Это лишь игра

9. Лена

Сегодня наших в столовой еще меньше, чем обычно. Петька даже шутит:

– Все так из-за Дэна расстроились, что аппетит пропал?

А когда мы с ним идем обратно, его на лестнице останавливают Шатохин и Сенкевич.

– Отойдем на пару сек? Разговор есть.

– На тему? – хмурится Петька.

– Да, расслабься, Черный, – хлопает его по плечу Шатохин. – Че так напрягся? Мы пацанов собираем. Хотим в баскет зарубиться с шестьдесят третьей. Только это… со ставками. Ты как?

Я медленно иду дальше.

– Лен, – окликает он меня беспокойно.

– Да все нормально, Петь, – улыбаюсь ему я. – Я в класс.

– Да пусть идет, – отмахивается Шатохин. – Чё она, без тебя не дойдет, что ли?

Я поднимаюсь на второй этаж, а когда сворачиваю в коридор, сталкиваюсь с Михайловской. За ее спиной мельтешат Козлова, Агеева, Патрушева и Тимофеева.

– О, Третьякова, вот ты где. А мы как раз тебя и ищем. Пойдем-ка… – Михайловская подхватывает меня под локоть и настойчиво тянет в сторону уборной.

Кругом крики, гвалт, суета. Мальчишки помладше с воплями проносятся мимо нас. Я пытаюсь вырвать руку, но Михайловская вцепилась как клещами. И на мои потуги только хихикает:

– Ну-ну, не дергайся. Мы просто поговорим. Пока тебе нечего бояться.

Всей процессией мы доходим до туалета. Я оглядываюсь назад в надежде увидеть Петьку, но он, видимо, еще внизу.

Михайловская распахивает дверь. В уборной у зеркала крутятся девчонки из девятого класса.

– А ну дернули отсюда! – нагло прикрикивает на них Михайловская. – Что смотрим? На пинках вас вышвырнуть?

Девчонки, не глядя на нас, выбегают. И как только мы заходим в туалет, а Козлова закрывает за нами дверь, Михайловская резко и грубо разворачивает меня и толкает к стене. Я ударяюсь спиной и затылком о холодный кафель. Несильно. И почти не больно. Просто неожиданно.

Михайловская придвигается ко мне, остальные стоят по обеим сторонам. Только Козлова держит дверь изнутри, вероятно, чтобы никто посторонний не помешал беседе.

– Руки убери, – стараюсь говорить спокойно.

– Ой, какие мы нежные, – ухмыляется Михайловская, но локоть мой отпускает. – Слушай сюда. Сегодня нас всех будут спрашивать про вчерашнее. И попробуй только настучать на Дэна. Я лично тебя ушатаю в хлам, а потом остальные добавят. И твой Черный тебя не спасет.

Черным в классе называют Петьку Чернышова. И у меня мелькает догадка, что его неспроста остановили Шатохин и Сенкевич.

– Опустим тебя всем классом, если только хоть что-нибудь вякнешь. И до самого выпуска будем чморить. Поняла? Так что сиди и помалкивай.

Она не так изящна в своих угрозах, как Горр, но, по сути, говорит то же самое. Он ее, что ли, подослал для пущей убедительности?

Я молчу, но смотрю на нее прямо, взгляд не отвожу. А в ушах уже гудит и в глазах темнеет. Стараюсь вдыхать глубже, но воздуха все равно не хватает.

– Может, немного тряхнем ее для профилактики? – предлагает Патрушева.

– Остынь, – хмыкает Михайловская. – Наша Леночка и так уже обделалась от страха. Вон как дышит, бедняжка. Аж побледнела вся, глядите-ка.

Кто-то пытается войти в уборную, но Козлова тянет ручку на себя и не пускает.

– Закрыто! – кричит через дверь. – Идите на другой этаж!

– Пойдемте уже, – говорит Агеева. – Скоро звонок.

– Короче, Третьякова, ты всё поняла? – бросает Патрушева.

Они наконец уходят, а я медленно сползаю по стене на корточки. Голова идет кругом, но главное – воздух. Я хватаю его жадно ртом и, хотя в туалете открыты окна и довольно свежо, все никак не могу надышаться. И таблетки мои, как назло, в сумке. Слышу, что звенит звонок, но как будто издалека.

Сколько еще так сижу, обхватив колени руками, и пытаясь прийти в себя, не знаю. Может, пять минут, может, дольше. Но, в конце концов, потихоньку становится легче.

Потом поднимаюсь, смачиваю виски и лоб холодной водой. Вглядываюсь в собственное отражение в зеркале над умывальником. Да уж, краше в гроб кладут. Лицо белое, губы серые, ужас…

Выхожу в коридор и почти сразу встречаю Петьку. Он с ошалелым видом подлетает ко мне.

– Лена! Ты где потерялась? Я тебя везде бегаю тут, ищу.

Он и правда дышит тяжело и выглядит испуганным.

– Ты где была? С тобой все нормально? Ты какая-то… бледная какая-то…

– Нормально, – вяло отвечаю я. – Ты отпросился с физики?

– Ну да! Я пришел в кабинет – тебя нет. Девок – тоже. Но потом они пришли, а ты… Где ты была? Тебя никто не обидел?

– Пока нет. Просто предупредили, – невесело усмехаюсь я.

– Блин, так я и думал! Ну, они ничего такого тебе не сделали?

– Нет, правда, нормально всё.

Он шумно выдыхает, но пока мы идем в кабинет физики, то и дело беспокойно поглядывает на меня.

Всю следующую перемену Петька ни на шаг от меня не отходит. Хотя Михайловская, да и вообще все, на меня больше внимания не обращают. Впрочем, не все. Один раз я случайно поворачиваюсь к окну и сразу натыкаюсь на изучающий взгляд Горра. И потом весь следующий урок чувствую его на себе, хотя, может, мне это просто кажется.

А буквально за минуту до звонка в класс заходит Лидия Романовна, директриса, и следом за ней – та самая рыжеволосая женщина.

Все сразу напрягаются и начинают переглядываться.

– Одиннадцатый «А», задержитесь, – веско произносит директриса и многозначительно замолкает. В классе воцаряется тишина. Все смотрят на нее и на рыжую.

– Стало известно, – наконец говорит Лидия Романовна, – что вчера в вашем классе на уроке физкультуры произошел… конфликт.

Она поворачивается к рыжей, указывает на нее рукой. Та выдавливает приветственную улыбку.

– Олеся Владимировна… к слову, она – ваш новый учитель английского… Неприятно, конечно, что вы знакомитесь при таких обстоятельствах, но что поделать… В общем, Олеся Владимировна стала свидетелем того, как недопустимо обращался с вашим одноклассником Денис Викторович. Она утверждает, что он всячески оскорблял его и даже применял физическое насилие. Это, безусловно, ЧП. В нашей школе никогда подобного не случалось и не должно повториться вновь. Мы, конечно, будем разбираться, выяснять. Обязательно расспросим всех. Большинство из вас, я так понимаю, при этом присутствовали. И должны сказать честно, как и из-за чего произошёл конфликт. Что этому предшествовало? Бывали ли похожие случаи с Денисом Викторовичем прежде?

Едва Лидия Романовна заканчивает речь, как наши сразу наперебой начинают галдеть, не обращая внимания на новую англичанку.

– Не было такого! Неправда! Ничего подобного! Вранье всё это!

– Одиннадцатый «А»! – повысив голос, Лидия Романовна пресекает крики с мест. – Базар мне здесь не устраивайте!

Пытливым взглядом она обводит притихший класс. Останавливается на Агеевой, своей любимице.

– Аня, как всё было?

Агеева, точно заученный урок, выдает без запинки, что парни просто играли в баскетбол, что Денис Викторович не оскорбил никого ни единым словом, а уж тем более никакого насилия в помине не было.

– Спасибо, – озадаченно произносит Лидия Романовна. – Садись, Аня.

Следом спрашивает еще нескольких человек, парней, девчонок, но все, как один, подтверждают слова Агеевой. Даже сам Илья Жуковский, заикаясь, бормочет, что никто его не обижал.

Рыжая англичанка лишь молча качает головой, будто отказывается верить, и взирает на нас со смесью недоумения и неприязни. Поворачивается к Лидии Романовне и тихо говорит:

– Я не знаю, что здесь происходит, я не понимаю этого, но они зачем-то покрывают его.

Директриса смотрит с сомнением теперь уже на новую англичанку. Потом спрашивает Горра:

– А ты, Герман, что скажешь?

– Ничего, – лениво отвечает он.

Наши расслабляются, практически чувствуют себя победителями и, почти не сдерживаясь, ликуют. Как вдруг директриса обращается ко мне:

– Лена Третьякова, ты присутствовала вчера на уроке физкультуры?

– Да, – говорю я, подмечая, как все сразу подобрались, как уставились на меня.

– Ты тоже станешь утверждать, что ничего не было, что Олеся Владимировна всё не так поняла?

Они, мои одноклассники, Горр, даже Петька ждут от меня правильного ответа, но я говорю:

– Не стану.

А затем честно рассказываю, как всё было.

В классе повисает гробовая тишина. А у меня в ушах опять начинает стучать пульс. Только не это! Второй приступ за день – будет слишком. Подперев лоб рукой, я заодно прячу лицо. Закрываю глаза, вдыхаю глубоко и медленно и стараюсь абстрагироваться от происходящего. Просто не думать ни о чем и всё. И у меня почти получается, но тут неожиданно слышу:

– Петя Чернышов, а ты что скажешь?