Это лишь игра

16. Герман

В отцовском ресторане такую толпу, конечно, не ждали. Администраторша стояла и хлопала глазами, как мокрая курица, причитая: ой, сколько вас! Куда ж я вас посажу?

А всё потому, что отец набрал сюда безмозглых красоток, которые только и умеют, что томно улыбаться и вихлять бедрами как в дешевом кабаре. Отец вообще в последнее время стал вдруг падок на них.

Раньше такой прыти я за ним не замечал. Не знаю, может, это возрастное, типа, седина в бороду – бес в ребро.

Мне, в принципе, без разницы, как и с кем он развлекается. Слава богу, домой никого никогда не водит и на том спасибо, а здесь – пусть хоть оргии устраивает – плевать. Плохо только то, что эти дуры меня тоже порой одолевают.

– Герман Александрович, что же вы не предупредили… столько гостей… – лепетала администраторша. – Если вас в общий зал, то надо столы сдвигать… В отдельном кабинете, может? Но там только на двенадцать человек… а вас… – она обежала глазами наших, пытаясь посчитать, но сбилась со счета и окончательно впала в ступор. – Вас больше…

– Естественно, в отдельный кабинет, – бросил я не самым любезным тоном. – Уж как-нибудь поместимся.

На самом деле, администраторша ни при чем. Раздражение вызвала у меня мать. Какого черта она появилась именно сейчас? Стоило, пожалуй, спросить, не поздновато ли? Хотя нет, не стоило, а то решит, что я тут ее заждался. А это не так. Ну, может, только совсем в детстве хотелось, чтоб она у меня была, любая. Но что я тогда понимал? Помню, я даже играл так, будто она у меня есть и как будто с ней разговариваю. Пока отец не услышал и не втолковал, что так делать не стоит.

И когда только она приехала сюда? А, главное, зачем?

Про свою мать я знал от отца, ну и, само собой, из интернета. Когда-то о ней писали. Сейчас – и не помнит никто.

Вообще, отец о матери говорить не любит, да и не говорит почти. Ее имя практически табу в нашем доме. Но было время, когда я отчаянно хотел узнать, кто она, какая она и почему её с нами нет. Ну, тоже еще в детстве.

Долгое время отец твердил: «Всё, что тебе нужно знать об этой женщине, ты и так знаешь. Она – просто редкостная дрянь. И ей не посчастливится, если я её ещё когда-нибудь встречу».

Уже позже, лет в четырнадцать, я узнал от него кое-какие подробности. Например, то, что она приехала в наш город из какого-то захолустья сразу после школы. Сунулась в театральный, но провалилась. Потом каким-то ветром ее занесло на конкурс красоты. Мисс Сибирь – 99.

Там отец ее и приметил среди участниц. Он вроде как был главным спонсором. Ну и по классике сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Нет, не руки и сердца. Он предложил ей ублажить его и получить за старания победу в конкурсе. Как я понял, там это была обычная практика.

По словам отца, она ни секунды не колебалась, хотя ему уже тогда было под сорок. Ну а ей – почти как мне сейчас, на год больше. Восемнадцать. Отец говорит, она даже ради приличия не пыталась изобразить какую-никакую скромность. Сразу же ухватилась: «Где? Когда? А я точно тогда выиграю?». И старалась потом, как заправская… впрочем, ладно. В принципе, отцу понравилось, раз он потом еще не раз с ней встречался.

В итоге, мать получила заветный титул, минуту славы в интернете и местных новостях, ну и залетела вскоре.

– Не хотел я на ней жениться, – рассказывал как-то в порыве редкого откровения отец. – Видел же, какая она. Красивая, конечно. Даже очень. Но жадная, хитрая и лживая насквозь. Впрочем, это еще полбеды. Хуже всего, что она оказалась обычной ***. Но это уже позже из нее полезло. А тогда еще она как-то сдерживала натуру, только со мной была, я проверял. Потом вот сообщила про беременность. На узи с ней ходил, сказали: сын будет. Ну а я… не то чтобы так уж хотел быть отцом… нет, раньше у меня и мыслей таких не было. Но тут вдруг подумал: а хорошо было бы иметь сына. Почему нет? Наследник, опять же. Предлагал ей квартиру купить хорошую, деньгами обеспечить так, чтобы ни она, ни ребенок, ну то есть ты, ни в чем не нуждались. Но эта дрянь ни в какую. Ей надо было всё и сразу. Заявила: «Или женись, или делаю аборт. Матерью-одиночкой быть не хочу». А меня уже зацепило. Я уже спал и видел, что у меня будет сын… Я мог бы, конечно, просто её заставить. Кто бы ее спрашивал? Мог бы сделать так, чтобы она родила и исчезла. Зря, кстати, не сделал. Но тогда были еще какие-то чувства к ней… Хотел как-то по-человечески. Так что вот, женился. Хотя понимал сразу, что ничем хорошим эта затея не кончится. Так оно и вышло…

Мать, родив, вскоре пустилась во все тяжкие. Тайком, конечно. Какое-то время она умудрялась скрывать от отца связь с его же водилой, которого отец приставил к ней.

Всплыло всё случайно. Просто на эти свои «свидания» она зачастую брала меня. Для прикрытия. Отец хоть и редко бывал дома, но, естественно, ее контролировал, как мог. Охрана и прислуга докладывали ему каждый вечер, чем она занималась весь день.

Вот она и таскала меня с собой, типа, на прогулку, в поликлинику, на массаж, даже какое-то там плавание грудничковое придумала. Сама тем временем была с этим водилой. Меня, как я понял, они закрывали на кухне или на балконе – лето было – и врубали музыку, чтобы плач, если что, не мешал любви.

В тот день тоже поставили люльку на балкон. Внезапно начался ураган. Ветром сорвало кусок шифера с крыши. Ну и прилетело в люльку, то есть – в меня. Эти, конечно, ничего не заметили – у них там свой ураган был.

Водила потом, когда отец его допрашивал, сдал мать с потрохами. В том числе сообщил, что мать, обнаружив в конце концов под обломком меня в луже крови, не помчалась в больницу, а стала лихорадочно соображать, какую бы басню придумать для отца. И потом целый спектакль для него разыграла, как гуляла в парке и вдруг… Отец, конечно, быстро всё выяснил и дал ей время только на то, чтобы собрать вещи и убраться из города навсегда, пока его юрист готовил документы.

– И это она еще легко отделалась, – подытожил отец. – Ты два месяца в реанимации лежал. Чудом выжил. Сейчас я бы ее так просто не отпустил.

***

Места и правда всем хватило с трудом. Но в кабинетах не стулья, а диваны, так что наши потеснились.

– Я могу и к кому-нибудь на колени, – предложила Михайловская.

Гаврилов и Ямпольский тут же изъявили готовность усадить ее к себе. Она еще немного покрутилась, повздыхала и села к Ямпольскому.

– Будешь меня лапать – получишь, – предупредила она.

Нам принесли несколько папок с меню.

– И что, можно хоть что заказывать? И это будет бесплатно, да? – спросил Гаврилов и начал вслух перебирать блюда, не зная, что выбрать. У него аж глаза разбегались.

Готовят здесь у отца прилично, даже я это признаю. Слава богу, поваров он нанимал не по внешним данным.

– Я есть не хочу, – протянула Ларина. – Я бы только коктейль заказала ванильный или клубничный…

– Слушайте, ну что вы все как дети Африки? Оголодали, что ли? – снова подала голос Михайловская. – Давайте лучше решим, что будем делать с этими предателями.

– Что обещали, то и сделаем, – не отрываясь от меню, пробубнила Патрушева. – Заловим эту малохольную и уроем. Не сегодня, так завтра.

Я сразу представил, как толстая выбивает дух из этой бледной немочи Третьяковой. И настроение еще больше испортилось.

– Да это гон, – бросил я.

– Почему? – сразу вскинулись девчонки.

– Да отвратно это – когда девки дерутся.

– Да ну, – протянул Ямпольский. – Меня, наоборот, это заводит. Особенно когда в белье, в грязи…

Но девчонки его ремарку пропустили мимо ушей. И сразу подрастеряли боевой дух.

– Ну а как тогда?

– Да никак. Пусть живет.

– Герман, ну так нельзя… Ее все равно надо наказать! Согласна, бить – это бред. Кое у кого просто на все один ответ, – Михайловская укоризненно покосилась на Патрушеву. Та аж чуть не поперхнулась от возмущения.

– Ты же сама сказала… – начала толстая.

– Не знаю, кто и что тебе сказал. Не о том речь, – оборвала ее Михайловская. – Третьякову надо наказать за предательство. Нельзя такое спускать. Она нас всех предала и подставила!

– Ну раз надо – накажем, – хмыкнул я. – Только по-другому.