Эм + Эш. Книга 2

Глава 6-1 Эм

С мамой мы созванивались теперь не часто, раз, в крайнем случае, два раза в месяц. Это раньше, когда и у мамы, и у меня имелся домашний телефон, мы могли себе позволить частые звонки, но по переговорным пунктам не набегаешься. Там вечно очереди, а времени всегда в обрез. Ещё и связь плохая — приходится кричать и переспрашивать по сто раз, потому что в трубке всё шипит и трещит, а в соседних кабинках тоже кричат и переспрашивают. Да и любые лишние расходы мне теперь в тягость. Так что наши переговоры, скорее, напоминают вынужденный ритуал с дежурным набором вопросов, а не нормальное человеческое общение. К тому же общих тем со временем у нас становится всё меньше и меньше, так что даже в эти три минуты то и дело повисают неловкие паузы.

Поэтому когда от мамы пришла телеграмма — внеочередной вызов на переговоры, я не на шутку обеспокоилась. Мы созванивались совсем недавно, перед восьмым марта. Что такого срочного могло произойти? Какими бы прохладными ни стали у нас отношения, но мать есть мать. Всегда важно знать, что она, по крайней мере, жива-здорова.

Чтобы не опоздать на переговоры, пришлось подмениться с Алёной, другой официанткой, а это значит, что потом предстоит отработать три десятичасовые смены подряд и снова пропустить занятия в институте. Лотому что это только считается так, что смена длится десять часов, а на деле выходило на час-два дольше.

Но про все эти мелочи даже не думалось. Волновало только одно: всё ли в порядке с мамой?

«Если бы случилось что-то на самом деле плохое, так бы сразу и сообщили, как тогда с отцом», — успокаивала я себя.

А всё равно ехала на переговорный пункт и переживала до дрожи в коленках. Потом вся извелась, пока дождалась вызова: «Адмир, третья кабинка».

Мама и впрямь огорошила новостью — она собралась замуж.

— Мы с Пал Палычем решили расписаться, — сообщила она осторожно. — Свадьбу справлять не будем, всё-таки…

Мама многозначительно не договорила, но я и так поняла, что она имела в виду: ей, вдове, устраивать пышные празднества не подобает, тем более отец был учителем и наставником её жениха.

— Но если бы ты приехала на регистрацию…

— Я не приеду, мам, — раздражённо сказала я. — У меня учёба, работа…

— Тоже мне — работа! Там, кроме тебя, посуду некому помыть, что ли?

Очень хотелось напомнить ей, что эта «работа» помогла нам обеим продержаться последние несколько месяцев и не загнуться с голоду. Но тут мама быстро перевела разговор на другую тему:

— Ой, кстати, чуть не забыла! Там к вам Аля Зимина поехала, я с ней тебе небольшую посылочку собрала. Она должна завтра приехать, поезд 87, вагон 12. Ты узнай точное время прибытия и встреть её. Хорошо?

— Зачем?! — не сдержавшись, воскликнула я. — Да не надо было мне ничего передавать! Тем более с Зиминой.

— Вы же дружили! В чём проблема?

Почему ей самой непонятно, в чём проблема? Почему такое очевидное нужно объяснять? Мне аж тошно стало.

— Ты из-за того, что было в десятом классе? Миля, четыре года уже прошло! Все всё забыли давно.

— Но я не забыла!

— Вечно ты всё усложняешь. В любом случае, посылку я уже передала. И Аля, между прочим, сказала, что будет очень рада с тобой повидаться. Так что встреть её завтра.

Прекрасно! Чтобы завтра встретить Зимину, мне нужно снова с кем-то подмениться, а потом пахать целую неделю без продыху. Спасибо, мама! А главное — как же не хочется с ней встречаться. Нет, не именно с Зиминой, а с любым, с кем угодно, кто знает, что тогда произошло, кто был свидетелем моего позора.

Я возвращалась домой расстроенная и злая. Мама всегда мыслила категориями «что удобно». И сейчас всё чаще стало казаться, что по-настоящему, хоть и очень своеобразно, любил меня только отец, несмотря на свой дикий, жестокий нрав. Да, он избивал меня зверски, заставлял быть такой, как хотелось ему, не знал никаких уступок. Но когда я наглоталась таблеток, он спас меня и один, без сна, сидел у моей постели несколько суток. Он, такой большой и суровый, плакал и горячо, сбивчиво шептал, как любит меня, девочкой своей называл, просил прощения, кормил бульоном с ложки. Мама, конечно, тоже навещала, приносила фрукты, которые мне было нельзя. Спрашивала, как я себя чувствую, всхлипывала, но тут же упрекала, что поступила я неблагодарно и жестоко, не подумала о родителях. Говорила, что все на них теперь косятся. Но она хотя бы приходила, интересовалась здоровьем. А Он… Он даже ни разу… А я тогда ждала, я безумно хотела, чтобы он пришёл. Но и не хотела в то же время, даже боялась этого. Такое странное, противоречивое чувство. А когда Он так и не появился, меня как будто выключили. Ничего не хотелось: ни жить, ни умереть. Ходила, дышала, что-то там делала — всё по инерции, на автомате. И ни с кем не разговаривала месяц. Может, два, уже не помню. Потом, конечно, постепенно отошла. И слёзы отца меня тронули. Я перестала его ненавидеть.

Пока жила целый год у родственников в Байкальске, отец навещал меня несколько раз, мама приезжала лишь однажды. Но с другой стороны — это ведь его родственники, а не её. И, уж будем честны, такая больная любовь, как у него — это не радость, это гнёт и мучение. Так что с мамой в этом плане проще.

Мама неслучайно, догадалась я, так поспешно перевела разговор на Зимину. Она просто опасалась моей реакции на новость о замужестве. А мне было как-то всё равно. Странно это, конечно, и поспешно, но я могла бы и догадаться — она постоянно расхваливала этого Пал Палыча, когда мы созванивались, — то одно он для неё сделал, то другое и вообще кругом молодец. Он, конечно, младше мамы, но она моложавая и всегда следила за собой. Так что нет, этим она меня не потрясла. Забавным только показалось, что она снова будет женой директора школы. А вот завтрашняя встреча с Зиминой совершенно выбила у меня почву из-под ног. Как с ней вести себя после всего? Как в глаза смотреть? Не хочу!

Из всех людей, кто знал меня раньше, я бы повидалась только с Ирмой, но она ещё два года назад вышла замуж и уехала из Адмира, и вообще из России.

Как я ни старалась держать себя в руках, а всё равно нервничала. А перед прибытием поезда и вовсе распереживалась. Вот как с Зиминой говорить? Будто ничего не произошло? Но я вряд ли так сумею. И как та себя поведёт? Что если будет всматриваться, искать во мне следы, оставленные драмой прошлого? Я, наверное, тогда просто развернусь и уйду.