Эффект разорвавшейся бомбы

26

Элли

— Вот чего я не могу понять, — сказала Пейдж с полным ртом мороженого.

Я покрутила ложкой на дне своей белой миски, не отрывая глаз от окна, что было несложно, потому что дом моего отца в Эдмондсе был построен с панорамным видом на воду, деревья и покрытые белыми шапками горные вершины.

— Что?

— Почему он остался здесь? — Она огляделась. — Этот дом огромен. Он жил здесь один верно? Больше не женился?

Устраиваясь поудобнее на глубоких диванных подушках, я вздохнула.

— Нет. Один.

Это была не та правда, которая еще больше заставляла меня чувствовать себя виноватой.

Этот дом, в который меня привезли из интерната, был действительно огромным. Более пяти тысяч квадратных футов прекрасно оформленного, совершенно безликого пространства, которое я теперь могла использовать как собственное убежище. Мне бы хотелось думать, что отец не возражал бы против этого, независимо от того, что привело меня сюда посреди ночи.

Только когда мы проснулись поздно утром и, спотыкаясь, шли по коридору, пока не нашли кофеварку, спрятанную в шкафу, Пейдж разглядела многомиллионные виды из дома моего детства.

То, чего недоставало этому дому в плане площади, он компенсировал бесконечными просторами сапфирово-голубой воды, на поверхности которой поблескивали бриллиантовые блики солнца. Высокие кроны деревьев были единственным, что перекрывало вид на горы вдалеке.

Невероятно красиво.

И я едва могла обращать на это внимание.

Как судорога, которую не могла остановить, или зуд под кожей, который не проходил, я пододвинула к себе телефон и включила интернет. Как и было со вчерашнего дня, клип с дракой на поле был прямо сверху. Я выключила звук, потому что, если бы Пейдж знала, сколько раз я пересмотрела его за последние двадцать семь часов, она бы проткнула экран ложечкой для мороженого.

Каждое действие проигрывалось в моей голове до того, как на экране появлялось хоть одно изображение. Я смотрела это так много раз, чтобы утвердиться в своем решении, напомнить себе, что поставлено на карту, и, возможно, отчасти потому, что мне доставляло нездоровое чувство удовлетворения видеть, как Маркс истекает кровью, покидая поле благодаря Люку.

Игроки выстроились в линию.

Маркс раскачивался на месте, как будто танцевал, прямо напротив Люка. Другие были в движении, но как только мяч был отбит, я наблюдала только за этими двумя. Маркс оставался на месте, пока мяч не оказался в воздухе, затем он опустил голову, как бык, и бросился в атаку.

Один оборот вокруг подката, Люк попытался увернуться с его пути, и бум. Они упали.

Именно тогда у меня неприятно скрутило живот, потому что он явно ругался, удерживая Люка на поле. Даже когда они расцепились, Люк встал, отметины не сходили с его лица.

Раздались свистки, ярко-желтый флаг опустился на землю, и все стихло. Или просто Люк затих. То, как он стоял, напомнило мне о том, как в воздухе возникла странная наэлектризованная пауза перед торнадо, с желтыми облаками и неестественным покалыванием в воздухе.

Предупреждение. Это было предупреждение.

Хотя мне хотелось отвести взгляд, я этого не сделала.

Он бросился на Маркса, сорвав с него шлем, когда они упали на землю. Его кулак врезался в лицо Маркса раз, другой, прежде чем они покатились и разделились. Они потерялись в суматохе, в беспорядочных толчках и воплях, которые раздавались на поле с обеих сторон.

— Мне больше нравится домик у озера, — тихо сказала Пейдж, прерывая мой сотый просмотр.

Я, будто провинившийся ребенок, пойманный за тем, что запустила руку в банку с печеньем, заблокировала экран телефона и перевернула его.

— Мне тоже, — согласилась я. Оглядевшись, я не увидела никаких следов своего отца. Нигде. Главная спальня, большая и слегка затхлая, с видом, достойным короля, по-прежнему была пуста. Я выбрала комнату для гостей дальше по коридору, как и Пейдж.

— Почему мы не могли остаться там?

Я бросила на нее сухой взгляд.

— Серьезно?

Пейдж захлопала ресницами. Мне не понравилось, какие они длинные.

— Серьезно. Если тебе приходится заходить так далеко, чтобы избегать его… — Она постучала пальцем по подбородку. — Я имею в виду, ты же его вообще не видела на прошлой неделе. Думаю, ты струсила.

Мои пальцы буквально чесались включить повтор еще раз. Увидеть мрачную удовлетворенную улыбку Люка, когда он уходил с поля. Я хотела стереть эту улыбку с его лица, попробовать ее на вкус языком, посмотреть, передаст ли она то же кровожадное удовлетворение моему телу, как я себе представляла.

— Этот парень, Маркс, — объяснила я. — Похоже, его единственной целью было показать, насколько я на самом деле отвлекаю. Я отдала ему все патроны. — Покачала головой. — Или мы с Люком сделали это. Знаю, что это не только моя вина.

— Черт возьми, верно, это не так, — пробормотала Пейдж, помешивая ложкой.

— Мне просто нужно позволить им закончить сезон, не мешая.

— Раньше ты не мешала, — настаивала она.

Я приподняла бровь.

— Неважно. Я все еще думаю, что драка была хорошим делом.

— Ты так думаешь? — Я подняла руку. — Посмотри, как легко этот парень достал Люка. Он известен своей уравновешенностью. Тот, кто держит парней в узде на поле, когда ситуация выходит из-под контроля. Он не может начать разбивать носы, когда кто-то разглагольствует о его ночном свидании со мной в воскресенье, — сказала я с небольшой истерикой в голосе.

Пейдж присвистнула себе под нос.

— Да, хорошо, мы можем пойти этим путем, если хочешь.

Когда она хрустнула костяшками пальцев, я закатила глаза.

Пейдж посмотрела на меня из своего угла массивного Г-образного дивана.

— Если Люк известен своей уравновешенностью, то, очевидно, ты ему тоже нравишься. Он бы не стал затевать драки на поле из-за… — она скорчила недовольную гримасу, — воскресного ночного свидания.

Если бы я посмотрела это видео сто раз за последний день, то тысячу раз пережила бы наш разговор в конференц-зале заново. Если бы могла проанализировать каждый дюйм его красивого лица, расшифровать, что означал каждый изгиб его брови, почему его широкие, сильные плечи казались такими опущенными, возможно, я смогла бы…

Нет.

Мне не нужно было ничего препарировать.

Люк был лидером, даже если я была боссом. И он подвел меня. Или, по крайней мере, в его представлении, он подвел меня. Неважно, что было написано на его лице или в суровой линии рта или в какие драки он ввязывался, это должно быть связанно с той неудачей.

— Ладно, хорошо, — уступила я. — Возможно, он смотрел на меня не просто как на девушку по вызову. Но это не имеет значения.

Пейдж хлопнула в ладоши.

— Ты права. Это не так.

Я прищурилась от ее веселого ответа.

Она пожала плечами.

— Что? Ты никак не показала, что хочешь от него большего, так с чего бы это? Ты останешься здесь до конца сезона, получишь столь необходимое пространство от всего этого хаоса, а в следующем сезоне вы двое сможете улыбаться, проходя мимо друг друга в холле, и это будет профессионально, дружелюбно и вежливо. Вы будете сосуществовать. — Она властно приподняла идеально выщипанную каштановую бровь. — Верно?

Должно быть, я выглядела такой же раздраженной, какой себя чувствовала.

— Ненавижу тебя, — пробормотала я.

Пейдж рассмеялась.

Под моим локтем была зажата большая подушка, и я выдернула ее, чтобы обхватить руками. Вместо собаки или мужчины, с которым можно было бы обниматься, сойдет и это.

— Так вот, — продолжила Пейдж, — причина, по которой он затеял эту ссору, заключается в том, что ты не хочешь продолжать с ним отношения, верно?

— Ты серьезно собираешься заставить меня сказать это?

— Да, — воскликнула она. — Давай. Я никогда не видела тебя такой из-за парня. Черт возьми, самое время.

— Ради чего? Есть ли в моей жизни другой мужчина, готовый оставить меня в стороне, потому что я слишком усложняю ситуацию? — Горячая слеза скатилась по моей щеке, и лицо Пейдж мгновенно вытянулось. — Мой отец отправил меня в школу-интернат, потому что понятия не имел, что со мной делать.

Она подвинулась на диване ко мне.

— Милая, прости, я не хотела поднимать больную тему.

Я шмыгнула носом и потерла болящее место на груди.

— Все в порядке. Не думаю, что улавливала связь до этого момента. — Я огляделась. — Думаю, это из-за того, что нахожусь в этом доме.

— В этом есть смысл. — Ее рука погладила мое колено.

— Я знаю, мой отец любил меня, но он просто не знал, как устроить мою жизнь так, чтобы это не мешало ему в процессе. — Я сжала переносицу, чтобы сдержать подступающие слезы, затем тихо заговорила. — Мне нужен кто-то, кто готов бороться за меня.

— Просто нет… буквально драться, потому что, Элли, девочка, Люк определенно уже сделал это.

Я улыбнулась.

— Нет, не говорю буквально, но я рада, что он сделал это.

— Не думаю, что ты это имеешь ввиду.

— Я хочу, — прошептала, уставившись в потолок, — хочу кого-то, кто не будет сидеть сложа руки и смотреть на то, как изменится ландшафт жизни, если добавить в него меня, и взвешивать, стою ли я этих перемен. Хочу, чтобы меня втянули в это обеими руками и сделали из этого что-то новое, не задумываясь.

Пейдж положила голову мне на плечо.

— Ты заслуживаешь этого. В сто раз больше.

Я перестала бороться со слезами, потому что больше всего на свете хотела сказать это Люку. Хотела, чтобы он услышал слова, нацарапанные на моем израненном сердце, той части меня, которая скучала по нему больше всего.

— Я хочу кого-то, кто любит меня так сильно, что ему невыносима мысль о том, что мы прячемся в тени. Хочу, чтобы он любил меня так сильно, чтобы все уродливое и суровое, что может прийти со светом, его не беспокоило, потому что мы бы столкнемся с этим вместе. — Я тихо всхлипнула. — Не хочу умолять об этом.

— Тебе нравилось ощущать, когда ты была с ним?

Еще одна слезинка скатилась по щеке, пока не исчезла в волосах.

— Нет. Это чувствовалось… хорошо. Это казалось правильным.

Я скучала по нему. С Люком я не то чтобы чувствовала себя другим человеком. Просто чувствовала себя более сильной версией того, кем уже была. Так вот, я просто была готова признать свою ценность, знать, что стою большего, чем одна ночь в неделю.

Он тоже был готов, если уж на то пошло. Просто не хотел рисковать. И я не была ничьей страховочной сеткой, удобно расположенной и в которую безопасно падать.

Я хотела быть дикой, прыгнуть со скалы, попробовать что-то волнующее.

В конце концов, я смогла бы находиться с ним в одном помещении и не замечать, кем он стал для меня, даже если это было на короткое время.

— Так ты типа влюблена в него, да? — тихо спросила Пейдж.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки. Больше не хотела плакать. Предполагалось, что влюбленность — это хорошо, не так ли? Не то, что заставляет плакать. Но думаю, когда влюбляешься, в тот самый день будто кто-то взывает бомбу в твоей личной жизни.

Но была ли я влюблена в Люка Пирсона?

Да.

Это была практически единственная причина, по которой все это делало меня такой несчастной, потому что, сидя на чужом диване в доме, в котором прошло мое детство, я больше не думала о смущении. Не думала о том, кто что видел, или о том, потеряли ли фанаты уважение ко мне. Я думала о нем.

— Разве это имеет значение? — спросила я Пейдж. Или вселенную. Или того, кто мог бы меня слушать.

Она не ответила. Никто не ответил. Конечно, было бы здорово, если бы громкий голос сказал мне, что делать. Но там никого не было. Только я, пытающаяся понять, что, черт возьми, будет дальше.

— Что ты собираешься делать?

— Кроме того, чтобы проспать два дня?

— Ага.

Моя голова прислонилась к ее, и, как и всю неделю, она поддерживала меня. Не давала сойти с ума.

— Я буду делать свою работу. Пусть он делает свою. В конце концов, это будет не так больно.

Я почти поверила в это.