Дневники Красной Шапочки, или Cказки на ночь для очень плохих девочек

Глава 8

Я еду вдоль сверкающего всеми драгоценностями султана ночного залива. Этот странный день скоро тоже утонет в море, как и тонкое лезвие месяца, вспоровшего чёрный бархат неба. Но я ещё не готова отпустить его. Оливье Бонне при прощании поцеловал меня в щёку, как это принято у французов, и успел шепнуть, что будет ждать меня сегодня. А Жан-Пьер всего лишь пожал мне руку и отделался стандартными фразами о дальнейшем сотрудничестве, и мне показалось, что все произошедшее за сегодня мне просто приснилось.

Но надпись на руке – вот она! Я залезаю в google-словарь и нахожу это слово inaccessibilité – «недоступность». Что это – насмешка, какой-то намёк? Я не готова разбираться в этом сейчас, но мне определённо не хватило десерта этим вечером! Тут я вспоминаю про сладкого Джема и его визитку, и набираю ему в ватсап сообщение: «Какие планы на вечер? У меня последний день в Стамбуле, давай встретимся? Это Маша из кафе». Отправляю, и теперь не уверена, что у него есть время и желание со мной общаться, и вообще, он вряд ли запомнил меня среди толпы других посетителей…

Моё такси уже подъезжает к гостинице, когда мне приходит ответ: «Маша – чернично-лимонный мусс? Да, хочу». И просто адрес. Как всё просто! Я диктую водителю новый маршрут и через пятнадцать минут уже поднимаюсь в квартиру Джема.

Он стоит в дверном проёме и ждёт меня. Я переступаю порог, всё еще раздумывая, как же повести себя, но он, пожалуй, всё знал уже заранее. Дверь захлопывается за моей спиной, и его руки берут меня в плен. Джем наклоняется к моим губам, и его язык без объявления войны, грубо и жёстко, врывается в мой рот, а жёсткая щетина сдирает мне кожу со щёк и подбородка. Он облизывает моё лицо, и я чувствую его язык внутри моей ушной раковины. Его ладони скользят по моему телу, пробираясь под невесомую ткань платья, захватывая мою грудь, живот, спину и тонкую развилку на ягодицах. И оставляют на моём теле пылающие ожоги. Задыхаясь и не давая ему завладеть мной так быстро, я путающимися в пуговицах пальцами расстёгиваю его штаны и встаю перед ним на колени. Медленно спускаю на бёдра плотно сидящую джинсовую ткань, из которой уже торчит его прекрасная Галатская башня: ровная, высокая и восхитительная, как и его десерты!

Я медленно провожу кончиком языка от основания его пениса до тонкой тугой уздечки, над которой солёно-карамельным шариком набухла круглая влажная головка. Я облизываю ее и глотаю капли терпкой смазки, как будто ем тающее мороженое из вафельного рожка. Моя рука в это время скользит вниз и вверх по его тугому величественному фаллосу, и я едва могу обхватить его одной ладонью. Мой язык все время гуляет вокруг бильярдного шара его головки, и я начинаю медленно заглатывать его, как спелую сливу, в то время как мой рот наполняется солёной слюной, которую я сглатываю, как густой сироп. Мои длинные волосы Джем намотал на свою руку и задаёт мне ритм, всё глубже и глубже вгоняя мне в рот свой порш, так, что я начинаю захлебываться от слюны, смазки и спермы, с влажным всхлипом вырывающихся из моего рта. “Oh, baby”, – шепчет он сквозь глухие стоны, и мои рот, губы и язык двигаются всё быстрее и быстрее в едином ритме с его бёдрами, обнимая и лаская его античный член.

И когда я понимаю, что рука всё крепче сжимает мои волосы, а его плоть стала твёрдой и натянутой, как тетива лука, готовая разорваться стрелой, я резко останавливаюсь и выпускаю его ствол изо рта. Нежно целуя его мошонку, основание пениса и густые волосы вокруг него, я, продолжая стоять на коленях, медленно снимаю с себя платье, оставшись в одних тонких кружевных трусиках и сабо. Глядя на него снизу вверх, как смотрели веками привезённые из далёких стран в Османскую империю наложницы на своих новых хозяев, я молю: “Please, wait, honey”. Я вижу, как Джем смотрит на меня затуманенным взглядом, а его рука с новой силой сжимает волосы на моём загривке. Одной рукой крепко держась за его горячее древко, я облизываю палец второй и опускаю её вниз, где чёрное кружево на моих трусиках уже промокло насквозь, сдвигаю в сторону тонкую ткань и тону во влажной персиковой сердцевине. Мой рот жадно обхватывает его идеально сложенный член, язык скользит по нежной мягкой сфере его головки, лаская небольшую впадинку в центре, а мой палец совершает свой путь вниз-вверх по своей скользкой дорожке. Обвивая его руками, я залезаю во все его щелочки, в то время как мой рот до отказа набит его плотью. “Oh, fuck sake, Masha, it’s so good, please, don’t stop…” – шепчет он, и я чувствую, как одновременно подтягиваются и напрягаются его упругие шарики и моё зёрнышко граната, и после секундной паузы, показавшейся вечностью, мне в рот льется горячая лава его вязкой спермы, а моё собственное тело сотрясают сладкие судороги оргазма.

Джем наклоняется ко мне со словами “come here, baby”и поднимает меня с колен: он тянется к моим губам, и я целую его в ответ, выплёскивая ему в рот его же семя. От неожиданности он захлебывается и смеётся и просовывает свой длинный палец мне во влагалище, так глубоко, как только может, и я чувствую, как новая горячая волна желания начинает подниматься во мне. Джем облизывает мой сок со своего пальца и ведёт меня наконец-то к кровати, до которой мы ещё так и не успели дойти.

Он укладывает меня на спину, раздевается сам, закидывает мою ногу в сабо себе на плечо, нависая надо мной всем своим подтянутым и сильным телом. Джем проводит языком от внутренней стороны моей лодыжки вверх по бедру, не доходя до границы кожи и кружев. Я вижу, как его волшебный член опять растёт и набухает, как дерево из сказки, и шепчу ему: “Oh fuck me, as hard as you can, please…” Не снимая с меня белья, он сдвигает в сторону кружево, и проводит снизу вверх головкой, дразня мой жадный ротик внизу живота. Я чувствую его нежно-мягкую и горячую плоть в самом центре моей орхидеи, которая так хочет проглотить его целиком. “Do you want him?” – шепчет мне на ухо Джем, и я кричу в ответ: “Oh yes, baby, please…” И он словно насаживает меня на кол, пронзая насквозь сладко-острой болью. “You are my fucken princess, Masha”, – шепчет он, навалившись всем своим телом на мою согнутую ногу с болтающейся на ступне туфлей, и медленно выходит из меня, с новым толчком бёдер возвращаясь обратно, и этот изнурительный ритм лишает меня воли. Я лежу под ним практически неподвижно, а он отбивает на мне свою мелодию, нашёптывая мне в ухо липкие словечки, от чего мне хочется качаться в этой лодке вечно…

Но тут волны залива начинают ударяться в борта всё сильнее, сильнее, сильнее, с тихим плеском заливая мой кораблик, и вот я уже тону, не в силах больше держаться на плаву, сквозь изумрудную толщу воды глядя на моего капитана, который тоже опускается рядом со мной на дно, выплеснув свой океан в моё лоно…

Раздавленные и бездыханные мы плывём на кровати, как на плоту: Джем тихо лежит на моём животе, а я глажу его по голове, запуская руку в его густую волчью шерсть и сжимая в кулаке тугие завитки чёрных кудрей. Молодой мужчина на мне пахнет специями и пряностями с Гранд-базара, огуречным потом, ванилью и лаймовым муссом с черникой. Я смотрю на начинающее розоветь в окне небо и мне хочется выключить этот восход навсегда, чтобы лежать остаток своих дней, раздавленной тяжестью молодого сильного тела и гладить шёлковый ворс его волос.

– Когда ты улетаешь? – спрашивает меня Джем.

– Уже сегодня, малыш, – отвечаю я, и грусть серой сумеречной птицей садится мне на грудь…

– Ты приедешь ещё? – подтягивается он на руках и смотрит мне в глаза.

– Конечно, дорогой, конечно, – и мне самой хочется верить, что именно так и случится.

– Я приготовлю тебе кофе, не вставай, – поднимается он с постели, и я не могу налюбоваться на его породистый, как у бесценного восточного скакуна, зад.

В открытое окно врывается пение муэдзина, и светлая пастельная полоска на краю горизонта становится все шире, разбеливая чёрные краски ночи. Я все-таки встаю и иду в душ, хотя мне так хочется оставить на себе этот терпкий тёплый аромат красивого мужчины. Я стою под тёплыми струями, смывающими с меня эту ночь любви, воспоминания о Босфоре, закат на башне и странную надпись на предплечье, и моё тело обнуляется и становится снова чистым и белым, как неисписанный лист бумаги, на котором новый день станет выбивать свои знаки.

Легкий сквозняк проносится в ванной, и я снова чувствую, как сильные, но такие нежные и чуткие руки обнимают меня, мягко сжимая мою грудь, живот, бёдра, слегка сминая их и прижимая к уже настроенному и готовому играть свою серенаду инструменту. Я чувствую его восхитительную твёрдость своей попкой, куда он осторожно пытается завести своего скакуна. Я наклоняюсь ниже, оперевшись руками на мокрый кафель, и приглашаю его внутрь. Он входит в мои плотно сомкнутые двери, удерживая за уздечку рвущегося вперёд коня, осторожно направляя его в тугую и тесную комнату. Я подаюсь немного назад, обволакивая его фаллос бархатной плотью, и слышу, как он глухо шепчет: “You are my fucken princess, my sweet Masha…” Он уже не сдерживает свой темп и взбивает меня, как крем для пирожного, и я сладким муссом растекаюсь по стенкам ванной… Сотрясаемые одновременным взрывом, мы стоим, словно слившись вместе, и прозрачные тёплые струи воды обтекают наши нагие тела. Я поворачиваюсь лицом к своему принцу на одну ночь и целую его скулы: сначала одну, а потом вторую, бережно держа его прекрасное лицо в своих ладонях, как гениальную скульптуру талантливого автора. Я отворачиваюсь от него и смываю с волос и лица остатки шампуня, любви и слёз, которые почему-то текут у меня из глаз.

Потом мы сидим на кровати, голые и свободные, и пьём из крошечных фарфоровых чашечек крепкий кофе с кардамоном, а за окном меня ждёт мой рейс домой.

– Кем ты работаешь, Маша? – спрашивает меня Джем, откусывая кусочек от крошечного миндального печенья, которое он принёс на подносе вместе с кофе.

– Я гений рекламы, Джем, грёбаный рекламный гений, – смеюсь я в ответ.

– Да? И ты сможешь сделать мою кондитерскую знаменитой? – воодушевляется он.

– Твоя кондитерская и так знаменита, – вспоминаю я вчера толпы посетителей в его кафе.

– Да, но мне хочется большего, понимаешь? – серьёзно говорит он.

– Конечно понимаю, дорогой. Всегда хочется чего-то большего, всегда…

– У меня огромные планы, ты знаешь, я ведь очень хороший кондитер, – с гордым видом он разливает нам остатки кофе из кофейника по чашкам.

– Конечно, мой мальчик, ты просто чудесный кондитер, – искренне говорю я, в душе жалея, что вряд ли сделаю его знаменитым… – У меня максимум двадцать минут, – смотрю я на часы, – ещё надо успеть доехать в гостиницу и всё-таки забрать свой чемодан!

– Хорошо, – убирает он с кровати поднос с кофе и снова наваливается на меня, сминая в руках, как простыню, погружаясь всё глубже и глубже в мои воды, яростно пропечатывая свой образ в моих мыслях и воспоминаниях…

Я смотрю на море, пока еду в такси через бухту Золотой рог, и тут вижу, как совсем рядом с мостом плывёт стайка дельфинов, словно провожая меня домой. И хотя в Москве меня ждут друзья, работа, новая квартира и проект, моё сердце немного саднит от сообщения от Джема: “I will miss u, babe”…

«Я тоже, я тоже…», – думаю я, и, закрыв окно мессенджера, сбрасываю с себя остатки вчерашнего дня и начинаю листать свой органайзер, засовывая маленький сладкий кусочек воспоминаний о Стамбуле, как крошечную конфетку, в самый дальний ящик серванта моей памяти.

Вечером, уже дома в Москве, я расставляю на полке в своей белоснежной кухне резные турецкие керамические тарелки, которые всё-таки купила перед отлётом в duty free, и в моей стерильной кухне появляются наконец-то яркие краски живой жизни. Я откусываю кусочек фисташковой пахлавы, запиваю её медовую сладость своим San Pellegrino и, отправляю сообщение: “Me too, honey…”