Эффект разорвавшейся бомбы

25

Элли

— Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пошла с тобой? — тихим голосом спросила Пейдж, положив руку мне на спину. Туннель, ведущий к полю, казался длиной в восемнадцать миль.

Я расправила плечи и сделала глубокий вдох.

— Нет, все как обычно. Я пережила последние пять дней, так что могу пережить и одно прохождение по полю

На лице подруги появилось опасение, от которого у меня в животе начали скручиваться спирали. Знаете, такие гибкие штуки, которыми скрепляются пакеты для хлеба? И если они слишком туго намотаны, то сложно найти начало, невозможно понять, в каком направлении нужно двигаться, чтобы открыть пакет.

Именно так я чувствовала себя.

На этой неделе я трижды делала массаж, и все дома, потому что выход на улицу был заблокирован. Доставка продуктов помогла нам выжить, как и огромное количество вина, мороженого и китайской кухни.

Не в таком порядке.

Хотя вино предшествовало каждому важному решению, которое мы с Пейдж принимали после Инцидента, как мы привыкли называть произошедшее.

Вино помогло нам решить, что я должна заплатить непомерную сумму денег, чтобы мой стилист пришел и подстриг мне волосы выше плеч, не выходя из комфорта (и уединения) моей собственной ванной комнаты. Что-то свежее и новенькое.

Вино помогло решить, что унаследовать футбольную команду от отца было глупо, даже если на самом деле я вовсе так не думала.

И оно же подтолкнуло меня к тому, что Люк определенно, вероятно, скорее всего, просто боялся того, насколько потрясающими были наши отношения, поэтому он выбрал безопасный маршрут для себя и своей дочери, сохраняя дистанцию. Я ни разу не видела его дома. Фейт тоже.

Ни единого проблеска.

От этого стало чуть ли не хуже. Как будто его вообще не существовало.

К пятнице мне пришлось сказать вину, что мы расстаемся на несколько дней, потому что мне нужно было избавиться от похмелья перед игрой в воскресенье. Первая игра после Инцидента, дома, против нашего главного соперника по дивизиону, и на данный момент команда опережала нас на одну игру в турнирной таблице дивизиона.

Даже без Инцидента это была напряженная игра. Джой сказала мне, что соперники были известны многими вещами, помимо побед в играх в этом году. Пустая болтовня. Несколько сомнительных игр. Фанаты были настолько страстно увлечены своей командой, что выглядели как воины ушедшей эпохи, и все это слегка пугало, если не знать, чего ожидать.

Всю неделю меня не было в офисе, и в воскресенье утром я проснулась, зная, что мне нужно присутствовать на игре. Все шло своим чередом. Я, как обычно, должна прогуляться по полю во время разминки. Приветствовать команду, некоторые из которых связались со мной по смс или электронной почте, чтобы сообщить, что они меня прикроют, и наблюдать за происходящим из своей безопасной роскошной ложи.

Пейдж, которая была рядом со мной всю неделю, делала все, что я от нее требовала, не хотела, чтобы я уходила. Джой подумала, что это пойдет мне на пользу. Хорошо для команды.

Она бросила этот последний аргумент, вероятно, зная, что это разобьет к чертовой матери мою трусость и заставит вернуться в мир живых.

Все как обычно.

Я могла бы это сделать. Поскольку это была домашняя игра, со мной шел только один охранник, угрожающего вида мужчина с глазами, которые не переставали сканировать, и шеей размером со все мое тело. Кажется, его звали Рико, но я также не была уверена, что он умеет говорить, поэтому не спрашивала.

Бросив последний обеспокоенный взгляд на поле, откуда доносилась громкая музыка, смех игроков и болельщиков, снующих повсюду и требующих автографов, Пейдж сжала мою руку.

— Что ж, я буду недалеко, если тебе понадобится кого-нибудь поколотить.

Рико прочистил горло, и я постаралась не рассмеяться. Я быстро обняла свою подругу.

— Все в порядке. Я не чувствую себя в опасности, просто чувствую себя… — Я поискала подходящее слово. — Незащищенной. И ненавижу это.

Ее глаза были печальны.

— Со временем это пройдет. Просто иди туда, не смотри ни на кого, кроме своих игроков, делай свое дело, и после мы пойдем закажем фантастическую «Кровавую Мэри» в твой номер, хорошо?

Я кивнула.

— Хорошо.

Идя по туннелю, я провела рукой по своей белой майке «Волков». Поверх накинула сшитый на заказ черным блейзер и убрала волосы с лица заколкой. Вместо каблуков, которые были настоящей занозой в заднице на поле, надела простые белые кеды.

Все как обычно.

Никто не стал бы разбирать мой наряд. Никому не было бы дела до того, что я была. Я повторяла это снова и снова, как молитву.

Все как обычно.

Раздвижная крыша была открыта, позволяя солнцу проникать внутрь вместе с легким прохладным октябрьским ветерком. Я держала подбородок высоко поднятым и смотрела прямо перед собой, когда выходила из туннеля, и, словно ожидая меня, Дайвон скользнул передо мной, пританцовывая во время разминки.

Я не могла удержаться от улыбки, когда он подставил мне локоть и продолжал подпевать какой-то поп-песне, которая играла. Я не узнала ее, но это было неудивительно.

— Спасибо, — сказала ему вполголоса, обхватывая ладонью его массивную руку.

— Девочка, не нужно благодарности. — Он взглянул на меня краем глаза. — Наверное, из-за тебя он был в таком чертовски хорошем настроении эти несколько недель. Парню нужно было немного расслабиться.

Смеяться было неправильно, но в то же время так, так хорошо. Такое приятное облегчение вместе с солнцем, свежим воздухом, осознанием того, что самое трудное — вообще выйти сюда — позади.

Он шел со мной, пока ребята прерывали свою растяжку, один за другим улыбаясь мне, давая «пять», пару раз обнимая, каждый из них приветствовал меня с уважением, давал понять, что у меня есть их поддержка.

Джек подмигнул мне, прежде чем пуститься бежать, чтобы поймать мяч, брошенный, ага, Люком. Когда я взглянул в его сторону, он опустил голову, слушая все, что говорил ему его тренер. Это была та вещь, которую я не учла. Взгляды определенно следили бы за нами из-за этого.

Как бы мне этого не хотелось, я позволила своим глазам осмотреть боковые линии, где выстроились камеры и где репортеры будут стоять во время игры. Половина этих камер уже была направлена прямо на меня.

Сердце неприятно заколотилось, что заставило меня крепче сжать руку Дейвона.

Из-за спины выбежал Джек, бросив мяч кому-то из персонала на поле, а затем толкнул меня плечом.

— Мисс Саттон, — сказал он с широкой улыбкой. — Как у вас дела?

Я пожала плечами, чувствуя себя совершенно ошеломленной широким спектром своих эмоций. Как это было возможно — почувствовать так много за такой короткий промежуток времени?

— О, — беззаботно сказала я ему, — просто замечательно.

Мы улыбнулись друг другу, когда кто-то резко свистнул, привлекая наше внимание к другой стороне поля. Улыбка Джека мгновенно погасла, и Дайвон развернул меня так, чтобы я оказалась у него за спиной.а

— У вас есть какие-нибудь вакансии для такого парня, как я? — услышала крик одного из игроков соперника.

Я выглянула из-за плеча Дайвона и увидела, как парень вытягивает свои массивные руки над головой. Он не сводил с меня глаз, и на его лице играла озорная улыбка.

— Почему бы тебе не побеспокоиться о своей собственной чертовой команде, — твердо сказал ему Дейвон.

Кем бы он ни был, номер двадцать два в выцветшем черной футболке, проигнорировал Дейвона и не сводил с меня глаз, скользя ими по моему телу.

— Ты уверена, детка? Ты босс, верно? Мы могли бы хорошо повеселиться.

Рико схватил меня за руку и оттащил от Дейвона как раз в тот момент, когда Джек двинулся вперед.

— Что ты сказал, Маркс?

Он высунул язык.

— Ты прекрасно меня расслышал, новичок. Она тоже.

— Ты хочешь повторить это, придурок? — закричал он, широко раскинув руки. — Давай, подойди ко мне и скажи это еще раз.

Я напряглась и похолодела, пальцы стали липкими и вялыми.

Дейвон обеими руками удерживал Джека, говоря с ним тихо, чтобы я не могла расслышать его из-за шума крови в ушах. Люк подошел, пригвоздив меня одним коротким напряженным взглядом, а потом кивнул Рико.

Затем он встал рядом с Джеком, велев ему успокоиться. Того игрока-придурка оттащили его же товарищи по команде, что, вероятно, было разумно, поскольку половина состава «Волков» направилась к Джеку, который все еще дышал как бык.

У меня защемило сердце. Это был единственный способ, которым я могла это описать. Я чувствовала себя разбитой. Уставшей. Измученной до мозга костей.

Пейдж бросилась ко мне.

— Боже мой, Элли, что сказал этот мудак?

— Ничего, что стоило бы повторять. — Провела по рукам вверх и вниз, внезапно почувствовав холод. — Мы можем просто подняться наверх? Думаю, мне нужна «Кровавая Мэри».

Люк

Если бы кто-то не заткнул Маркса, кое-кто в конечном итоге истек бы кровью на поле. И это был бы не кто-нибудь из «Волков».

За две минуты до конца игры мы услышали почти все, что вылетало из его гигантского, идиотского, никогда не умолкающего рта, и каким-то чудом каждый член нашей команды держал руки подальше от его горла.

Резвая атмосфера на поле заставляла меня нервничать, я не мог усидеть на месте.

Я кричал громче обычного, слова вырывались изо рта так, словно едва могли удержаться там.

Передо мной Гомес отбивал мяч быстрее и сильнее, прямо в мои ожидающие руки. Мои броски были мгновенными, рассекая воздух так, что у их защитной линии соперников не было ни малейшего шанса коснуться меня. Наша линия защиты блокировала, как будто была сделана из цемента, сквозь нее ничего не проходило.

Игра стала грубее.

Перехваты в воздухе происходили с бешеной точностью.

Если и было хоть что-то хорошее во всей этой болтовне, исходившей от Маркса, не контролируемой его товарищами по команде или тренерами, так это то, что он заставлял нас играть со злой, почти насильственной точностью. Единственное, что удерживало нас от поражения, пятьдесят парней против одного, был тот факт, что мы побеждали. Что мы надирали им задницы.

Но заставило ли это его замолчать?

Ни единого шанса, черт возьми.

— Я хочу сломать этому чуваку руки, — прорычал Джек рядом со мной в толпе. Это произошло сразу после, как он побежал трусцой назад после того, как Джек преодолел десять ярдов первым, и нараспев насмехаясь над ним.

Я, блядь, тоже. Это было то, что мне хотелось сказать. Но сейчас никого не нужно было подстрекать.

— Давай, — рявкнул я. — Первый вниз, второй вниз, первый вниз. Мы не дадим этим засранцам шанса остановить нас на третьем месте, ясно? Мы заткнем ему рот победой.

Парни закивали, сжимая и разжимая кулаки, стукались кулаками, просто чтобы выпустить немного брызжущего огненного тестостерона, от которого нас практически трясло.

И я никогда так сильно не хотел выиграть игру.

Мне потребовалась вся моя умственная и физическая собранность, чтобы не подойти к придурку, не сорвать с него шлем и не выбить им ему зубы, что оказалось сложнее, чем я ожидал. Мои нервы были на пределе, костяшки пальцев побелели.

Всю неделю я отгораживался от шума. В тот момент, когда вышел из конференц-зала, в тот момент, когда увидел решимость Элли сделать всю ситуацию менее значительной, чем было на самом деле, я твердой рукой надел шоры, встретился взглядом со своими товарищами по команде и сказал им, что сейчас самое время доказать, что мы команда. Если бы им было что сказать по этому поводу, они могли бы сделать это сейчас или держать рот на замке.

Меня встретили молчанием.

Каждый день я переживал с целеустремленной интенсивностью, которой не ощущал уже долгое время. Я тренировался каждый день с несгибаемым упрямством, тренируя свои мышцы до тех пор, пока не намокал от пота и не переходил грань изнеможения. Смотрел кино допоздна после того, как укладывал Фейт, что послужило прекрасным отвлечением от того, что произошло, от того, что я чувствовал себя самым большим мудаком на планете.

И теперь этот клоун давил на рану. И если бы он продолжил в том же духе, я бы оторвал ему палец и засунул в глотку.

— О-о-о, я вижу ее там, Пирсон. Ты оставил ее готовой и разогретой для меня? — крикнул Маркс.

Я сжал челюсти и отказался смотреть на него. Хотя в голове представлял, сколькими способами мог бы сломать человеку руку.

— Крикливый сукин сын, — пробормотал Гомес себе под нос, хрустнув костяшками пальцев.

Я ударил его по шлему сбоку.

— Поехали.

Мы выстроились в линию, болельщики хозяев притихли, мои приемники разделились направо и налево, но Маркс не последовал за Джеком, как обычно, при подаче углового. Поверх моей линии защиты, его линии нападения, он извивался взад и вперед, когда я объявлял свою игру, как змея. Они выстраивались в очередь для блица, чтобы броситься прямо на меня со всем, что у них было. Его глаза, голубые и холодные, устремленные на меня, ни разу не моргнули. Ни разу.

Мои пальцы напряглись.

— Полегче, девяносто четыре, — крикнул я, указывая на Маркса, чтобы Райан, мой левый защитник, увидел его и защитил мою слепую сторону. — Полегче, девяносто четыре. Хат!

Щелчок.

Мяч в руке.

Толпа взревела.

Я отбежал на несколько шагов, отвел руку назад и направил ее на двадцать ярдов туда, где мой тайт-энд-Ратлифф должен был проходить свой маршрут.

Краем глаза, когда мяч идеально описал в воздухе тугую спираль, я увидел, как Маркс опустил шлем, развернулся вокруг Райана и запустил в меня. Я попытался отскочить назад, но верхняя часть его шлема ударилась о мою, мгновенно опрокинув меня.

— Черт возьми, да, — прорычал он мне в лицо, брызги слюны попали на мою кожу. Прежде чем встать, он схватил меня за лицевую часть маски и притянул мою голову ближе. Я оттолкнул его, но он держал слишком крепко. — Ей тоже нравится быть сверху, Пирсон? Бьюсь об заклад, так и есть.

Я как раз собирался ударить его по почкам, когда Гомес оттащил его, толкнув Маркса чуть сильнее, чем следовало. Гомес протянул руку, чтобы помочь мне подняться. Точки танцевали передо глазами, пока я изо всех сил пытался сдержать бешеный барабанный бой своего сердца, кричащего мне причинять боль.

— Тебе нравится быть снизу? — он насмехался, не заботясь ни о флаге, только что брошенном на его совершенно незаконный удар, ни о судье, подбежавшем, чтобы успокоить его. — Держу пари, ей тоже понравилось. Я заставлю эту сучку подавиться, когда доберусь до нее.

Все мое тело застыло, зрение сфокусировалось на одной точке. Никто другой. Ни тренеров, ни товарищей по команде, ни репортеров, ни камер, ни болельщиков, ничего, кроме меня, него и рева, который вырвался из моего рта.

Я бросился на него, схватившись обеими руками за основание его шлема, который сорвал, когда выводил его на поле.

Он ударил меня кулаком в бок, когда мои товарищи и его товарищи по команде обрушились на нас, как рой разъяренных пчел.

В моей голове не было ни свистков, ни флажков, ни пенальти.

Только чистая горячая ярость. Выпущенный на волю зверь, я ничего так не хотел, как подхватить каждое брошенное им слово и засунуть их обратно, туда, где их никто не мог увидеть, никто не мог услышать, просто на случай, если они доберутся до того места, где она сидела, прячась от глаз, которые не сводили с нее всю неделю.

Моя рука откинулась назад, сжатый кулак ударил его по носу раз, другой, тошнотворный, но приятный хруст кости и прилив крови к моей руке, и мы перекатились, он задел кулаком бок моего шлема как раз перед тем, как кто-то растащил нас.

— Эй, возьми себя в руки, Пирсон, — закричал тренер мне в лицо, обеими руками вцепившись в мою майку, в то время как судьи пытались разобраться в путанице толкотни, криков и ругани в массе вокруг нас.

— Ты только что сломал ему нос, идиот.

Моя грудь вздымалась, кулак пульсировал, и когда мое кроваво-красное зрение прояснилось, я услышал, как судья сказал, что и Маркс, и я удалены с игры. Толпа, однако, не освистала. На гигантских экранах показали повтор того, как двигаются его губы, затем как я срываю с него шлем, а затем прямой эфир, где он прижимает к носу скомканное, пропитанное кровью полотенце.

Фанаты взревели.

С мрачной улыбкой я принимал хлопки по спине от своих товарищей по команде, когда шел по туннелю и покидал поле, чтобы мой дублер мог встать на колени в последней серии, завершив победу.

Я заплатил за это. Финансово, конечно, когда лига оштрафовала меня. Когда мне пришлось объяснять Фейт, почему папа подрался с другим игроком. Но пока я принимал душ, игнорировал репортеров, слушал речь тренера после игры, я не мог заставить себя испытывать ни малейшего угрызения совести по поводу того, что я натворил.

В тот момент, после нескольких часов слушания, как он говорил о ней, говорил о нас, превращал это во что-то уродливое, а ее — в какой-то пустой сосуд, я должен был смириться с правдой, что защита чести Элли была важнее, чем любые последствия, которые ожидали меня. Может быть, она этого не видела. Может быть, она уловила только кульминационный момент и подумала, что я слишком остро реагирую.

Но когда моя машина поворачивала за угол к дому, спустя несколько часов после того, как я сломал нос Марксу, я увидел фургон перед домом Элли.

Она видела. Она определенно видела.

И теперь убегала.