Эта сука, серая мышь

Глава 8 НЕПРОЧИТАННЫЙ РОМАН

Ночью я проснулась от душераздирающих воплей. То было проявление бурного, где-то даже безудержного ликования. Я готова была просто на стену вскарабкаться. Да когда же они угомонятся, наконец! Сколько можно! Мало того что я по их милости два часа пыталась уснуть, так еще и сейчас?!

Оказалось, что радость, обуявшая публику, была связана с внезапным приездом припозднившейся Мурашовой.

Пока я впотьмах пыталась нашарить тапочки, нащупать на стуле халат, а заодно убедиться, что времени уже часов пять, гостью успели препроводить в гостиную.

Войдя туда, я застала, как Мурашова совершает круг почетного знакомства.

– Здравствуйте, я Кира, – деловито пожимала она руку Олежке.

– Кира! Очень приятно! – Это уже Толику.

– А вы, женщина, вообще уйдите отсюда! – С Алинкой они одно время были очень дружны, и такая форма общения до сих пор была у них в чести.

Перед Гариком Мурашова зачем-то опустилась на одно колено и, облобызав его руку, сказала:

– Прекрасный вы мой, я Кира!

ДДА она просто молча, но энергично встряхнула за ладонь.

Я заметила, что в комнате не наблюдается Юляшки. Наверное, она, как единственный нормальный человек, отправилась спать. В отличие от Ирины, которая, не желая отъединяться от коллектива, тихонько клевала носом в углу. Еще я заметила, как Гарик, подойдя сзади, попытался привлечь Оксанку к себе. Но та, якобы порываясь очередной раз расцеловать Мурашову, от него отошла.

Вообще, атмосфера праздника мало-помалу утрачивала тона. И даже прибытие знаменитой Оксанкиной подруги по институтской скамье не смогло в корне изменить ситуацию. Второго дыхания у собравшихся не открылось. Дорохова, конечно, по традиции предоставила Кире слово, и та рассказала парочку свежих анекдотов, как она одна это умеет. Все посмеялись, поаплодировали, еще пошумели немного. И постепенно утомленный народ стал разбредаться по комнатам.

Вот сволочи! Разбудили и разошлись! Причем самая главная виновница – Мурашова – ушла раньше всех, сухо кинув мне напоследок: «Здрасьте!»

Противная! Небось еще и в моей комнате разлеглась! Всех ненавижу!

В гостиной остались только Толик и я.

– Ты чего спать не ложишься? – спросил он меня.

– Да мне уже и смысла нет. Сейчас без пятнадцати семь. Только усну, уже и вставать. Хочу сегодня пораньше домой попасть.

– Ну, поехали со мной тогда. Я уже такси заказал. Минут через сорок обещали быть.

– Правда? – обрадовалась я. – Мне до ближайшего метро. Дальше я сама.

– А куда тебе?

– На «Домодедовскую».

– Ха! – усмехнулся он. – Ну надо же! И мне на «Домодедовскую»!

– Не может быть!

– Ну почему же не может? У меня там школьный друг живет. А у школьного друга живу я, когда бываю в Москве.

– Здорово! Тогда я пошла одеваться.

– Дуй.

Я потихоньку вошла в комнату. На всякий случай. Вдруг Мурашова все-таки здесь.

Она и впрямь была тут. Дрыхла на второй половине кровати. Я, стараясь не шуметь, переоделась. Стала убирать все в пакет. Тапочки, лак, косметика. Так, вроде ничего не забыла!

Взяла в руки пакет – и сморщилась. Зараза, шуршит, как незнамо что.

– Польчик, ты чего, уже собралась?

Из-под ватного одеяла высунулось заспанное Оксанкино лицо. Я удивилась.

– А почему ты здесь?

– Ну, знаешь, почему-то не захотелось ложиться в одну постель с Губановым.

– Понятно. Значит, разругались всерьез. Ладно, зайчонок, спи, я поехала, – я подошла и чмокнула Оксанку в щеку. – Позвони, когда вернетесь.

– Угу.

Она снова влезла под одеяло. А я пошла на кухню, выпить чаю на посошок.

В машине меня немедленно разморило. Я стала то и дело валиться на Толика, который для чего-то тоже забрался назад. Касаясь головой его плеча, я дергалась и с бодрящимся видом садилась ровно, бешено выпучив глаза, чтобы они не вздумали закрываться. Так повторялось из раза в раз, пока Толику все это не надоело. И он обнял меня, уложив мою голову себе на плечо.

Вот тут-то мне спать и расхотелось. Потому что в нос от его шеи и шарфа ударил интимный запах его намытой кожи, туалетной воды и сигаретного дыма. Мне было неудобно лежать на его плече, потому что оно было для меня слишком высоким. Я напрягала шею, тянулась, чтобы не упустить и частички этого запаха.

Толик, заметив, что я не сплю, а тянусь, покосился. А тут еще водитель-добряк, глянув в зеркальце заднего вида, добавил:

– Ну, поцелуй ты девушку. Видишь, как она этого ждет.

И Толик, взяв меня пальцами за подбородок, поцеловал. А потом целовал целый час, пока мы пробивались по пробкам от Садового до «Домодедовской».

И я его целовала.

Когда же затих воркующий шум мотора, мы оба смутились.

– До встречи! – сказала я, вылезая у родного подъезда. Он, не ответив, лишь подмигнул.

Когда я, несколько обалдевшая, с припухшими губами вошла в прихожую, то увидела, что бабушка неподвижно лежит на пороге собственной комнаты.

– Бабуленька! – слабым голосом вскрикнула я и стала сползать по стене.

Но тут старушка обернулась. В руках ее была палка от швабры, а лицо разрисовано черным фломастером.

– Тсс… – приложила она палец к губам. И поползла. Какой ужас!

Оказывается, они со Славиком играли в войну. И это в половине-то десятого утра!

Правда, с моим появлением игра прервалась, потому что Славик, заметив меня, побежал навстречу. На ходу он сделал из своего черного пистолетика контрольный выстрел в голову врага. Бабуленька скорчилась, пустила ногой натуральную судорогу и замерла.

– Поля! – радостно кричал мальчуган.

– Привет, мой хороший! – я присела на корточки, крепко-крепко его обняла. – Как вы тут?

– Как, как, – заворочался «труп». – Вишь, окаянный, заставляет старуху пыль собирать.

– А потому что здесь открытая местность, – объяснил малыш, – а тебе нужно было взять блиндажные укрепления. Но ты не справилась.

Мы со Славиком вдвоем подняли бабулю с пола.

– Как съездила-то? – направляясь отмываться, спросила она. – На свою сексовечеринку?

– Нормально. Весело было.

– А Гарик был? – поинтересовался Славик.

– Был. Привет тебе передавал.

– А когда мы с ним в тир пойдем? Он обещал научить меня стрелять.

– Ну раз обещал, значит, научит, – сказала я, не будучи в этом уверена (особенно при теперешних обстоятельствах).

Тут по телефону раздался длинный-предлинный звонок.

– О, межгород! Мамочка, наверное! Я побежала отвечать.

– Алло, Поленька? – услышала я.

– Да, мамочка, привет! Как вы там? Как бабуся? Дозревает?

– Нет, родная моя. Мы с ней решили, что я здесь останусь. Куда ее дергать на старости лет? Поживу пока, а там видно будет. Я уже и насчет работы договорилась – продавщицей в обувном. Это от нас километрах в пятнадцати. На автобусе около получаса выходит. Но зато очень удобно, прямо до магазина доезжаю.

Мама говорила быстро-быстро. Будто хотела одним махом оправдаться за все стразу. За что ей оправдываться? Я же все понимаю. Бедная моя! Будет мотаться в холодном автобусе, который неизвестно как ходит. Далеко. Тридцать километров в оба конца. Бедная! Бедная моя!

– Мамочка!..

Я замолчала, абсолютно не зная, что можно ей предложить. Ведь она не хочет там оставаться. Она хочет домой. Ко мне, к своему любимому рукоделию, к своему уютному, теплому уголку, где она обычно читает, укутавшись в шаль.

– Что, доченька?

– Когда же мы теперь увидимся?

– Не знаю. Теперь, наверное, когда ты сможешь ко мне выбраться.

«Или когда бабуся отбросит коньки», – мысленно добавила я, но тут же выругала себя за подобный цинизм.

– Значит, не раньше лета, – вздохнула я.

– Поживем – увидим, – не согласилась мама, очевидно тоже всерьез подумывая о «коньках». – Ну а как у вас?

– Все хорошо. Завтра Славик идет на собеседование.

– Да? Вы уж подготовьте его там как следует.

– Попробуем…

И тут я вспомнила, о чем еще хотела расспросить маму:

– Мамочка, скажи, пожалуйста, а ты не знаешь, в какой детский дом ездила бабуся, когда разыскивала сына деда и медсестры?

Мама потеряла дар речи. А когда обрела, то спросила:

– Зачем тебе это, Поленька?

– Мамочка, очень нужно, честное слово!

– Я точно не знаю, – тяжело вздохнув, сказала мама. – Такие подробности у бабушки никто из нас не выяснял. Я только знаю, что его из Россоши, где он родился, переправили в Воронежский детский дом. А вот в какой именно, понятия не имею.

– А у бабуси это нельзя уточнить?

– Да что ты! Она не вспомнит ни за что. Тем более теперь. Она же ведь после Зоиной смерти так и не отошла. Все больше молчит. А если и заговаривает, то не со мной. Путает меня с Зоей…

Вот такие невеселые новости сообщила мне мама.

А потом мы со Славиком поехали в детский театр имени Натальи Сац. Смотрели музыкальную сказку «Снежная королева». Какие же там красивые декорации! Просто с ума сойти! Я, честно говоря, не столько наслаждалась пением, сколько мастерством оформителей. А Славик, вообще, скис после первых двух арий. Тускло глядя на сцену, периодически спрашивал: «А когда они петь перестанут?»

Тот еще эстет у меня растет, нечего сказать!

По дороге обратно я даже не осмелилась спросить, пришлась ли постановка ему по душе. Он сам все сказал:

– Мне понравились Маленькая Разбойница и Ворон. А остальные все какие-то болваны. Особенно Кай.

– Почему ты думаешь, что Кай такой уж плохой? Его же просто заколдовала Снежная королева.

– Да потому что он старый, а играет мальчика. И старым он был еще до того, как появилась Снежная королева.

Ну что ему возразишь? Признаю. Кай и в самом деле не выглядел как цветок.

А на следующий день моего Славика приняли в гимназию. Радость моя не знала границ.

– Умница! Умница моя! – смеялась я, покрывая его личико поцелуями. Прямо там – в школьной рекреации, под улыбчивый взгляд завуча младших классов, проводившей собеседование.

– Все! – железно обещала я малышу, пока мы возвращались автобусом домой. – Чиню машину – и буду возить тебя с ветерком.

– Да уж, с ветерком. Я помню, как ты ползаешь.

– Да это все потому, что тетя Оксана боялась. А так-то я ого-го!..

Вышеозначенная особа не замедлила объявиться. Мы только еще входили в подъезд, когда мне на мобильник раздался звонок.

– Польчик, ну что? Вы уже отстрелялись?

– Да, все нормально. Приняли.

– Да ну! Поздравляю! Малыш с тобой?

– Со мной.

– Будь добра, передай ему трубочку.

Я отдала Славику телефон, и он долго-долго в него кивал. Потом сказал:

– Спасибо… Чего? Да, приеду. Хорошо. Пока. Он вернул сотовый мне.

– Куда это он приедет? – без перехода спросила я.

– Да вот пригласила его сегодня в гости, – сообщила Оксанка, – надо же это дело отметить.

– Господи! Неужели не наотмечалась за выходные?

– Да ладно тебе, скучное ты существо! Приезжайте! Посидим узким кругом ограниченных людей. Покалякаем. Сегодня, кстати, Толик обещал заехать. У тебя есть для него какаянибудь доп. информация?

Толик? Толик – это хорошо. Толик – это в корне меняет дело.

– Кое-что есть, но совсем немного. А во сколько ты будешь дома, зайчонок?

– Да часов в семь, наверное. Так вы приедете? – Да.

– Значит, я покупаю большой шоколадный торт для новоиспеченного ученика?

– Покупай, – позволила я.

На душе у меня вдруг стало еще радостней. Я представила, как мы будем сидеть на замечательной Оксанкиной кухне. А может быть, даже в комнате. Я, Славик, она и Толик. Пить чай с вкусным тортом. Болтать. И малыш наконец-то пообщается с большим взрослым дядей. Хотя, конечно, он будет расстроен, что это уже не Гарик.

– Кстати! – опомнилась я. – Ты как, с Гариком-то помирилась?

– Да я с ним и не ссорилась. Просто на место поставила. Теперь, когда он стоит на месте, мы опять дружим… Ладно, Польчик, я отключаюсь. Крокодилица прется! Она, кстати, просила тебе передать спасибо за визитки.

– А, да не за что! Пока, зайчонок. До вечера.

Мы распрощались, и я пошла докладывать бабуле, что сегодняшний вечер она проведет в одиночестве.

Услышав обе новости – эту и более радостную, о принятии Славика в школу, – она немедленно понеслась на кухню стряпать шарлотку. Приобщила к делу и самого виновника торжества, вынудив его вычищать сердцевину из яблок.

Я же отправилась в ванную. Встав перед зеркалом, как обычно, спросила себя, красивая я или не очень?

Большинство населения (да что там большинство, все 99 %) сочло бы меня далеко не красавицей. И нос крючковат. И глазки – с изюминку. Крошечный рот, похожий на аккуратную буковку «о». Но себя ведь нужно любить. Такую, какая есть. Какой создала природа. А потому я не перестаю повторять своему отражению: «Ай, хороша! Королевишна!»

Если же это не помогает, я начинаю выискивать в себе какие-то новые, присущие только этому дню пригожести. Вот сегодня, например, я сочла, что выгляжу необыкновенно отдохнувшей. Такая милая, свеженькая, будто мне все еще девятнадцать. Так и запишем!

А еще! Я прямо сейчас пойду в парикмахерскую и превращусь в платиновую блондинку. Так мне Алина посоветовала. Она зря не скажет – у нее глаз наметан. Зря, что ли, стилистом в модном салоне работает?

Оксанка, правда, в свое время посоветовала мне к самой Алине не обращаться. Объяснила это тем, что «больно уж любит головке объем придавать. Ходишь потом целый день, как с аквариумом».

Ну, я и пошла в ближайшую парикмахерскую, рядом с домом. Нормальный салон. Тетеньки все такие в возрасте. Значит, со стажем.

Села в кресло.

– Меня, – говорю, – покрасить и уложить.

Пухлая мастерица как запустила мне в волосы пальцы, так я сразу и поплыла. Она что-то делает там, а я прямо аж засыпаю. Потом на меня чепчик напялили – и сушиться. Сижу под колпаком и даже физически ощущаю, как становлюсь платинокудрой.

Только когда чепчик сняли, я очнулась от грез.

Вернее, чуть не заорала от ужаса. Как сдержалась, не знаю. Как уговорила себя не искалечить пухлую мастерицу, тоже не знаю. Просто заплатила, взяла свои вещи и, благородно смолчав, удалилась. Рыжая, как булгаковский Азазелло, и вся перекошенная от гнева.

Брела я по обледенелой дороге и думала: «Вот какая-нибудь американка на моем месте непременно обратилась бы в суд. Они там все, чуть что, сразу судятся. И что самое смешное, она бы выиграла это дело. Всего лишь предоставив присяжным фотографию «до» и «после». И все. Парикмахеру – пожизненное, а ей, американке, – бесплатную путевку в Швейцарию, чтоб нервы лечила… Нет, но как я в таком виде знакомым на глаза покажусь? Что, рассказывать всем, что я наелась неизвестных плодов, как в сказке про ослиные уши? А Толик! Главное, Толик! Ведь для него старалась. А он решит, мол, надо же, страшненькая какая, ну и нажрался же я тогда!.. Немедленно все исправить! Срочно, пока не поздно!..»

Не заходя домой, я позвонила Алине в салон. Нажаловалась ей на свою горькую участь. Алина сначала смеялась часа полтора, потом говорит:

– Приезжай давай, хурма!

Ну я и поехала. Провела в обществе говорливой Оксанкиной сестрицы пару часов и вышла от нее возрожденной из пепла. В белую масть. С голубой кровью в жилах. Алина так расстаралась, что, проходя теперь мимо витрин, я ощущала себя по меньшей мере Клавдией Шифер. И если мужчины оборачивались мне вслед, я точно знала, что клюют они исключительно на цвет моих волос. На магическое слово «блондинка».

Ну и что? Разве это так уж важно? Нет, я была определенно довольна.

А Дорохову впредь ни за что не послушаю. Только сбила меня со своим аквариумом!

Однако уже вечером, звоня в Оксанкину дверь, я почему-то сильно нервничала. Хотя, понятно почему. Сейчас эта ценительница прекрасного скажет все, что она думает о моей новой прическе. Оставалось утешаться тем, что Славик, который держал меня за руку, то и дело задирал головку, окидывая мою шевелюру восторженным взглядом.

Дверь открылась – и Оксанка, прижимающая к уху телефонную трубку плечом, небрежно спросила:

– Вы к кому?

А потом, уже обронив телефон, закричала:

– Балагура! Ты что с собой сделала?

– А мне нравится, – выдала я заранее заготовленный ответ.

– И мне! – пришел на выручку Славик.

– Сразу скажи, кАлинке ездила?

– Да, – слегка удивилась я. – Откуда знаешь?

– Ну а чего тут знать, если ты, как космонавт в открытом космосе?

– Почему как космонавт?

– В шлеме потому что!.. Ладно, проходите давайте! – Оксанка поцеловала Славика, легко потрепав его по голове: – Молодчага! Будущий дипломат-международник, – потом наконец додумалась поднять трубку. – Алло, ты еще здесь? Ладно, Гарик, ко мне тут Валюха Терешкова зашла, я тебе потом перезвоню.

Мы действительно сели в комнате. Оксанка накрыла приземистый столик на четыре персоны. Угощение было довольно скромным, но от Дороховой я большего и не ожидала. Котлеты по-киевски, немного нарезки сырно-рыбно-мясной да в качестве гарнира помидорный салат.

Оксанка расспросила Славика, какие вопросы задавали ему на собеседовании. Мальчик, явно гордясь, что справился с возложенной на него задачей, рассказывал много и с удовольствием. Хотя обычно из него и слова клещами не вытянешь. Потом мы еще демонстрировали ему, как в былые времена пионеры отдавали салют, свидетельствуя свое почтение красному знамени. С какой гордостью маршировали они строем под барабанную дробь. Славик даже засомневался. Потому что у них в школе старшеклассники на торжественных линейках обычно делают иначе. Он попытался изобразить, но я его вовремя осекла, строго-настрого запретив харкать на Оксанкин палас.

Наконец в дверь позвонили. Я уже прямо вся заждалась – и ругала себя, и корила. Ведь я люблю Всеволода, а почему-то жду Толика. Но я ничего не могла с этим поделать.

– Добрый вечер, – поздоровался мой каланча-целовальщик.

– Добрый вечер.

– Толь, проходи, садись, – подпихнула Оксанка брата, который слегка остолбенел при виде моего аквариумного начеса.

– Полина, ты ли это? – усевшись напротив меня, изрек Толик.

– Не обращай внимания, – влезла гадкая Дорохова, – она все время так выглядит в критические дни.

Толик уважительно повел подбородком.

– Обалдеть! – не сводя с меня восхищенных глаз, проговорил он. – Просто обалдеть, как ты выглядишь в критические дни.

– Толя, ну прекрати, пожалуйста! Ты меня засмущал совсем.

Он послушно перевел взгляд на Славика.

– Ну! Давай знакомиться? Ты кто таков будешь?

– Я – Вячеслав Васильевич Сологуб. Толик присвистнул:

– Вот так вот, да? Ну а я – Грязнов Анатолий Дмитриевич. Будем знакомы.

И они обменялись рукопожатиями.

– Толик, накладывай себе чего-нибудь!

– Нет, спасибо, Ксюш. Я только от своего приятеля. Он меня накормил до отвала. Я бы вот с удовольствием кофе и покурил.

– Ну, тогда идемте на кухню, – пригласила Оксанка. – Малыш, ты с нами или поставить тебе мультики?

– Мультики, – ответил Славик.

– Но ты тут не расслабляйся особо, Вячеслав Васильевич, – пригрозил ему Толик, – я сейчас вернусь. Будем изучать приемы карате. Хочешь?

– Хочу!

– Ну, тогда я скоро.

Мы переместились на кухню. Толик, обложившись блокнотом, ручкой и сигаретами, сразу же перешел к текущим вопросам:

– Так что, Полина, ты узнала что-нибудь по поводу местонахождения детского дома?

– Да, он находится в самом Воронеже, но точного адреса я не знаю.

– Ну ладно, ладно, – задумчиво покивал детектив. – Это уже легче. Пробьем по всем воронежским детдомам. Давайте, я запишу фамилию-имя-отчество и год рождения.

Я продиктовала, не будучи, правда, уверенной, что байстрюку присвоили отчество его истинного родителя. Добавила также, что ребенок был переведен в приют из Россошинского родильного дома. Толик заметил, что имеющейся информации может оказаться недостаточно для достижения положительного результата. Потом он, как и обещал, удалился к Славику.

– Ну что, Балагура, – с усмешкой сказала Оксанка. – Выходи замуж за моего братана! Видишь, какой он у меня толковый парень! Через день-другой, глядишь, доставит нам твоего потомка на блюде.

Не поняла. Я что, себя как-то не так веду? С чего это она заговорила о замужестве? Неужели я делаю что-то, что заставляет думать, будто он мне нравится?

– А он что, выражал готовность взять меня в жены? – осторожно спросила я.

– Нет, скорее, это ты выражаешь готовность взять его в мужья.

Я вся так и вспыхнула.

– Чем это, интересно, я ее выражаю?

– Полина! Ну мне ли тебя не знать! Признайся, у вас с ним было что-нибудь?

– Ой, ну что ты городишь, зайчонок! Ты же знаешь, у меня отношения с Всеволодом. Другие мужчины мне неинтересны!

Нет, все-таки у меня очень подвижный ум. Вон как я быстренько заставила Дорохову прикусить язычок. Вместо того чтобы строить свои догадки, она пошла готовить в кофеварке напиток богов. Ложку кофе засыпала, еще по щепотке того-другого. Поставила на огонь – и у нее сразу же все полилось через край. Зашкварчало, задымилось.

– Блин горелый! Твою мать! – выругалась Оксанка.

Схватилась за турку незащищенной рукой. Обожглась. Кинула со злости в раковину, забрызгав коричневой жидкостью светлую плитку. И, пулей вылетев с кухни, заперлась в ванной.

«Да-а, нервишки шалят», – подумала я, сползая с высокого стула, чтобы навести чистоту.

На шум явился озадаченный Толик.

– Что у вас тут стряслось?

– Кофе готовим, как ты и просил! – откликнулась я. Он подошел. Встал у меня за спиной.

– Бьюсь об заклад, что готовила Ксюша. А тебе перепала грязная работенка. Помочь?

– Да нет. Спасибо, я справлюсь.

Он сделал какое-то движение – я почувствовала. Толком не поняла, но вся напряглась. Даже не очень-то разобравшись, действительно ли хочу, чтобы он развернул меня к себе. Но Толик отошел – и я снова оказалась перед дилеммой. Разочарована? А может, наоборот, испытала глубокое облегчение?

Странно все это. Мне нравился этот мужчина. Его ум. Его лицо – смелого, уверенного в себе человека. И, наверное, только поэтому мне теперь не было стыдно за проявленную слабость. Просто тогда был такой момент… Бог его знает, отчего происходят такие моменты. Когда разум смолкает, и вот мы уже полностью во власти эмоций. А через минуту-другую глядишь на все это и думаешь: «Ну и наломала я дров!» Нет мне не было неприятно при воспоминании о том эпизоде в такси, но и продолжения уже не хотелось.

А ему?

Мне показалось, что Толик испытывает примерно то же. Конечно, меня это слегка задевало, но, с другой стороны… Если бы он теперь повел себя по-другому, если бы стал настаивать, то непременно бы все испортил.

Я прибралась. Толик, который явно не доверял барным стульям, сидел на диване-полуторке. Он хмурился. Или же предпринимал отчаянные попытки вспомнить какой-то факт.

– О чем задумался? – подсела я к нему.

– Если скажу, не поверишь.

– А все же…

– Да вот пытаюсь вспомнить, в каком точно году было восстание декабристов – в 1824-м или 1825-м? Знаешь, так бывает. Переклинит – и хоть убей!

Да уж, никак не могла предположить, что голова мужчины может быть забита именно этим. В то время как ты думаешь, что его мысли все же вращаются где-то вокруг тебя.

– В 1825-м! – Вошла явно умытая Оксанка – челка ее была слегка влажной. – А зачем тебе? Наняли отыскать зачинщика?

Толик усмехнулся:

– Всех зачинщиков давно сослали, Ксюша… во глубину сибирских руд. Но ты, я гляжу, полна сарказма относительно моей профессии.

– Ничуть не бывало! Только на тебя вся и надежда.

– Да как сказать, – с сомнением покачал головой Толик. – Конечно, если бы я взрыл носом землю, я нашел бы вам кого угодно. Но говорю вам как на духу, я этого делать не буду. Единственное, на что вы можете рассчитывать, – это на официальный запрос из центральной прокуратуры Москвы. Завтра я буду там у своего приятеля, все устрою. Но вероятность того, что это выстрелит, процентов пять—десять. Так что не возлагайте на меня больших надежд, девушки.

Я заметно приуныла. Видно, не судьба мне стать счастливой. Никто мне не хочет в этом помочь! Никто! Даже человек, которому я практически отдалась в машине. Так низко пала ради него. А он туда же – в кусты!

– Так! – сказала Оксанка, заметив, что я огорчена. – Кофе попили. Теперь давайте чай пить с тортом! Польчик, спроси у малыша, делать на него чай или, может, сока лучше?

– Кто же со сладким сок пьет? – удивился Толик.

– Дети! – все еще сердясь на него, ответила я. – Он чай вообще не любит, зайчонок. Лучше, если есть, обычной кипяченой воды.

– Сделаем! – Тут Оксанка с гневом воззрилась на брата: – Так, я не поняла, Грязнов! А почему это ты не делаешь из мальчика каратиста? Наобещал, а сам и в ус не дует!

– Мы с ним договорились, что займемся этим сразу, как только он досмотрит фильм про славного мальчугана, который один дома.

– Ясно. Тогда сиди.

– Можно, да? Благодарствую, – поклонился Толик. Оксанка достала из холодильника торт. Сняла с него крышку и продемонстрировала нам.

– Смотрите, какой красавец! Два часа выбирала. Супер?

– Ой, красивый! – воскликнула я. Не удержалась и подцепила пальцем немного шоколадного крема.

– Балагура! – строго сказала Оксанка. – Держи себя в руках! – Она принялась нарезать торт кусочками. – Вот, блин! Расползается весь!

– Так, дорогуша, отойди-ка в сторонку! – вмешался в процесс Толик.

– Скажите, пожалуйста, какие мы услужливые! – воскликнула Дорохова. – А сам небось плохое про меня думает!

– Брысь! – вместо ответа пихнул ее Толик, берясь за нож Не оказав ему никакого сопротивления, Оксанка влезла с ногами на диван и закурила.

– Слушай, Поль, а может, вы со Славиком у меня сегодня останетесь?

Я удивилась.

– Как же мы останемся? Мне же на работу завтра. И так целый день прогуляла. А куда я малыша дену? Нет, зайчонок, мы сейчас чайку попьем и поедем.

– Да ладно, посидите еще немного!

– Да куда? Времени уже десятый час. А нам еще на другой конец города добираться. Вот если бы я на машине была, тогда можно и подольше задержаться.

Я украдкой посмотрела на Толика – не соберется ли он снова заказать такси, все же соседи. Но нет. Он все также орудовал ножом, не обратив на мои слова никакого внимания.

– Кстати! – с досады немного повысив голос, сказала я. – Хочу в самое ближайшее время заняться ремонтом. А то мне Славика не на чем в школу будет возить.

– А может, ты продашь эту машину? – осторожно предложила Оксанка. – Раз она уже в аварии побывала, значит, хорошего ждать не приходится.

– Это точно, – подтвердил Толик, – от битых машин лучше сразу избавляться. Хотя, если корпус не повело и лонжероны в порядке, то, может, и ничего страшного.

Ишь ты! Лонжероны! Слово-то какое красивое!

– Но я тогда вообще без машины останусь! – воспротивилась я.

– Новую купишь, – снимая закипевший чайник, сказала Оксанка.

– Да ты чего, зайчонок! Скажешь тоже, новую! На что я ее куплю?

– Кредит возьмешь! Причем лучше всего у Талова. Он тебе, по крайней мере, проценты начислять не будет.

– А какая у тебя модель? – поинтересовался Толик.

– Толя! – не дала мне высказаться Дорохова. – Если ты надеешься предложить эту машину продать, а на вырученные деньги купить более дешевую модель, то вынуждена тебя огорчить. Более дешевые модели продаются только в детском мире.

– Нет, я надеялся предложить, если это наша модель, продать ее на запчасти, чтобы не платить за ремонт.

– А что, Поль! Хорошая мысль! Думаю, так тебе и следует поступить.

Тут на кухню вошел Славик.

– Закончилось! – сказал он, вопросительно поглядев на Грязнова.

– Ну, пошли! Будем делать из тебя Брюса Ли.

– Стоп! – окликнула их Оксанка. – Куда вы собрались с Брюсом Ли? Я уже чай налила.

– Нет, ну кто на полный желудок занимается? – Толик воинственно положил руку на Славиково плечо. – Сейчас мы минут десять повозимся и придем чаевничать.

И они от нас сбежали.

А потом мы все вместе пили чай. И Славик все время упрашивал меня остаться на ночь у Оксанки.

– Ну, пожалуйста, Полина! Давай останемся! Дядя Толик мне обещал перед сном рассказать про самураев.

– Славик, малыш! Ну мне же на работу завтра! – приходя в отчаяние, упиралась я.

В конце концов Толик не выдержал и сказал:

– Значит, ситуация такая. Я сегодня к своему другу поехать не могу. Но завтра утром все равно должен буду у него очутиться, нужно забрать кое-что. Поэтому вы сейчас остаетесь здесь. С утра Поля с Ксюшей едут работать. А мы с Вячеславом Васильевичем отбываем в родные пенаты. Такая схема устраивает?

Да! Схема оказалась просто идеальной. И вечер выдался замечательный. Малыш был на седьмом небе от счастья, когда Толик, выпросив у Оксанки благовонную палочку, пришел к нему рассказывать древние самурайские легенды.

А ближе к часу ночи я отправилась в душ. Ополоснулась. Переоделась в длинную футболку, которую Оксанка выдала мне в качестве ночной рубашки. И, быстро пробежав мимо кухни, чтобы не отсвечивать голыми ляжками, осторожно пристроилась к спящему Славику.

Оксанкино разложенное кресло еще пустовало. Но уже очень скоро улеглась и она. Толик же почивал за стеной, на так полюбившемся ему диване-полуторке.

Я лежала с закрытыми глазами, но никак не могла уснуть. Сначала я слушала, как в приоткрытую форточку доносится далекая-предалекая музыка. Потом Дорохова стала что-то там бормотать. А потом я вдруг четко поняла, почему мне не спится. Я подсознательно жду, что он меня позовет! А может быть, даже сознательно.

И ведь, главное, я его не люблю! Он мне не нужен! Я хочу всю свою жизнь провести в объятиях только одного человека. Но ведь где-то же засела эта проклятая червоточина, которая вырастает до неимоверных размеров, стоит только поблизости оказаться привлекательному мужчине. Ну что же мне делать, если меня недоласкали, недолюбили!

Пойду!

Я потихоньку выбралась из-под одеяла.

– Оксана! – на всякий случай шепотом позвала я.

Она не отозвалась, только свесила с постели тощую ножку.

Тогда я бесшумно поднялась и выскользнула в коридор. Здесь я сказала себе: «Нельзя действовать напролом. Нужно сделать вид, будто меня мучит жажда».

Оказавшись на кухне, я первым делом вгляделась в лицо неподвижного Толика. Благо, что через тонкую штору его освещала луна.

Спит или нет?

Толик лежал на спине, закинув руки за голову. Дыхание его было ровным, веки не дергались. Но все равно я была не уверена, что он находится под воздействием сновидений. Больно уж прямо лежит!

Я взяла чашку. Наполнила из графина водой. Старалась особенно не шуметь, но и не слишком таилась.

Толик не реагировал.

Я выпила уже половину чашки. И даже вроде бы случайно икнула. Но нет, все оставалось, как прежде.

И больше я не выдержала этой игры. Отставила бесполезную воду. Присела рядом с ним на диван. Тут уж и он перестал притворяться. Открыл глаза, без намека на сон, стал смотреть на меня.

Я – на него.

Он лежит. Я сижу.

Тогда он вытащил из-под головы одну руку, прихватил меня за колено.

– Все было бы именно так, – шепотом сказал он, – будь это при других обстоятельствах.

И сразу же щеки мои сделались горячими, как батарея. Снова фиаско! Снаряд мимо цели! Какой одинаково фатальный исход у всех моих робких попыток!

– Да-да, ты, разумеется, прав…

Я рванулась, хотела бежать. Но он вдруг поймал меня за запястье. Повалил на себя, с силой прижав мою голову.

Наверное, он прочел мои мысли. Не хотел, чтобы я чувствовала себя, будто оплеванная. Что ж, и на этом спасибо!

Я подтянулась, легла поудобней. Он бережно обхватил меня, и мы так лежали. Долго-предолго. Пока у меня не стали слипаться глаза.

– Мне лучше уйти, – шепнула я, приподнявшись.

Он вместо ответа провел по моей щеке тылом ладони.

В знак благодарности за то, что он пощадил мое самолюбие, я наклонилась и поцеловала его. Он ответил – тихонько погладив меня по обнаженной спине.

Я чувствовала, что чем продолжительнее наш поцелуй, тем больше тяжелеет эта рука у меня под футболкой. Вот она уже не скользит. Она замерла. Она уже противится отпускать.

– Все, я пошла, – оторвавшись от его губ, прошептала я (вернее, получилось, что прохрипела).

Он все еще удерживал меня. И даже привстал. Но я стала пятиться задом.

– Если не уйду сейчас, то вообще не уйду. А у нас обстоятельства…

Бухнувшись на подушку, он прикрыл глаза в знак согласия.

А утром я горько пожалела, что не осталась. Плевать ему уже было на какие-то там обстоятельства. Но я позволила проявиться своей маленькой гордости. А зря! Может быть, за всю мою жизнь это был единственный мужчина, который не оттолкнул меня!