Если бы красота убивала

Глава 10

Вернувшись домой, я первым делом приготовила себе кофе, потом достала из конверта сорок семь резюме и разложила на столе. На протяжении следующего часа я тщательно изучала их все, вчитываясь в каждое слово и пытаясь не пропустить ни малейшего признака чего-то странного или подозрительного. Особенно внимательно я читала резюме тех, кто был на вечеринке, но на всякий случай прочла и резюме сотрудников, проигнорировавших ее. Забавно, как многого мы порой о людях не знаем. К примеру, один из редакторов отдела моды, которого я считала туповатым, оказался выпускником Гарварда. Заместитель редактора отдела публикаций, оказывается, проработала два года массажисткой, специализируясь на массаже горячими камнями. А Кип, который любил упоминать о своём обучении в Принстоне, действительно начинал там учиться, но закончил учебу в университете Нью-Мексико. Однако я не нашла ничего, что заставило бы меня всплеснуть руками и воскликнуть «О Господи!».

Не обнаружила я ничего, что указывало бы на связь покушения на жизнь Кэт со смертью Такера Бобба. Среди младшего персонала нашлось два человека, которые работали и в «Глянце», и в «Лучшем доме», но ни один из них не был на вечеринке.

Поскольку анализ резюме не дал ничего интересного, я переключила внимание на другой пункт моего списка дел — разговор с Долорес. Стратегию я продумала еще в подземке, по дороге домой. Я позвоню Долорес и скажу, что хочу составить антологию моих статей (это правда), и, поскольку она блестяще выполнила работу, редактируя сборник «Любовь любой ценой», я решила обратиться к ней за советом (наглая ложь). Я нашла ее телефон в справочнике компании, который есть у меня дома, и позвонила. Трубку взяла помощница — судя по голосу, она была достаточно стара, чтобы работать в журнале еще во времена Клер Бут Люс.[6] Я объяснила ей свою просьбу и после этого минут десять слушала в трубке музыку. В конце концов она снова соединилась со мной и предложила на выбор два варианта: завтра днем или в следующий понедельник. Естественно, я выбрала завтрашний день.

Затем я позвонила Полли и как можно более непринужденно предложила ей встретиться за ленчем в кафе. Полли сказала, что сейчас сдается июльский номер и поэтому она страшно занята, но мы могли бы посидеть где-нибудь вместе в пятницу вечером или в выходные. Более интересных предложений у меня не было.

У меня были планы, правда, не окончательные, сходить вечером в кино со старым другом из «Гет», но пришлось их отменить. Вместо этого я отнесла кучу белья в химчистку, сходила в тренажерный зал и заказала на дом пиццу, а потом еще полчаса перечитывала резюме. На этот раз я сосредоточилась только на тех, кто был на вечеринке. Но ничего сенсационного не обнаружила. Остаток вечера прошел ужасно скучно, не было ни одного звонка, не позвонил даже тот, кто молчал и дышал в трубку. Около полуночи я легла спать, около часа заснула, без шестнадцати минут три проснулась снова. Когда я в последний раз смотрела на часы, они показывали десять минут пятого.

В среду я пришла в редакцию рано. Мне хотелось быть там, чтобы увидеть как можно больше, к тому же надо было закончить кое-какую работу. Окончательный вариант моей статьи о женщине, обвиненной в преследовании, должен был быть напечатан к середине дня, так что утром я могла сосредоточиться на статье о Марки и полтергейсте.

Около половины одиннадцатого я пошла кружным путем к кабинету Кэт, чтобы по дороге оценить обстановку. Полли говорила по телефону, дверь в ее кабинет была лишь немного приоткрыта; Рейчел, по словам ее помощницы, еще не вернулась с делового завтрака с каким-то агентом по рекламе, Лесли проводила еженедельное производственное совещание за большим столом в «оркестровой яме»; Кипа нигде не было видно. Приближаясь к кабинету Кэт, я разглядела ее через стеклянную перегородку. Кэт сидела за своим блестящим черным письменным столом и что-то читала, заметно хмурясь. Перед тем как войти, я постучала пальцем по стеклу. Кэт первым делом подтолкнула в мою сторону номер «Нью-Йорк пост» и ткнула пальцем в статью. Там говорилось, что нянька Кэт Джонс, вероятнее всего, стала жертвой убийства, но что, по всей видимости, истинной мишенью убийцы была сама Кэт.

Кэт пожелала знать, чья это работа. Насколько мне известно, в подробности были посвящены только я, Джефф и Лесли. Я-то точно не болтала лишнего. Я заметила, что репортер мог получить информацию в полицейском участке. Тогда Кэт стала возмущаться, что полиция совершенно не думает о ее безопасности. Я дала ей побушевать с минуту, а когда она немного остыла, то сама признала, что полиция до сих пор сообщила ей только одну новость: вскрытие подтвердило смерть от отравления, однако токсикологическое заключение, как говорил Фарли, будет готово не раньше чем через несколько дней. Я спросила, не допрашивали ли полицейские еще кого-нибудь. Кэт ответила, что она точно знает только то, что они говорили с Карлоттой, организаторами питания и еще раз с Джеффом. Она заломила руки.

— Я думала, в офисе мне будет легче, работа меня отвлечет. Но мне страшно — пожалуй, немного погодя я позвоню Джеффу, чтобы он за мной приехал.

Я рассказала Кэт о запланированной встрече с Долорес и, заверив, что продолжаю свое расследование, покинула кабинет. Тот факт, что другие репортеры тоже начали копаться в этом деле, еще более усилил мое ощущение, что следует торопиться. Вскоре после того, как я вернулась к себе, телефон на моем столе зазвонил. Это была Меган Фокс из «Лучшего дома».

— Извини, что не перезвонила вчера, — сказала она, — у меня была запарка на работе.

— Ничего страшного, я помню, что мы собирались посидеть вместе в кафе, но сейчас я звонила по другому поводу. Мне нужна, информация о Такере.

— Ну, первое и главное то, что он умер.

— Ну у тебя и шутки! — Я открыла блокнот и приготовилась записывать. — Когда это случилось, в октябре?

— Точно, а кто им интересуется?

— Я позже объясню, сейчас пока не могу. Я недавно от кого-то слышала, что он умер, поев ядовитых грибов. Это правда?

— Интересно, что за птица напела тебе эту песню?

— Одна маленькая, но очень уверенная в себе птаха, — сказала я.

— Я и не знала, что ходят такие слухи. Насколько мне известно, эту версию старались не афишировать.

— Так это правда?

— Честное слово, не знаю. — Меган вздохнула. — Что я знаю точно, так это то, что слух о грибах — не просто досужая выдумка. Было предположение, что грибы ему предложил какой-то врач.

— А какова официальная версия?

— Смерть от почечной недостаточности. Но на самом деле все выглядело довольно загадочно. Он вроде бы подхватил желудочный грипп, потом ему резко стало хуже, и через два дня он умер.

— Это произошло здесь, в Нью-Йорке?

— Нет, в Пенсильвании, в округе Бакс, у него там ферма. Но началось все здесь, он почувствовал себя неважно не то в среду, не то в четверг днем, а потом уехал в Пенсильванию на продолжительный уик-энд. Там он попал в больницу, у него отказали почки и печень, и спустя два дня он умер. Позже кто-то из медиков сказал, что симптомы очень похожи на те, какие бывают при отравлении ядовитыми грибами.

— Интересно, как Такер ухитрился найти ядовитые грибы в Нью-Йорке?

— Послушай, Бейли, ты первая заговорила о ядовитых грибах, я, по правде говоря, не знаю, ел ли он их. Вообще-то он увлекался грибами, даже входил в клуб грибников, которые собирают сморчки и еще что-то в Центральном парке. Такер часто там копался в обеденный перерыв или после работы. Так что вполне возможно, что он вышел в обеденный перерыв прогуляться в Центральном парке, собрал какие-то не те грибы и попробовал их.

— Но разве не были сделаны анализы, чтобы установить, ел ли он ядовитые грибы?

— Наверное, такие вещи установить непросто.

— А с его женой кто-нибудь обсуждал эту тему? У него ведь была жена?

— Да, Дарма, — небрежно бросила Меган. — Жена номер два, если быть точной, она раньше работала у нас редактором отдела кулинарии.

— Черт, кажется, я об этом слышала, но потом забыла. Он бросил первую жену, чтобы жениться на второй?

— Да, но его можно понять. Первая была страшная как черт и почти такая же злобная.

— И что же Дарма? Она не говорила, как относится к этой грибной гипотезе?

— Нет, она очень замкнутая. В последний раз мы видели ее на похоронах, а потом она даже на звонки не отвечала. Когда нужно было забрать вещи из служебного кабинета Такера, она прислала рабочих. Кажется, она продала их квартиру на Манхэттене и окончательно обосновалась в округе Бакс.

— Интересно. Ну что же, спасибо за информацию.

— Послушай, Бейли, это ведь никак не связано с твоей начальницей? Я читала в газетах о смерти ее няни.

— Нет, никак не связано, я просто интересуюсь.

Я поспешила закончить разговор, пообещав в ближайшие недели обязательно встретиться с Меган днем в каком-нибудь кафе.

В час я выскочила из офиса за ленчем и купила в ресторанчике на нашей улице калифорнийские рулеты навынос. На обратном пути я снова пошла кружной дорогой, нарочно проходя мимо кабинетов сотрудников высшего эшелона. Полли, Рейчел и Кипа на их рабочих местах не было, дверь кабинета Лесли была плотно закрыта. Затем я прошла через «оркестровую яму» — просто чтобы почувствовать настроение в коллективе. «Яма» гудела как растревоженный улей — звонили телефоны, шумели голоса, кто-то, на кого-то кричал. В последнюю неделю перед выходом журнала постоянные обитатели «ямы» всегда развивают кипучую деятельность, но я была уверена, что сегодняшняя суматоха вызвана еще и распространившейся новостью о пакостной статейке в «Пост».

Вернувшись в кабинет, я съела рулет, прочла окончательный вариант статьи про женщину, обвиненную в преследовании, а потом, отгородившись от всех закрытой дверью, сформулировала несколько вопросов к Долорес. Когда стрелки часов приблизились к половине третьего, я стала собирать вещи, решив, что после встречи с Долорес не буду возвращаться на работу, а сразу поеду домой. Я откладывала в сторону некоторые папки, чтобы сложить их в сумку, когда в кабинет вплыла Лесли. Судя по выражению ее лица, она только что прочла мой отчет о расходах и заключила, что во время последней командировки я дала горничной в отеле слишком щедрые чаевые. Мне и самой надо бы с ней поговорить, но у меня совершенно нет настроения выслушивать ее нотации. Однако когда она заговорила, то оказалось, что она настроена вполне дружелюбно — для Лесли, конечно.

— Я только что прочла твою последнюю статью. Неплохо.

— Спасибо, стараюсь. Как ты?

— Ты же понимаешь, что после этой статьи в «Пост» тут все с ума посходили.

— Как ты думаешь, преступник — здесь, среди нас?

Ожидая ответа, я очень внимательно наблюдала за ее лицом.

— Как тебе сказать, думаю, нам нельзя терять бдительности. Это сделал кто-то из присутствовавших на вечеринке, а многие из тех, кто там был, работают здесь. Лично я выкинула все из холодильника и никому не советую держать в офисе еду. А что думаешь ты?

— По-моему, это логично. Конечно, это даст лишний повод для пересудов, но, с другой стороны, рисковать тоже не стоит.

— Нет, я имела в виду, что ты думаешь о ситуации в целом? Ты веришь, что убийца работает у нас?

— Лесли, я точно так же сбита с толку, как и все остальные.

Я не собиралась делиться с Лесли своими соображениями и выводами. Что меня действительно интересовало, так это случай, о котором рассказала Кэт — когда Лесли устроила сцену ревности. Но сейчас ничто в поведении Лесли не давало повода заподозрить ее во враждебности по отношению к Кэт.

— Но мне казалось, что ты помогаешь Кэт, — сказала она. — У тебя наверняка есть какие-то идеи.

— Никаких, по крайней мере пока. Похоже, Кэт верит в мои способности больше, чем я сама.

Некоторое время Лесли просто смотрела на меня широко раскрытыми глазами, ее огромные ноздри раздувались, Судя по всему, она подозревала, что я чего-то недоговариваю. В конце концов она с плохо скрытым раздражением сказала:

— Ну что же, у меня много работы, да и тебе есть чем заняться. Между прочим, не думаю, что это тебя обрадует, но рассказ об усыновителях, который был запланирован в августовский номер, не пойдет, вместо него мы поставим твою статью про полтергейст.

— Ты шутишь? Если так, то статья должна была быть готова уже неделю назад, а я еще не начинала ее писать.

— Так хочет Кэт. Мы можем поставить ее вне графика, так что какое-то время у тебя все-таки есть, но не много — на следующей неделе ты должна закончить статью. Я понимаю, это создает тебе неудобства, но ты же понимаешь — из-за того, что случилось, в ближайшие несколько недель тут будет твориться черт знает что и всем нам придется пойти на какие-то жертвы.

Лесли повернулась к двери. Я испытала острейшее желание наброситься на нее сзади и придушить. Я задавала себе вопрос, на самом ли деле она получает удовольствие от того, что при каждом удобном случае вытирает об меня ноги, или мое впечатление обманчиво?

Новый поворот событий вынуждал меня вплотную заняться статьей, но я не могла ее начать, пока не поговорю с детским психологом и не узнаю его точку зрения, а встреча с ним назначена на середину завтрашнего дня. Я быстро прикинула в уме и решила, что смогу всерьез засесть за статью завтра во второй половине дня — закроюсь дома и набросаю план, потом постараюсь написать как можно больше за пятницу и выходные. При этом мне нужно еще как-то выкроить время на то, чтобы заниматься делом Кэт.

Наконец подошло время встречи с Долорес. Я думала, что она захочет воспользоваться сохраненным за ней кабинетом консультанта на втором этаже нашего здания, но ее помощница сказала, что Долорес ждет меня в своей квартире на углу Лексингтон-авеню и Семидесятой улицы. Я взяла такси и по дороге вдруг поняла, что меня немного пугает встреча с Долорес. У меня возникло неприятное ощущение в желудке, от которого, бывает, начинаешь задаваться вопросом, не проглотила ли ты как-нибудь случайно персиковую косточку.

Во-первых, Долорес считается стервой с хваткой бультерьера. Даже те, кто работал под ее началом годами, с трудом наскребают в своих душах хоть какие-то теплые чувства по отношению к бывшей начальнице. Когда «Глянцем» уже управляла Кэт, в редакции ходила легенда, что как-то раз Долорес вышла из туалета с юбкой, застрявшей в колготках, и никто не потрудился ей об этом сказать.

Кроме свирепого характера, она, по-видимому, обладала таким же запасом внимания, как новорожденная макака резус. Ее сотрудники, во всяком случае те, кто хотел получить ее одобрение, научились ужимать свои идеи так, чтобы можно было изложить всю суть за минуту, а то и быстрее.

И конечно, мне было страшновато оказаться наедине с человеком, возглавлявшим список подозреваемых. Я не знала, будем ли мы одни в квартире. А вдруг Долорес распознает мою ложь и поймет, что я затеяла?

К счастью, оказалось, что в квартире мы будем не одни. Когда я пришла, дверь мне открыла экономка, женщина лет шестидесяти пяти в линялом переднике с рисунком из вишен. Она сказала, что миссис Уайлдер скоро выйдет, и провела меня по узкому коридору в гостиную. Как только экономка вышла, оставив меня одну, я с любопытством огляделась. Долорес возглавляла «Глянец» в те времена, когда должность главного редактора была очень престижной, но оплачивалась не так хорошо, как сейчас, и хотя квартира Долорес была довольно просторной по нью-йоркским меркам, она не шла ни в какое сравнение с домом Кэт.

Судя по количеству дверей, выходящих в коридор, в квартире было максимум две спальни плюс комната прислуги.

Гостиную, по-видимому, отделывали последний раз году в шестьдесят четвертом. На ее оформление пошло сотни четыре ярдов блеклого вощеного ситца. Им было обито все: диваны, стулья, подушки, из него же были сшиты оконные портьеры и даже маленькие занавесочки на застекленных дверцах гардероба красного дерева. На стене висело, несколько зеркал, но практически не было произведений искусства, только большой портрет маслом самой Долорес с кокер-спаниелем на руках. Судя по запаху псины, пропитавшему всю квартиру, этот самый спаниель до сих пор обретался где-то поблизости.

Я проторчала в гостиной минут пятнадцать, листая от нечего делать лежавший на кофейном столике номер «Тайм» двухнедельной давности. Наконец где-то в другом конце коридора резко, как ружейный выстрел, загремел голос, и через минуту в комнату ворвалась Долорес. Я вскочила и протянула ей руку. Долорес была приземистой, коренастой, ростом не больше пяти футов, что еще более усиливало ее сходство с бультерьером. Сегодня на ней довольно нелепый наряд — красные слаксы и блузка цвета апельсина с огромным мягким бантом, который при ее росте ей явно противопоказан. Долорес не потрудилась закрасить седину, и ее коротко стриженные волосы теперь грязноватого желто-коричневого цвета, напоминающего цвет защитного ограждения на шоссе. Ее лицо изборождено морщинами, а под глазами кожа складывалась мелкими сборками и напоминала кожу цыпленка. А рот… По рту сразу можно узнать легендарную Долорес. То ли по причине плохого зрения, то ли из-за того, что верхняя губа у нее с возрастом или просто от злобного характера почти исчезла, Долорес всегда красила губы в виде бесформенного мазка красной, как пожарная машина, помады. Можно подумать, что после того, как она накрасила губы, кто-то с силой потер их большим пальцем и размазал помаду.

— Долорес, спасибо, что согласились уделить мне время.

Она шумно плюхнулась на диван, стоящий посреди комнаты, и положила руки на колени. Я проворно села в кресло напротив нее. Не дав мне задать первый вопрос, Долорес спросила:

— Вы штатный автор? Удивлена, что они все еще держат авторов в штате, это та роскошь, от которой теперь все стараются избавиться.

— Вообще-то моя должность не совсем штатная, — пояснила я. — Кроме «Глянца», я сотрудничаю и с другими журналами, но здесь мне выделили небольшой кабинет, я пишу в основном очерки, которые интересуют широкую публику, и…

— В теперешнем журнале я только это и читаю. Это вы писали статью о клиторидектомии в африканских племенах?

— О клиторидектомии? Вряд ли «Глянец» писал на эту тему, наверное, статья была в «Мэри Клер» или…

— Это дикий, варварский обычай, они напечатали и фотографии бедных девочек. Африка — ужасное место, причем со временем она совершенно не меняется.

Долорес положила руку на спинку дивана, повернула голову и рявкнула:

— Мэдж! Мэдж!

По-видимому, она звала женщину, которая открыла мне дверь, но очень может быть, что вовсе не ее, а собаку. Когда она снова повернулась ко мне, я уточнила:

— Вообще-то я пишу большей частью на криминальные темы и сейчас решила объединить свои статьи в книгу. Вы блестяще подготовили антологию, и я подумала, что вы могли бы поделиться со мной опытом.

— О чем писать рассказы?

— Нет, их я уже написала, у меня всего около дюжины статей, в основном на криминальные темы. Я надеялась, что вы могли бы посоветовать, как сгруппировать их в книгу и как потом продвигать книгу на рынок. Мне кажется, антологии плохо продаются.

— В названии книги обязательно должно быть слово «любовь». — Долорес снова повернула голову. — Мэдж, иди сюда! Куда запропастилась эта женщина?

— Да, я знаю, что в названии вашей книги было слово «любовь». Как вы считаете, это помогло?

— Откуда мне знать? Книга вышли всего две недели назад. Разумеется, вы работаете в новом, более современном, более свежем «Глянце», так что вам, наверное, надо вставить в заголовок не «любовь», а «секс».

Что у нее с сексом, она что, на нем помешана?

Я слышала из разных источников, что Долорес никогда не называет Кэт по имени, только «она».

— Гм, не знаю. — Я хихикнула. — Кстати, о «Глянце»— как вы считаете, прием по случаю выхода вашей книги помог привлечь к ней внимание? Может, мне стоит попытаться раскрутить кого-нибудь на такую же вечеринку?

Вопрос был притянут за уши, но я была уверена, что Долорес этого не заметит.

— Билли, о чем вы говорите! Она устроила этот чертов прием только потому, что ее заставил Гарри. Что касается прессы, то на этой неделе все газеты только и пишут, что об умершей няньке.

Она неправильно произнесла мое имя, но я решила, что исправлять не имеет смысла. Я была в восторге, что Долорес меньше чем за минуту сама перескочила на ту самую тему, которая меня интересовала.

— Ну, в этом Кэт не виновата.

Долорес издала нечто среднее между фырканьем и смешком.

— Вы так считаете? Лично я думаю, что с нее станется. А что, хитрый ход: укокошить няньку, чтобы отвлечь внимание от моей книги!

Было непонятно, то ли Долорес не читала сегодняшних газет и не слышала, что предполагаемой жертвой была Кэт, то ли она притворяется, что ничего не знает.

— Это было ужасно, правда? — сказала я. — Такая молодая женщина умирает такой ужасной смертью…

— А вы знаете, что ко мне приходила полиция? Да-да, прямо сюда. Полицейские задавали мне всякие вопросы насчет вечеринки. Насколько я понимаю, они считают, что кто-то из присутствовавших мог заметить нечто подозрительное. Я им сказала, что ни черта не видела и что не была знакома с этой несчастной.

— Думаю, они будут допрашивать многих.

— Не знаю, они меня в свои планы не посвятили. — Долорес замолчала и надула губы, так что верхняя стала выступать вперед, как клюв утконоса. — Когда речь идет о девушках вроде этой няньки, всегда находится много желающих заставить их поплатиться за грехи. Она сама напрашивалась на неприятности, вот и допросилась.

Я была поражена, что она вообще знает что-то о Хайди.

— Что вы имеете в виду?

— Она была, как говорили в наше время, девицей нестрогих нравов. Одна из авторов рассказов, которые вошли в мою книгу, была с ней знакома, девица раньше работала нянькой у ее ребенка в Уэстчестере.

— У одной из писательниц? — недоверчиво переспросила я.

— Ну конечно. У Нэнси Хайленд.

— Я не знала.

Долорес потянулась к оловянной миске, стоящей на кофейном столике, взяла лимонную конфету в целлофановой обертке и снова порывисто повернула голову в мою сторону.

— Ну, она-то уж, конечно, не убивала эту девушку, если вы об этом подумали. Однако она мне рассказала, что эта нянька была та еще змея. Нэнси вышла замуж во второй раз пару лет назад, родила позднего ребенка — ей года сорок два, или сорок три, — и в первые полгода после рождения малыша эта Хилди служила у нее нянькой. У Нэнси есть сын от первого брака, ему уже лет восемнадцать, так вот эта Хилди, или Хайди, или как ее там, с ним спуталась. А потом она его бросила, и мальчик хотел застрелиться.

— Нэнси видела Хайди на вечеринке?

— Видела мельком, и та, увидев Нэнси, вспыхнула. Дело в том, что Нэнси знала, что она там работает. Однако о том, что эта особа натворила, Нэнси узнала только после того, как та уехала.

То, что Долорес рассказала о Хайди, конечно, интересно, но мне нужно снова перевести разговор на Кэт.

— Вы, видимо, об этом не слышали, — сказала я, — но полиция предполагает, что жертвой должна была стать Кэт. Хайди съела конфеты из коробки, которую кто-то в тот вечер принес в подарок Кэт, а конфеты оказались отравленными.

Долорес сосредоточенно отдирала от леденца прилипшую обертку и поэтому не сразу вникла в смысл того, что я сказала. Но когда до нее дошло, она резко вскинула голову. По ее ошеломленному виду я поняла, что она либо величайшая актриса всех времен и народов, либо действительно ничего не знала. Она быстро спросила:

— Что? Кто вам сказал?

— Во-первых, Кэт, а во-вторых, об этом написали в газетах.

— Полицейские продолжают опрашивать людей, они не узнали, кто это сделал?

— Нет, но, похоже, кто-то из гостей вечеринки.

Я видела, что Долорес усиленно ворочает мозгами, однако по выражению ее лица не могла понять, о чем именно она думает. Потом она вдруг спросила, есть ли у меня еще вопросы по поводу книги.

— Я сейчас пытаюсь написать предисловие. Один знакомый редактор мне как-то сказал, что когда человек берет в руки антологию, то первым делом просматривает предисловие. Если оно покажется ему достаточно занимательным, он книгу купит. Ваш редактор не давал вам каких-то конкретных советов по предисловию? Может быть, вы сами мне что-нибудь посоветуете?

Долорес посмотрела на меня с таким ошарашенным видом, будто я спросила нечто невообразимое — например, верит ли она в антихриста или какой у нее размер бюстгальтера. Потом она недовольно покачала головой.

— Вы что, хотите поговорить с моим редактором? У вас еще нет редактора?

— Нет-нет, редактор у меня есть, просто я подумала, что вы… извините, мне кажется, вы сейчас очень заняты, мне, наверное, лучше уйти. Если можно, я вам позже позвоню, если возникнут вопросы.

Я встала, но Долорес осталась сидеть, о чем-то лихорадочно думая. В это время в дверях наконец материализовалась Мэдж. Она несла небольшой деревянный поднос с двумя чашками — мне показалось, что в чашках был кофе без кофеина.

— Черт возьми, Мэдж, где ты пропадала? Послушай, я забыла тебе сказать, Герб сегодня не обедает дома, поэтому можешь приготовить мне палтус. И вызови такси, я хочу выехать через десять минут. Пусть таксист позвонит снизу по домофону, когда приедет.

Интересно, куда это она вдруг собралась? Я не знала, то ли это я ее взбудоражила, то ли она всегда такая. Наверняка Долорес понимала, что если кто-то пытался убить Кэт, то она обязательно окажется в числе подозреваемых. Все еще не вставая с дивана, Долорес спросила:

— Как вы думаете, это муж?

Я не сразу поняла, обращается ли она ко мне или продолжает разговор с Мэдж, которая тем временем расчищала на столе место для подноса.

— Что вы сказали?

— Думаете, это мистер Джонс?

Я попыталась изобразить максимально возможное удивление:

— Не могу себе представить. Мне кажется, они очень счастливая пара.

— Ну, если хотите знать мое мнение, лично мне он в тот вечер показался не очень счастливым.

— Идеальных браков не бывает, но в общем-то мне кажется, что их связывает нечто особенное.

Похоже, у меня внезапно развился синдром Туретта[7] в очень редкой форме: у меня изо рта непроизвольно вырывались елейные избитые фразы.

— В наше время почти никто даже не пытается что-нибудь создать. — Долорес наконец встала и обошла вокруг кофейного столика. — Вы знаете, что это я изобрела близость?

— В каком смысле? Выражение? — удивилась я.

— Нет, само понятие. Это я первая написала о нем несколько статей еще в семьдесят первом году. В те дни журналы имели вес в обществе, они влияли на образ мыслей, на поступки людей, не то что сейчас.

— Вы считаете, что сейчас это не так?

— Абсолютно. Нынешние журналы люди не уважают. Решив, что настал самый подходящий момент убраться, я как можно вежливее попрощалась. Долорес сказала, что Мэдж проводит меня до двери, и, на всех парах рванувшись через комнату, скрылась за другой дверью.

Вместо того чтобы спуститься в подземку и ехать прямо домой, я прошла несколько кварталов, пока не набрела на кофейню. Мне надо было записать основные моменты разговора с Долорес, а я понимала, что это не так просто, учитывая, что наш разговор смахивал на диалог из пьесы в театре абсурда.

Я заказала каппучино, а потом поняла, что умираю с голоду, и попросила подать нечто посущественнее — чизбургер и бокал красного вина. Записав все, что смогла, я откинулась на спинку стула и попыталась осмыслить весь разговор, особенно тот момент, когда я сказала, что жертвой преступления должна была стать Кэт. Мне казалось маловероятным, что Долорес разыграла свое удивление. Во-первых, ее потрясение выглядело очень искренним, а во-вторых, судя по тому, что мне доводилось читать о Долорес, она шла по жизни напролом, как бульдозер, и ей было недосуг или просто неинтересно осваивать искусство скрывать свои чувства и намерения. А если она не знала, что отравленные конфеты предназначались Кэт, значит, она не могла быть злодеем, напичкавшим их ядом. Следовательно, мне нужно сосредоточиться на других гостях, а заодно и разобраться, что же все-таки происходит между Кэт и Джеффом.

Я пролистала блокнот на несколько страниц назад и перечитала свои записи, касающиеся Такера. Если он действительно умер, съев ядовитые грибы, и если Кэт пытались убить ядом того же типа, то вполне возможно, что между двумя случаями существует связь. Может быть, кто-то устроил крестовый поход против женских журналов и пытается методично убирать главных редакторов? Тогда редакторам других журналов тоже может угрожать опасность.

Когда я доела чизбургер и прикончила вторую чашку каппучино, было около половины седьмого. Убрала блокнот в сумку и вдруг с досадой поняла, что оставила некоторые материалы к статье о Марки в офисе. Я отчетливо увидела их на стуле — именно туда я их положила, когда заглянула Лесли, извергая обаяние и дружелюбие, как паяльная лампа — огонь. Завтра с утра надо во что бы то ни стало начать дома эту статью, поэтому сегодня вечером, как ни крути, придется заехать за этими бумагами в офис. Веселенькая перспектива!

Ехать от кофейни до офиса на метро было на редкость неудобно, поэтому я решила взять такси, а уж из офиса поехать домой на метро. К тому времени, когда я доберусь до редакции, будет почти семь часов, но перед сдачей номера в офисе должно быть полно народу.

Оказалось, что я ошиблась. У «оркестровой ямы» мне встретился только один человек — парень из производственного отдела. Он застегивал рюкзак. Поздоровавшись со мной кивком, он повесил рюкзак на плечо, надел бейсбольную кепку и пошел к выходу. Наверное, сегодня вечером наши играют в софтбол. Или последние события настолько всех перепугали, что никто не хочет засиживаться в офисе.

Я поспешила через пустую «яму» и, повернув налево, вышла в главный коридор. В кабинете Полли было темно, в кабинетах Кипа и Лесли — тоже. Было тихо, только слегка жужжала лампочка внутри указателя запасного выхода над дверью на лестницу. Подходя к последнему повороту на пути к своему кабинету, я услышала какой-то звук, было похоже, что кто-то нажал педаль питьевого фонтанчика. Но завернув через три секунды за угол, я увидела, что коридор пуст. Только перед темным кабинетом отдела моды маячила фигура манекена, которого мы прозвали Толстозадый. Манекен был в мешковатом свитере цвета бургундского вина и без штанов. Я оглянулась — позади не было ни души. Но почему-то у меня по спине побежали мурашки.

Я прошла коротким коридорчиком и подошла к двери своего кабинета. Как ни странно, она оказалась закрытой, хотя я никогда ее не закрываю. Возможно, ее закрыла уборщица. Я толкнула дверь и зажгла свет. Мусорная корзина была полна, значит, уборщица в моем кабинете еще не побывала. Странно. Однако забытые папки лежали там, где и должны были лежать — на стуле. Убирая их в сумку, я краем глаза заметила слева от себя что-то блестящее и резко повернула голову. В самом центре моего стола лежала одинокая шоколадная конфета «Поцелуй» в серебряной обертке.