Другое оружие

Часть 21

Красные отблески играли на креанитовых стенах, искажая силуэты присутствующих. Глухо, непонятно и неразборчиво всё стало вокруг. Мир поглотила тьма, липкая, бесформенная, беспощадная, впускавшая в себя только малые отблески красного страха и синеву безысходности, гасившая и поглощавшая все прочие цвета жизни, убивая веру на корню. К горлу поступали слёзы, а в душе поселилось смятение. В последнее время они с Мон не ладили, но всё же новость о её смерти повергла в ступор. Они сделали очень много вместе и прошли через многое. И её больше нет, так же как и многих её соратников. Падме была ошеломлена и подавлена. Мон была слишком ценным свидетелем, чтобы её могли просто убить, и слишком сильной женщиной, чтобы что-то с собой сделать. Официальная версия – не выдержало сердце – тоже казалась глупой для близких чандрилианки. Падме сильней сжала ладонь супруга, стоящего рядом. Два тёмных бесформенных силуэта сливались с тьмой, оба в чёрном и с покрытыми головами, Лорд и Леди Вейдер стояли поодаль от основной процессии, но невольно привлекали внимание.

Кремация сенатора Чандриллы проходила в родовом дворце умершей, в кругу близких, коллег, и нескольких официальных лиц вроде президента Чандриллы. В глубоких тенях зала прятался Арманд Айсард, стараясь также остаться незамеченным, но чандрилианские обычаи в начале церемонии лишили его возможности пройти, не привлекая внимания. По мнению многих, Лорд Вейдер и директор СИБ были лишними на этом печальном ритуале, но высказать своё мнение не решилась даже заплаканная мать Мон. Впрочем, присутствовать на похоронах Лорда обязывало только необходимость сопровождать супругу, а также появление на них Айсарда.

По окончании официальной части Скайуокер без лишних церемоний вывел жену из зала, и они вернулись на «Истец». Пара часов в гиперпрыжке прошли в абсолютном молчании. С того момента, когда он сообщил Ангелу о смерти Мон, она была в некой прострации, в своих внутренних рассуждениях и переживаниях. Как только она узнала причину смерти, сразу настояла на присутствии на похоронах. Детей на поверхность не брали, нечего им там было делать, но оставлять малышей на Корусанте Падме отказалась. Спорить он не стал, голова и так болела от более важных дел. Энакин не считал, что смерть Мотмы сильно подкосит его Ангела, через пару дней Падме вернётся в свой обычный ритм, и был прав, а вот за Айсардом стоит присматривать внимательней.

Её нервный срыв лежал в следующим файле, Падме посмотрела на него и решила не открывать. Ещё полгода, и королеве придётся назначить нового сенатора, а Амидала сможет вступить в полные права и обязанности советника Императора. И этот факт, вероятней всего, только усугубит и её без того безвыходное положение. Двойная нагрузка сенатора и советника выжимала Падме до последней капли, приходилось вести войну с собственным организмом, чтобы лишний час уделить детям. Супруга она видела дома раз в неделю, в единственный их выходной, и, если повезёт, на работе, иногда они попадали на общий приём у Императора, но то это казалось скорей пыткой, чем приятным событием. Началом зыбучих песков Корусанта стала новость о смерти Мон, и с того момента Айсард взял паузу, почти не занимаясь инспекцией её сектора, и это нервировало ещё сильней. Всё остановилось в молчании и бездействии, всё глубже и глубже затягивая их в центр столичного болота, где, под видом активной деятельности и выматывающих проблем, ничего не было. Она решала сотни вопросов в день, срывая голос до хрипоты, приходя домой почти что ночью, и падала без сил, а утром еле сползая с кровати, опять возвращалась к паре сотен вопросов, которые решить все нельзя, но она должна была. Бесконечная череда изнурительных, доводящих до истерики дел, которые в действительности ничего важного не решали, без единой возможности остановиться и вздохнуть, бесконечная беготня в колесе. Она догадывалась, что это и есть основная часть плана Сидиуса: занять их настолько, чтобы не было возможности анализировать и видеть истинную картину нынешних реформ. Сенат терял свою силу, всё больше и больше зависело только от Императора. И люди продолжали боготворить его. Возможно, в статусе советника она сможет нечто большее, но на это была слабая надежда, учитывая нынешнее состояние дел. Она ничего не сможет. А вот Палпатин получит сотни возможностей, чтобы стравить её со Скайуокером. Если брать в расчёт, в каком состоянии находился Энакин в последнее время, то шансы весьма велики. Император добился своего: у них почти не оставалось ни сил, ни времени на разговоры и урегулирование их личных разногласий, не говоря уже об обсуждении политических взглядов. Проблесками света в непроглядной мгле Корусанта оставались дети, которые, несмотря на эмоциональное состояние родителей, продолжали развиваться и не терять весёлости. Они потихоньку старались уже ходить и говорить, временами показывая характер и проницательность, успокаивая мать в трудные минуты. Но иногда даже они не могли утихомирить её расшатавшиеся нервы и поделиться своей неисчерпаемой энергией. Непроглядная темнота впереди забирала любые эмоциональные силы и оставляла чувство безысходности.

«На Корусанте звёзд не видно»,[1] — гласила древняя поговорка. Равнодушие планеты стало уже легендой, и это не зависело ни от правителей, ни от жителей столицы. Это было свойство мёртвой планеты, которая по случайности стала центром Галактики. И ощущать это каждой клеточкой своего уставшего тела после невыносимой рабочей недели было последней каплей для Падме. Ей хотелось реветь от усталости, но слёз уже не было. Она смотрела в одну точку, не думая и не осознавая. Ей было просто тошно от бесконечной череды равнодушия и душащего болота столичных забот.

Он сел рядом и взял за руку.

— Я так больше не могу.

Он молчал. Он устал даже сильнее неё, и последнее, чего он хотел в этой Вселенной, это её истерика или ещё одна ссора. И она это знала, знала всё, что он мог ей ответить. Но просто лечь и уснуть она уже не могла.

— Давай куда-нибудь слетаем… мне надо что-нибудь выпить, крепкого. Развеяться. Я не могу больше, — в голосе звучали слёзы, но глаза оставались сухими.

— Давай, — просто согласился он, готовясь отвоёвывать у своего тела ещё пару часов работы, — только мне надо в душ сначала.

— Я с тобой.

Изо всех сил она прижалась к нему, зажмурив глаза и сжав губы, дрожа то от ледяной воды, то от кипятка, обжигающих одинаково. Контрастный душ татуинца оказался слишком контрастным для неё, и, не выдержав очередной смены температуры, Падме с визгом вылетела из кабины под ехидный смех мужа. Но результат был мгновенный: бодрость в теле и румянец на щеках.

Элегантное чёрное платье с угловатым декольте свободным каскадом спадало до пола, распущенные волосы и удобные туфельки. Супруг всегда отдавал предпочтение её простым нарядам и почти отсутствующему макияжу.

— Готова.

— Хорошо, — устало отозвался Скайуокер. Простая тёмно-синяя рубашка с чёрными штанами, высокие военные сапоги, сшитые хоть и на заказ, но по военному образцу, такой же пояс с военным обвесом и мечом. Надо «спасибо» сказать, что мантию не накинул.

— Подожди, — Падме привстала на носочки и поправила ему пробор, не удержавшись, поцеловала в нос. Они так давно не отдыхали вместе. Во время войны, когда Скайуокер был на Корусанте, он всегда увозил её куда-нибудь подальше от центральной части, где их могли увидеть и узнать. Они то дурачились, дразня и подкалывая друг друга, то сидели в обнимку, боясь отпустить любимого, и клялись в вечной любви и преданности. Она скучала по тем азартным романтическим поездкам. И сейчас ей не хватало этой лёгкости и беспечности, — а можно я сегодня не буду больше ни сенатором, ни советником, ни Леди Вейдер, ни каким-либо другим официальным лицом?

— Можно.

— А можно буду пить, развлекаться и рассказывать мужу, как я его люблю?

— Можно, всё можно, — с усталой улыбкой разрешил Скайуокер, — только гимн Республики в фонтане на главной площади петь нельзя.

— А просто в фонтане купаться можно? — с улыбкой уточнила Падме, поправляя кулон на его шее.

— Можно, — повторил он, — Марк, — позвал он помощника в комлинк на руке.

— Слушаю, Милорд.

— Подключись к городским голозаписям, я назову сектор, подчистишь всю информацию о нашем с Леди присутствии.

— Будет сделано, сэр.

— Вот теперь всё можно.

Это была главная её установка на сегодняшнюю ночь. Она растянулась в удобном кресле чёрного флаера, освободив голову от ежедневных проблем, пытаясь вспомнить, что ей так понравилось после последних посиделок в баре с сестрой, и только неповторимая манера вождения Скайуокера не дала ей заснуть по пути.

— Три по тридцать текилы, — сказала она супругу, когда они присаживались на высокие стулья у барной стойки какого-то ночного заведения. Приятная музыка и толпа на танцевальной площадке – её вполне устроили.

Бармен эффектно налил спиртное в три шота перед Энакином, тот неприязненно взглянул на них и отодвинул к жене. Падме тоже внимательно посмотрела за прозрачную жидкость в рюмке и, не думая, выпила все три по очереди. Горький алкоголь мгновенно обжёг горло, оставляя специфический привкус.

— Повтори.

Она помнила интересную гамму чувств в синих глазах любимого. Ей тоже было бы интересно понаблюдать за ним после такого, но эта мысль исчезла в приятном медленном ритме музыки. Она открыла глаза уже в танцующей толпе напротив барной стойки, за которой сидел Энакин. Танцуя так, как не положено женщине в её статусе, но супругу, похоже, это нравилось, и эта мысль тут же затерялась в плавных движениях рук, манящих любимого к себе. «Я люблю тебя», — эта громкая мысль пропала в страстном поцелуе, во время совместного танца в темноте незнакомого помещения.

Приятную бессознательность охладила вода. Сознание вернулось, когда она стояла по колено в прохладной воде, опустив в неё руки. Она подняла голову, чтобы осмотреться, рядом с ней стоял Энакин. Он резко вскинул руки с водой, она, смеясь, закрыла лицо, но брызг не почувствовала. Наверное, она уже спит, потому что, обернувшись, обнаружила, что вода каплями застыла в воздухе. Падме коснулась одной капельки, и та разбилась на ещё более мелкие. Она громко засмеялась и провела по остальным. Капли летали, как в невесомости, а потом начали плясать около неё, меняя форму, выстраивались в разные фигурки, картины.

Хороший был сон, такой весёлый, приятный и даже счастливый, но наутро ей стало стыдно. Как назло, Скайуокер не собирался сбегать с утра пораньше, и ей пришлось, скрывая опухшее лицо под растрёпанными волосами, лечь ему на плечо, пряча глаза.

— Это всё ты виноват.

— Я? — искренне удивился Скайуокер.

— Да, — утвердительно заявила она, — это ты сказал про фонтан и про то, что всё можно. Теперь фонтан именуют Амидалиным.

— Тогда уж Вейдеровым, — усмехнулся Энакин, — я же тоже в нём стоял.

— Точно, фонтан имени Лорда и Леди Вейдер! — со смехом заявила она.

— Ага, а на верхушке поставят наши странные силуэты…

— И освятит его сам Император…

— Ну, только если ты его попросишь лично.

— Я думаю, что он уже знает о моём непозволительном поведении…

— Не знает, все записи стёрты, свидетелей не было. Я позаботился.

— Как я всё-таки тебя люблю, — она растянулась на его груди, продолжая скрывать лицо.

— И я тебя, родная. Кстати, нужно будет текилу в домашний бар приобрести.

— Не смей!

Недели сливались в один длинный день, месяца – в такие же длинные недели. Его бессонница, похоже, хотела стать хронической, отступая только перед запредельной усталостью, которая бывала не так часто, чтобы высыпаться, но достаточно чтобы заставлять нервничать Ангела. Полтора года назад он вёл одновременно три крупных проекта, и считал, что это предел его возможностей. Год назад у него уже было их семь, и, порой, ему казалось, что не вытянет. Но вот уже в течение полугода он ведёт двенадцать, и осознаёт, что это не предел. Только остановить поток мыслей стало практически невозможно. Энакин зарёкся приводить мысли в порядок рядом с супругой, даже спящей. Она демонстрировала способности эмпата даже во сне, иногда просыпаясь. И это мешало ему. Впрочем, ему мешали постоянное давящее ощущение присутствия Императора, и ещё пара миллиардов живых существ на этой планете, хроническая усталость в теле и бесконечная череда важных вопросов. Но сейчас от этого всего можно абстрагироваться, сесть на мягкий ковёр на прохладной веранде и очистить голову от нескончаемых проблем, закрыть глаза и, в бесконечном движении Силы, в этом не останавливающемся потоке жизни и времени, просто услышать тишину. Почувствовать приятную пустоту внутри себя, освободиться от тягостей шумного движения, пульсации нитей и паутин в глубине собственного тела. Просто быть. Не считая времени и даже Вселенной, в один миг, как глубокий вдох впустить в себя весь мир сразу. Раствориться и потеряться в бесчисленных движениях небесных тел, живых существ на них, утонуть в ровном звуке биения неисчислимых сердец, что слышаться в Силе. Просто стать миром, позволяя Силе распоряжается собой, а затем снова вернутся домой, на прохладную веранду и на мягкий ковёр. Только его мир сузился и уменьшился, и поместился в маленькой статуэтке из прозрачного материала, полой внутри. Хрупкий, декоративный предмет завис перед ним, тихий в Силе, но в нём, как и во всей Галактике, чувствовались медленные потоки сияющей паутины. В ней не было пульсации и скоростного движения, как в живом объекте, она была проще, но по сути такой же для Силы, которая медленно текла в структуре неживого предмета. Он видел каждую ниточку в ней, чувствовал каждый миллиметр прочного стекла, внешне она была цельной, но он разделил нити Силы, и предмет пошёл мелкими трещинами, распадаясь на кусочки, но форму не потерял, продолжая висеть перед ним цельным. Энакин внимательно рассмотрел статуэтку, в которой мгновенно каждая частица стала самостоятельным объектом. Он попытался соединить нити Силы вместе снова, но каждая частица отказалась терять независимость. Внешне статуэтка казалась целой, но стоит ему отпустить её, и она распадётся на тысячи мелких частиц. Интересно. Энакин рассматривал структуру снова и снова, поднимая в памяти печальные воспоминания о смерти матери и тех, кто пал от его руки. Сравнивал и анализировал слова Сидиуса, данные из архивов, теорию лекарей, всё, что у него было в доступе. Осколки статуэтки меняли форму, изменялись и складывались в лица, места, слова… Но во всей имеющейся у него информации была нестыковка. Где-то ошибка или ложь. Размышления, где наиболее точная информация – в закрытых архивах джедаев или в словах Палпатина – рисовали не очень приятную, но весьма правдоподобную картину. На краю сознания что-то засветилось чуть ярче. Ему казалось, что он близок к ответу, не акцентировался на маленькую звёздочку в Силе. Надо идти от обратного: от создания жизни. А этот процесс ему был знаком, и результат этого опыта упорно пытался вылезти из своей кроватки. Может быть, ответ именно в них?

— Тебе тоже не спится? — почти шёпотом спросил Энакин у сына, — или я тебя разбудил?

Малыш улыбнулся и потянул ручки к отцу, параллельно пытаясь перекинуть ногу через бортик кровати, который на днях увеличили, потому что неугомонные двойняшки повадились неведомым для взрослых способом перелазить через преграду. Но и нынешняя высота перил ни капельки не смущала упёртого мальчика.

— Па, — звонко позвал Люк, норовив уже перевалиться через край.

— Тише, — отец поднял сына на руки, — а то девчонок наших разбудишь.

Мальчик смущённо заулыбался, Энакин решил унести Люка, пока не проснулась его сестра. Связь между ними не слабела со временем, как он считал прежде. Они продолжали упорно общаться через Силу, если можно назвать слабые импульсы словами, что создавало впечатление единого сияния. Даже если джедаи окажутся достаточно близко, чтобы почувствовать детей под его маскировкой, то они смогут увидеть только одного ребёнка. Пока это играет им в плюс, но вот постоянное зеркаленье и неразлучность двойняшек сильно усложняли жизнь их родителям.

— Светилки! — утвердительно заявил сын, тыкая пальцем в тёмное небо.

— Нет, Люк, — малыша пришлось укутать в собственную ночную рубаху, а то простынет, стоя на любимой веранде, где можно шуметь, не потревожив домашних, — здесь звёзд не видно. Эта корабли, орбитальные станции и дворцы.

— Каабики? — удивлённо переспросил малыш.

По заявлению Ляли, у детей была очень развитая речь для их возраста, но странные слова, которые отдалённо напоминали истинное значение слов, вызывали смех у отца, что по мнению матери было не очень благоприятно для их дальнейшего развития. Поэтому Энакину пришлось скрыть улыбку и положительно кивнуть.

— Только кораблики, — смотря в яркие глаза сына, по звукам произнёс он, — это на общем. Может ещё «черг», — это на хаттесе.

— Эк.

— Черг.

— Эк! — упрямствовал Люк,

— Хорошо, пусть будет эк, — смирился отец, всматриваясь в такое сложное и яркое сияние сына, в сильные и тугие узлы внутри него, в толщину нитей, в их мощность и резкость. Он был другой, не такой как окружающие живые существа. Ему только полтора годика, а его аура уже была вдвое больше его самого, и могла даже сопротивляться липкому туману чёрного влияния Сидиуса, выделяясь в темноте горящей звездой. Он никогда такого не видел, даже в храме джедаев не было никого, кто мог бы сравниться с чудом, сидящем у него на руках. И Лея была другой, такой же сложной и сильной, но не яркой, её сила скрыта внутри, её не видно пока, но он знал, что сестра стоит брата. И они эту силу унаследовали от него. Не удивительно, что испугались Магистры старого Совета, когда Квай-Гон привёл его в Храм. А теперь джедаи наверняка боятся его детей и будут стремится уничтожить, пока маленькие, или обучить их.

— Бай? — удивлённо спросило чудо, сидящее на руках. Энакин вопросительно приподнял бровь, не поняв вопроса сына.

— Что бай? Спать?

— Неть, — отрицательно показал головой малыш, — бай? — отцу пришлось воспользоваться помощью Силы, чтобы понять ребёнка.

— Боюсь ли я? — переспросил он, удивлённый проницательностью сына, — немного. Вас я всё равно никому не отдам.

— Сенатор Амидала, нам нужно срочно переговорить, — с порога заявил взбудораженный Бейл. Падме подняла голову на альдераанина. Она уже знала, о чём хочет поговорить Органа, и что его так взволновало, но сама Падме ни о чём говорить не хотела, ещё нужно было разобраться в ситуации, получить дополнительные разъяснения, а только потом уже делать какие-то выводы и принимать экстренные решения.

— Добрый день, сенатор Органа, — официально поприветствовала она мужчину, думая, как поделикатней отказаться от внезапной встречи. Возможно, стоит сказать Кади, чтобы не пропускала к ней без дополнительного согласования даже Органу, — прощу сердечно меня извинить, но сейчас я не могу вас принять.

— Падме, этот вопрос не может терпеть отлагательств, — твёрдо заявил Вице-король Альдераана, — мы должны немедленно вмешаться… — Бейл замолчал и обернулся на звук открывающейся двери.

— Добрый день, сенатор Органа, — не сбавляя размашистого шага, поприветствовал его Арманд, — Леди Вейдер, — он прошёл к Падме и взял её руку для поцелуя, не дав Леди даже опомниться, — так во что вы срочно должны вмешаться?

— Добрый день, директор Айсард, — абсолютно спокойным тоном поприветствовал его альдераанин.

— Что-то вы давненько ко мне в гости не заходили, директор, — не дав продолжить соратнику, обратилась Амидала, — появились какие-то новые данные о расследовании покушения на меня год назад?

— Новые данные появятся, если вы, моя прекрасная Леди, предоставите их нам, — так же резко напал на неё Арманд,

— Директор Айсард, — без нажима обратился Органа, который хотел избавиться от директора ещё сильней, чем Падме, — я так понимаю, что расследование смерти Мотмы приостановлено.

— Вы правильно понимаете, сенатор Органа, — не сбавляя оборотов, обернулся СИБовец, — сейчас вас должно интересовать нечто другое, чем слабое сердце вашей покойной подруги, или тоже сердечко пошаливает? — Айсард хотел задать пару вопросов лично Амидале, без дополнительных ушей, и чем быстрее хитрый альдераанин поймёт это, тем лучше для всех.

— Нет, — крепко держал удар Органа, — на здоровье не жалуюсь. Благодарю за заботу, но, возможно, вы всё-таки предоставите Сенату все записи последних часов жизни нашей коллеги, а то многие представители до сих пор в недоумении. И несколько опасливо относятся к вашей деятельности, так же как и к деятельности губернатора Таркина.

— А что, с деятельностью Лорда Вейдера Сенат уже смирился?

— Деятельность Лорда Вейдера подкреплена открытыми приказами Его Императорского Величества, в отличие от вашей, — Бейл сегодня был явно не в духе и, вопреки своей известной дипломатичности и учтивости, лез на рожон.

Падме стояла между двумя мужчинами, панически ища предлог, чтобы покинуть их. Больно уж часто к ней в кабинет стали врываться без предупреждения. Директор Айсард не тот человек, чтобы закрывать перед ним двери, и Органа оставался, возможно, единственным другом и соратником в это сложное время…

— Удивлён видеть здесь вас, господа, — поставленным командным голосом заявил входящий Лорд Вейдер, — тем более, в обеденное время моей супруги.

Мужчины обернулись на Лорда, понимая, что желаемого общества Амидалы им в ближайшее время не добиться.

— У меня есть пара вопросов к вашей супруге, Лорд Вейдер, — не собирался сдаваться Айсард.

— Замечательно, зададите их после нашего обеда, — просто ответил он, — Миледи, — обратился Лорд к супруге, — вы готовы к обеду?

— Две минуты, — Падме вежливо склонила голову, в знак извинения и скрылась в детской, радуясь такому внезапному появлению мужа, но, вероятней всего, он также решил обсудить возникший вопрос или сообщить о своём отлёте. Одев детей для прогулки и накинув на себя палантин, она вывела коляску в кабинет, где всё ещё беседовали мужчины. Но Энакин даже не дал ей приблизиться к ним, подойдя к ней и властно выведя её из кабинета.

— Что происходит, Энакин?

— Сейчас мы отправляемся на обед, затем ты с детьми едешь домой, собираешь вещи, и в четыре мы улетаем.

— Куда?

— На Кашиик, — она ощущала его напряжение, которое он старался скрыть, — разведка сообщила, что вуки прячут джедаев, Император поручил мне заняться этим вопросом.

— А инквизиторы?

— Летят с нами, — они зашли в лифт, и только потом он продолжил, — но тебя это не должно волновать. Твоя задача: убедить предводителей вуки выдать тех, кто прятал джедаев. Подробности потом.

— Хорошо, — покладисто согласилась Падме, выводя коляску на посадочную площадку.

— Через два месяца ты покинешь пост сенатора? — внезапно уточнил Скайуокер за обедом, продолжая кормить дочь кашей у себя на коленях.

— Да, — удивлённо ответила Падме.

— Кто, по – твоему, займёт это место?

— Вероятней всего, Пуджи, моя племянница, — уточнила она, — королева ценит её как советника, к тому же, моя семья стала очень влиятельна в Тиде.

— Твоя репутация дала ей хороший трамплин.

— Энакин, дома, на Набу, для получения высоких постов нужно иметь талант и определённую подготовку, семья не поможет в непосредственном принятии решений. Пуджи очень талантливая девочка, из неё получится прекрасный сенатор.

— Согласен, — просто ответил Энакин, чтобы не выслушивать ещё и лекции о совершенной набуанской системе, — я рассмотрел твой проект о создании специализированого центра для детей служащих у меня на «Истце». Мне нужна будет помощь с его реализацией.

— Этот проект мы разрабатывали вместе с Дормэ, я уверена, что она сумеет полностью реализовать его при твоей поддержке.

— Куратором этого проекта будет Урев, я думаю, они сработаются с Дормэ.

— Где ты хочешь его разместить? — уточнила Падме, поднимая Люка с колен и усаживая в соседнее кресло.

— На Набу.

— Почему именно дома?

— Отдалённая мирная планета с прекрасным климатом, отличными лётными школами и образовательными центрами. Не придётся издали везти учителей и продовольственные запасы. Набу лояльна Империи и нам это поможет с расположением и обустройством центра, — думая о чём-то своём, продолжал Энакин, — не беспокойся, я организую детский центр для детей военных, а не самих военных туда размещаю. Планета получит продолжительную защиту моего флота при необходимости. Это будет выгодно и Набу и нам. Если сейчас, ещё в статусе сенатора, ты переговоришь с королевой, то Пуджи в начале своего срока поддержит твою инициативу. Если ты не против, конечно же.

— Передай мне ваши доработки проекта, — решила Падме, — и я поговорю с королевой.

— Спасибо, родная, — искренне поблагодарил Скайуокер, — нам пора.