Долго тебя ждала

Глава 19

“… четыре, пять, шесть, семь…” — прилипнув носом к экрану компьютера, вожу по нему пальцем, боясь просчитаться с заказом шприцев, который оформляю уже битый час.

В глазах песок. Цифры на экране нечеткие и размытые, словно я смотрю на них через мокрое стекло. Моя голова взрывается. Под конец дня в ней плавятся мозги и вся входящая информация, поэтому реагирую на голос Маруси с задержкой.

— Мам, я есть хочу… — булькает она.

— Восемь, девять…

— Ну, мамочка…

— Сейчас…

— Ма-ам, мы еще долго? Я устала. Мам?

— Да…

“Раз, два, три…”, — внутренне чертыхнувшись, начинаю считать сначала.

В конце года навалилось будто все и сразу, единственное, что спасает — через неделю я закончу семестр и уйду на каникулы.

— Мама… Ты сказала насчет моих трусов?

— Вот черт… — бормочу, вскинув голову.

Откинувшись на спинку кресла, перевожу слезящиеся глаза на дочь. Маруся сидит на пластиковой табуретке в детском уголке дедовой стоматологии и рисует на доске какую-то абракадабру. Вся перепачканная…

Перед моей стойкой возникает клиент с атрофированной после уколов челюстью, мычанием и жестами мужчина извещает о том, что хочет расплатиться.

Заглянув в монитор компьютера, вижу выставленный отцом счет и ввожу сумму на платежном терминале. Дождавшись, пока звякнет дверной колокольчик и хлопнет дверь, достаю из кармана халата телефон и быстро набираю воспитательницу, про которую напрочь забыла.

— Добрый вечер… — прикрыв ладонью рот, смотрю на Марусю, напрягая мозги, чтобы вспомнить, как зовут ее воспитательницу. — Ольга Павловна…

— Петровна, — поправляет без претензии.

Навострив уши, Маруся выпрямляется и растягивает губы в озорной улыбке, от которой на щеках появляются милые ямочки. Приложив палец к губам, велю ей молчать.

— Это мама Марии Власовой, извините, что поздно…

— Что-то срочное?

— В пятницу на мальчика из Марусиной группы надели ее запасные трусы…

Дверной колокольчик снова звенит, но я точно знаю, что никаких записей на сегодня больше нет, поэтому разворачиваюсь на кресле с вежливой дежурной улыбкой, чтобы прогнать пришельца.

На секунду меня парализует, пока слушаю в трубке назидательное:

— Да, форс-мажор, вы же не будете по этому поводу… расстраиваться?

Теряю нить разговора, в то время, как дверной проем заслоняет собой… Зотов.

На его голове дурацкая красная шапка с помпоном, которая ярким пятном выделяется на фоне черной парки и черных спортивных штанов, в которые одет.

— Форс-мажор… — повторяю, скрипнув креслом.

Как?! Как он здесь оказался?

С момента нашей последней встречи прошло чуть больше суток, и за это время, касаясь мыслей о нем, я одергивала руки, как от горячего утюга. Вычеркивать Марка Зотова из своей жизни я научилась давно, но мой пульс предательски подпрыгивает, когда вижу его широкоплечую фигуру, которая продвигается внутрь помещения, скрипя линолеумом под кроссовками.

За ним с улицы тянется морозная свежесть, на шапке все еще поблескивают редкие снежинки, сообщающие о том, что снаружи идет снег. Я понятия не имею, что творится за входной дверью, мы с Марусей торчим в стоматологическом кабинете отца больше трех часов. С того момента, как после учебы забрала дочь из детского сада.

Марк осматривается и останавливает взгляд на мне, повернув свое гладковыбритое лицо. Отдохнувший и… красивый, чтоб он провалился!

— Да, это же детки, — влетает в мое ухо. — Всякое бывает.

Собравшись с мыслями, быстро говорю в трубку:

— Если мальчик писается в таком возрасте, ему не мешает иметь свои запасные трусы. Маруся расстроилась. Это ведь ее вещь.

— Приносим извинения.

Исподлобья наблюдая за тем, как Зотов подходит к стойке, излагаю свое требование:

— Я… я бы хотела, чтобы впредь такие вопросы вы согласовывали со мной.

Мне мерещится, что она фыркает, но вслух отвечает:

— Обязательно.

— Я очень надеюсь на понимание. Спасибо, Ольга Пав… Петровна, — быстро завершаю звонок, бросив телефон на стол.

Возвышаясь над стойкой, Марк трогает приклеенные по периметру новогодние украшения и складывает на стойке локти, откашливаясь и говоря:

— Привет.

— Мы закрываемся, — привстав с кресла, выдергиваю из-под его рук стопку рекламных буклетов. — Если у тебя экстренно, то обратись в областную стоматологию. Она принимает круглосуточно.

Он успевает прихватить один из буклетов и сунуть себе в карман с невозмутимым видом.

— Это рекламная брошюра вставных челюстей на силиконовых присосках, — информирую его. — Зачем она тебе?

— Я же хоккеист, — пожимает плечом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Поджав губы и постучав стопкой по столу, убираю ее в ящик.

— У вас уютно, — крутит головой, изучая наш очень скромный интерьер.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю, понизив голос. — Как ты… нас нашел?

— Искал, — поворачивает ко мне лицо. — И нашел.

Мне сложно отвести от него глаза, он как чертов магнит. Следы от его пальцев до сих пор цветут на моей заднице, и их не стереть ластиком, как и его самого. Только забыть. Снова. Внутри что-то дрожит от этой мысли, мне нужно на свежий воздух, и срочно!

— Зачем искал? — спрашиваю, сложив на груди руки.

Порывшись в кармане, выкладывает на стойку какие-то новогодние флаеры, на которые смотрю с недоверием.

Марк снова откашливается и поясняет:

— Завтра в парке “Трехсот лет” всякие… штуки…

— Штуки? — уточняю с наигранным интересом.

— Да… — смотрит на меня с таким видом, будто напрягает мозги. — Концерт какой-то и… ярмарка. Хочешь пойти?

— С тобой?

— Да, со мной, — кивает.

— Нет, не хочу, — отвечаю с улыбкой.

— Мам… — слышу тихое лепетание Маруси. — Что такое ярмарка?

Резко повернув голову, Марк смотрит вниз на угол стойки, где, как я догадываюсь, теперь стоит моя дочь. Допускаю, что заметить ее сразу в детской игровой зоне ему мешал рекламный стенд, за которым она спрятана.

Образовавшаяся тишина играет на моих нервах.

Маруся — те личные границы, которые я оберегаю как дикая кошка, поэтому напрягаюсь от пяток до макушки. Сердце дергается, когда Зотов опускается на корточки, скрываясь с глаз за бортом стойки так, что я вижу только кусок красного помпона от его шапки.

— К-хм… привет… — слышу его приглушенный голос и быстро выкарабкиваюсь из кресла, замирая у края стола.

— Здравствуйте…

Прилипнув боком к стойке, дочь смотрит на Зотова с осторожным интересом, от которого у меня вдруг начинает сосать под ложечкой, а он смотрит на нее в ответ: обводит глазами самое важное в моей жизни лицо, будто хочет запомнить так, чтобы никогда не спутать с другой маленькой девочкой. Будто ему есть хоть какое-то дело до моего ребенка.

Во мне борются недоверие и предательское желание увидеть это чертово понимание, что моя дочь исключительная и неповторимая. От этого в груди все переворачивается.

— Я… кхм… Марк… — протягивает он ей руку, но быстро убирает, когда Маруся никак не реагирует.

Зотов выглядит так, словно ему жарко: расстегивает молнию парки до середины и стягивает с головы шапку, комкая ту в ладони.

— Я иду на новогоднюю дискотеку… — невпопад сообщает Маруся. — С Максом… У него есть снегоход…

— Вау… — Зотов чешет пальцем бровь. — Хочешь снегоход?

— Нет! — выпаливаю по наитию, понятия не имея, что у него в голове.

— У-у… — мотает она головой. — Макс играет в хоккей. Но мама говорит, что все хоккеисты — отстой.

— Мама так говорит? — уточняет.

— Да. Они не заканчивают школу. Таня говорит, что все они двоечники…

— Серьезно?

— А мне Максим нравится… но мама говорит, что Богдан лучше, он занимается танцами… он красивый. Но Макс красивее… И Максим не носит лосины, как Богдан…

— Богдан носит лосины? — бормочет Зотов.

На его лице такая серьезность, будто он общается со своим агентом, а не с маленькой девочкой. Тычком в сердце отдается понимание, что он понятия не имеет, как с ней общаться, от этого его словарный запас скукожился, а искренняя вовлеченность служит для моей дочери сигналом присесть на его уши еще активнее.

— Ну он же танцор! — поясняет она с хихиканьем.

— Иди, одевайся… — подталкиваю ее к шкафу, чтобы прервать этот поток бессмыслицы.