Его невинная крошка

Глава 24

Комната покачнулась, приподнять веки мне стоило большого труда. Утро или вечер? За окнами темень, назойливые огоньки режут глаза. Рука тянется к полу, кажется, вчера Борька оставил банку пива, это я его уговорила, хотя никогда не надиралась до такого свинского состояния.

Банки не обнаруживается, пальцы натыкаются на что-то противное, скомканное. Заставляю себя принять вертикальное положение, смотрю вниз. На ковре мое платье, оно насквозь промокшее, в голове обрывки воспоминаний. Чёрт, ну конечно, я же притащилась из клуба под утро, а сейчас…

Взгляд падает на часы, зеленым светятся цифры 09:34. По голове будто проехался бульдозер, ломит виски, а когда пытаюсь встать, штормит так, что приходится хвататься за спинку кровати.

Ни фига ты наклюкалась, Алиса… Ведь я же не умею пить, совсем не умею. Мне просто нужно было снять стресс, это больше не повторится. В памяти всплывает серое помещение морга, ужасный стол, а на нем накрытое грязной простыней тело. Меня тошнит, опрометью, стараясь не споткнуться, бросаюсь в ванную.

Желудок болезненно сжимается, но ничего не выплевывает, я открываю кран, и умываю лицо. Из запотевшего зеркала на меня пялится страшилище с всклокоченными волосами и синими мешками под глазами. Блин, точно невеста Франкенштейна, и та симпатичнее…

Маринка!

— Марин! — заглянув в её комнату, громко зову, нетвердой походкой двигаясь по лестнице, и держусь за полированные перила. — Маришка, ты где? Ты встала? Маринка!

В дверь настойчиво трезвонят, кого там еще принесло?! Маришка выскакивает из кухни, её личико перепачкано в шоколаде. Вцепляется в мою руку, огромными глазенками, так похожими на глаза Руслана, смотрит на меня.

— Дядя Боря сказал, что ты заболела. Алис, у тебя что-то болит? Ты плакала, потому что тебе больно?

Наивная моя… Если бы она только знала, что у меня болит сердце, и как мне хреново, и что мы теперь совсем одни, а папы у неё больше нет.

— Я простудилась, малыш. Иди, мой ручки и лицо, сейчас будем завтракать.

— Это дядя Боря приехал? — неуверенно спрашивает, кивая на дверь, и меня вдруг окутывает тревогой.

— Беги в ванную. — строго говорю, подтолкнув её в сторону коридора. — если это он, тебе надо умыться, не то будет ругать. Давай, моя хорошая!

Прихватив из холодильника минералку, жадно пью, и иду в холл. Дед вчера укатил на обследование, вернётся не раньше полудня. Да и у него есть ключи от дома. На пороге стоят трое — баба в деловом костюме, под мышкой у неё папка, незнакомый мужик в форме участкового и еще один, средних лет. Я хмурюсь, пытаясь понять, чё им надо.

— Вам кого?

— Соколова Алиса Алексеевна? — уточняет тётка, и я киваю, с неприязнью её разглядывая.

Холодная леди с цепкими серыми глазами поправляет стильные очки и протискивается мимо меня. Я возмущенно поворачиваюсь к ней, и тут меня огорошивают:

— Меня зовут Лидия Петровна, я представитель органов опеки. По моим сведениям, с Вами проживает несовершеннолетняя дочь погибшего Соколова Руслана Андреевича, четырех лет от роду. Немедленно покажите мне ребенка.

Так эта гадюка приперлась, чтобы забрать Маринку! Ну, уж нет, фиг угадала, не отдам! Она брезгливо меня осматривает, и я холодею. Блин, видок, конечно, красноречивее слов, надо было остаться у Борьки и Маришку забрать с собой, так дернул же чёрт ехать к деду!

— Вы меня плохо слышали? Где девочка? — требовательно шипит Лидия, выдернув из дум, и мне ничего не остается, как позвать Маринку.

Девчушка подбегает ко мне, обхватывает ручонками и настороженно рассматривает незнакомых людей. Целую её в макушку, как бы говоря, что всё хорошо.

— Привет. — фальшиво улыбается (растягивает тонкие губы) незваная гостья, и теребит Маришу по щеке. — я тётя Лида, покажешь мне свою комнату?

— Какого чёрта? — вмешиваюсь, уловив Маришкин страх. — она в порядке, Вы же видите! Чистенькая, одетая, сытая! Убирайтесь из моего дома!

Эта стерва не спешит уходить, а участковый встает у меня на пути, и Лидия тянет девчушку к себе. Маринка начинает хныкать, и я вскипаю от злости.

— Я знаю, что мне делать и когда, милочка. — тоном, которым обращается ко мне тётка, можно было бы запросто заморозить. — насколько мне известно, у Вас нет прав на этого ребёнка, Вы не родственница её отцу или матери.

— Я его сестра, — слова даются с трудом, потому что это ложь, и мы обе понимаем, что я вру.

— Формально — да, он оформил над Вами опеку, когда Вы вышли из детского дома. — соглашается она, отвоевав-таки Маришку, и ласково прижимает её к себе, поглаживая по плечам. — но по закону, увы… Судя по тому, какой аморальный образ жизни Вы ведёте, Алиса Алексеевна, мы имеем полное основание изъять у Вас малышку.

Сдавливает горло, не могу вдохнуть. Перед глазами плывут радужные круги, и я мутным взглядом провожаю Лидию, назойливо уводящую Маришку наверх. Хочу броситься следом, но мужик в форме грубо хватает за руки, и оттесняет от лестницы. Меня душит крик, но я сдерживаюсь, чтобы не напугать Марину.

Спустя несколько минут они спускаются в холл, баба из органов несёт сумку, из которой небрежно торчат детские вещи и игрушки, а Маринка, одетая в курточку и сапожки, недоуменно глядит на меня.

— Алиса, а ты приедешь за мной, правда? Тётя сказала, что тебе надо лечиться. Это ненадолго, да?

— Конечно, нет, моя хорошая, я… — яростно смахиваю слезы, и улыбаюсь ей, — я обязательно тебя заберу, ничего не бойся. Я приеду за тобой, очень скоро, слышишь?!

Участковый неопределенно хмыкает, и отпихнув меня, последним покидает особняк…

Жизнь Алеси Иванцовой можно было с уверенностью назвать скучной и однообразной, но сама девушка так вовсе не считала. С раннего детства ей внушали, что мир полон губительных соблазнов и опасностей, а покидать территорию лесничества, значит, вкусить грешного плода.

В этом году Леське исполнилось двадцать лет, это была высокая, тоненькая, русоволосая красавица с огромными влажными глазами. Цвет их менялся в зависимости от настроения обладательницы, в моменты грусти или гнева становился темно-голубым, как грозовые тучки, а в безмятежности сиял летним ясным небом.

Мать умерла рано, Алесе не было и трёх лет. Отец воспитывал строго, будучи до мозга костей представителем сильного пола, он порою грубовато обходился с единственным чадом, но она не жаловалась. Да и что видела за свою жизнь, кроме крохотной деревушки — поселения на территории лесничего хозяйства, выкупленного отцом в частную собственность…

Ни о какой любви, само собой, и речи быть не могло. Суровый Николай не допускал до дочери никаких кавалеров, считая, что она еще неопытна и слишком молода, чтобы самостоятельно сделать правильный выбор. И потом, какие тут ухажеры, деревенские парни, хоть и заглядывались на красавицу, но побаивались её отца, а потому и близко не смели подойти к Алеське…

Бухнув на пол вёдра с водой, девушка выпрямилась, утерла со лба капельки пота, и быстро взглянула на прикрытую дверь в спальню. Дом был построен еще дедом Леси, имел пять комнат, огромные сенцы и большой двор, на задках располагались конюшни, Николай разводил на продажу породистых жеребцов и кобыл, но не это было основным доходом маленькой семьи.

Регулярно в Коняшево наведывались любители дикой охоты, дом стоял на отшибе, а сама вотчина Николая находилась рядом с лесом, и мужчина не боялся, что кто-то из чужаков в его отсутствие обидит дочь. У ворот стерегли два злющих пса — хаски, и оставаться на домашнем хозяйстве, когда отец работал проводником на охоте, Алеся могла спокойно.

Тихонько подойдя к третьей двери, Леська протиснулась внутрь просторной спальни, и приблизилась к кровати. Молодой мужчина, казалось, мирно спал и она затаила дыхание, в который раз, украдкой его разглядывая. Ему, видимо, было жарко, одеяло сбилось в ногах, на груди темнели курчавые волоски и тонкой полоской убегали вниз, к поясу джинсов. Алеся как завороженная проследила за этой черной дорожкой, и, набравшись смелости, дотронулась прохладными пальчиками до живота.

Кожа обожгла, на ней блестели бисерины пота, испарина покрывала и лоб незнакомца. С того вечера, когда отец вместе с тем парнем привезли его, он не приходил в сознание, первые трое суток метался в бредовой лихорадке, и Леська неустанно находилась при нём, меняла компрессы, ухаживала за ранами и прикладывала к его губам мокрую марлю.

Он же что-то тихо бормотал хриплым голосом, и глухо стонал, цепляясь за края кровати. Ей ничего не объяснили, ни кто он, ни что с ним случилось, ни зачем нужно от всех скрывать, что он в их доме. Алеся была неглупой девушкой, и догадалась, что должна держать язык за зубами, а этот раненый, скорее всего, попал в очень страшную передрягу.

Алеся замерла, почувствовав, что дыхание его выровнялось, но руку не отдернула. Она впервые видела мужское тело обнаженным, вернее, почти обнаженным, и с жадным любопытством упивалась картиной. Руслан — так звали незнакомца, она слышала, как тот парень на джипе сказал об этом отцу — был очень привлекателен, несмотря на разбитое лицо и жуткие ссадины и синяки. Когда Николай отлучался из дома, она часто приходила сюда под предлогом сменить повязку на плече, на самом же деле тайком вот так позволяла себе маленькие шалости.

Закусив губу, девушка придвинулась ближе, села на край кровати, и дотронулась до спутанных темных волос мужчины. Его бы не мешало искупать, но он совершенно беспомощен, и всё, что она может для него сделать сейчас, это принести в спальню таз с водой и попытаться осторожно обмыть его.

Мысль эта смутила Леську. Ведь тогда придется раздеть его…

Но упрямым и стойким характером она уродилась в отца, и решительно направилась во двор, чтобы в бане взять всё необходимое. Николай был военным хирургом, вытаскивал чуть не с того света ребят, которые попадали под обстрел или натыкались на гранату, и ему Леся доверяла. У Руслана легкое сотрясение мозга, отец пичкал его лекарствами, и девушка подозревала, что среди прочих были и мощные анаболики, наверное, поэтому он всё время спал… А лекарственных препаратов, в основном, в компактных ампулах, в довольстве имелось в аптечке, и Николай заверил, что серьезной угрозы для жизни нет.

Сознание вернётся, скорее всего, это следствие удара головой. Еще что-то объяснял про какие-то пластины, но Алеся не вникала, услышав самое главное — их странный гость скоро придет в себя и поправится…

Вооружившись необходимыми банными атрибутами, она принесла их в комнату, затем согрела воду. Шагнула к Руслану, и, набравшись смелости, взялась за ремень. Руки дрожали, пальчики не слушались, но Алеся, стиснув зубы, продолжала свое занятие. Пришлось приложить усилия, чтобы стянуть штаны, их нужно постирать. Отец будет дома не раньше, чем послезавтра, у него очередной рейд с приезжими. А на охоте Николай пропадал по два — три дня.

Какое-то время она сидела, оцепенев, и уставившись на него. Стащить боксеры представлялось для неё задачей невыполнимой, но Леська пересилила ступор, и, ухватив за резинку, потянула вниз. Гость зашевелился, кожа его уже не пылала жаром, лихорадка спала. Девушка зажмурилась, так и не осмелившись расправиться с трусами, и, намочив мягкую тряпицу, принялась обтирать его лицо.

Покончив с этим, осторожно положила его голову себе на колени, и взялась за шампунь. Мытье волос немного отвлекло её, сердце выровняло ритм, и Алеся провозилась долго, аккуратно отдирая спекшуюся кровь. Подбросила в печь дров, чтобы он не почувствовал озноба, принесла чистую воду.

Щеки горели смущением, когда она, боясь придавить чуть сильнее, скользила мокрой тряпицей по широким плечам, стараясь не задеть повязку, потом вниз от груди до живота. Коснулась свободной ладошкой едва заметного пресса, погладила тугие кубики. Её охватила дрожь, к паху прилила кровь, но Алеся не понимала природу этих ощущений.

И всё же они ей нравились.

Вздохнув, она бросила тряпку в таз, сполоснула руки, но что-то удерживало её на месте. Взгляд так и притягивало туда, где меж его бедер выступал бугорок под тканью боксеров, и Леся, воровато оглянувшись, придвинулась к мужчине. В груди гулко отбивала барабанная дробь, в ушах гудело. Робко накрыв пальчиками резинку трусов, она сглотнула, и всё же осмелилась стащить их. Просто не думать об этом, сделать свое дело…

Мужской орган предстал перед глазами во всей красе, и Алеся, совершенно забыв, что хотела быстренько завершить процедуру купания, не отрываясь, его рассматривала. Сейчас, в спокойном состоянии, он не вызывал в ней трепетного ужаса, но с анатомией она была знакома благодаря подружке Ирке, которая просвещала её в подробности интимной жизни.

Пенис был темнее, чем остальная кожа, бархатный на вид, и ей нестерпимо захотелось прикоснуться к нему. Затаив дыхание, Леська легонько провела по нему кончиками пальцев, и сжала ноги. Невыносимо жарко становилось внизу живота, незнакомая сладкая волна захватила тело, и она непроизвольно дрогнувшей рукой надавила на стержень.

На запястье сомкнулись мужские пальцы, заставив Алесю вздрогнуть. Она повернулась вправо, и обомлела — на неё смотрели синие глаза Руслана.

— Принеси чё-нибудь попить. — хрипло попросил он, облизнул губы, и она испуганно вскочила, опрокинув таз с водой.

Какой стыд, неужели он почувствовал, что она там делала? Или очнулся только несколько секунд назад?

— Да… Подожди, я сейчас… — суетливо вытирая воду, залепетала она, боясь на него смотреть.

— Чё это за дом? Ты кто? — слабо спросил он, скосив на неё взгляд.

— Алеся. Иванцова. — нерешительно сказала она, — дочка егеря.

— Как я здесь оказался?

— Не знаю… Тебя привезли мой отец и какой-то парень, имени он не называл. А ты… — она быстро посмотрела на него. — ты помнишь, что с тобой случилось? Это была авария?

Он не ответил, хмуро уставился в потолок, и задавать новые вопросы Алеся не осмелилась. Подхватив таз, метнулась вон из спальни, испытывая стыд за свое поведение…