Долго тебя ждала

Глава 39

— Мамочка… — слышу голос дочери сквозь вязкий сон.

Веки тяжелые, неподъемные.

Даю себе немного времени поболтаться в уютной невесомости, прежде чем поднять их.

Понятия не имею, который час. Когда мы с Марусей уснули, было около пяти вечера. Перевернувшись на бок, протягиваю к ней ватную руку, которую она тут сжимает теплыми пальчиками.

На дочери слегка перекошенное праздничное платье, cудя по всему, она одевалась самостоятельно, и пластиковая корона, оставшаяся от костюма снежинки.

Сейчас мне кажется, будто тот день случился вечность назад. Ледовый дворец, Марк…

— Скоро Новый год, — сообщает Маруся немного капризно. — Вставай… ты все проспала… Мы с Марком уже нарядили елку, только не можем найти фонарики. Мам, где наши фонарики?

Когда мы засыпали, она была молчаливой и уставшей, а сейчас из нее фонтаном бьет энергия, словно сегодняшнего утра не было, но я знаю, что это только видимость. Ее слегка капризный тон — тому подтверждение, но моя усталость была такой тяжелой, что впервые в нашей с Марусей жизни я с ней не справилась…

Вокруг глаз дочери рассыпаны блестящие тени, на губах прозрачный блеск, на щечках яркие звездочки-наклейки.

Боже, это перебор.

Я кусаю губу, садясь на кровати.

Мы заставили себя заехать в торговый центр и купить обещанный подарок, чтобы как-то переключить ее с произошедшего. Она переключилась, но даже засыпая, все время спрашивала про папу…

Маруся переминается с ноги на ногу.

Белые колготки слегка сползли с ее стоп и болтаются на носках, как переваренная лапша. Мне стоило проспать несколько часов, чтобы она превратилась в беспризорника, но это чертова мелочь. Она рядом. Живая и невредимая.

Это чудо, но на ней ни одной царапины. Только маленькая шишка на виске — это показал осмотр в скорой помощи, а потом и в травмпункте, куда мы поехали сразу, как только смогли покинуть ту обочину.

Горло снова сжимается и голос сипит, когда говорю:

— Сейчас приду…

Дочь уносится из комнаты, махнув юбками, а я разминаю затекшую шею.

Скорая забрала Власова в больницу, ему диагностировали перелом руки.

Их спасла… снежная подушка…

Когда я об этом думаю, ладони леденеют, а ноги снова отнимаются.

Не знаю, сколько времени потребуется, чтобы пережить этот день по-настоящему. И мне, и ей. Не знаю, смогу ли вообще когда-нибудь забыть об этом дне. Маруся, я уверена, справится. Детская психика очень подвижная вещь, и меня это хоть немного, но успокаивает.

Выбравшись из постели, заворачиваюсь в лежащий на стуле кардиган, потому что после сна слегка знобит. В квартире запах еды, он дразнит мой пустой желудок, пока двигаюсь по коридору вдоль стены. Маруся выскакивает из гостиной и тянет меня за руку, подгоняя:

— Ну ма-ма… скорее… где фонарики?

В гостиной из телевизора гремит музыка.

Стоя над принесенным из кухни столом, Марк читает этикетку на шампанском, я же со смесью озадаченности и легкой жалости смотрю на стол, где центральным блюдом является отваренная в мундирах картошка. Еще там колбасная нарезка, отварные яйца и тарелка с горстью очищенных мандаринов.

Марк переводит на меня взгляд и, взъерошив свои волнистые волосы, спрашивает:

— Все так плохо?

Закусив губу, я смеюсь.

На его губах тоже мелькает улыбка.

Он смотрит на стол, а я смотрю на его задумчивый профиль.

Возможно, мне и стоило бы почувствовать укол совести от того, что так и не позаботилась о праздничном меню, но глядя на этот “походный набор”, я испытываю к Зотову невообразимую нежность.

Подойдя, обнимаю его со спины и прикрываю глаза, под завязку подпитываясь энергией этого сильного твердого тела. Марк неподвижно позволяет себя грабить, и я плавлюсь от того, что он, кажется, позволяет мне все…

Любой каприз. Всегда. С тех пор, как семнадцатилетней девчонкой увидела его впервые.

— Мама, ну иди, помогай нам! — Маруся скачет вокруг елки, которая украшена в стиле хаотичного безумия, но от нее исходит потрясающий хвойный аромат. — Мы без тебя не можем!

Разжимая руки, спрашиваю:

— Ты уже сделал фото для своих социальных сетей?

Разумеется, я имею ввиду этот крестьянский стол, на что Марк отвечает:

— Да… ты очень красивая, когда спишь…

— Только не говори, что ты меня сфотографировал… — вспыхиваю, на автомате поправляя волосы.

Он молчит, и я понимаю, что он не пошутил.

— Ты опубликовал мое фото? — требую в панике.

— Ага… — кивает, возвращаясь к изучению этикетки. — Родители передают тебе привет.

— Зотов…

— Ма-ма!

Подавив рычание, я топаю в кладовку, где роюсь пять минут, пытаясь отыскать чертову гирлянду. Потроша контейнеры для хранения, вспоминаю, что его мать… ей нравилось мое имя, и еще, однажды она застала нас сплетенными в узел на диване своей гостиной. Слава Богу, мы были одеты…

До Нового года остается пять минут, и мы с дочерью дико суетимся, в спешке одевая на елку гирлянду. С визгом устремляемся к столу, где Марк под бой курантов вскрывает для нас бутылку детского шампанского.

Я сбрасываю кардиган и быстро приглаживаю волосы, пока Маруся считает, загибая пальцы:

— … девять, десять, одиннадцать…

На “двенадцати” успеваю схватить наполненный шипучкой фужер и как только во дворе раздается первый хлопок фейерверка, наши бокалы со звоном ударяются друг о друга под счастливый возглас Маруси:

— С Новым годом!

Переглядываемся с Марком. Его губы шепотом желают мне счастливого Нового года на английском, я отвечаю ему тем же.

Уже к часу ночи дочь клюет носом. Я отвожу ее в комнату, где помогаю раздеться и улечься в постель. Лежа рядом, перебираю ее шелковые волосы и слушаю тихое дыхание, наблюдая за тем, как под одеялом поднимается и опадает щуплая детская грудь. Когда дыхание Маруси становится глубоким и ровным, осторожно выбираюсь из постели и тихо прикрываю за собой дверь.

Марк лежит на диване, сбросив на пол одну ногу, и переключает каналы на телевизоре. Опустившись на пол рядом с ним, кладу голову на его грудь и смотрю ему в глаза, пока он дарит мне ласку, которую минуту назад я давала своей дочери — гладит мои волосы, перебирая их и накручивая на длинные пальцы.

Это наш первый совместный Новый год, не думаю, что хотя бы один из нас представлял его таким.

Марк смотрит на меня, опустив подбородок.

Пальцем обводит контур моих губ, пока я слушаю размеренные сильные удары его сердца.

— Ты не пошутил? — спрашиваю тихо.

— На счет чего? — отвечает размеренно.

— Своих родителей…

— Нет.

Черт…

— Теперь я нервничаю, — сообщаю ему.

— Зря… ты всегда им нравилась…

— Хочешь сказать, они меня помнят?

Уголок его губ слегка ползет вверх. Моя голова поднимается и опускается вместе с его вдохом, после которого произносит:

— О, да.

Волнение в груди становится горячим.

Марк ловит подушечкой большого пальцы слезинку, которая вытекает из уголка моего глаза.

Не знаю, почему плачу… возможно потому что счастлива…

Но в тот день, когда снова увижу Власова, хочу быть во всеоружии, поэтому, прочистив горло, говорю:

— Мне нужно кое-что тебе рассказать…