Долго тебя ждала

Глава 35

Аглая

Дверь паба, которую Марк для меня открывает, украшена гирляндами, яркая неоновая вывеска на стене внутри поздравляет всех с Новым годом.

— Добро пожаловать, — лепрекон за стойкой на входе приветливо улыбается и указывает рукой на небольшой гардероб, в который мы с Марком отправляем свою верхнюю одежду.

Мы двигаемся в пространстве так, будто разорвать тактильный контакт хотя бы на секунду равносильно смерти: касаемся друг друга взглядами, пальцами, ладонями и плечами, словно под одеждой у нас магниты.

Марк ловит мою руку, когда отходим от гардероба, и сплетает наши пальцы в крепкий замок, ведя вслед за собой в зал, на который нам указал все тот же лепрекон.

Окружающее пространство отвлекает мое внимание своим интерьером, это позволяет хотя бы на минуту почувствовать легкость и не думать, не думать, не думать…

Маруся на меня обиделась. Это тоже не дает мне покоя, как и то, что я обещала забрать ее после спектакля. Удивительным образом несостоявшаяся свекровь адекватно отреагировала на мою просьбу оставить внучку у себя до завтрашнего утра и даже пообещала, что отец Власова привезет ее сам. Это немного успокоило, но не настолько, чтобы мы с Марком пришли в развлекательное заведение с тем настроением, с которым обычно сюда приходят люди.

Поправляю на плечах черный топ, который под пуховиком слегка перекрутился. Мой живот от края топа до края джинсов голый, и Марк бросает на него горячий взгляд, от которого эта полоска голой кожи горит, будто он коснулся ее пальцами.

Все мое тело ноет и гудит от проведенных с Зотовым часов, но я продолжаю хотеть его даже теперь, когда с трудом собрала ноги, чтобы затолкать их в штанины узких прямых джинсов.

В моем образе нет ничего выдающегося, я собралась за полчаса, но Марк скользит по мне глазами так убийственно-интимно, что я не сомневаюсь — ему все нравится.

Как выглядит он мне нравится тоже: на Зотове джинсы, безупречно подчеркивающие его безупречную задницу, и черный джемпер. Волосы слегка взъерошены ветром, на лице — однодневная щетина, которая безумно ему идет и от которой на моей коже небольшое раздражение.

Он успел захватить свои вещи из дома Капустина после двухчасового сеанса с физиотерапевтом. Разумеется, я в этом сеансе никакого участия не принимала. Мы больше не говорили о его терапевте, мне стало все равно. После того, как Зотов со мной “закончил”, я с трудом могла двигаться, не то что сгорать от ревности.

А теперь мою голову раздирают совсем другие мысли, от которых под ребрами словно бушует шторм. Он изводит меня весь день, не давая покоя.

Зотов чувствует это, поэтому то и дело ловлю его подавляющий взгляд на своем лице. Этим взглядом он пытается заставить меня не думать и расслабиться, ведь ради этого мы согласились сюда прийти. Немного расслабиться!

Коридор, по которому идем, тускло освещен. Освещением здесь служат разноцветные гирлянды на стенах и потолке, по периметру которого протянута светодиодная лента.

В основном зале гораздо светлее, бар забит под завязку. На двух широких плазменных экранах транслируется хоккейный матч, и его активно обсуждают присутствующие. От их голосов в зале гул, но этот гул затмевает голос Артура Страйка, который, увидев нас с Марком, ударяет здоровенной ладонью по столу и басит:

— Офигеть! Вы сделали мой день! Это просто нечто! Вы типа вместе? Охренеть…

На его лице удивление, как и у всех сидящих за двумя соединенными столами людей. Куча знакомых мне лиц, с которыми виделись буквально несколько дней назад на даче Капустина.

— Как видишь… — Марк впечатывает свою ладонь в лапу Артура, и они сцепляют их в замок, после чего хлопают друг друга по спине.

— Привет, Розенбаум… — Страйк осторожно обхватывает рукой мои плечи, прижимая к широкой груди. — Давно не виделись! — низко смеется.

— Привет, папаша… — бормочу в его толстовку.

— Кроме шуток, вы реально вместе? — отстраняется и заглядывает мне в лицо, будто хочет найти в нем ответ на свой вопрос. — Это просто офигенно! — снова ударяет по столу, только на этот раз кулаком.

Рядом с ним беременная блондинка, его жена Оля. Я взмахиваю рукой, здороваясь:

— Привет.

— Добрый вечер, — вежливо присоединяется Зотов.

— Марк, — улыбается ему Оля. — Можно с тобой сфотографироваться? Племянник просил…

— Можно? — бормочет Зотов рядом с моим ухом.

Закусив губу, посылаю ему говорящий взгляд. Взглядом прошу его не юродствовать, ведь я не могу ревновать звезду мирового хоккея к беременной жене его старого приятеля.

На его нахальных губах вспыхивает быстрая улыбка, адресованная мне одной.

Посмотрев на Олю, отвечает:

— Без проблем.

Придерживаясь за край стола, жена Артура аккуратно, стараясь не задеть свой округлый живот, встает с дивана и пихает в руки супруга телефон.

Отхожу на шаг назад, чтобы не мешать Страйку делать фото. Марк размещается рядом с Олей и принимается делать то, что у него превосходно отточено за годы успешной спортивной карьеры — чуть склонив голову к девушке, широко улыбается в камеру.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— И пусть Зотов ладонь к животу приложит, может, пацан родится, — раздается из-за стола голос Зеленого.

— Закрой пасть! — рыкает на него Страйк. — Комик, блядь.

— Да шучу я…

— Ой деби-ил… — тянет Капустин.

Стол взрывается хохотом, и я наконец-то даю выход своим эмоциям по поводу того, что рядом с Данилой сидит моя подруга.

Сегодня я набирала Капустину два раза, чтобы позвать с собой, и она ни одного раза не взяла трубку. Присутствие здесь Тани для меня такая же неожиданность, как и рука Данилы, лежащая на спинке ее стула.

Мы встречаемся с Капустиной глазами, когда сажусь напротив.

Ее ладонь покоится в ладони Данилы, пока подающий надежды чиновник сверкает белозубой улыбкой, участвуя в общей беседе. Склонив к Таниному виску голову, Данила что-то шепчет ей на ухо, на что подруга застенчиво улыбается…

С ума сойти!

Вопросов к ней у меня хватает, но я выжата как лимон, поэтому не в состоянии предъявлять претензии.

— Я сегодня угощаю… — объявляет Капустин. — За счет Зотова!

Стол снова взрывается громким хохотом.

Собравшаяся здесь компания достаточно шумная, чтобы привлечь к себе внимание. Чтобы привлечь внимание, достаточно одного Зотова, которого узнают слишком быстро. Он не успевает сесть за стол, за их с Олей спинами возникает двое мужчин, которые смущенно топчутся на месте и переговариваются, прежде чем рискнуть попросить совместное фото.

Через минуту желающих становится в пять раз больше, и я с замиранием сердца наблюдаю за тем, как комфортно чувствует себя Марк, купаясь в этом внимании. Улыбается открытой улыбкой, пожимает руки и позволяет эксплуатировать свое узнаваемое лицо всем желающим.

Ему комфортно и он… на своем месте. В своей стихии. Среди фанатов, с которыми у него одно огромное общее увлечение — хоккей. Вся его жизнь посвящена этому увеличению, и это его призвание.

Мое сердце сжимается и под под ложечкой сосет, когда думаю о том, что ему придется перекроить свою жизнь и отказаться от достижений, которых достиг упорством и трудом. Оставить за плечами клуб, который позволил ему стать мировой спортивной знаменитостью, раскрыть свой потенциал на сто пятьдесят процентов.

Так не должно быть…

Не должно! Ведь это не справедливо. По отношению к нему, к нам и к тем людям, которые в него верят!

Горло сжимается, но в мою кровь будто впрыскивают адреналин. От злости и решимости, которая заставляет подрагивать мои руки.

Извинившись, Зотов останавливает фотосессию одним коротким жестом, который никто не оспаривает. Подойдя к дивану, тянет меня вверх, после чего занимает мое место и заставляет упасть к себе на колени. Прижавшись спиной к его груди, я на секунду прикрываю глаза.

Марк сжимает руки вокруг моей талии и носом утыкается в шею. Целует ее, спрашивая:

— Хочешь фото?

— Терпеть не могу хоккей… — отзываюсь еле слышно.

— А хоккеистов? — Марк посмеивается, продолжая щекотать губами мою кожу.

— Обожаю пловцов…

— Не задирайся, любимая…

Тело отзывается мелкой дрожью на нашу физическую близость. Его дыхание на коже вызывает мурашки. Но клокочущая во мне злость и жажда справедливости не дают расслабиться в любимых руках.

— Мне нужно в туалет… — говорю, пытаясь выбраться из объятий Марка.

— Тебя проводить?

— Нет… закажи мне коктейль.

Глядя на свое отражение в зеркале над умывальниками в туалете, пытаюсь сдерживать участившееся дыхание и собираюсь с мыслями, чтобы сделать то, что должна.

Меня сжигает желание сопротивляться. Бороться. Как никогда в жизни. Сделать то, чего я не сделала когда-то. Не решилась. А теперь… Мне есть, что терять.

Достав из кармана джинсов телефон, нахожу в телефонной книжке номер Власова и набираю, потому что терпеть до завтра или хотя бы еще минуту, нет сил.

Мои ладони моментально холодеют и становятся влажными, когда спустя несколько гудков в трубке слышится голос Родиона:

— Ну надо же, какой приятный сюрприз, — вальяжно бросает он. — Привет, любовь моя.

Он сдавленно кашляет прямо в трубку, не могу распознать его состояние, но по словам Марка, с утра он был с приличного похмелья.

— Я не позволю тебе еще хоть когда-нибудь влиять на мою жизнь, — говорю, стараясь держать себя в руках. — Ни на мою, ни на Марусину.

Власов смеется. От звуков его смеха меня выворачивает.

— Что случилось? — ехидно бросает. — Этот твой хер пожаловался? Ты ему не объяснила, как у нас дела обстоят, детка? Как я скажу, так и будет. О Канаде размечталась? Тебе ее только во сне видать, Баум.

— Больше никогда, — проговариваю я, — ты больше никогда не будешь влиять на мою жизнь.

— У меня другая точка зрения.

— Если ты… если ты не подпишешь разрешение на выезд Маруси, весь город узнает, что ты сделал. Я тебе клянусь, Власов! Весь! Твои родители, твои коллеги, твои тупые друзья и шлюхи.

— Я тебя по стенке размажу, сука, — шипит он агрессивно. — Ты, блядь, с кем решила связаться?

Несмотря на предательскую дрожь, которую чувствую в горле, стараюсь звучать жестко:

— С трусливым мудаком, который насилует женщин. И у меня есть все, чтобы размазать по стенке тебя. Я все зафиксировала, Власов. Медицинское освидетельствование… знаешь что это такое?

На том конце провода воцаряется опасная тишина. Быстро смотрю на экран телефона, замечая, что Власов на проводе.

Сглотнув вязкую слюну, запрещаю себе погружаться в воспоминания. В тот день, когда пять лет назад он ввалился в мою квартиру, неадекватный. Пьяный и с полным ощущением вседозволенности…

Марусе еще и полгода не было, она разрывалась неистовым ревом в своей детской кроватке, пока Власов…

Его выводило из себя то, что я его не хочу. Никогда не хотела. После того единственного раза, в результате которого появилась Маруся, я не позволяла ему до себя дотронуться. Отказалась строить с ним семью, которую он предлагал с высокомерием. Никогда не была в него влюблена и никогда не повторила бы той отчаянной новогодней ночи снова!

— Нихера ты не докажешь, — говорит ледяным голосом. — У тебя нет свидетелей, Баум. Мозгами своими пораскинь.

— Может быть не докажу, — хрипло говорю в трубку. — Но весь город узнает.

— Насрать мне, — бросает.

— Вот и проверим.

Мне было девятнадцать. У меня был новорожденный ребенок.

Девочка…

Я не знала, как поступить. Не хотела, чтобы моя дочь росла, зная что ее отец насильник. Не хотела, чтобы кто-то знал, что меня изнасиловали. И не хотела проблем для моего отца, которые Власов обещал организовать, если бы посмела кому-то рассказать или обратиться в полицию.

Он будто и сам испугался.

Он испугался и больше никогда ко мне не прикасался, не появлялся в моей квартире без предупреждения.

Я запуталась, и не знала что делать. Его родители так полюбили Марусю. С первого взгляда!

Я не хотела разрушать это. Семью, заботу, которой моя дочь достойна, ведь я не смогла бы простить этим людям, встань они тогда на сторону своего сына. Я не хотела проверять. Я просто пережила это. Оставила позади…

Но я не могу позволить Родиону коверкать жизнь Зотова. Только не ему. Ни за что! Во мне будто сорвали стоп-кран. Будто все эти годы я ждала этого толчка, который наполнит меня яростью и бешеной потребностью защитить мужчину, которого так люблю…

— Хочешь, чтобы твой хоккеист меня прикончил? — его голос снова становится ядовитым. — Наверное, мечтаешь об этом, да, Баум? Хочешь, чтобы его посадили? Ты ж врубаешься, что я не шучу? Он у тебя ебанутый. Из Канады за судимость попрут, готова к такому раскладу, любимая?

Его слова дают свои ростки в моей душе. Страх, волнение, тревога… ведь он почти прав. Почти, ведь я не знаю, как Зотов себя поведет!

— Я сделаю то, что сказала, — говорю с внешним холодом, когда внутри все адски горит. — Если ты не сделаешь то, что мне нужно!

Сбрасываю вызов, не давая ему ответить и сгорая от желания помыть руки.

Открыв воду, подставляю ладони под холодную воду и ополаскиваю пылающие щеки. Глядя на себя в зеркало, вижу, как они горят. Лоб огненный, будто у меня поднялась температура.

Плечи топа снова сползли. Поправив их, приглаживаю ладонью волосы, давая себе несколько минут, чтобы немного успокоиться.

Зотов расслабленно полулежит на маленьком диване, когда возвращаюсь за стол. Тепло его тела и рук согревает меня до самого нутра, ведь я занимаю свое место у него на коленях без подсказок.

— Замерзла? — бормочет Марк, ощущая легкую дрожь моего тела.

Напрягает руки, сдавливая меня чуть сильнее, и я прижимаюсь губами к его колючей щеке, повернув голову.

— Немного.

— Зотов, ты когда не лед возвращаешься? — отвлекает его вопрос одного из парней. — На этот балет сил нет смотреть! Когда уже увидим игру маэстро?!

Смех снова наполняет пространство вокруг нас, и я пытаюсь к нему присоединиться. Хотя бы для того, чтобы не давать Марку поводов усомниться в моем настроении. В том, что мне хорошо. Легко и комфортно. Весело…

Я ищу его губы, сразу, как оказываемся дома. Как только он закрывает за собой дверь моей квартиры.

И в этот раз мы никуда не торопимся. Словно нам и правда некуда спешить…