Эффект разорвавшейся бомбы

1

Люк

— Не могу поверить, что ты, как мудак, пропустил похороны владельца команды.

Вздох, вырвавшийся из моей груди, был глубоким и медленным — техника, которой я овладел в начале своей карьеры, когда пытался удержать язык за зубами. Мой агент Рэндалл хорошо справлялся со своей работой. Реально хорошо. За двенадцать лет, что я был квотербеком «Вашингтонских Волков», он заключил со мной столько контрактов, что мне была не нужна зарплата. В чем Рэндалл был не силен, так это в понимании того, в чем, по его мнению, я облажался.

Даже несмотря на то, что я ни разу не сделал этого.

— Фейт сломала руку, Рэндалл. — Я потер лоб, потому что, конечно, чувствовал себя полным дерьмом из-за того, что пропустил похороны своего босса. Мне не нужно было напоминания о серьезности того, что Роберта Саттона Третьего похоронили в мое отсутствие.

Рэндалл коротко выдохнул, его раздражение было очевидным.

— Кто-нибудь другой мог отвезти ее в отделение неотложной помощи.

Еще одна вещь, в которой Рэндалл был не силен, — это понимание того, каково быть отцом. Причем отцом-одиночкой. Его отцовский инстинкт проявлялся в том, что он выливал чуть теплую воду на засохший кактус, который стоял на подоконнике в его кабинете.

Я кивнул, хотя он не мог меня видеть.

— Это мог сделать кто-то другой.

Но я перебил его:

— За исключением того, что я так не поступаю. Фейт первый раз сломала кость, а моей мамы нет в городе. Не дави на меня. Все закончено, СМИ было все равно, и мои рекламные контракты не пострадают.

Молчание после того, как я заговорил, сказало мне две вещи.

Первое: я был раздражен больше, чем необходимо, от того что Рэндалл поставил под сомнение мое решение.

Второе: я был раздражен больше, чем необходимо, потому что был измотан.

Эти две вещи имели гораздо больший вес, чем следовало бы, на моих и без того отягощенных плечах. Справа от меня Фейт сидела на длинном сером диване и тихо играла на своем Kindle. Одна рука в ярко-розовом гипсе с моей подписью сверху, другая ловко водила по экрану, выбирая игру или книгу для чтения. Солнечные лучи, падающие на дочку через большие раздвижные стеклянные двери с видом на озеро Вашингтон, делали ее намного старше своих шести лет.

Я потер место у себя на груди, там, где ее имя было навсегда набито чернилами, потому что иногда одной мысли о том, что она превращается в молодую леди, было достаточно, чтобы вызвать у меня сердечный приступ.

Наконец Рэндалл, поняв по моему тону, что я не в лучшем настроении, сказал:

— Сейчас межсезонье, Люк. СМИ сделают историю из всего, что, по их мнению, станет хитом. Включая то, что ты пропустил похороны Роберта.

— Я не делаю заявлений по этому поводу, — огрызнулся я. — Ребята знают, что я чертовски уважал Роберта. В офисе это знают. Нет причин, по которым я должен объяснять это дерьмо кому-либо еще. Я не должен этого делать.

— Согласен. — Его тон был умиротворяющим, что разозлило меня еще больше. — Ты не должен этого делать. Но тебе за тридцать, и тебя нет личной странницы ни в одной популярной социальной сети, твое присутствие в других хуже, чем у моей восьмидесятилетней бабушки, а это значит, что у твоих поклонников нет возможности ознакомиться со всеми твоими мыслями.

На это была причина. Когда я возвращался домой после долгого дня тренировок, я хотел сосредоточиться на Фейт. Не хотел фотографировать и придумывать хэштеги или пытаться уместить умную мысль в сто сорок символов. Или, что еще хуже, отфильтровывать дерьмо, которое раньше приходило в мои сообщения в директ. В тот день, когда Фейт схватила мой телефон и прикоснулась большим пальцем не к тому месту, открыв сообщение с фотографией обнаженной женщины, спрашивающей, не хочу ли я встретиться, я удалил все свои аккаунты.

Я не хотел этого видеть, и, конечно, не хотел, чтобы это видела Фейт. Это не имело никакого отношения к футболу. Ни одна из этих вещей не была необходима мне, чтобы выигрывать матчи.

«Сиськи!» — воскликнула двухлетняя Фейт. Этого было достаточно, чтобы заставить непьющего мужчину напиться.

Рэндалл прочистил горло, и я заставил себя вернуться к разговору.

— Рэндалл, — вздохнул я, — Мне не нужны эти штуки, чтобы играть в футбол. Пейтон Мэннинг никогда не занимался социальными сетями, и его карьера из-за этого не пострадала.

— Ты сравниваешь себя с Пейтоном Мэннингом? — невинно спросил Рэндалл и мне захотелось ударить его по мошонке.

Фейт вздрогнула, заерзав на диване, поэтому я отодвинул телефон от уха.

— Ты в порядке, турбо?

Услышав прозвище, которое я дал дочери, когда ей едва исполнилось два года, она одарила меня быстрой улыбкой.

— В порядке, папочка. Просто мне больно, когда я слишком резко опускаю руку.

Я кивнул на ее ответ и глубоко вздохнул. Затем повернуться обратно к кухонной стойке, упершись кулаками в сверкающую белую поверхность и зажал телефон между лицом и плечом.

— Послушай, — сказал я Рэндаллу, — если репортер не появится на моем пороге и не спросит, почему меня там не было, я не буду делать заявления.

— Почему нет?

Звук, сорвавшийся с моих губ, был чистым скептическим весельем. Ему нужен был список?

О, СМИ, как же я вас ненавижу? Позвольте мне назвать все причины.

— Потому что не имеет значения, что я говорю, Рэндалл. Они придумают собственную версию правды, исказят мои слова и аккуратно подгонят ее под свою историю.

— Боже, какой же ты циник

— Ты можешь меня в этом винить? — спросил я

Он молчал.

— Полагаю, нет. — Он прочистил горло. — Ну брось. Одно заявление.

— Нет.

Последний разговор, который был у меня с Робертом перед его внезапным сердечным приступом, был хорошим. Существенный. Он сказал, что гордится всем, чего мы достигли, но у нас впереди долгое будущее, чтобы продолжать добиваться большего. Я сказал ему, что он отличный владелец, хороший человек, и он хлопнул меня по спине.

Мне не нужно было ни с кем делиться этой историей. Это была моя история, предназначенная не для того, чтобы ее использовали в качестве фонового шума или пищи для общественного пользования.

В динамике послышалось легкое раздражение.

— Ты такой упрямый осел, Пирсон. Ты что, никогда не слышал о том, чтобы быть активным?

Я чуть не рассмеялся. Почти. Уголки губ слегка изогнулись, потому что в голове промелькнули утренние тренировки, работа мышц для борьбы с обычным ухудшением состояния, с которым профессиональные футболисты боролись сразу после начала сезона, и многочасовой просмотр фильма из кабинета, расположенного в северо-западном углу нижнего этажа моего дома.

— Неа.

— Вау, — выдохнула Фейт. Я обернулся и увидел, что она встала с дивана, прижавшись носом к раздвижной стеклянной двери. — Она похожа на Барби.

— Кто похож? — спросил я.

— Кто похож на кого? — повторил Рэндалл мне на ухо.

— Я не с тобой разговаривал.

— Этот человек подписывал твои платежные чеки, Пирс, — сказал Рэндалл, используя прозвище, распространенное среди моих товарищей по команде. — Тебе нужно что-то сказать о том факте, что он уткнулся лбом в обеденный стол. Ты знал об этом? Прямо в свою тарелку.

— Срань господня, Рэндалл, — пробормотал я, ущипнув себя за переносицу. Фейт не заметила моей оплошности, иначе мне пришлось бы положить доллар в банку с ругательствами. — Прояви немного уважения. У него был сердечный приступ.

— По крайней мере, у него хватило такта сделать это до начала сезона. Может быть, это не слишком нарушит баланс сил. Знаешь, кто его заменит?

— Прошло двенадцать лет, а я до сих пор не уверен, что у тебя есть душа.

— Конечно она у меня есть.

У Фейт отвисла челюсть, и я заглянул в двери, но ничего не смог разглядеть. Фейт стояла так близко к стеклу, что оно запотело, когда она говорила.

— Посмотри на ее купальник. Хотела бы я надеть такой.

В моей голове громко зазвенели отцовские тревожные колокольчики.

— Э-э, Рэндалл, я должен идти.

— Ты должен сделать заявление. Роберт Саттон Третий был первоклассным владельцем клуба, великим лидером, бла-бла-бла, что-то в этом роде. Что-нибудь. И я ставлю сто баксов, что они сделают из этого сенсацию.

— Папочка, — практически заныла Фейт, — пожалуйста, можем мы пойти поздороваться? Она смотрит сюда. Я думаю, она видит меня!

Волосы у меня на затылке встали дыбом, потому что дом по соседству с нами пустовал все то время, что мы здесь жили. Для фанатов было не трудно выяснить где живут игроки, но нам удавалось оставаться вне поля зрения в течение последних восемнадцати месяцев, с тех пор как мы переехали в скромный домик на озере Вашингтон, недалеко от Сиэтла.

«Что ж, — подумал я, оглядывая безукоризненно чистое открытое пространство, открывающийся вид с задней стороны дома, солнечные блики на воде, словно поверхность покрыли зеркалом, — довольно скромно для квотербека НФЛ».

Но любой, кто разбирается в поисковике Гугл, мог бы копнуть достаточно глубоко, если бы захотел. Например, женщина, которая появилась в отеле команды пару лет назад, узнала, в каком номере я остановился, и распахнула передо мной свой плащ, когда я подумал, что она из службы обслуживания номеров.

Под этим плащом ничего не было.

Если бы Фейт не спала в комнате, я бы захлопнул дверь перед носом этой дуры. Вместо этого она услышала ледяное: «Нет, спасибо».

— Рэндалл, мне нужно идти.

— Нет, — сказал он настойчиво — ты этого не сделаешь.

Я сбросил звонок и кинул телефон на стойку. Фейт приподнялась на цыпочки, чтобы лучше видеть, и от этого каштановая коса, которую я заплел утром, перекинулась через ее спину.

— На что ты смотришь, Турбо?

Когда она оглянулась на меня через плечо, ее улыбка была такой же широкой, как и ее глаза.

— Может быть, она наша новая соседка. Она такая красивая, папа. Ты должен пойти поздороваться. Ты должен поприветствовать ее в нашем районе. Может, ей одиноко.

Если бы ее торопливые слова, полные волнения и благоговения, не затронули такую больную тему, я бы, возможно, улыбнулся. Возможно, рассмеялся. Вместо этого я зажмурил глаза, потому что все, что мог расслышать между слов, фраза, так невинно произнесенная ее милым голосом, была о девочке, которая скучала по матери, которую никогда не знала. Застряла с отцом, у которого была настолько напряженная карьера, что, ей казалось, что до нее никому нет дела. Даже несмотря на то, что все, что я делал, было ради нее.

Я встал позади Фейт, не сводя с нее глаз, положив руки на крошечные плечики. Так много мыслей о том, насколько она хрупка сейчас, после сломанной руки. У меня была своя доля травм, пара сотрясений мозга, разрывы мышц, которые мешали проведению полудюжины игр, и растяжение лодыжки два сезона назад, которое стоило нам шанса на плей-офф. Но ничто не было так страшно, как видеть, как Фейт падает с оборудования для детской площадки, слышать ее крик и видеть страх, когда она лежала на больничной койке.

Теперь, когда мои руки коснулись ее кожи, все, что я мог почувствовать, — это нежную длину кости, и все, что мог себе представить, — это как далеко готов зайти, чтобы убедиться, что с ней никогда не случится того, что причинит ей боль. Это было нелогично, совершенно иррационально, но я мог остановить это примерно так же легко, как мог бы попытаться отключить свое сердце одной лишь силой воли.

— Папочка. — Фейт вздохнула, запрокидывая голову, чтобы посмотреть на меня.

— Что, Турбо?

— Ты даже не смотришь на нашу новую соседку.

Я приподнял бровь.

— Ты не знаешь, что она наша новая соседка. Может быть, она заблудилась.

Фейт закатила глаза и захихикала.

Наконец, я поднял взгляд. Определенно, лучше бы я этого не делал.

Потому что, если это наша новая соседка, тогда я был в аду.

Как и наш дом, соседний был трехуровневым и выходил окнами на озеро. Веранда на первом этаже, похожая на мою, была большой и тянулась по всей длине дома, и обычно она пустовала. За все время, что мы здесь жили, я еще ни разу не видел ни одного человека на территории, за исключением бригады ландшафтных дизайнеров, которая приезжала в не зимние месяцы, чтобы поддерживать порядок.

Теперь он не был пустым. Как бы ни была близка Фейт называя женщину похожей на Барби, первое, что пришло мне в голову, это почему по соседней веранде прогуливается моя фанатка?

За те несколько секунд, которые я, к сожалению, потратил на то, чтобы систематизировать то, на что смотрел, я почувствовал себя так, словно кто-то сунул динамитную шашку под мои твердо стоящие ноги и поджег однодюймовый фитиль. Было невозможно убежать и игнорировать эффект, который это произвело на меня.

Ее ноги были бесконечными, загорелыми и подтянутыми; живот плоским; волосы длинными, светлыми и пышными. Черное бикини едва прикрывало пышную, явно натуральную грудь, и именно тогда мне пришлось отвести взгляд, чтобы сохранить собственное здравомыслие.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, мы можем пойти поздороваться? — снова спросила Фейт, поворачиваясь и демонстрируя мне весь свой арсенал.

Глаза? Широко раскрытые и умоляющие, точно такого же оттенка коричневого, как у меня. Руки? Сложенные вместе, настолько позволял гипс, и сосредоточенные на ее сердце, как будто я разобью его, если скажу «нет».

— Мы не знаем, кто это, милая, — мягко объяснил я. — Может быть новая соседка или она просто снимает дом на выходные. Что я всегда говорю тебе о незнакомцах?

Плечи дочери поникли, и я почувствовал себя Гринчем.

— Она не была бы незнакомкой, если бы мы представились.

— Это правда, — признал я, — но мы все равно не собираемся здороваться.

Глядя на разочарованное лицо, я увидел черты себя. Но также я видел много от ее матери, то, что Фейт смогла бы узнать только по нескольким фотографиям Кассандры, которые у меня были. Наш роман был недолгим, последствия необратимы, а она погибла в автомобильной катастрофе, прежде чем Фейт исполнилось шесть месяцев.

За эти шесть месяцев я видел, как милая и сексуальная натура Кассандры медленно зеленела от жадности; ее требования о выплате алиментов увеличивались, в то время как время, которое она хотела уделять мне с Фейт, сокращалось почти с той же скоростью. Если я не заплачу.

Ее решением в ответ на мое категорическое нежелание быть ее бесконечным банкоматом была продажа газетенкам некой дерьмовой истории о нашем «романе». Которую я не смог оспорить, когда неделю спустя она умерла. Рискуя показаться придурком, я не хотел клеймить ее лгуньей. Ведь Фейт когда-нибудь сама легко сможет воспользоваться Гугл.

Тот факт, что по настоянию Рэндалла мы уже провели тест на отцовство, был единственной причиной, по которой мои права на Фейт после смерти Кассандры были неоспоримыми.

Пресса была в восторге. Звездный квотербек — отец-одиночкой, плюс история, которую она продала, и мои отношения с Кассандрой были романтизированы до тошноты. Чтобы улегся ажиотаж вокруг моей истории не потребовалось много времени, но этого было достаточно, чтобы у меня появлялся кислый привкус во рту, когда дело доходило до СМИ.

Это были те аспекты игры, которые я ненавидел. Фанатки думали, что раз я не женат, то заберусь в постель к любой, кто достаточно широко раздвинет ноги. СМИ выпытывали подробности моей жизни, собирали их по кусочкам, пока не лепили историю, которая, по их мнению, поднимет их рейтинги.

Фейт надула нижнюю губу, когда поняла, что я не сдвинусь с места, но спорить не стала. Она снова устроилась на диване с Kindle и печально посмотрела на меня.

— Мне просто скучно. Мне здесь не с кем играть, и я скучаю по бабушке.

Я устало добрался до дивана и сел рядом, притянув Фейт за плечи к себе.

— Знаю. Бабушка с дедушкой вернутся через несколько дней, хорошо? Ты же знаешь, что сейчас ей нужно побыть в отпуске, потому что мы слишком нуждаемся в ее помощи, когда я возвращаюсь к работе.

— Ты уже работаешь, — отметила она. Выражение ее лица, милое и немного грустное, заставило мое сердце перевернуться.

Фейт не ошиблась. Я каждый день ходил на тренировки с командой, и каждую неделю у нас были собрания. Не говоря уже что тренировки, отнимали у меня все время. Это не был жесткий изнуряющий график регулярного чемпионата, но все равно это была работа.

— Когда ты успела стать такой умной?

Она улыбнулась и прижалась сильнее.

— В первом классе. Во втором я буду еще умнее.

Прямота ее ответа, такого буквального, заставила меня улыбнуться и закрыть глаза. В такие моменты, как этот, я мог притвориться обычным папой, который готовил дерьмовые бутерброды с арахисовым маслом и желе, который заплетал косые косички, потому что мои пальцы были слишком большими, чтобы быть проворными, когда я сталкивался с ее волосами. Мог бы притвориться, что не беспокоюсь о том, сделают ли СМИ сенсацию из моего отсутствия на похоронах Роберта, или о том, что «бомба» на террасе была случайной поклонницей, пытающейся рассмотреть меня поближе.

Мой телефон зазвонил на стойке, и я поцеловал Фейт в макушку, прежде чем пойти за ним.

Рэндалл: Включи ESPN, придурок. Ты должен мне сто долларов. Дай знать, когда захочешь сделать заявление.

Мгновенно, я почувствовал себя так, будто кто-то опустил стальную балку мне на лопатки. Так отчетливо ощущал ее вес, что у меня заболела спина. Направив пульт на телевизор, установленный на стене напротив дивана, я переключился на ESPN. В поле зрения появился знакомый студийный фон SportsCenter (Примеч.: американская ежедневная телевизионная программа спортивных новостей). А когда увидел свою фотографию на графике в левом верхнем углу экрана, я нахмурился.

— Вчера, друзья, семья и члены клуба собрались, чтобы почтить память Роберта Саттона Третьего, давнего владельца «Вашингтонских Волков», который внезапно скончался на прошлой неделе от обширного сердечного приступа. Однако давний защитник команды Люк Пирсон отсутствовал. Источник, близкий к «Волкам», сообщил ESPN, что в прошлом году между Саттоном и Пирсоном существовала напряженность, связанная с неспособностью Пирсона попасть в Суперкубок во второй раз. Его пребывание в «Волках» было омрачено травмами и разочарованными надеждами, от одного межсезонья к следующему.

Со-ведущая посмотрела в сторону коллеги с лукавой улыбкой.

— Ты бы пропустила похороны своего босса?

У той было шокированное лицо, и мне снова захотелось кого-нибудь ударить. Предпочтительно Рэндалла.

— Конечно, нет. Я люблю своих боссов.

За кадром послышался приглушенный смех съемочной группы.

— Может быть, это и ерунда, но когда лидер на поле не может прийти, чтобы засвидетельствовать свое почтение парню, лидирующему за пределами поля, я думаю, в этом что-то не так.

Вторая кивнула.

— Согласна. Здесь определенно есть история, и она не сулит ничего хорошего «Волкам», вступающим в регулярный сезон. — С яркой и отработанной улыбкой она посмотрела в другую камеру. — Мы скоро вернемся, так что следите за обновлениями.

Я нажал кнопку выключения на пульте сильнее, чем было необходимо, и упер руки в бока.

— Сукин сын.

— Папочка. — Фейт хихикнула.

Почесав затылок, я выудил из бумажника долларовую купюру и бросил ей на колени.

— Прости, турбо. — От разочарования моя кожа стала горячей, руки беспокойными и покалывающими. — Я собираюсь спуститься вниз и немного позаниматься, хорошо? Крикни, если тебе что-нибудь понадобится.

По дороге в домашний спортзал я захватил черные боксерские перчатки и бинты. И отвел взгляд от окна, когда снова заметил движение на террасе.

Там не было абсолютно ничего, что мне нужно было увидеть.