Дом для Пенси

4-11

Пенси уже и забыла, что это такое охота на Людоедском перевале, в диком Черном лесу. За последние пять часов они успевают трижды наткнуться на гнезда игольщиков, едва не падают в ловчую яму курдарки, обходят скопление снеголюбов и под конец, как на десерт, из густых кустов вываливается хорнбарун. Такое чудище она видела только на картинках.

— Да не может быть! — задыхаясь, кричит Пенси. И это действительно так: хорнбаруна в последний раз ловили без малого лет десять назад вблизи Лорских болот, а не на Людоедском. Такого сюрприза она не ожидает, как и прыгучести этого чудовища.

— Осторожно! — Фалетанотис подхватывает ее на руки и какое-то время они так и бегут. Пенси высматривает хорнбаруна и другие опасности позади и по бокам, а руинник мчится через лес.

— Всё, останавливайся, — она хлопает его по плечу. — Оторвались. Удивительно, как тебя вообще поймали? Ну даже если ошибся, то мог бы убежать.

— На самом деле нет, — успокаивает бег Фалетанотис. — Это я сейчас такой быстрый. Лист видерса. Причина. Мы не тренируемся как люди. Среди каренов сома и предрасположенность решает многое. Ты строишь внутри себя крепость. Со временем она всё мощнее. Но у тех, кто пережил уход сомы в раннем возрасте, не найдется достаточно материала для строительства. Меньше защиты. У меня тем более.

Пенси вспоминает, как странно было то, что охотники вышли победителями в той схватке в городе руинников. Против Халиса им, наверное, было бы не устоять. Просто оказывается, что убитые были слишком молоды, и этот мир уже изменил их, сделал их уязвимыми. Вот и Фалетанотису никакие дейд не помогли.

— Если бы я жил среди других, мне стало бы легче, — он замедляет бег и шумно выдыхает: — Добродушное отношение усиливает способности, есть связь с другими — есть жажда к жизни. Нет ее — больше печали. Это беда всех нас.

Пенси сразу вспоминает, как поглощал листья Халис. Наверное, подпитка видерсом не просто давала ему погрузиться в ощущения прошлого, но поддерживала в нем дальнейшую жизнь, заставляла идти дальше. Хотя точно она, конечно, не знает.

— Говори. Куда, — она и не заметила, а Фалетанотис ногами в это время утаптывал снег вокруг. Пенси даже не успевает что-то сделать, как он ставит ее на эту площадку и мягкими толчками начинает раскручивать. Ей остается только кричать:

— Ты с ума сошел? Ты что делаешь? Будто бы я знаю?!

Но еще до того как головокружение прекращается и мир становится на свои места, до того как она заканчивает возмущаться, Пенси понимает: «Да, я знаю». И ее рука — будто по собственной воле — указывает направление.

— Что за бред? — шепчет Пенси.

Она давно примирилась с собственными особенностями. Ладно, когда направление ведет ее домой или к Кейре. Здесь ведь замешаны сильные чувства, а чутье всего лишь обостряет те вещи, которые она уже заметила. Наверное. Она примирилась с тем, что ее тянет к родителям в момент сильнейшего бессилия и внутреннего ужаса. Это ведь естественно — искать защиты у близких. Но как объяснить, что она знает то, о чем никогда не помнила? Как объяснить, что перед глазами на секунду появляется вид белых стен и ярко-синего, набранного из тонких пластин потолка? Что это за видения?

— Пойдем, — тянет ее Фалетанотис.

Пенси отрицательно мотает головой, но руинник подхватывает ее подмышками и двигается таким образом вперед.

— Пойдем. Так надо.

* * *

В этих руинах на первый взгляд нет ничего целого. С трудом угадываются залы, коридоры, входы и окна. О том, что здесь когда-то был достаточно большой дом в типичном стиле каренов, можно догадаться только, если долго рассматривать развалины. И, как назло, они не спешат.

— Дверь… — шепчет Пенси. И тут же находит ее: две высокие ступени и скругленный проем, стены рядом нет. За входом три ступени вниз и широкий зал. У стены осколки и остатки двух статуй, некогда замерших плечом к плечу.

— Отец рассказывал, что так было всегда, — тихо говорит Фалетанотис. — Когда ты становишься взрослым, ты должен создать такое вот изображение, вкладывая частичку своего дейд, тонкую полоску. И пока ты жив и здоров, камень держится. Когда изображение повреждается, это означает…

— Смерть, — продолжает за него Пенси. Но статуи не так волнуют ее, ноги сами идут дальше.

Из большого зала ведут три коридора. Боковые опоясывают весь дом, создавая лабиринт, соединяя комнаты, оплетая центр дома; оканчиваются они выходами в сад. Хотя какой сад может быть в Черном лесу? А прямой и короткий коридор выводит их в такую же полуразрушенную, как и всё здесь, комнату. Но скорее, это комната в комнате: посреди большого помещения стены поменьше, и они-то как раз хорошо сохранились. Пенси идет вперед, под ногами хрустит снег и ветки какого-то растения. Когда-то оно было здесь везде, пока холод и время окончательно не уничтожили его.

— Это лаваска. Она вьется, быстро растет, оплетает всё, что попадается ей на пути, и отпугивает животных. Неприхотлива, не боится холода, ей хватает даже крошек сомы. Защита. Но срок жизни ее ограничен.

— Сколько лет?

— Человеческих? — с сомнением в голосе уточняет Фалетанотис и, дождавшись кивка, отвечает: — Около сто сорока.

— А, ясно, — шепчет Пенси в ответ. Мысли заволакивает туманом. Дверца, которая ведет в комнатку, рассчитана на ребенка, а не взрослую женщину. Но ей удается протиснуться. Внутри ее накрывает волной спокойствия и сонливости. Пенси устраивает на боку, сворачивается, как может. Тепло жар-камней топит многолетний лед, под пальцами появляются капли воды. Пенси нащупывает что-то под снегом, обхватывает это всей ладонью и притягивает к груди. Глаза ее закрываются, и звуки пропадают, поглощенные частично разрушенной, но всё еще действующей комнатой.

Пенси скучает.

Мамочка по-прежнему часто спит, а папочка пропадает далеко в лесу. С собой ее не берет. А ведь ей так скучно: в этом доме не сильно много интересного, разве что фигурки, которые ей приносит папочка, да несколько книжек. Но и они надоедают. Да еще зачем-то надо сидеть в своей комнате.

Ах, если бы выйти погулять. Но ей нельзя. Или можно? Ведь мама спит.

Она только одним глазком. И даже не будет трогать тяжелую каменную дверь, выползет из окошка. Она ловкая и быстрая. Туда — и обратно. Ведь папа скоро вернется.

У выхода растет лаваска, и у нее черненькие вкусные ягодки. Пенси собирает целую горсть и сыпет их себе в рот. Такие вкусные!

Может, угостить ими маму? И она поправится.

В этот раз она собирает горсть больше, поэтому не сразу замечает, как из-за куста показывается длинная, тяжелая морда, полная острых зубов. Слюна чудовища капает на землю.

Ягоды падают с ладони, рассыпаются по земле. Пенси кричит. А потом вокруг взвивается яркое пламя, а поперек живота ее хватает сильная, горячая рука.

Чудовище визжит, оно огромное и страшное. Деревья вокруг вспыхивают. Огонь везде. Но среди дыма есть еще кто-то, такой же страшный и огромный.

— …ларетис! — слышит Пенси, когда они бегут внутрь дома. Ей тяжело дышать, дым противный. Она кашляет. Стена перед ними разваливается. Пенси оказывается в руках мамочки. Она хочет извиниться, она не хотела. Мама сильно обнимает ее, а потом снова отдает отцу и исчезает в дыму.

— Ма-а-а! — кричит Пенси. Ей страшно.

Отец укладывает ее в маленькой комнате, надоевшей комнате. Ох, лучше бы она вообще не выходила из нее!

— Па! — тянется Пенси. Но папочка ласково гладит ее по голове и закрывает глаза. Дверца закрывается.

«Сокровище, будь хорошей девочкой и подожди», — говорят ей, и она слушается. Она теперь всегда будет слушаться.

Далекий крик заставляет ее сжаться, а следующая за ним тишина еще страшнее. Идет время, но никто не приходит.

Пенси ждет, она обнимает игрушки и ждет, пока наконец не засыпает.

Фалетанотис сидит в снегу, прислонившись к стене снаружи комнаты. Сидит недолго, едва ли она спала больше полчаса. Пенси просыпается резко: глубоко дышит, сглатывает слезы и разжимает пальцы на искусно сделанной фигурке.

— Ты знал?

Она осматривается и находит среди снега и льда пролежавшие многие годы другие такие же: резные, деревянные, впитавшие заботу и любовь фигурки. Это видерс, даже не нужно угадывать: она это чувствует.

— Сначала только предполагал. Потом убедился. Когда увидел Кейру.

— Полукровок не бывает.

— Нет, никак и никогда.

— Они заперли меня здесь. Я видела это в кошмарах, — глухо бормочет Пенси. — Я рыдала и кричала, но никто не вернулся.

— Здесь не самый безопасный лес, да он никогда и не был. Но есть причина, зачем сюда нужно было прийти.

— Причина? — повторяет Пенси.

— Да, у них появилась ты. Нужен был видерс, подпитка: ей после родов, ему после всех усилий, что понадобилось приложить, чтобы ребенок выжил в этом мире. В городе у них было бы больше шансов. Но как ты понимаешь, карены не видели смысла сидеть на одном месте или собираться в толпы. Любой дом мог стать прибежищем, а их, как ты видишь, раскидано по этим землям немало, — продолжая говорить, Фалетанотис вытягивает ее из комнатки и ставит на ноги. — Наверное, роды застали их в пути. Так что у них оставался только один выход: переходить от одного скопления сомы к другому, окрепнуть, воспользовавшись видерсом, и снова продолжить путь...

— Навстречу другим каренам? — Пенси медленно раскачивается на месте, обхватив ладонями плечи.

— Да, навстречу помощи. Я думаю. Они были молоды. Застали те времена, но не вошли в полную силу. А ребенок был слишком слаб. Поэтому они позаботились о специальный игрушках, которые ребенок не выпускал бы из рук. Но на себя времени у них не хватило, — Фалетанотис проскальзывает в пролом одной из стен и меряет высоту дыры. — Здесь было что-то большое. Вергос или даже дарастера.

— Во снах я видела огонь. Их сожгли?

— Вряд ли, — качает он головой. — Дивности, которые были способны на такое, вымерли самыми первыми. Те, которых вы ловите по лесам, лишь мелкие остатки, скорее животные, чем дивности.

— Было что-то еще? Страшнее? — оборачивается она к Фалетанотису, наконец-то, кроме отупения, она чувствует хотя бы слабое удивление. — Но как карены могли жить среди таких чудищ?

— Просто когда-то они были самым жуткими, сильными и умными из страхов, — хмыкает он и щелкает ногтем по своему дейд. — Огонь использовал кто-то из твоих родителей. Наверное, это было последнее, что он мог сделать, — защитить тебя огнем, пока второй отвлекал монстра. Истощенному организму нельзя применять такие мощные способности. Этим он приблизил свою смерть: потратил всю сому, что поддерживала в нем жизнь.

— Я помню их, — шепчет Пенси и прижимает руки к ушам. Она слышит женский крик, мельтешение кошмара постепенно обретает четкость: и белая тень, упавшая, смятая, протягивающая к ней руку, оказывается хрупкой женщиной с покрытыми перьями плечами, а черная тень, что забрала ее у этой женщины, смуглым мужчиной. У Пенси его глаза. У Пенси ее цвет волос и такой же кривящийся в отчаянии рот.

— Но как же теперь? — она не может остановиться: срывается с места и ходит вокруг стен, топчет снег, сжимая и разжимая кулаки. В голове то совершенно пусто, то слишком тесно от мыслей. Фалетанотис ловит ее на очередном витке:

— Твои первые родители — карены, да. Когда пришли охотники, защита истрепалась, поэтому дивности просто не могли найти лазейку и сожрать тебя. Твои вторые родители — люди. И те, и другие сделали всё, чтобы тебя спасти. Им удалось. Ты действительно Удачливая, Пенси Острая.

— Но я карен? — она поднимает на него глаза. Ей так хочется, чтобы кто-то указал на правду, определил за нее то, что она не может сделать сама.

— Нет, и даже не руинник. Руинник — это я, карены — это они, — машет рукой в разные стороны Фалетанотис. — А ты человек, даже не сомневайся. Разве что с кое-какой добавкой. Крошечной такой особенностью.

— Спасибо, успокоил, — бурчит Пенси и утыкается лбом руиннику в грудь.

И так бы они стояли еще долго, а она бы постепенно нашла, как задать еще сотню вопросов и как выразить свои сомнения, но шумное «гра-а-ах-а-а» разводит их по углам. Глаза жжет от выплаканных слез, но это не мешает Пенси покрепче схватиться за огнестрел. Со времени самого первого экзамена она научилась очень быстро доставать оружие и не ронять его.

— Вот настырный, — злится она, поглядывая из-за стены на догнавшего их хорнбаруна. У дивности вытянутая морда, покрытая кустистой неопрятной шерстью, шесть длинных подвижных лап, огромные уши и полная зубов пасть. Страшилище то еще.

Большие уши дергаются, и быстрая тварь тут же прыгает в сторону, где скрывается Пенси. «Не нужно было ничего болтать», — укоряет себя она, стреляет и перебирается в соседний коридор, прячется, снова стреляет. Отвлекает внимание, так сказать. И это удается на удивление хорошо. То ли она давно не была в подобных ситуациях и соскучилась по ним. То ли понимание природы своего чутья позволило использовать его лучше. Это сумасшествие и умопомрачительное ощущение превосходства: чудовище пытается ее достать, но она в последний момент ускользает от него.

— Всё. Хватит, — Фалетанотис вступает в бой и просто бросает в дивность огромный кусок стены. Слышится краткий визг, и хорнбарун затихает, но спустя пару секунд широкая грудная клетка дергается.

— Он живой, — отскакивает от дивности Пенси.

— Да. Чего зря убивать? — руинник пожимает плечами. — Собирай то, за чем пришла. И пойдем. Здесь больше нет для тебя ничего.

Она хочет возразить, но осекается. А ведь и правда, она забирает отсюда всё, что должна забрать: видерс, знание о том, откуда она, и память о тех, кто заботился о ней и любил ее. В этот миг ей хватает полученного с головой, как бы разобраться со всем этим, как бы примириться и поверить. Возможно, когда-нибудь она вернется к этим стенам с Кейрой. Остается надеяться, что к тому времени они всё еще будут стоять.