Если бы красота убивала

Глава 1

Кэт Джонс относилась к тому типу женщин, которые получают в этой жизни все, что хотят. В случае Кэт это означало прекрасную работу, а именно должность главного редактора одного из крупнейших женских журналов, великолепный дом на Манхэттене и сексапильного красавчика мужа, который к тому же и сам сделал неплохую карьеру. Мало того: идя по жизни, Кэт как-то ухитрялась попутно заполучать многое из того, чего хотят другие женщины, например, их потрясающие вещицы и их сексапильных мужей. Сами понимаете, такую женщину трудно не возненавидеть. Так что когда ее безупречно налаженная жизнь стала разваливаться на куски, у меня очень даже могло возникнуть желание уткнуться ночью в подушку и от души посмеяться. Но я этого не сделала. В отличие от многих других (а я уверена, что таких было немало) я не обрадовалась ее горю, а бросилась на выручку. Почему? Возможно, потому, что она мой работодатель, и еще потому, что мы с ней в некотором роде подруги. Но главным образом потому, что мне как журналистке, пишущей на криминальные темы, до смерти опротивели истории, которые начинаются с трупа и заканчиваются раздирающими сердце страданиями.

Я прекрасно помню, как началась вся эта заварушка. Дело было в начале мая, воскресным утром, вскоре после восьми. Мы с Кайлом Коннором Макконахи — тридцатичетырёх-летним специалистом по банковским инвестициям и яхтсменом-любителем — лежали в моей двуспальной с кровати в положении «ложка в ложке». Я чувствовала, как он возбуждается, и старалась не сделать ничего такого, что могло бы спугнуть хрупкое очарование момента. Это было наше шестое свидание, но только второе из закончившихся постелью, и хотя обед вчера вечером был великолепен, а секс — даже лучше, чем в первый раз, у меня почему-то неприятно сосало под ложечкой, как бывает, когда тебя угораздит втрескаться в парня, который, как ты вдруг открываешь, пуглив, как альпийская козочка. Я понимала, что допусти я хотя бы одно неосторожное высказывание, например, оброни я вскользь, что было бы неплохо провести выходные в очаровательной гостинице в Беркшире, и он рванет от меня с такой скоростью, что только пятки засверкают.

В тот самый миг, когда я почувствовала, что его рука приближается к моей правой груди, вдруг зазвонил телефон. Я машинально посмотрела на часы. Господи, всего только девять минут девятого!

Не знаю, какому идиоту приспичило позвонить в такую рань, но звонок вполне мог принять автоответчик. Для мамы, прохлаждавшейся сейчас где-то в Тоскане, было слишком рано, для бывших бойфрендов слишком поздно — кто-нибудь из них, случается, звонит мне спьяну по телефону-автомату из какого-нибудь бара на Четырнадцатой улице, но обычно это бывает часа в два ночи. Возможно, это звонил домовладелец, с него станется побеспокоить меня в несусветную рань из-за какой-нибудь ерунды — например, чтобы сообщить, что мой велосипед прислонен в подвале не к той стене.

Рука Кайла замерла на полпути.

— Будешь брать трубку?

— Нет, пусть сработает автоответчик, — сказала я, пытаясь вспомнить, не забыла ли я выключить громкость. Забыла — это выяснилось на четвертом звонке, который оборвался на середине, и из кабинета, расположенного прямо напротив спальни, донесся женский голос:

— Бейли! Бейли, если ты дома, ради Бога, сними трубку. Это Кэт, мне нужна твоя помощь. Бейли, ты меня слышишь?

Я застонала.

— Придется взять трубку.

Я выбралась из-под белого пушистого одеяла, приподнялась на локте и дотянулась до тумбочки, где стоял телефон.

— Слушаю.

Голос звучал хрипло, пришлось прочистить горло.

— Слава Богу, ты дома! — выдохнула Кэт Джонс. — Ужас, я с ума схожу, здесь что-то не так, мне нужна твоя помощь.

— Ладно, рассказывай по порядку, — говорю я спокойно.

Кому-то может показаться странным, что я не проявила большего сочувствия, но я знакома с Кэт семь лет и могу припомнить парочку случаев, когда она впадала в панику только из-за того, что в химчистке неправильно загладили складку на ее брюках.

— Это касается нашей няни, ну ты ее знаешь, Хайди.

— Что, она тоже уволилась?

— Бейли, мне не до шуток! С ней что-то случилось, я стучалась к ней в квартиру, но она не откликается.

— А ты уверена, что она там?

— Уверена. Я разговаривала с ней вчера, и она обещала, что утром будет у себя.

— Господи, Кэт, сейчас всего восемь утра, может, она спит без задних ног? Или у нее парень и она стесняется открыть дверь?

Рука Кайла, которая лишь несколько секунд назад ласкала мою грудь, порядком утратила энтузиазм.

— Не может быть, чтобы она просто не отозвалась на мой стук, это на нее не похоже.

Естественно. Мало кто на этом свете решится игнорировать Кэт Джонс.

— Может, ее просто нет дома? Возможно, она ночевала в другом месте?

— Вчера вечером она говорила, что будет ночевать у себя. Ох, не нравится мне все это.

— Но у тебя ведь есть ее ключи? Ты же можешь открыть дверь и посмотреть?

— Я боюсь заходить одна. А вдруг случилось что-то страшное?

— А что Джефф?

Джефф — это муж Кэт.

— Он уехал за город с Тайлером на все выходные. Должна же я что-то предпринять, — закончила Кэт, почти оправдываясь.

— Неужели тебе некого позвать, ну, не знаю, соседа какого-нибудь?

— Никого, кому бы я могла доверять.

Кэт выдержала паузу — она славилась этим искусством. Когда-то Кэт взяла на вооружение этот трюк из практических соображений — в неосознанном стремлении заполнить паузу собеседник мог выболтать ей самые сокровенные тайны, — но со временем он вошел у нее в привычку и превратился в ее специфическую манеру вести беседу, как, например, манера некоторых в задумчивости покусывать во время разговора большой палец. Итак, я ждала, пока она продолжит, и прислушивалась к дыханию Кайла. Наконец Кэт сказала:

— Бейли, я хочу, чтобы ты приехала.

— Как, прямо сейчас? — воскликнула я. — Побойся Бога, Кэт, сегодня воскресенье, и сейчас одиннадцать минут девятого! Неужели нельзя подождать? Я почти уверена, что твоя няня провела ночь у какого-нибудь парня и сейчас, пока мы с тобой разговариваем, пытается поймать такси, чтобы вернуться домой.

— А вдруг это не так? Вдруг она дома, но с ней что-нибудь случилось?

— Что, например? Она упилась до бесчувствия? Или повесилась на дверном косяке?

— Нет. Не знаю. Могу только сказать, что все это очень странно и я боюсь.

До меня наконец дошло, что на этот раз проблема посерьезнее, чем неправильно заглаженные складки на брюках, что Кэт здорово не по себе и что она действительно рассчитывает, будто я сломя голову примчусь к ней на Девяносто первую улицу.

— Ну хорошо, я приеду, только мне нужно примерно полчаса, чтобы одеться и добраться до тебя, — вздохнула я.

— Постарайся побыстрее.

Она повесила трубку, даже не попрощавшись.

К тому времени, когда я закончила разговор, мой лихой соблазнитель растерял весь свой пыл. Его рука соскользнула с меня, а сам он перекатился с бока на спину. Однажды я от кого-то услышала, что Кэт Джонс настолько подавляет своим величием, что некоторые из мужчин, с которыми она ложилась в постель, временно становились импотентами. Но даже меня, хотя я не была склонна ее недооценивать, поразило, что она ухитрилась подействовать таким же образом на мужчину, который лежал в постели не с ней, а со мной, причем подействовать на расстоянии нескольких кварталов.

Я повернулась к Кайлу.

— Послушай, Кайл, мне правда жаль, что так получилось.

У Кайла большая примесь ирландской крови, и это заметно: у него темно-карие, почти черные, глаза, жесткие темные волосы, бледная кожа и чуть-чуть выступающие передние зубы.

— Это звонила моя работодательница. Она подозревает, что с няней ее ребенка что-то случилось, мне придется подъехать к ней и помочь во всем разобраться.

— Это та Кэт из журнала «Глянец»?

— Она самая. Прекрасная, но легко выходящая из себя Кэт Джонс. Если хочешь, можешь подождать меня здесь.

Мне хотелось еще добавить: «А когда я вернусь, то сотворю с твоим телом такое, чего ты себе и представить не можешь», но тогда мне на это не хватило смелости.

— Нет, лучше я пойду. Можно я воспользуюсь ванной раньше тебя? Постараюсь побыстрее.

— Конечно, а я пока приготовлю кофе. Хочешь перекусить? Могу предложить пончик.

— Не стоит, не напрягайся.

Кайл вытащил из-под меня свою руку и свесил ноги с кровати, потом наклонился за трусами, встал и босиком прошел в ванную. «Здорово, — подумала я, — этого мне только не хватало». Это его «Не стоит, не напрягайся» прозвучало чуточку раздраженно, как будто он подозревал, что я пользуюсь предлогом, чтобы от него избавиться. А может, он испытал облегчение. Если он уйдет сейчас, ему не придется раздумывать, как долго ему следует оставаться в моей квартире и не полагается ли ему пригласить меня в ближайшее кафе и угостить тостами и коктейлем «мимоза».

С большой неохотой я встала с кровати и мельком взглянула на себя в зеркало над туалетным, столиком. Думаю, меня можно считать довольно привлекательной, но по утрам я обычно выгляжу не лучшим образом. Макияж я сняла еще вечером, так что теперь вокруг моих глаз не о было ужасных черных кругов от размазанной туши, но мои короткие русые волосы торчали во все стороны, как иголки у испуганного дикобраза. Я несколько раз прошлась по ним щеткой, пока они не пригладились, натянула джинсы, белую футболку и надела легкий черный кардиган.

По пути в кухню я прислушалась к шуму воды в ванной. Я поставила чайник на плиту (кофе я готовлю во французском прессе), вернулась в гостиную и вышла на балкон, чтобы определить, какая погода. Я живу в Гринич-Виллидж, в самой дальней восточной, его части, за которой он уже переходит в захудалый Ист-Виллидж, и мои окна выходят на запад, но реку Гудзон мне не видно, ее загораживают дома — серые, красные и песочного цвета — и девятнадцать крытых дранкой водонапорных башен, которые возвышаются над крышами. Оказалось, что на улице пасмурно и прохладно.

— Как тебе удалось вернуть эту квартиру?

В дверях возник Кайл. Он был полностью одет и готов к выходу. Все-таки есть в нем что-то от отъявленного прохвоста. Когда он надевает темно-синий костюм — а в таких он ходит на работу в банк, — это почти не чувствуется, но сейчас, когда он стоял передо мной в слаксах и помятой рубашке, провалявшейся всю ночь в одной куче с другой одеждой на полу моей спальни, это качество заявляло о себе в полный голос. Когда я на него смотрю, меня раздирают противоречивые чувства: несомненно, я просто млею от восторга, но в то же время внутренний голос нашептывает мне, что от такого надо бежать как можно быстрее и как можно дальше.

— Эту квартиру я получила после развода, как часть утешительного приза.

— Понятно.

Он сделал три шага в мою сторону.

— Мисс Веггинс, я позволил себе воспользоваться вашей зубной щеткой.

— Вот как? Тогда мне не терпится воспользоваться ею после тебя.

Я чуть было не поморщилась, услышав из своих уст эту фразу. Однажды я писала статью о женщине, которая страдала не просто раздвоением личности, у нее было этих самых личностей аж четырнадцать, включая мальчишку-подростка Дэнни, который развлекался тем, что поджигал склады. Наверное, со мной произошло нечто в этом роде. Однако Кайл улыбнулся — впервые за все утро — и крепко поцеловал меня в губы.

— Хорошего тебе дня.

— Да уж, денек ожидается тот еще. Мне предстоит прочесывать Нью-Йорк в поисках загулявшей няньки.

— Надеюсь, она того стоит.

— Хочешь, пойдем вместе?

Наверное, у меня разыгралось воображение или просто глупость одолела, если я задала такой вопрос.

— Не могу, я собирался покататься на яхте.

Я проводила его до двери, открыла все замки и распахнула дверь. Кайл поднял для меня с коврика свежий номер «Нью-Йорк таймс», улыбнулся, не разжимая губ, и повернулся ко мне спиной. Ни тебе «Я позвоню», ни тебе «Это был самый потрясающий секс в моей жизни». У меня возникло желание шлепнуть его по затылку газетой, но я этого не сделала. Я просто закрыла за ним дверь и вознесла молитву всем богам, чтобы они не позволили мне в него влюбиться.

Через двенадцать минут я уже сидела в такси, направляясь в верхнюю часть города. До этого я успела почистить зубы, сварить кофе и перелить его в чашку, из пенополистирола. Я попыталась было пить кофе в такси, но мы ехали слишком быстро, и в результате мне пришлось поставить чашку на пол и зажать кроссовками.

В такую рань на улицах почти никого не было. Лишь изредка попадались бедняги, которым надо было выгулять собаку, да таксисты, спешащие от магазинов к своим машинам, чаще всего с полосатыми сине-белыми одноразовыми кофейными чашками в руках. В последний раз я была на улице в воскресенье в это время примерно год назад, когда возвращалась домой в черном платье для коктейлей.

На углу Двадцать третьей улицы мы свернули направо, проехали ее до конца и оказались на Рузвельт-драйв. Пока мы ехали вдоль Ист-Ривер, сквозь облака начало проглядывать солнце, и вода в реке заблестела холодным стальным блеском.

Я попыталась читать первую страницу газеты, но не смогла сосредоточиться. Мне не давал покоя вопрос, не испортила ли я окончательно и бесповоротно отношения с Кайлом тем, что вышвырнула его из постели ради какой-то глупой няньки, которая наверняка ночью трахалась до звезд в глазах, а теперь торопится домой. Вообще-то я несколько раз ее видела. Хайди — сногсшибательно красивая и при этом довольно замкнутая девушка не то из Миннесоты, не то из Индианы, ее привезли в Нью-Йорк, чтобы она нянчилась с Тайлером, двухгодовалым сыном Кэт. В последний раз я видела ее не далее как в четверг вечером. Я была на вечеринке в доме Кэт, а Хайди ненадолго появилась в прихожей — она искала в шкафу курточку Тайлера. Она посмотрела сквозь меня, как будто мы никогда раньше не встречались. Сидя в такси, я была почти уверена, что, когда я доберусь до дома Кэт, нянька найдется и мне придется ехать обратно, потратив на дорогу еще пятнадцать баксов. Меня утешало только то, что, раз уж я рано встала, выходной у меня будет длинный. Кроме того, у меня все равно не было выбора, я не могла отказать Кэт в такого рода просьбе. Она не только моя подруга, отчасти именно ей я обязана тем, чего достигла к своим тридцати трем годам. Именно благодаря Кэт я стала писать для журнала «Глянец», входящего в семерку элитных женских журналов. Когда-то «Глянец» специализировался на мудреных кулинарных рецептах вроде цыпленка под соусом из грибного супа-пюре и статьях о женщинах, положивших жизнь на то, чтобы, к примеру, вывести за пределы своего города свалку токсичных отходов. Однако под руководством Кэт журнал преобразился и стал наконец соответствовать своему названию. Он превратился в настоящий глянцевый журнал с фотографиями сексапильных нарядов, полезными советами на тему, как заставить мужа стонать в постели от наслаждения, с захватывающими криминальными сюжетами и подлинными человеческими драмами. И эти статьи стала писать я. Нет, не о том, как заставить мужа стонать; я писала статьи и очерки, интересные широкой публике. Серийные убийцы, таинственно исчезнувшие жены, найденный в пяти-десятигаллонной бочке труп студентки, убитой профессором, с которым у нее был роман, — вот моя тематика.

Я благодарна Кэт, но справедливости ради должна сказать, что и она не прогадала, взяв меня в журнал. Я мастер своего дела, мои рассказы привлекают читателей, завоевывают литературные премии, а недавно один издатель предложил собрать двенадцать из них под одной обложкой и издать как антологию.

Мы с Кэт познакомились семь лет назад в редакции одного небольшого городского журнала под названием «Гет». Журнал этот выходит тиражом семьдесят пять тысяч экземпляров и освещает в основном события, происходящие в Нью-Йорке: выставки, светские новости, скандалы, преступления и тому подобное, необязательно в такой последовательности.

До того времени я работала в газетах. Сначала, сразу после колледжа, специализировалась на полицейских сенсациях в «Олбани таймс юнион», потом перешла в окружную газету «Протокол», в Нью-Джерси. Не знаю почему, но меня всегда интересовало все, что связано с преступлениями. Мой бывший муж как-то сказал, что нездоровый интерес к смерти возник у меня в детстве, потому что мой отец умер, когда мне было всего двенадцать лет. Я же склонна думать, что этот интерес появился после одной истории, которая произошла со мной в старших классах. Кто-то стал подбрасывать мне в парту и в шкафчик в раздевалке записки непристойного содержания. Может, другая на моем месте просто наплевала бы на них, но я методично выследила автора — им оказалась девчонка. Разгадывание этой загадки было делом поразительно захватывающим. С этого все и началось. Со временем я поняла, что работа в журнале дает большую стилистическую свободу, чем в газете, протоптала дорожку в Нью-Йорк и обосновалась в новорожденном журнале «Гет».

В первый же свой рабочий день на новом месте я познакомилась с Кэт, тогда ее называли Кэтрин и она работала заместителем редактора. Кэт старше меня на четыре года. Хотя она курировала в основном темы, касающиеся искусства, знаменитостей и прочего в том же духе, а не статьи о суровой правде жизни, выдаваемые мной, я обратила внимание на то, как умело она проталкивает на совещаниях свой материал, и мне это понравилось. Постепенно Кэт прониклась ко мне симпатией — возможно потому, что я в отличие от многих других не заискивала перед ней, и с некоторых пор она стала приходить в мой крошечный кабинет, закрывать за собой дверь и изливать мне душу. В основном она рассказывала о подковерной борьбе в редакции и о том, как сложно встречаться одновременно с семью мужчинами, у одного из которых к тому же есть жена и двое детей. Кэт распознала во мне человека, который умеет хранить секреты, а такие особи в Нью-Йорке — большая редкость. Как-то раз я даже летала с ней на Барбадос — ей это понадобилось, чтобы у Джеффа, с которым она встречалась к тому времени четыре месяца, не угас к ней интерес. Что эти отношения дали мне? Я была прямо-таки ослеплена ее пробивной силой, ее безграничной целеустремленностью и бесстрашием, с которым она добивалась всего, чего хотела.

Я проработала в «Гет» всего год, когда главный редактор уволился с большим скандалом, потому что его заставляли выкинуть из номера разоблачительный материал об одном из друзей владельца журнала. В тот день нас собралось в редакционном холле десять человек, мы обсуждали, что же нам делать дальше, и тогда Кэт сказала, что в знак солидарности с главным нам всем надо уволиться. Мы так и сделали. Вечером того же дня мы все собрались в баре. Бывший главный угощал нас выпивкой и говорил, что наш поступок войдет в учебники по журналистике. Я бы и рада была упиваться сознанием собственной важности, но мне не давал покоя вопрос, что теперь будет с моей медицинской страховкой, ведь мне как раз начали лечить один сложный зуб, и процесс был в самом разгаре. Кэт казалась не просто спокойной, а неестественно спокойной. Она стояла, прислонясь к стойке бара, с сигаретой в одной руке и стаканом мартини в другой. Через три дня было объявлено, что новым главным редактором «Гет» назначена она.

После этого я не разговаривала с Кэт четыре месяца, но в конце концов она уговорила меня вернуться. Во-первых, она заставила меня согласиться, что журнал важнее, чем те, кто им управляет, а во-вторых, дала мне возможность писать более крупные рассказы. К тому времени Кэтрин уже звалась Кэт и стала редактором, способным убедить любого писателя работать на нее. Как кто-то написал в ее биографическом очерке, у Кэт выработался свой критерий отбора материала: она понимала, что статья хороша, если при чтении этой статьи у нее твердели соски. Кэт стала заметной фигурой в издательском бизнесе.

Она проработала в новой должности чуть больше двух лет, когда Долорес Уайлдер, шестидесятисемилетняя дама, занимавшая должность главного редактора «Глянца», под нажимом хозяина журнала и, как я подозреваю, электропаяльника, «добровольно» ушла на пенсию и назвала Кэт своей преемницей. Все издания, входящие в элитную семерку женских журналов, включая «Домашний женский журнал» и «Лучший дом», приближались по возрасту к столетию и, по мнению многих, изрядно устарели, поэтому для того, чтобы выжить, им требовалось вливание свежей крови. И таким вливанием стала Кэт. Она вытянула из владельца обещание, что ради модернизации журнала ей дозволяется перевернуть все вверх дном. Не прошло и недели, как Кэт предложила мне контракт, по которому я в качестве внештатного сотрудника была обязана писать в год от восьми до десяти статей на криминальную тему или на другие темы, интересные для широкой публики. Мне даже предоставили отдельный кабинет, хотя и маленький. При этом за мной сохранялось право писать и для других журналов, например туристических, — это мой побочный заработок. Поскольку свободу, которую дает внештатная работа, я ценила куда выше, чем должность в штате, я была в восторге от такого расклада.

Мы остались подругами, хотя, как я уже говорила, дружба у нас с Кэт несколько специфическая. Временами, когда эгоистичная и стервозная часть натуры Кэт вдруг поднимает свою уродливую голову, у меня возникает желание держаться от нее подальше. Но потом Кэт вдруг выкидывает нечто забавное и оригинальное, к примеру, оставляет на моем письменном столе пакет с баночкой черной икры.

Тем временем такси свернуло с Рузвельт-драйв на Девяносто шестую улицу, затем мы проехали по Второй авеню, а на пересечении с Девяносто первой улицей повернули на запад, в квартал между Парк-авеню и Мэдисон-авеню, известный как Карнеги-Хилл; там и жила Кэт. Это был зеленый квартал, состоящий в основном из таунхаусов.[1] Одни дома были каменными, другие — кирпичными, был даже дом бледно-розового цвета. Наискосок от дома Кэт располагалась элитная частная начальная школа, в которую многих детей доставляли на черных «линкольнах» и на них же увозили обратно. Я расплатилась с таксистом и вышла из машины, стараясь не пролить кофе. На улице было совсем пусто, не считая одного типа в желтом макинтоше, направлявшегося в сторону Центрального парка с коротконогим толстым псом на поводке. Откуда ни возьмись налетел холодный ветер, и с дерева, растущего у края тротуара, вдруг как снежные хлопья посыпались розовые лепестки. Они покрыли мои волосы, свитер, кроссовки. Отряхиваясь, я в то же время оглядывала дом Кэт, пытаясь обнаружить признаки жизни. Это было белое кирпичное строение в четыре этажа с черными ставнями. Кэт как-то обмолвилась, что ее дом построен в восьмидесятых годах XIX века. Парадный вход с черной двустворчатой дверью находился на уровне второго этажа, к нему вела лестница, заканчивающаяся верандой. Первый этаж, где жила няня, имел отдельный вход, туда можно было попасть, спустившись с тротуара на несколько ступенек и пройдя через внутренний дворик, мощенный плиткой. Дворик был огорожен кованой чугунной решеткой в семь футов высотой, в вестибюль под лестницей и в квартиру няни вели чугунные ворота. Я подошла ближе к дому и прислонилась к забору перед лестницей во внутренний дворик. С этого места мне был виден свет в квартире Хайди, пробивающийся в щели закрытых деревянных ставней. «Слава Богу, все, значит, утряслось», — подумала я. Очевидно, пока я мчалась на такси через весь Манхэттен, Кэт удалось разбудить свою загулявшую няньку. «Интересно, перед тем как отправить обратно, меня угостят хотя бы круассаном?»