Сорвавшись с места, несусь в смежную комнату, в которой находится стоматологический кабинет. Я не хочу проверять что будет, если нашего «посетителя» увидит мой отец. Не думаю, что он узнает лицо моей первой любви, но ведь они общались и были в нормальных отношениях. Для моего отца Зотов всегда был «хорошим парнем», дисциплинированным и ответственным, а для Виктора Баума такой набор — номинация на золотую медаль, тем не менее мои планы отправиться на Новый год в Канаду отец перечеркнул. Для него, как для человека, который сам не был за границей ни разу, — это было слишком. Я злилась, но знала, что поеду, даже если придется сбежать. Я верила, что праздник отмечу с любимым парнем, по которому тосковала, и моя виза к декабрю была готова.
Знаю, что в кабинете папа один, но все равно делаю короткий предупреждающий стук в дверь, прежде чем ее приоткрыть. Оставшись стоять в дверном проеме, возбужденно спрашиваю:
— Ты еще долго?
Склонившись над столом, отец загружает использованные инструменты в автоклав и, не оборачиваясь, отвечает:
— Нужно здесь все убрать и подготовить на завтра. Там кто-то пришел?
— Никто, — отвечаю быстро. — Мы поедем домой. Маруся голодная…
— Вызвать вам такси?
За спиной слышу голос Зотова и тараторю, прежде чем резко закрыть дверь:
— Не надо! Мы… сами…
Возвращаясь назад, слышу обрывки фраз, которыми Маруся продолжает забрасывать Марка, пока, сидя на табуретке, бездумно вколачивает ногу в зимний ботинок.
Ее внимание отдано Зотову так же, как его — моей дочери. Засунув руки в карманы парки, он смотрит на нее сверху вниз, возвышаясь во весь свой рост.
Его улыбка и глуповатое выражение лица…
Эта картина в состоянии раскачать опору у меня под ногами.
Я злюсь на него, раздражаюсь, в то время как моя дочь говорит без умолку:
— Я хожу на фигурное катание… у меня хорошая… эта… как ее, мам?
— Координация, — открыв шкаф, достаю оттуда наши куртки, поймав взгляд Марка в зеркале на дверце.
— А вы катаетесь на коньках?
Безжалостно жую губы, почти желая, чтобы он поразил ее своей профессией.
Переведя взгляд с меня на Марусю, Зотов отвечает:
— Да. У меня тоже хорошая координация.
Дочь хихикает, а Марк переминается с ноги на ногу.
Быстро надеваю на себя пуховик, вручая Марусе шапку и усаживаясь перед ней на колени, чтобы помочь застегнуть куртку.
— Я в пятницу выступала. Папа не смог прийти посмотреть… У него были дела… Он подарил мне говорящего хомяка! У вас есть говорящий хомяк?
Упоминание Власова осадком выпадает где-то в желудке. Я ничего не должна объяснять стоящему рядом мужчине. Ничего. Ни того, как Маруся появилась на свет, ни того… откуда она взялась, но все равно кошу на него глаза.
— Нет, — отвечает Зотов. — У меня есть игрушечный джет.
— А что это? — Маруся смотрит на него с любопытством, от которого приоткрывает рот.
— Это… — Марк хмурит лоб и его чешет. — Реактивный самолет.
— Он разговаривает?
— Да, — отвечает с улыбкой. — Он поет песню…
— Какую? — с интересом спрашивает Маруся.
— Гимн одного хоккейного клуба…
Догадываясь, чей гимн поет его чертов самолет, прошу, вставая:
— Боже…. Только не нужно петь, ладно?
Дочь заливается смехом, а Зотов прикусывает изнутри щеку.
Взяв Марусю за руку, тащу ее к двери, на ходу прихватывая со стола свою сумку. За спиной слышу скрип кроссовок. Я и секунды не думала, что придется просить его идти за нами, ведь он приехал сюда не на прием записаться, а потому что «искал».
Толкаю входную дверь, и в лицо ударяет колючий ветер.
Придерживая одной рукой дверь, второй натягиваю Марусе капюшон практически до кончика носа и быстро веду ее вниз по ступенькам крыльца. Как только ноги оказываются на тротуаре, Зотов ловит мой локоть и останавливает, перешагнув через пару ступеней сразу.
Он успел надеть на голову свою дурацкую, но все же забавную шапку, и я смотрю на него, подняв вверх лицо. Опустив свое, говорит:
— Я на машине. Подвезу вас.
Из его рта вырывается облачко пара. На шапке тут же оседают снежинки. Я знаю, что последние семь лет он провел в дико холодном климате, но понятия не имею, сделало ли это его закаленнее. Вопрос, который могла бы ему задать, будь он кем-то другим. Кем-то другим в моей жизни…
— Мы живем за мостом. Там сейчас километровые пробки. Мы поедем на трамвае, так удобнее, — объясняю, словно села бы в его машину, не будь этих чертовых пробок.
Марк смотрит так, будто глазами провожает движения моих губ. От этого под одеждой мне становится тесно и жарко. Чтобы не смотреть на его губы, разворачиваюсь и говорю быстрое:
— Пока.
— До свидания, — пищит Маруся, когда снова хватаю ее за руку и тяну в сторону трамвайной остановки.
Втягивая через нос колючий воздух, прислушиваюсь к тишине за спиной. Я не слышу шагов, и эта тишина вызывает приступ горечи в горле.
— Давай быстрее… — поторапливаю дочь, видя наш трамвай, подъезжающий к остановке.
Прячу подбородок в высоком воротнике пуховика и ускоряюсь, не упуская из вида трамвайного хвоста, будто это поможет его задержать.
Придерживая Марусю двумя руками, помогаю взобраться на первую высокую ступень в распахнутых дверях и следом забираюсь сама.
— Извините…
Резко обернувшись, вижу, как вместе с группой торопящихся пассажиров в трамвай заходит Зотов…