Это лишь игра

11. Лена

Обычно мы с Петькой идем из школы дворами – так короче. Но сегодня он тянет меня на почту.

– Мать просила… купить этот… ну, как его? Конверт. Вот!

Я вижу, что Петька придумывает это на ходу. Без подготовки врёт он так себе – суетится сразу, заикается. Но сейчас я догадываюсь, к чему эта ложь. Он просто опасается, что наши нас поджидают в каком-нибудь пустынном дворе. За меня он боится. Ну а если идти через ближайшее почтовое отделение, которое находится на Карла Маркса – самой оживленной улице, то мы будем все время среди людей.

Меня трогает его забота, и я делаю вид, что ему верю и даже подыгрываю:

– Да, конечно, Петь. А я заодно открытки там посмотрю.

На почте очередь – человек шесть. Петька пристраивается к последнему, но через пару минут говорит:

– Блин, чего так долго-то? Откуда народ? Я думал, почтой уже никто и не пользуется… Ждать вообще неохота. Точнее, некогда. У меня тренировка через два часа. Давай потом… завтра, а?

– Давай завтра, – соглашаюсь я.

До дома мы так же идем центральными улицами, но Петька все равно напряжен. Обычно он всю дорогу беззаботно болтает, а тут молчит и все время головой крутит, оглядывается. Вообще-то я тоже по сторонам посматриваю, но наших нигде не видно.

Только уже у дома нам приходится свернуть во дворы, но их мы быстро минуем, к счастью, так никого и не встретив. Радоваться, конечно, рано – мы с ним выиграли всего один день, а что будет завтра, послезавтра – неизвестно…

Чернышов провожает меня до двери и поднимается к себе на второй этаж. Деревянные ступени под его весом жалобно скрипят.

– Петь, а тебе обязательно ехать сегодня на твою тренировку? – спрашиваю ему в спину.

Он оглядывается.

– А что такое? – озадаченно хмурится.

– Да ничего. Просто… ну, мало ли.

Петька занимается вольной борьбой в «Байкал Арене» вместе с Шатохиным. И что еще хуже, туда же, насколько я знаю, на плавание ездит и Горр. Петька сам говорил, что встречал его несколько раз.

– Петь, ну вдруг они тебя там встретят?

– И что? – хорохорится он. – Думаешь, я их боюсь? В спарринге Шатоха меня еще ни разу не сделал. Так что пусть попробует. А Горр этот… что он вообще может? Короче, Лен, забей, нормально всё будет.

***

Я захожу домой. Бабушка сразу усаживает обедать, а у меня кусок в горло не лезет. Тягостно на душе и за Петьку тревожно. Может, он и прав. Не будешь же постоянно от всех бегать и прятаться, но все равно страшно.

Вспоминаю, как наши обращались эти два года с Ильей Жуковским, как унижали его насмешками и оскорблениями, как жестоко над ним шутили. А ведь мой «проступок» в их глазах куда весомее. Да что там, Илью травили вообще ни за что ни про что. Да они и травлей это не считали. На полном серьезе говорили, что это просто шутка, прикол. А вот нас с Петькой – ну, во всяком случае, меня – они сейчас ненавидят как заклятого врага.

Так что наверняка они ещё придумают, как отомстить. Что там сказал Горр? Кажется, «тебя толпой затопчут» или что-то такое. Ну а Михайловская пригрозила прямо: «До самого выпуска будем тебя чморить…».

Я всегда думала, как бедный Жуковский выдерживает, как всё это терпит? Теперь, похоже, придется узнать это самой. Хотя мне будет намного легче, чем ему. Он – одинок, а я не одна. Нас – трое. Это главное. И словно в ответ на мои мысли мне звонит Шумилова.

– Ну что? Чем все дело кончилось? Узнала про Дэна директриса? – заваливает меня вопросами Соня. – А наши что?

В двух словах я пересказываю ей о том, что сегодня было, но она требует подробностей.

– А Ямпольский? Директриса его спрашивала? Он что сказал?

– Как все. Выгораживал Дэна.

Соня вздыхает.

– И Чернышов тоже?

– Петька – нет, он меня поддержал, – сообщаю не без гордости.

– Ого! Вот молодец! Наш человек! – радуется Соня. – Ой, я чуть не забыла… меня с понедельника выписывают. Продержитесь там без меня еще немного?

Я смеюсь – как будто она у нас главная ударная сила. Но на самом деле я ей страшно благодарна, и после ее звонка настроение у меня заметно улучшается.

До вечера я делаю уроки, а около шести вспоминаю про Петьку. Его тренировка уже закончилась, значит, он должен быть дома. Поднимаюсь к нему, стучу. Петька открывает не сразу, да еще так, будто не хочет, чтобы я вошла.

На площадке светит лишь тусклая лампочка, и у него в коридоре тоже полумрак, так что Петькино лицо полностью закрывает тень.

– Ты один?

– Угу. Мать в магазин ушла. А Ванька еще гуляет.

Он говорит как-то странно, будто шепелявит.

– Не впустишь? – спрашиваю.

Чернышов пару секунд мнется, но потом распахивает дверь пошире.

– Заходи.

Мы проходим в комнату, и у меня невольно вырывается вскрик. У Петьки разбиты губа и бровь, на скуле багровеет назревающий синяк. В черных кудрях застряли какие-то сухие веточки.

– Кто это сделал?

– Шатохин, Сенкевич, Гаврилов, да, короче, почти все наши пацаны…

– Прямо там, в «Байкал Арене», что ли? Там же столько людей, охрана…

– Да нет, уже после тренировки. Когда я на остановку шел. А эти там торчали… поджидали.

– И что, никого не было? Никто не вмешался?

– Да зачем мне кто-то? – вскидывается Петька. – Я и сам справился. Ты бы видела, как я Гавриле и Шатохе втащил!

И Чернышов важно демонстрирует мне сбитые в кровь костяшки.

– Ужас… – охаю я. – Давай я хоть обработаю ссадины.

– Ай, да так заживет, – отмахивается Петька. Но когда я беру у них в аптечке перекись, вату и тюбик с гепариновой мазью, Чернышов послушно усаживается и подставляет свое израненное лицо.

Я стараюсь всё делать очень аккуратно, даже нежно, чтобы не причинять ему лишнюю боль.

– Потерпи еще чуть-чуть, – шепчу, нанося мазь на припухшую скулу. Затем немного отстраняюсь и вижу, что Петька сидит с таким блаженным выражением лица, словно вот-вот замурлычет от удовольствия.

– Петька, ты мазохист, – усмехаюсь я.

Он открывает глаза, а у самого взгляд совершенно поплывший.

– Видел бы ты сейчас свое лицо, – говорю ему с улыбкой.

Петька быстро приходит в себя и, по-моему, смущается.

– Просто… у тебя руки нежные.

И вдруг смотрит на меня так, что уже смущаюсь я. Отодвигаюсь сразу и, чтобы как-то развеять внезапную неловкость, спрашиваю первое, что пришло на ум:

– А Горр тоже был с ними?

– Горр? – переспрашивает, хмурясь, Петька. И почему-то отвечает с явной неохотой: – Ну да, был.

– Бил?

Петька качает головой.

– Хотя да, зачем ему марать руки, когда можно просто науськать других…

Петька неопределенно ведет плечом.

– Ай, да пошли они все, – шипит через разбитую губу.

Все мои уговоры сообщить директрисе об этой драке Чернышов категорически отметает и в конце концов даже начинает злиться.

– Петь, ну они ведь от безнаказанности еще больше обнаглеют!

Но Петька упрямый до невозможности, просто непрошибаемый. И в конце концов он все же вытянул из меня слово, что я не пойду ни на кого жаловаться и вообще никому ничего не скажу.

***

На следующее утро мы заходим с Петькой в кабинет минут за пять до начала урока. Весь класс на миг замолкает, уставившись на нас. Только Горра нет. Но наши и без него глумятся вовсю. Они словно отрепетировали этот момент заранее. Потому что, пока мы идем к нашей парте, по всему классу эхом прокатывается громкое и дружное: О-о-о-о-о!

И следом наши взрываются хохотом.

– Черный, да ты красавчик! – язвит Михайловская, как только смех чуть стих.

– Слушай, тебе так идет бомж-стайл, – подхватывают другие девчонки. – Прямо твоё.

– Ага, подрихтовали табло как надо.

– Да, мааало, – тянет Гаврилов.

Петька садится за парту, угрюмый и злой. Ни на кого не смотрит, на издевки не реагирует. А меня распирает высказать им, какие они трусы, но тут заходит Наталья Алексеевна, математичка. И в ту же секунду всех заглушает своим дребезжанием звонок. Наши разбредаются по своим местам, но косые, злорадные взгляды, ухмылки, перешептывания продолжаются.

Наталья Алексеевна повышает голос:

– Одиннадцатый «А»! Тишина! Звонок для кого был? Сейчас я раздам вам тесты… – она прерывается на полуслове. – Ах ты черт, забыла тесты в учительской…

Она окидывает взглядом класс. Петька наклоняет голову низко-низко, чтобы она не заметила его синяков. Наталья Алексеевна обращается ко мне:

– Лена, будь добра, спустись в учительскую. Там на столе, должно быть, осталась синяя пластиковая папка с тестами. Принеси ее, пожалуйста.

Я выхожу из класса, сворачиваю на лестницу и буквально сталкиваюсь носом к носу с Горром. Он мог бы пройти мимо с равнодушной миной, как всегда и делал. Просто обогнуть меня и идти на математику. Но он останавливается и смотрит на меня, слегка подщурив нижние веки, отчего взгляд его становится еще более насмешливым и как будто говорит: ну что ты теперь скажешь?

Я помню, что пообещала Петьке молчать про вчерашнюю драку, помню. Но во мне вдруг вспыхивает такое негодование, что промолчать просто невозможно…