим, пытаясь отдышаться, и Бруно, открыв глаза, произносит:

– Cinq secondes! (фр. «Пять секунд!» – прим. автора) – и мы начинаем безудержно смеяться.

Не выходя из меня, Жан-Пьер переворачивает меня на спину, и ложится на меня сверху.

– Я ждал этого так долго, – шепчет он, и целует меня в веки: сначала – в правое, а затем – в левое.

– Когда ты уезжаешь? – спрашиваю я и чувствую, как опять горький комок подкатывает к самому горлу.

– Я улетаю завтра днём, у нас тобой целая вечность, моя красавица, – проводит он тыльной стороной ладони по моим щекам. Я высвобождаюсь из его объятий и начинаю собираться.

– Хорошо, позвони мне, может, сходим куда-нибудь вечером, – холодно отвечаю я, чтобы не выдать грусти и разочарования, непонятно почему нахлынувших на меня.

– Зачем ждать вечера, оставайся со мной, Марго! – растерянно отвечает мне Жан-Пьер, и я читаю в его глазах недоумение. – Мне надо с тобой столько всего обсудить!

– Что нам обсуждать, Жан-Пьер?! – пытаюсь не сорваться на крик я, чтобы не расплакаться, и натягиваю на себя свою юбку. – Работа выполнена, вы, как я понимаю, остались довольны. Все новые проекты вы можете планировать через моего босса, – мне почти удаётся мой обычный деловой тон.

– Мари, нам надо обсудить нас! Нас! – встаёт Бруно и, притянув к себе, прижимает к своей груди. – Неужели ты думала, что я тебя отпущу?! – зарывается он в мои волосы и тихо продолжает: – Я хотел бы тебя забрать с собой во Францию. Я знаю, что ты не примешь просто моё приглашение, ты слишком свободна, я это помню. Но ты же не откажешься поработать в одной из крупнейших фармацевтических компаний Европы, правда? – заглядывает он мне в глаза, и я только киваю в ответ. – И потом, неужели ты решила, что мне будет достаточно этих пяти секунд?! – фыркает он, и я смеюсь вместе с ним.

Бесконечное чувство радости сахарной ватой набивается в мои лёгкие, как будто в конце долгого пути я увидела наконец-то стены своего дома.

– Хорошо, я подумаю над вашим предложением, месье Бруно, – отвечаю я ему, натягивая свои уверты с жемчугом.

– А, ты их оценила, я вижу! – восклицает Жан-Пьер.

– Да, как и доставку от Vent de Provence, – улыбаюсь я в ответ.

– Vent de Provence? – удивлённо поднимает брови Бруно, и я понимаю, что цветы отправлял мне не он.

– Не обращай внимания, просто корпоративный подарок, – быстро отвечаю я, поворачиваюсь к нему спиной, чтобы он помог застегнуть мне крючки на топе.

Его нежные тонкие пальцы аккуратно продевают крючки в петли, и, наклонившись ко мне, Жан-Пьер спрашивает:

– Я видел тебя тогда на Галатском мосту в Стамбуле. Скажи, что ты там делала с этой удочкой?

– Я загадала, что если я поймаю рыбку, то моё желание исполниться.

– Но ты ведь поймала её тогда. Всё исполнилось, что ты загадала?

– Почти, – я поворачиваюсь к нему и снова целую его мягкие солёно-миндальные губы.