Также молча Фрося с Марком зашли в гостиницу, поднялись на свой четвёртый этаж и, когда остановились каждый перед дверью своего номера, тогда только мужчина нарушил повисшую между ними тишину:
— Фрося, я не думаю, что сегодня тебе до развлечений, да и завтра нам очень рано выезжать из Вильнюса, нас ждёт обратная длинная долгая дорога домой.
И всё же, оставаться тебе в таком настроении одной в номере тоже не целесообразно, предлагаю скромный совместный ужин, я тут видел за углом приличную кафешку…
Ещё до того, как Марк заикнулся об ужине, Фрося была готова отвергнуть всё, что будет им предложено, ей так хотелось зарыться в подушку и выплакаться вволю.
Сердце просто разрывалось от тоски.
Печальные мысли кружились вокруг дочери и её будущего, душа саднила от разлуки с дорогим другом и от его неожиданного признания, а ведь там ещё кровоточила рана от потери любимой мамы Клары:
— Марик, не даёшь ты мне времени, как следует выплакаться, но хоть чуть-чуть можно…
— Сейчас около семи, с восьми я буду тебя ждать внизу в баре.
Фрося обратила внимание на то, что он на этот раз её строго не ограничивал во времени, но дал понять, что их выход на ужин зависит только от её каприза.
Зайдя в свой номер, Фрося вдруг поняла, что уже совсем не хочет плакать, да и чего она этими слезами добьётся, а душу лучше всего лечить задушевной беседой, а она ей, похоже, гарантирована.
Вдруг она поймала себя на мысли, что ей просто жаль потерянного вечера без компании Марка, непостижимо, но её тянуло к нему со страшной силой.
Быстро приняв душ и расчесав свои пышные волосы, она не заморачиваясь, накинула лёгкий ситцевый сарафан, утренние понталеты и только позволила себе малую шалость, нацепила на шею вычурное колье, которое лежало в шкатулке подаренной Ицеком.
Уже в начале девятого она влетела в бар и сразу же увидела Марка, сидящего за стойкой с пузатеньким стаканчиком в руке:
— Фрося, что-нибудь выпьешь?
— Что ты, Марик, я без закуски не умею, не буду тебе сотый раз напоминать каких я голубых кровей.
— Фросенька, очень красивое и дорогое колье, но, прости, оно к этому твоему наряду никак не подходит.
— Сбегать, снять?
— Пожалуй, да, а я пока выпью ещё пятьдесят грамм коньячку.
Фрося поднялась в свой номер, щёки от стыда горели:
— Вот уж, деревенская баба, учиться и учиться, вырядилась дурища, думала, чем больше блеску, тем больше красоты.
А этот, тоже хорош гусь, важничает, будто ему всё известно, про всех и про всё знает.
Но, почему-то не было обиды на Марка, ведь он её не высмеял, а в двух словах объяснил не соответствие.
В шкатулку полетело злосчастное колье и она выбежала из номера.
В уютном кафе было малолюдно, мягкий свет, тихая музыка, всё располагало к отдыху.
Фрося обратила внимание, что некоторые посетители попивали пиво и читали газету, за одним из столиков двое мужчин увлечённо играли в шахматы, не чувствовался, как в московских пивных запах маринованной селёдки, потому что к пиву подавали только сухие закуски:
— Марик, а ты когда-нибудь пробовал литовские цепеллины?
— Нет, а что это…
— Это большие картофельные клёцки с мясной начинкой, очень вкусно.
— Ну, раз, ты рекомендуешь, давай закажем.
Фрося с Марком с удовольствием угощались знаменитым национальным литовским блюдом, исходящим горячим паром и ароматом.
Без предварительной договоренности, они не касались в разговоре злободневных тем, а легко скользили, не на чём не застревая по различным аспектам жизни и вкусам, заодно изучая друг друга.
Марк после ужина проводил Фросю до лифта в гостинице, а сам завернул опять в бар, как он выразился:
— Выпить рюмашечку на ночь.
Оказавшись в своём номере, Фрося с усмешкой подумала: ах, Марк, Марк, а ты ведь тоже на меня запал, побоялся вместе подняться в номера, видимо уже за себя не ручаешься.
И Фрося не раздеваясь, смеясь упала на кровать.