Это лишь игра

60. Лена

Герман не сводит с меня пристального взгляда, пока я иду к нему на одеревеневших ногах. Лицо его совершенно нечитаемое сейчас. Что он думает, что чувствует, чего ждать от нашего разговора – по нему невозможно понять.

Он всегда хорошо собой владел, не то что я. Уже сейчас чувствую, как меня потряхивает, хоть я и креплюсь изо всех сил. Только бы не заплакать при нем, а то в последнее время чуть что – и у меня сразу слезы.

Я подхожу, и Герман привстает. Здоровается. И садится опять только после меня.

Сегодня Герман ничуть не злится. Он абсолютно невозмутим и даже улыбнулся мне краешком губ в знак приветствия. Он безупречно вежлив и галантен, но… бесконечно, невыносимо далек. Как совсем чужой. Мы сидим рядом, а ощущение, что между нами неодолимая пропасть.

Знает ли он, что его равнодушие, пусть даже деланное, самое жестокое наказание для меня? Когда он такой, я теряю всякую опору и чувствую себя в сто крат несчастнее.

И, как назло, забываю все слова, которые вчера ночью придумала.

– Герман, – выдавливаю из себя, – вчера… это было…

– Совсем не то, что я подумал, – заканчивает за меня Герман с еле заметной усмешкой.

– В общем, да.

– Ясно. Это всё или что-то еще? – спрашивает он будничным, едва ли не скучающим тоном.

«Нет, не всё! Выслушай же меня нормально! И хотя бы постарайся понять…» – хочу ему крикнуть. Но крик застревает в горле, будто меня кто-то держит за шею. Стискивает так, что с трудом втягиваю воздух.

Отвернувшись к фонтану, я молчу, пытаясь взять себя в руки и все же не расплакаться. Но Герман хотя бы не уходит.

– Я не хотела идти к Петьке вчера, – наконец говорю ему глухо, через силу. – Я правда собиралась в библиотеку. У меня даже книги с собой были. Его мама меня встретила в подъезде и попросила отнести ему поесть. Я не могла ей отказать…

Он молчит, будто ему все равно.

– Герман, ты слышишь? Я не хотела, так получилось…

– Ну ладно, пусть так. Только что это меняет?

– Разве для тебя не имеет значения, случайно так вышло или я намеренно нарушила свое обещание и пошла к нему?

– Для меня имеет значение то, что ты соврала мне, – чеканит он, глядя мне в глаза, и его взгляд пронизывает насквозь как ледяные иглы.

– Я… я просто не хотела говорить тебе об этом по телефону. При встрече я бы обязательно тебе сказала. Я думала, ты не поймешь. Опять рассердишься… сбросишь звонок… мы поссоримся. Герман, ну не заставляй меня все время оправдываться! Я так от всего этого устала!

– Разве я тебя заставляю? Это ведь ты захотела поговорить. А я тебя просто слушаю. И честно отвечаю на твои вопросы.

– Герман, я ничего дурного не сделала… я не предавала тебя. Ну пойми же! Петькина мама всучила мне этот злосчастный пакет, потому что ее вызвали на работу. А я не могла отказать… ну, ведь это обычная помощь, не более… Не надо из этого делать трагедию.

– Как скажешь, – пожимает он плечами равнодушно.

Герман как будто отдаляется с каждой минутой еще больше, хотя куда уж. Он словно возвел вокруг себя глухую, непроницаемую стену, сквозь которую я пытаюсь пробиться, но без толку.

– Ты сейчас как… робот, – выдыхаю я с горестным полустоном. – Ты не хочешь меня услышать, не хочешь понять, а ведь обещал, что постараешься…

– Почему же? Я тебя услышал и понял.

– Но почему ты тогда со мной вот так…? – я не могу подобрать нужного слова, но он и сам догадывается. Потому что на миг проступают в нем хоть какие-то эмоции. Как внезапная вспышка.

– Да потому, Лена, что я все-таки не робот. И все прекрасно понимаю. Чернышов тебе друг, брат, бедный родственник, кто там еще… Он в беде, и твоя самаритянская душа этого вынести не может. А я, как последняя сволочь, заставляю тебя разрываться между мной и твоими высокими принципами. Потому что от твоего брата Пети меня воротит, а когда он тебя трогает, когда за ручку держит, когда… – Герман замолкает, не договорив, и заканчивает уже спокойнее: – так и вовсе перекрывает. И преодолеть это я не могу. Не могу и всё тут. Я мучаю тебя и мучаю себя. А дальше будет только хуже.

– Почему?

– Да потому что либо я себя буду ломать, либо тебя. Но и то, и другое не вариант.

– Я больше к нему не пойду. Честное слово.

– Слышали уже, – с усмешкой отвечает Герман. – Да я без упреков. Я понял – мама попросила. Только потом еще что-нибудь случится, и ты помчишься по первому зову. Уж такой ты человек, Лена, безотказный.

– И что теперь? – помертвевшим голосом произношу я, а внутри все леденеет. – Ты хочешь расстаться со мной, да?

Целую вечность он молчит. И для меня это молчание хуже пытки. Потом, вздохнув, говорит:

– Лена, ты очень хорошая. Слишком хорошая для меня. Ты уж прости, что я оказался не такой понимающий и всепрощающий…

– Ты хочешь со мной расстаться? – перебиваю я его, нетерпеливо повторяя свой вопрос, а сама чуть не плачу. И в голове неистово бьется одна-единственная мысль: «Пожалуйста, не бросай меня!»

– Нет, не хочу, – как-то устало произносит он. – Но и так, как сейчас… я так не могу. Давай возьмем ненадолго паузу. Обдумаем всё. Посмотрим…

Ну вот и всё. Даже я знаю, что «пауза» – это конец. Просто Герман, как мог, смягчил горькую правду, но сути это не меняет. Он бросает меня…

Я сижу, не двигаюсь, не отвечаю ему. Потому что больно, так больно, что вся цепенею. Даже дышу мелкими глоточками. И сказать ничего не могу, потому что если заговорю – то точно позорно разревусь.

Не знаю, сколько времени проходит – для меня оно остановилось. Герман поднимается со скамьи, оглядывает меня сверху.

– Лен, ты как? Пойдем я тебя домой отвезу.

Я отказываюсь, качаю головой.

– Идем? – Он касается плеча, но я отстраняюсь.

Сглотнув тяжелый ком, выдавливаю:

– Нет. Ты иди…

Он не двигается.

– Уходи! Пожалуйста!