Гадюки в сиропе или Научи меня любить

Глава 13. Хроники семейной жизни Дитриха Ланца.

– Неужели? Вы, правда, живете вместе? – голос Керри в телефонной трубке звучал настороженно.

Она сидела перед зеркалом, полировала ногти и слушала исповедь Дитриха по громкой связи. Многое из того, что кузен ей рассказывал, казалось нереальным и очень далеким. Керри абсолютно не воспринимала его в качестве семейного человека.

Семейный человек... Дарк усмехнулась, и едва не опрокинула открытый флакон лака на пол. Это о ком угодно, но только не о Дитрихе. Он понятия не имеет о том, что такое ответственность за другого человека. И о себе позаботиться не может, а уж о посторонних, тем паче.

Слишком эгоистичный и самовлюбленный. Не сможет в один момент сместить акценты и переключить свое внимание на другого человека. Или может? Керри уже ни в чем не была уверена. Сегодняшний вечер стал для нее вечером откровений и настоящего шока. Подобных новостей она от брата услышать не ожидала.

Спросила о девушке с пирожными просто так, ради развлечения. И в ответ получила фразу: «Мы живем вместе».

– Не думаю, что это хороший повод для шуток, – отозвался Дитрих. – Так что можешь не сомневаться. Я говорю тебе правду.

– Родители снимают вам квартиру, или живете в одном доме с тетей и дядей?

– Об отдельной квартире нам думать пока рано.

– Значит, в твоей комнате обитаете?

– Нет. Я по-прежнему живу в своей комнате один. Она занимает ту комнату, где жила ты. Говорю же тебе, рано нам думать о чем-то большем. Пока нас вполне устраивает такая коммунальная квартира.

– А какой смысл жить в разных комнатах? Вы для чего съезжались-то?

– Все получилось спонтанно. И нашего желания никто не спрашивал, – хмыкнул Дитрих, набирая текст в поисковике.

Ему нужно было подготовить доклад к занятиям по литературе. Идти в библиотеку Дитрих желанием не горел, как и большинство современных людей, предпочитал пользоваться для поиска информации интернетом.

Телефон лежал на кровати. Дитрих, как и Керри, перевел его в режим громкой связи. Ланц не боялся быть обнаруженным. В доме он был в одиночестве. Лота снова пошла в гости к соседке (она, в отличие от своего сына, с Паркерами общалась неплохо), отец был на работе, а Люси все еще находилась в школе. Как активистку, её снова привлекли к дополнительной работе во внеучебное время.

Они жили под одной крышей целый месяц. Все было чинно, благопристойно и даже в какой-то мере скучно. Большую часть времени Люси проводила в школе, пыталась поговорить с матерью, но та оставалась при своем мнении, решение обжалованию не подлежало. Кристина решила выбросить дочь из дома, с успехом выполнила задуманное, отматывать события назад не планировала, а потому Люси оставалась в доме Ланцев. Пару раз она звонила отцу. Пыталась поговорить с ним, но он вечно ссылался на занятость, звонки сбрасывал. Через пару дней пребывания в чужом доме, Люси все же смогла поговорить с отцом, но результат девушку, откровенно говоря, шокировал. Вечно милый, добрый и заботливый папочка сначала внимательно выслушал её рассказ, а потом меланхолично заметил, что в её возрасте нужно иметь голову на плечах, а не прыгать в койку к первому попавшемуся, ошалевшему от переизбытка гормонов, подростку. Кроме того, его жена, мачеха Люси, восприняла новость о возможном приезде девушки в штыки, прямо там же и закатила истерику. Успокаивая её, Кайл поспешил распрощаться с Люси, да так и не ответил на вопрос, может ли она переехать жить к нему. В один из дней девушка не выдержала, поехала на работу к отцу, и там уже в лицо ей полетели многочисленные упреки, возмущения по поводу её недостойного поведения, обвинения в безголовости. Апофеозом всего этого стало заявление, что денег на карточке теперь будет появляться в два раза меньше.

– Раз уж у тебя появился сожитель, то пусть он тебя и обеспечивает, – безапелляционно заметил Кайл, глядя на дочь невозмутимым взглядом.

Он сидел в своем кабинете, неспешно потягивал из кружки крепкий, несладкий кофе, а дочери даже ничего предложить не удосужился. Не заслужила. Огорчила папочку.

– Они вынужденно терпят меня в своем доме. Я им никто!

– Не смогла заслужить симпатию будущих родственников?

– Папа, какого черта ты ведешь себя так, словно к тебе не дочь родная пришла, а посторонняя девка с улицы и просит чего-то нереального? Я не прошу доставать мне звезду с неба, и денег в большом количестве не прошу. Помоги мне, позволь пожить немного в твоем доме. Быть может, мамина блажь пройдет, и...

– Прости, но нет, – равнодушно ответил Кайл, продолжая цедить свой кофе.

Теперь он на дочь даже не смотрел, уткнулся в свои документы, а на нее взгляда не поднимал, будто перед ним никого не было. Пустое место, а не родная кровь.

– Да пошел ты к черту, – неожиданно зло выплюнула Люси. – И без вас я проживу. Вот увидите. И добьюсь таких высот, что вам никогда и не снились. Сами приползете ко мне и будете умолять признать родство, да только я тогда от вас отвернусь.

– Да-да, – меланхолично произнес Кайл. – Так все и будет.

Он не хотел делиться с дочерью подробностями своей семейной жизни, не стал объяснять ей причины своего равнодушия.

Пока она была единственным ребенком, он чувствовал за нее ответственность, баловал девушку и старался хоть как-то компенсировать свое отсутствие в её жизни презентами. Теперь, когда его вторая жена находилась в положении и готовилась в самом ближайшем будущем подарить ему наследника, Люси стремительно отошла на второй план.

Потому-то и закатила истерику жена Кайла. Она не желала видеть в своей квартире человека, который может вызвать у нее негативные эмоции. Она беременна, ей нужен покой, а не посторонние девки, пусть даже эта девка – дочь Кайла от первого брака.

Теперь, когда у Кайла появились новые заботы в жизни, судьба Люси перестала его волновать. Маска заботливого отца в мгновение ока слетела с его лица, смылась с кожи, словно акварельные краски с холста, оставленного под дождем.

В приемной его секретарша, молоденькая, чуть старше самой Люси, старательно эксплуатировала бесплатный интернет, разбрасывая свои фотографии по социальным сетям. Увидев, что находится не одна, девушка поспешила тут же закрыть все вкладки. Люси только усмехнулась. Она не собиралась идти и ябедничать отцу... Отцу. Люси снова мысленно повторила это слово и тут же приказала себе забыть о существовании подобного существительного. Кристина и Кайл без раздумий вычеркнули её из своей жизни, так и она поступит аналогично. Раз они в один голос заявляют, что у них нет дочери, то и она с этого дня официально заявляет, что родителей у нее нет.

Нередко после того разговора Люси ловила себя на мысли, что хочет напиться. От души. Так, чтобы потом ничего не помнить, а окружающие помнили и ужасались, но продолжала держать себя в руках, старательно поддерживала имидж хорошей девочки, не способной на совершение дурных поступков. Иногда дух противоречия давал о себе знать, поднимал голову и говорил тихонько: «Они считают тебя плохой, так почему ты до сих пор не доказала им, что они правы? Вот, когда увидят тебя плохую, еще пожалеть успеют о своих словах». Люси время от времени набиралась решимости, хотела послать весь мир в пропасть и стать такой, какой видели её родители, но потом сама себе задавала вопрос: а надо ли? И отмахивалась от глупых мыслей.

В доме Ланцев Люси чувствовала себя неуютно. Понимала, что там она чужая. Там её никто не ждал, желанием видеть не горел. Приживалка, не более того. Это было почти невыносимо жить с людьми, которым совсем не нужна, понимать, что они рады от тебя избавиться, но не иметь возможности сделать их мечты явью.

Отец обманул её. Урезал бюджет не вполовину, а в четыре раза.

В начале месяца он перевел мизерную сумму на счет девушки. На эти копейки можно было купить только самое необходимое, на какие-то излишки денег не было совсем. Никаких походов в кафе с подругами, никакого кино или лишней заколки. Все строго учтено, посчитано, и переосмыслению не подлежит. Сумма будет именно такой.

Видимо, отца задели слова о том, что однажды он сам приползет к Люси и будет унижаться. Кайл Лайтвуд никогда не перед кем не унижался. Гневная отповедь дочери разозлила благодетеля, он решил урезать бюджет.

Люси до сих пор чувствовала себя бедной родственницей, обитая у Ланцев.

Потому с радостью и бежала из того, чужого дома.

Никто её не упрекал и не говорил, что она мешает. Она сама не хотела стеснять людей.

Днем она могла проводить время в школе, а после шла в какую-нибудь кофейню, заказывала себе кофе или горячий шоколад. Сидела там, делала уроки, потом гуляла по городу. К Ланцам приходила только ночевать.

Иногда пересекалась с Паркером. Странно, но теперь и в общении с ним наметилось какое-то отчуждение. Вполне возможно, сама Люси это отчуждение и спровоцировала. Она жутко стыдилась того, что ей приходится жить в доме, куда её никто не приглашал. С человеком, которого она практически не знает, но которого вся школа отчего-то считает её любовником. Хотя, с тех пор, как они поцеловались в коридоре, между ними так ничего и не произошло. Они как будто застыли во времени и пространстве. Ни шага вперед, ни шага назад. Люси не могла себя пересилить, Дитрих не настаивал и даже не заговаривал ни о чем подобном. У него своих забот хватало.

Он чувствовал себя ненужным. Совершенно.

С Паркером Люси и то чаще общалась, чем с ним. Они могли стоять во дворе, разговаривать у забора о чем-то, Люси даже пыталась улыбаться. Но потом все равно отводила глаза. Она стыдилась того, что живет в одном доме с Дитрихом.

Разумеется, Ланц понимал, что угнетает её не сам факт проживания, а слухи, распространившиеся по школе со скоростью света. Уже буквально через пару дней после переезда по углам начали шептаться о них, хихикать над девушкой, нелестно отзываться о них обоих. Естественно, все это без инцидентов не обошлось, школа превратилась в место проведения боевых действий.

Не было дня, чтобы в школе не разразился скандал, одним из участников которого был Дитрих. Временами в них фигурировал и Паркер, искренне считавший себя ответственным за судьбу Лайтвуд. На фоне этого противостояния бывшие враги даже заключили временное перемирие. Громкие обвинения и насмешки в адрес Люси к концу месяца сошли на нет, но по углам до сих пор то тут, то там раздавалось змеиное шипение. Сплетники никак не могли успокоиться и продолжали чесать языками, осуждая парочку. Против них играло ещё и то, что некоторые ученики припомнили их поцелуй в холле. Опровергнуть факт отношений было невозможно.

– Ты снова здесь? Почему бы тебе не пойти домой и не учить там?

Люси резко обернулась, едва не опрокинув чашку с кофе себе на юбку.

– Это ты, – выдохнула с облегчением.

Сначала ей показалось, что к ней подкрался какой-то незнакомец, потому и реакция была стремительная, движения порывистые, нервные.

– Да, это я, – улыбнувшись, произнес Ланц.

Выдвинул стул, сел напротив, изучающе глядя в лицо своей собеседницы.

С некоторых пор он стал следить за ней. Любопытство проснулось, захотелось выяснить, где Лайтвуд пропадает целыми днями, почему практически не появляется дома. По выходным она, конечно, никуда не выходила, разве что кратковременные прогулки себе устраивала, а так большую часть времени проводила наедине с собой, что-то читала, слушала, записывала. Отлично развивала имитацию бурной деятельности. Еще время от времени в доме убирала, оттеснив Лоту от этого дела. В доме стало чище, почти так же, как у Паркеров. Вечный бардак исчез.

Дитрих чувствовал себя не менее, а то и более неуютно, чем Люси.

Временами ему казалось, что их жизнь под одной крышей напоминает отношения из разряда служанка и господа. Нет, конечно, никто ни к чему Люси не принуждал, ничего делать не заставлял, это была целиком и полностью её инициатива, но все равно... Все равно все должно было складываться иначе. Да хотя бы их взаимоотношения.

В воображении Ланца роман должен был развиваться по другому сценарию, а не дублировать его приключение из летнего лагеря, гордо именовавшееся страстным романом, а на деле оказавшимся всего лишь парой поцелуев.

Все шло не так. Как будто в системе произошел сбой, все ранее сохраненные настройки потерялись, и теперь никто не помнил, что же именно было изначально заложено в базовые данные.

Школа гудела, как перевозбужденный улей об их романе, с садистским удовольствием смаковала подробности сексуальных утех, придумывая самые разные вариации, а они об этом как-то даже и не задумывались. Не до того им было.

Люси замыкалась в себе. У нее почти всегда в глазах была тоска.

Разговаривать она ни с кем не хотела. Общества избегала. Ужинала с ними редко, чаще отказывалась от еды, уходила к себе в комнату, чтобы не стеснять хозяев дома. Здесь, в доме Ланцев, она чувствовала себя намного хуже, чем в доме матери. Что, впрочем, не было для Дитриха открытием. Люси свойственно было брать всю вину на себя. Сейчас она оставалась верна себе. Обвиняла себя, будто это она навязалась ему, а не мать выгнала её из дома, заявив, что видеть её не желает.

Эта неуверенность чувствовалась на расстоянии. Иногда Дитриху хотелось подойти, обнять девушку и сказать, что все хорошо, но почему-то никогда не получалось. Слова в нужный момент пропадали, на их месте ничего не оставалось, в голове будто вакуум образовывался. За это Дитрих себя ненавидел. Он всегда знал, что по натуре своей, далек от образа романтичного принца, о котором грезят все девочки планеты, тем не менее, и таким бревном себя не считал. Реальность приводила массу аргументов в доказательство обратного утверждения.

– Я попробую ещё раз поговорить с отцом, – произнесла Люси, позволив себе, наконец, поднять глаза и посмотреть на Дитриха. – Может быть, он сменит гнев на милость, и я смогу переехать к нему.

– Ты нам не мешаешь.

– Спасибо, – усмехнулась девушка. – Но все же в гостях хорошо, а дома лучше. Мне хочется идти домой, зная, что меня там, действительно, ждут. Не опасаясь, что однажды приду и попаду под горячую руку, когда мне выскажут все, что думают, на самом деле.

– Судя по всему, отец тебя тоже не особенно ждет.

– Это точно.

– Тогда зачем?

– Зачем что?

– Зачем унижаться перед ним?

– Не хочу быть обузой для людей, которые меня совсем не знают. Вы же мне ничего не должны. Не понимаю, почему до сих пор терпите меня в своем доме.

Дитрих взял со стола меню, принялся с задумчивым видом перелистывать страницы. Последнее замечание Люси пропустил мимо ушей, сделал вид, что не заметил её попыток в очередной раз оговорить себя.

– Хочешь есть? – поинтересовался, спустя некоторое время.

Люси, к тому времени виртуозно расправившаяся с примерами, посмотрела на него немного отсутствующим взглядом. Потом сообразила, о чем речь, задала в свою очередь вопрос:

– А ты?

– У Лоты снова одна овсянка. Она блистает кулинарными талантами, так что боюсь, не доживу до следующего представления.

– Значит, хочешь, – резюмировала девушка.

– Естественно. Мою мать нельзя подпускать к кухне. Если она что-то готовит, то на выходе это сможет есть только камикадзе, причем склонный к мазохизму. Умирать долго и мучительно, от бесконечных колик.

– Почему бы тебе самому не приготовить себе обед?

– Может, потому, что меня пинками выгонят из кухни, стоит мне там только появиться? Лота искренне верит, что она – великий кулинар, а остальные ей в подметки не годятся.

– Живу с вами почти месяц, а так до сих пор ничего и не знаю, – усмехнулась девушка. – Кажется, я совсем невнимательна.

– Или просто нелюбопытна.

Подозвав официантку, Дитрих сделал заказ. Люси подумала пару секунд, а потом заказала то же самое. На самом деле, есть хотелось невероятно, а разговоры на кулинарные темы только подогрели аппетит.

Она полезла в сумку за кошельком. У нее, кажется, была нужная сумма наличными.

– Не надо, я заплачу, – остановил её Ланц.

– Но это... Как-то неправильно, – выдала Люси, в очередной раз пестуя чувство вины за то, что села на шею посторонним людям. – У меня достаточно средств, чтобы самой оплатить свой счет.

– Нет, красота, это как раз правильно, – хмыкнул Дитрих. – В конце концов, у нас же не свидание, а обычный семейный обед. Вот было бы свидание, тогда и счет поделили бы напополам.

– То есть ты считаешь, что правильно именно на свиданиях... Постой! – девушка неожиданно замерла с приоткрытым ртом, поняв, что услышала от Ланца. – Семейный обед? Почему именно семейный?

– Ну, мы же с тобой одна семья. Разве нет?

– Снова твои глупые шуточки?

– Совсем нет. Я, на самом деле, считаю тебя своей семьей.

– У тебя входит в привычку смущать меня, – констатировала Лайтвуд.

Дитрих улыбнулся, решив не подтверждать, но и не опровергать данное заявление. Ему нравилось играть в кошки-мышки с этой девушкой, отмечая, как на щеках её появляется румянец, как сама она, в общем, тушуется от его, намеренно брошенных, но замаскированных под случайные, фраз. Это было забавно, но в то же время трогательно.

Она за последний месяц изменилась внешне. Не то, чтобы подурнела, просто усталость на лице отражалась, и темные круги под глазами появились.

А ещё она, кажется, похудела. Во всяком случае, отказы от ужина и нарушенный режим питания давал о себе знать.

– Мне очень нравятся твои щечки, – произнес Дитрих, опираясь локтем на стол.

Второй рукой дотронулся до лица девушки и, убрав несколько прядок, задержал ладонь на её щеке. Люси, даже если в очередной раз занервничала, вида не подала. Видимо, привыкала к нему. Хотя, какой смысл стесняться чего-то, если их давно уже обсуждают, придумывая море самых разных подробностей несуществующей сексуальной жизни. То, что происходит сейчас – совсем безобидная вещь, да и вообще... Разве она не мечтала, что однажды Дитрих предложит ей встречаться, и они станут парой? Мечтала. Вот все и сбылось. Получите и распишитесь. Не забудьте оплатить полную стоимость.

Иногда лучше несбывшейся мечты может быть только мечта исполнившаяся.

Случай Люси как раз подходил под это определение. Лайтвуд часто думала о том, насколько закономерной была та ситуация, главной героиней которой она оказалась. В большинстве случаев приходила к выводу, что, поставь Кристина её перед выбором, она отказалась бы от отношений с Ланцем. Ведь это правильно – хотеть одобрения со стороны родителей. Все дети, даже те, что давно выросли, стремятся получить похвалу. Многие только ради признания родителей и строят головокружительные карьеры, стараются от детских страхов и комплексов избавиться. Так же и в выборе партнера. Не все, но определенная часть людей не мыслит процесс выбора своей второй половины без участия родителей и их авторитетного мнения.

Люси тоже всегда надеялась, что Кристина одобрит её выбор. Знала, какой характер у матери, но все равно мечтала о взаимопонимании.

Ничего не получилось. Кристина, как всегда, отказалась принимать чужую точку зрения, увидела все в том свете, в каком хотела увидеть и растоптала чистую мечту Люси. Теперь, когда Дитрих вроде бы был рядом с ней, и она должна была радоваться такому повороту событий, радости вопреки ожиданиям не было.

Только разочарование и отчужденность. Не Дитрих был тому виной, совсем не он.

На него Люси совсем не обижалась. Не за что было обижаться. Просто парень никогда не сможет заменить самого дорогого человека на свете – мать.

Временами Лайтвуд казалось, что не родись она, всем было бы гораздо проще жить, вместе с ней исчезнут все проблемы, все будут счастливы и довольны.

Она ошибалась, понимала это, потому до сих пор ничего с собой и не сделала.

– Персональный хомячок? – поинтересовалась девушка, решив все же не отталкивать Дитриха своим молчанием, а поддержать разговор.

Хотя бы ради приличия. Сама знала, каково это говорить в пустоту и не получать ответа. В такие моменты чувствуешь себя феноменально глупо.

Пытаешься привлечь и удержать на себе внимание собеседника, а он по-прежнему, отчужден и ведет себя так, словно ему наплевать на все.

– Нет. Хомячки обычно толстые.

– Тебе не кажется, что мы в последнее время стали вести себя так, как будто совершенно не знакомы? Отдаляемся друг от друга.

– Мне не кажется. Всё так и есть, – решительно произнес Дитрих. – Я понимаю, почему все так, да и ты тоже понимаешь. Скорее всего, последствия стресса на фоне разногласий с родителями, гипертрофированное чувство вины за случившееся. Почему-то во всем ты винишь только себя, оттого и стараешься отгородиться от общества.

– Но, по сути, все так и есть.

– Нет. Думаю, во всем виноват я.

– С чего ты взял?

– Это же я довел твою мать. Я нагрубил ей тогда, а она решила вытащить джокера из рукава и отыграться на тебе. В войне двух идиотов обычно страдают невинные люди. Вот ты и стала такой жертвой.

– И что ты тогда ей наговорил?

– Попросил дать тебе больше свободы, аргументировав этот тем, что ты умная девочка и ошибок не наделаешь. Тебе дали полную свободу, – подытожил в конце свое не самое приятное в жизни выступление.

Дитрих не удивился бы, получив в ответ на свое признание пощечину. Он вполне этого заслуживал. Ведь с самого начала знал, на что идет и какому риску подвергает девушку, но не смог вовремя остановиться, не смог сломать свою гордыню, переступить через себя и хотя бы для вида попресмыкаться перед леди директрисой.

– Рано или поздно это должно было случиться, – отозвалась Люси, опровергнув теорию Дитриха о девушках, что всегда и во всем стараются обвинить своих парней. – Так что не думай больше об этом. Это только мои проблемы, так что и расхлебывать заваренную кашу мне тоже предстоит в одиночестве.

Официантка принесла заказ, и собеседники на время замолчали, решив, что не стоит посвящать посторонних людей в свои проблемы. Даже непроизвольно.

Они принялись за еду, тему взаимоотношений в семье пока не поднимали, чтобы аппетит себе не портить.

Придвинув к себе чашку с чаем и десерт, Люси неожиданно поймала себя на мысли, что обед у них и, впрямь, получился почти семейный. Почему именно так, она объяснить едва ли смогла бы. Мысль появилась сама собой, зажглась, как лампочка над входом в операционную. Люси давно пыталась внушить себе мысль, что Ланцы – её семья. Теперь. Но почему-то не получалось. Несмотря на дружелюбность Лоты, скупые улыбки Якоба (он, в принципе, был человеком сдержанным, вся его нежность была направлена исключительно в адрес Лоты) и попытки развеселить со стороны Керри, время от времени звонившей Дитриху по скайпу, привыкнуть к этой мысли не получалось.

Сложнее всего было поверить в искренность Дитриха. Ещё в момент знакомства Люси поняла: человек он сложный, найти к нему подход будет непросто, потому и не ожидала от него столь быстрой капитуляции. Его признание стало откровением, неожиданностью и, наверное, самым приятным сюрпризом. Жаль только, что сюрприз был омрачен действиями Кристины.

– Могу я задать тебе один вопрос?

– Можешь, и даже не один.

– Как ты относишься к тем слухам, что ходят по школе?

– Учитывая то, что меня почти каждый день таскают на свидание к твоей матери, можно сделать определенные выводы. Сама как думаешь?

– Мне кажется, что тебя не столько эти слухи злят, сколько сам факт, что кто-то пытается лезть в твою личную жизнь.

– Да как сказать... Понимаешь, одно время меня жутко бесили слухи, которые один отвратительный тип распространял о моей сестре. Той же самой направленности. Но там она сама позволила ему приписать то, чего не было. В нашем случае, никто не давал твоим и моим одноклассникам повод носить сплетни. Они просто в очередной раз пытаются прицепиться к тебе или ко мне унизить и за счет этого возвыситься самим. Слухи бывают всегда, потому что люди по натуре своей сплетники. Факт, что можно пустить все на самотек, а можно держать ситуацию под контролем. Если им так хочется кого-то обсудить, пусть последуют примеру миллионов и сделают темой дня сексуальную жизнь звезд шоу-бизнеса, но в мою-то постель лезть не надо. Я им поводов не давал, а разрешения у меня никто не спрашивал.

– В нашу, – усмехнулась Люси.

– Что? – не сразу понял Дитрих.

– В нашу постель.

– Ну да, – кивнул он.

Закусил губу и мечтательно посмотрел в окно.

Его слухи злили, это факт. Неоспоримый.

Но в то же время он мог констатировать, что от воплощения пары-тройки слухов в жизнь не отказался бы. Дитрих Ланц был самым обыкновенным человеком. Супергерой из него не получился бы при всем желании. Да и святым Дитрих никогда не был. У него характер был мерзкий, отвратительный даже, и он сам это знал. А мысли в голове имелись, хоть и на порядок выше, чем у многих сверстников, но, в общем, содержали в себе те же ключевые моменты. И секс среди них тоже был.

Поводов для стеснения Дитрих здесь не видел, да и секс чем-то выдающимся и крайне запретным не считал. В мире уже давным-давно прошла сексуальная революция, запретов почти не осталось. Так почему он должен стесняться нормальных желаний? Было бы гораздо печальнее, если бы он совсем не думал об этой стороне жизни, с головой погрузившись в мир придуманный, где вечно светит радуга, летают бабочки и цветут цветы, а людям достаточно платонической любви.

Люси, конечно, тоже в этих мыслях присутствовала. Не просто стояла в сторонке, а принимала самое живое участие.

Но это были только мечты. Наяву Дитрих не мог предложить нечто подобное. Понимал, что ситуация совсем неподходящая. У девушки проблемы в семье, а он будет со своими глупыми предложениями приставать. За такое можно и получить неслабо, если она будет в плохом настроении, а хорошим оно в последнее время почти не бывало.

Тем не менее, мысли никуда не девались. Они постоянно составляли Ланцу компанию, и проживание под одной крышей с Люси на пользу ему не шло. Пока она была на расстоянии, проблемы такой не существовало, теперь она была ощутимой. Самое противное заключалось в невозможности к девушке прикоснуться. Она могла отреагировать на любое прикосновение не так, как в мечтах, а совершенно иначе. В конце концов, стрессы у некоторых людей усиливают инстинкт самосохранения, и любая попытка сблизиться кажется едва ли не покушением на жизнь.

– А ты хотел бы, чтобы эти слухи стали реальностью? – неожиданно спросила Люси.

Дитрих едва не подавился своим чаем. С трудом сглотнул и прокашлялся. Недоуменно посмотрел на собеседницу, которая продолжала смотреть на него испытующе, не опуская взгляда. В глазах была какая-то задумчивость.

– С чего такие вопросы? – прохрипел, с опаской покосившись на чашку с напитком.

Немного подумал, да и отставил её в сторону. На всякий случай. Вдруг Люси в голову снова придет мысль спросить нечто подобное.

Дитрих был уверен: Люси из той породы людей, что о сексе, в принципе, разговаривать не способны. Любой намек обязательно вгоняет в краску, а в ответ всегда неизменный возглас:

– Как ты можешь говорить о таких вещах?!

Но Люси в очередной раз сумела удивить. Она не спросила, по сути, ничего провокационного, но Дитрих все равно стушевался.

– Просто стало интересно.

– Можно, я не буду отвечать на этот вопрос?

– Значит, да, – резюмировала Люси, допивая свой чай и отставляя в сторону пустую чашку.

– Почему ты так решила?

– Может, потому, что это вполне нормальное желание? – предположила девушка. – На самом деле, было бы гораздо хуже, если бы сказал нет, и на том все закончилось.

– Думаешь, это хуже?

– Ну да. Охлаждение в отношениях обычно бывает после нескольких лет совместной жизни, а мы живем в одном доме всего месяц. Рано думать об отчуждении и равнодушии друг к другу.

– А о сексе нам думать не рано?

– Наверное, нет, – отозвалась девушка, складывая тетради в сумку и поднимаясь из-за стола. – Я хочу прогуляться, приду домой вечером. В принципе, долго задерживаться не собираюсь, так что обо мне можешь не беспокоиться. Если есть желание, можешь составить мне компанию. Заодно и поболтаем, а то дома, в присутствии твоих родителей, я жутко стесняюсь и не знаю, что сказать. Мне не по себе рядом с ними.

– Они бывают на редкость навязчивыми.

– Иногда навязчивость лучше равнодушия, – заметила девушка, намекая на свою мать.

– Все хорошо в меру, – отозвался Дитрих.

– Жаль только, что золотая середина существует лишь в наших мечтах.

– Не будь такой пессимисткой.

– Если мне понадобится щепотка оптимизма, ты обязательно со мной поделишься, – улыбнулась Люси, на время перехватив взгляд Ланца.

– Ты видишь во мне оптимизм?

– Я вообще в тебе многое вижу. Из того, что тщательно скрывается от посторонних, – засмеялась девушка и, направилась к выходу из кафе.

Дитрих смотрел ей вслед, думая, стоит ли принимать предложение и составлять девушке компанию. В итоге все же поднялся с места и последовал за Люси. Он давно хотел остаться с ней наедине. Так почему бы не сейчас? Вполне возможно, она перестанет сдерживать все проблемы внутри и поделится с ним своими переживаниями. Даже, если он ничем не сможет помочь, Люси станет легче.

День снова ознаменовался скандалом. На сей раз его инициатором стал не Дитрих, а Люси. Во время большой перемены она ворвалась в кабинет матери и учинила там форменный погром. Перестала сдерживаться, выплеснув весь свой негатив, как только могла. Расшвыряла все фотографии со стола, посрывала занавески с окон, а в итоге еще и вазу грохнула. Осколки брызнули во все стороны, одним из Люси поцарапала руку, но особого значения этому не придала. В тот момент, когда она громила имущество, физическое здоровье волновала её меньше всего. Казалось, она вообще несокрушима, никто не сможет остановить приступ её гнева.

Ошарашенная секретарша, стоявшая в приемной, смотрела на всегда тихую девушку расширенными от удивления глазами, но попыток унять разъяренную фурию не предпринимала. У нее был глубокий шок, все профессиональные навыки капитулировали под напором такой яркой ярости. Кристина, впрочем, оставалась верна себе. Равнодушно смотрела на действия дочери, пропускала мимо ушей её замечания, а в итоге сказала, что эта истерика ничего в их отношениях не изменит, только усилит её негативное отношение к парочке любовников. Она особо подчеркнула это слово, будто оно было самым страшным оскорблением на свете, и в тот момент Люси особенно четко осознала, что не ошиблась в своих подозрениях. Все слухи, пересуды и оскорбления в адрес Люси начались с легкой подачи самой Кристины. Она упивалась ими.

Задумавшись однажды, Люси пришла к выводу, что дочку директора никто открыто осуждать не станет. Особенно, учителя, если не хотят потерять место работы. Но как раз учителя и не забывали об этой теме, постоянно тыкая девушку носом в этот факт. Все, как один. Будто у них своих проблем не было, и личная жизнь Люси занимала все их свободное время. Директор всегда найдет способ пресечь неугодные ему слухи, а Кристина даже не пыталась этого делать, она намеренно травила дочь, стараясь довести ту до нервного срыва. У нее получилось. Люси влетела к ней в кабинет, после очередных нравоучений со стороны учителя на тему: «Ты так молода, зачем тебе этот мальчик? Ведь он уничтожит твое будущее». Разговора не получилось, они сразу же перешли на повышенные тона, а потом у Люси сорвало стоп-кран. Она кричала на мать. Кричала так, что, казалось, вот-вот голос сорвет, она бросалась предметами, она обвиняла мать в том, что та сломала ей жизнь, и сейчас продолжает ломать, не гнушаясь применять грязные методы. Трясет перед публикой грязным бельем, не понимая, что таким образом и саму себя унижает. Ведь очень многое зависит от родителей. От того, как они воспитывают своих чад. Это определяющее звено в формировании личности.

Под конец Люси со всей ответственностью заявила, что однажды мать ещё пожалеет о том, что так с ней поступила, но будет поздно. Выскочила из кабинета, и, наверное, впервые в жизни прогуляла уроки, послав учителя к черту. С улыбкой на лице. Такого она себе прежде, однозначно, не позволяла.

Эшли, ставший свидетелем этой сцены, был в шоке.

Он ненавидел Кристину после случая с дневником, а сейчас вообще готов был собственными руками задушить, а потом ещё и труп в саду закопать, чтобы никто не нашел. Она действовала на редкость извращенными методами. Это было не воспитание, это была попытка сломать человека, заставить его унижаться и ползти на коленях, вымаливая прощение. Глядя на Люси, Паркер понимал, что вот этого-то Кристина от дочери точно не дождется. Люси выбрала иную дорогу. Она будет бороться с обстоятельствами, она будет ломать их, а не себя.

Шокирован тогда был не только Эшли, но и все одноклассники Люси. Да и сам учитель.

Когда он пригрозил Люси сделать запись в дневник, она хмыкнула, достала из рюкзака дневник, швырнула его на стол и заявила надменно:

– Да хоть весь испишите. Мне плевать! Хотя, думаю, у вас фантазии не хватит, ведь вы так косноязычны.

А потом вышла из класса, под одобрительный гул одноклассников.

Только два человека смотрели на нее с удивлением. Аманда и Эштон Грант привыкли к тому, что Люси Лайтвуд всегда спокойна и сдержанна, с учителями вежлива. Временами даже немного заискивает перед ними, но чтобы вот так. Это было в новинку.

– Вот это да, – прошептала Аманда, которая раньше к Люси относилась не то, чтобы с подозрением, скорее, с равнодушием. И капелькой презрения.

Проще говоря, Люси ей совсем не нравилась.

– Красотка, – присвистнул Эштон.

– Не зарывайся, – посоветовала ему сестра.

– Почему? – изумился парень.

– Потому.

– Нет, ну, правда?

– Можно подумать, не знаешь, кто её парень.

– А, вот ты о чем, – мгновенно скис Эштон. – Наслышан.

– Вот и хорошо, что только наслышан. Не хочу я потерять брата в столь юном возрасте.

– Всё так страшно?

– Он бешеный какой-то, – пожав плечами, ответила Аманда, начиная по привычке чертить на полях тетради разнообразные рисунки. – Ты слышал, как его называет один из главных фриков нашей школы?

– Это который?

– Господи, Эштон, ты сегодня какой-то заторможенный. Который – Паркер.

– И как?

– Доберман. По-моему, ему подходит.

– Вполне, – согласился парень.

Он ни с кем из вышеназванных личностей не общался, они у него интереса особого не вызывали. Просто время от времени сталкивался с ними в школьном коридоре, да и проходил мимо. Не было желания знакомиться с ними, тем более оба явно не сахарными характерами обладали. И взгляды у них были тяжелые, подозрительные.

Люси ему тоже не нравилась. Во всяком случае, внешне. Совсем не его тип. Она была достаточно высокой, да к тому же шатенкой, а не блондинкой. Немного угловатая. Не неуклюжая, нет, просто без особой грациозности. Флиртовать совсем не умела.

Унылый экземпляр, как выразился бы Эштон раньше.

С такой невозможно веселиться. Она любое веселье на корню загубит. Наверняка, от алкоголя шарахается, как от чумы, считая его чуть ли не источником всех бед человечества. Секс? О, нет. Скорее всего, она об этом даже не слышала. Эштон, во всяком случае, был уверен, если не на сто, то на девяносто девять целых и девять десятых процента, что Люси никогда ни с кем постель не делила, несмотря на то, что о ней говорили. А, если даже и делила, то ничего фееричного от нее ждать не следовала. Все, наверняка, уныло и банально до зубовного скрежета.

Люси его никогда и ни за что не заинтересовала бы.

Они и сейчас его не интересовала. Разве что, как объект для наблюдения.

Люси сидела в кресле, смотрела в стену, изучая рисунок на обоях, да время от времени пила йогурт из бутылочки. После скандала с матерью и шоу, устроенного в классе, она чувствовала себя гораздо лучше. Гнетущее чувство улетучилось, мысли пришли в порядок, даже какие-то здравые соображения появились. А некоторые и не очень...

Поставив бутылочку с недопитым йогуртом на стол, девушка направилась в ванную, по пути снимая с себя школьную форму, которая порядком достала. Люси давно хотелось надеть что-то более интересное, но, пересмотрев свой гардероб, она пришла к выводу, что почти все вещи у нее на редкость унылые. И цветовая гамма у них своеобразная. Такая больше подходит людям в возрасте, нежели молодой девушке.

Рубашка полетела в корзину для грязного белья. За нею же последовала и юбка.

Стоя под струями воды, Люси думала о том, что иногда ей нужны такие эмоциональные встряски, как сегодня. Они помогают гораздо лучше самобичевания, и развитию комплекса вины не способствуют.

Налив на ладони немного шампуня, она принялась намыливать голову.

Раньше эта незамысловатая процедура всегда её успокаивала.

И сейчас тоже. Постепенно все тревоги уходили, оставляя лишь чувство глубокого морального удовлетворения. Больше Люси уже не сомневалась в том, что поступает правильно. Если мать объявила ей войну, она примет все условия. Не станет первой выбрасывать белый флаг. Она докажет, что способна жить и без их помощи.

Они сами от нее отказались, они сами же и пожалеют о своем решении.

Она сможет быть счастливой, несмотря ни на что. Вопреки их желаниям.

Выбравшись из ванны, Люси тщательно промокнула волосы полотенцем, вытерлась и только тогда вспомнила, что сменную одежду не взяла, просто не подумала о ней. Пришлось использовать подручные средства и превращать полотенце, – благо оно было большим, – в подобие сарафанчика, только без лямок.

Открыв дверь шкафа, Люси только собиралась достать сменные вещи, как дверь в комнату распахнулась. Девушка обернулась, искренне надеясь, что в гости к ней заглянула Лота, а не её сын, и уж тем более, не муж. Если это кто-то из них, то впору под землю от стыда провалиться. Но, разумеется, по закону подлости на пороге комнаты нарисовался Дитрих. Нарисовался и застыл, не делая шага ни вперед, ни назад.

Более идиотского положения было не придумать. Порывистость в действиях снова сыграла с ним злую шутку. Прежде чем врываться в комнату, следовало постучать в дверь и, только получив разрешение, входить, но он снова сделал, а потом вспомнил о правилах приличия.

– Что-то случилось? – спросила Люси, стараясь не терять самообладания.

Попутно думая о том, что полотенце грозится вот-вот упасть, и она предстанет перед Дитрихом в том виде, в каком пока показываться не планировала.

– Вообще-то я собирался на прогулку. Надоело сидеть дома. Хотел пригласить тебя вместе пройтись, но, теперь вижу, что приглашение будет отклонено.

– Я могу высушить волосы феном. Не проблема, – отозвалась Люси, прижимая руку к груди, и тем самым стараясь удержать полотенце на месте. – Куда хотя бы идём?

В этот момент она отчаянно завидовала девушкам с большой грудью. С них полотенце явно не упало бы, задержавшись на внушительном бюсте. Люси аппетитными формами похвастаться не могла. Совсем плоской её тоже назвать было сложно, но и особо выдающейся эта часть тела не была.

– Не знаю. Честно говоря, даже не думал об этом.

– А сейчас?

– А сейчас забыл о том, что собирался на прогулку, – хмыкнул он.

Нужно было уйти из комнаты, но Дитрих не двигался с места. Люси тоже стояла на месте, не кричала испуганно и не просила его закрыть дверь. Она, наверняка, растерялась в этот момент, потому и не приказала ему выметаться из комнаты. Дитрих все же выпал из оцепенения, потому как дверь закрыть додумался, только не с обратной стороны. Сам остался в комнате, бросил куртку в кресло и решительно направился к Люси. Она вцепилась в дверь шкафа так, что побелели костяшки. Понимала, в какую сторону убежали мысли Ланца, но в особом восторге от них не пребывала.

Немного переживала по этому поводу, но коленки не тряслись, и сердце не замирало в сладостном предвкушении. Люси просто не знала, что делать, потому продолжала стоять на месте. В отличие от многих её сверстниц, Люси никогда в подобных ситуациях не оказывалась, особых навыков у нее не имелось, а устраивать истерику на пустом месте казалось глупой затеей. Даже, если она сейчас закричит, что это изменит? Да и зачем кричать? Все равно в школе все давно говорят о них что-то подобное? Так пусть их выдумки станут явью. Тогда хотя бы не так обидно будет за собственную запятнанную репутацию. Ведь на правду не принято обижаться.

Конечно, решение это нельзя было назвать обдуманным. В нем было больше стремления насолить окружающему миру, чем настоящего желания, но Люси уже перестала себя сдерживать. Если делать ошибки, то по максимуму, чтобы было стыдно за многое, а не за единичные проступки вроде погрома в кабинете матери.

– Если ты не хочешь, ничего и не будет, – прочитав отразившееся на лице девушки сомнение, произнес Дитрих. – Я в насильники не записывался. Не самая приятная перспектива, честно говоря.

– Хочу, – ответила Люси решительно.

В голосе даже капли сомнений не было.

Она смогла убедить саму себя в том, что ей это необходимо.

Да и теорию матери захотелось проверить. Чуть более месяца назад Кристина вопрошала Ланца, насколько хватит его любви. Крайний срок она определила размыто, до первого секса. Вот Люси и хотелось понять, на самом ли деле, секс убивает любовь, или из всех правил бывают исключения.

Была ли у них любовь? Лайтвуд иногда задавалась этим вопросом, но так до сих пор и не нашла на него ответа. Сказывался тот факт, что в отношениях она ровным счетом ничего не смыслила. Они, как были, так и остались для нее темным лесом.

Симпатия была, однозначно. Люси знала, что она влюблена. А вот чувства Дитриха вызывали у нее сомнения. Тогда, в коридоре он сказал, что любит её, но больше ничего подобного не случалось. Признание то оказалось единичным случаем. Да девушка и не рассчитывала на обязательно повторение фразы. Достаточно было того, что однажды он уже сказал о своей любви. Это было приятно. Слова согревали её изнутри, в какой-то степени даже давали веру в лучшее, надежды на светлое будущее.

Он подошел совсем близко. Отступать было некуда, начинать метаться и отнекиваться – глупо. Люси понимала, что теперь у нее есть только один путь. Тот, который она выбрала, заявив, что хочет того же, чего и Дитрих.

Коснулся ладонью её щеки, второй рукой перехватил за талию, прижимая к себе. Люси расцепила пальцы, удерживавшие дверцу шкафа. Дверь захлопнулась, преград не осталось. Хлопок, раздавшийся в тишине, фактически разрушил их все. Люси больше не думала о том, какие последствия будут у её поступка, просто делала, то чего хотело её сердце, ну и тело, разумеется, тоже. Девушка успокаивала себя тем, что не стала бы делать того, что ей неприятно, нашла бы способ избежать этого. Но ей было приятно то, что сейчас происходило, пусть даже пугало немного, как и всегда, когда делаешь что-то впервые.

Ощущение пальцев на обнаженной коже казалось обжигающим. Ладонь соскользнула с её щеки на шею, на плечо. Пальцы подцепили край полотенца, разводя их в разные стороны, так что полотенце должно было вот-вот упасть на пол, к ногам Люси. Вновь напомнила о себе былая скованность, Люси прихватила края полотенца, стараясь свести их воедино. Страшновато, стыдно. Не по себе. И это самое меньшее, что можно было сказать о её состоянии на данный момент.

– Всё-таки боишься, – выдохнул Ланц.

Голос его звучал хрипловато, а в глазах уже блеснул огонек возбуждения. Он все ещё старался держать себя в руках, но ему с трудом это удавалось. Ему хотелось прикасаться к обнаженной коже, хотелось целовать девушку, смотреть ей в глаза и видеть в них только удовольствие, а не испуг и некую отстраненность, словно она нормативы по физкультуре сдает. Немного настораживал подобный настрой. Но в то же время в душе его играли фанфары, приятно было знать, что он для Люси не очередное приключение, как для той же Гретхен, которая могла его с кем-то сравнить и не видела в своих словах ничего особенного. О том, что ему неприятно слышать о её бывших любовниках, Дитрих умалчивал. Думал, рано или поздно девушке хватит ума понять, насколько это неподходящая тема для разговоров в постели.

– Немного, – согласилась она.

Решив перебороть свою стеснительность, потянула все же молнию на его кофте. Если уж она стоит перед ним голая, то почему он должен быть полностью одет? Иногда Люси ловила себя на мысли, что именно одежда на Дитрихе и заставляет её чувствовать себя скованно.

Вновь появились глупые мысли о необходимости напиться, или хотя бы немного выпить для расслабления, но Люси снова отогнала их от себя. Ей эти допинги не нужны. Она хочет запомнить все, что будет происходить. Она хочет сохранить в памяти каждую минуту, что проведет рядом с Дитрихом.

Своё поведение по-прежнему, казалось немного глупым и вызывающим. Они почти не знают друг друга. Практически чужие люди. То, что живут под одной крышей, никаких привилегий не давало, скорее, осложняло и без того непростую ситуацию.

Если всё будет ужасно, никуда не денешься. Вещи не схватишь и не сбежишь, потому что некуда бежать. Все равно возвращаться придется сюда. А ещё обязательно нужно что-то говорить, объясняться, как-то пытаться избавиться от чувства неловкости, которое обязательно появится в процессе. И не факт, что у них получится не разругаться после того, что произойдет. Для Люси это было очень важным шагом, как, впрочем, и для Дитриха. Он вспоминал свои предыдущие опыты и приходил к выводу, что почти все сейчас вылетело из головы. Он помнит всю теорию, но практики, как ни бывало.

На ум пришли мысли о сексе по любви и просто так, от нечего делать.

Раньше такие разговоры казались ему чем-то смешным и далеким. Он не чувствовал ничего к Гретхен, с ней отдыхало его тело, а вот мозг все время работал, при этом мысли самые разнообразные. Редко он думал о девушке, что находилась в его постели. Она казалась ему лишней, с ней не хотелось разговаривать после процесса. Хотелось собрать её вещи, и выставить любовницу за порог. Да и не пересекаться больше с ней. Потому что теплоты в душе после общения с ней нет. Она никто в его жизни. У них ничего нет общего, просто время от времени они делят одну постель.

Когда он находился рядом с Люси, в голове у него постоянно вертелась одна и та же мысль. В Дитрихе просыпался собственник.

«Моя женщина». Именно эти слова он относил к Люси Лайтвуд, искренне считая, что она целиком и полностью принадлежит ему. Нет, у него не было мании, не хотелось посадить девушку в клетку, повесив замок, спрятав ключ подальше. Он понимал, что все это глупо. Простое проявление неуверенности в себе, потому и отмахивался от собственнических мыслей, но все равно постоянно думал о том, что за эту девушку он готов бороться. Её так просто он не отпустит. Не позволит никому отобрать её без боя.

Впрочем, пока на Люси никто и не претендовал.

Ланц внимательно наблюдал за тем, как Люси пытается вернуть себе былое самообладание, убедить себя в том, что все происходящее нормально. Ничего выдающегося, ничего необычного. Для него это и впрямь было чем-то обыденным, а Люси явно нервничала.

– Мне раздеться? – спросил он, стараясь разрядить обстановку, но вместо этого Люси, кажется, только сильнее смутилась.

– Нет, сама хочу тебя раздеть, – отозвалась, спустя пару мгновений. – Присядь, пожалуйста.

Она подтолкнула его к краю кровати. Дитрих послушно сел. Люси в очередной раз поправила полотенце, чтобы оно не слетело, и принялась снимать с Ланца одежду. Окончательно расстегнула молнию на кофте, потянулась к ремню на брюках. Пуговица, молния. Дитрих стянул с себя вязаную кофту, остался в футболке. Люси подцепила её край и потянула вверх.

У Люси были аккуратные, короткие ногти миндалевидной формы. Снимая с Дитриха футболку, она осторожно провела ими по его коже. Случайно задела, но ему, кажется, понравилось. Ему всегда нравились именно такие ногти, а не вечное акриловое безумие, что носила Гретхен. Её ногтями при желании можно было выколоть глаз противнику. Однажды Гретхен все-таки не сдержалась, влепила Дитриху пощечину, расцарапала ему щеку. Одно время он даже думал, что у него останутся шрамы. К счастью, ошибся.

Да и с эстетической точки зрения они казались ему сущим кошмаром.

А у Люси все было идеальным. И сама она была идеалом. Для него.

Она наклонилась к нему совсем близко, так что он чувствовал на губах её горячее дыхание. У Дитриха в голове появились мысли о том, что Люси еще совсем ребенок. По возрасту – она его ровесница, но в жизни она почти не разбирается. Верит в лучшее, даже, когда ей открытым текстом заявляют, что все плохо, и в дальнейшем будет только ухудшаться.

– Ты такой красивый, – шепнула Люси.

Она не знала, что ещё можно сказать в этой ситуации. Все слова казались глупыми, совершенно лишними. Но в то же время Люси изрядно волновалась, и ей нужно было как-то от этого волнения избавляться. Все выливалось в разговоры. Она оперлась коленями на кровать, стараясь устроиться поудобнее, получилось, что села на колени Дитриху. Он до сих пор был в джинсах. Расстегнуть Люси их расстегнула, но так и не сняла.

Волосы все ещё не высохли. На кончиках собирались капли, и время от времени они падали с волос, неприятно холодили кожу. Вообще Дитриху всегда казалось, что капли воды прекрасно смотрятся на обнаженном теле, но сейчас они его раздражали слегка. Видимо, общая нервозность сказывалась. Девушка смотрела Дитриху в глаза, так что они едва слезиться не начали. В конце концов, взмахнула ресницами, закрывая глаза. Так ощущения были немного острее, а переживания отходили на второй план. Можно было сосредоточиться именно на ощущениях, а не на душевных метаниях, что Люси и сделала.

Она даже хотела попросить Дитриха завязать ей глаза, но потом отмела такой вариант. Он звучал немного обидно, будто она видеть не хочет Ланца, вот и старается избавиться от визуального ряда.

Девушки облизала губы и все же решилась обнять Дитриха. Положила ладонь ему на плечо, чуть согнула руку в локте, подалась вперед, проводя кончиком носа по щеке Ланца, с наслаждением вдыхая его запах.

От Дитриха пахло чем-то очень приятным, а ещё у него был потрясающий одеколон с древесными нотами. Ему очень подходил этот аромат.

Дитрих положил пальцы девушке на подбородок, чуть приподнял его и прижался к приоткрытым губам в поцелуе. Вторая рука, по привычке уже обнимала девушку за талию. Ланцу хотелось, наконец, сорвать с девушки полотенце, но он не торопился. Правда, сдерживал он себя с трудом. Чувствовал на себе ответственность, потому и старался не лететь впереди паровоза, делать все размеренно, стараясь не спугнуть девушку. Ему даже представлять себя на месте Люси не нужно было, он и так понимал, что она нервничает и переживает по поводу своей неопытности. Его стремительность и порывистость могут оставить у нее не самые приятные воспоминания и вообще надолго отбить охоту к экспериментам.

Ему хотелось, конечно, немного ускорить процесс, но приходилось считаться и с желаниями другого человека.

Сначала он просто прикасался губами к её губам, потом все же пустил в ход язык. Слегка касаясь им мягких губ Люси, послушно приоткрывшимся, как только она почувствовала прикосновение горячего языка. Руки скользнули по плечам, девушка придвинулась еще ближе. Скрестила запястья за спиной Дитриха, чуть выгнула спину.

– Ты точно не пожалеешь о своих действиях? – спросил Дитрих напряженно.

Дыхание у него срывалось. Теперь он точно спрашивал уже просто так, ради проформы, а не потому, что, действительно, собирался останавливаться.

– Пока мне все нравится, – отозвалась Люси.

Она тоже говорила приглушенным шепотом. Но всё равно ей казалось, что голос звучит излишне громко. Ничего эротичного она в своем шепоте не слышала, но, тем не менее, старалась не подавать вида, не демонстрировать свою неуверенность.

– К тому же пора переводить отношения на новый уровень. В конце концов, семья мы, или нет? – губы её изогнулись в лукавой улыбке.

Люси пыталась пошутить. Получилось не очень хорошо, зато от души.

Дитрих усмехнулся и произнес тихо:

– Семья. Да. Именно семья. Пусть и очень странная. Очень... молодая.

Ланц вновь потянулся к краю полотенца, потянул его вниз. В этот раз Люси не стала противиться, вообще ничего предпринимать не стала, спокойно реагируя на действия Дитриха. Полотенце полетело в сторону, приземлившись как раз на куртку Ланца, лежавшую в кресле. Люси почувствовала себя совсем странно, что совсем неудивительно, учитывая тот факт, что перед мужчиной ей никогда обнажаться не доводилось. Она, скорее, со стыда бы умерла. Но то было раньше.

Она по-прежнему, казалась Дитриху идеальной. В приглушенном мягком свете, она виделась ему волшебством, восьмым чудом света, богиней. Венерой в его руках.

Его губы скользили по подбородку, спускаясь на шею. Тело, не ведавшее ранее откровенной ласки, плавилось в его руках нежным воском, подстраиваясь под каждое его действие. Он чувствовал, что Люси, как будто через раз дышит, чувствуя прикосновение губ к своей коже. Как вздрагивает, явственно ощущая его прикосновения. Дитрих мягко провел ладонью по спине девушки, вдоль позвоночника, заставляя её прогнуться ещё сильнее, фактически прижаться к нему. Кожа к коже, совсем близко, так, что не разделить. Он прижимался губами к шее, чувствуя на своей шее влажный выдох, а после – след от поцелуя. Люси решила, что только принимать ласку, ничего не давая взамен – не самая лучшая тактика, потому принялась отвечать на его действия, копируя их, стараясь тоже сделать Ланцу приятное. Вообще, он не мог бы сказать, что ему нравилось, когда его целовали в шею. Где-то он читал, что это, по большей части, эрогенная зона девушек, а парни частенько остаются равнодушными к подобного рода ласке, но сейчас ему, на самом деле, было приятно. И капли воды, стекающие с её волос по его плечу, больше не отвлекали. Ему все тоже очень нравилось. Да и не могло не нравиться. Люси вызывала у него только положительные эмоции. И мысли об обладании ею переводили его радость в разряд чистого экстаза. Быть может, это было как раз то самое единение не только тел, но и душ, о котором он много раз слышал, но ни разу в жизни не сталкивался сам. До этого момента, теперь ему казалось, что перед ним открывается какая-то новая тайна, нечто неизведанное. Нечто именуемое занятиями любовью, а не сексом. Ладони его вновь заскользили по телу девушки, изучая его, оглаживая. Задержались на боках, на немного выступающих ребрах, спустились на талию, а потом на бедра. Округлые, очень красивые, совершенные.

Дитрих вообще пребывал в восторге от того, как Люси выглядела без одежды. Хотя, на звание модели она и не тянула. Не было в ней того отфотошопленного глянца, присущего девушкам с обложек журналов, но в этом секрет её обаяния и заключался. Никакого силикона, никаких модификаций внешности. Напускной таинственности и ложной скромности не было. Люси была настоящей. Не яркой картинкой, а живым человеком.

Ему нравилось всё. И длинные ноги, и округлые бедра, и тонкая талия, и даже небольшая грудь. Его никогда не захлестывали с головой эмоции при виде большой груди, она казалась ему совсем неэстетичной. Дитрих вообще во всем видел эстетические аспекты, все явления в жизни делил на категории «восхитительно» и «омерзительно».

Люси, действительно, плавилась в его руках. Понимала, что в отличие от нее, у Дитриха, наверняка, опыт в этом деле есть, и, в принципе, он знает, что нужно делать, не только в теории, но и на практике. И, скорее всего, он будет нежным и заботливым. О том, что все может быть как-то иначе, думать не хотелось. Мрачные мысли Люси от себя отгоняла.

Она чувствовала, как сильные ладони скользят по её телу, зажигая все новые костры пламени, будто огонь, действительно, облизывает её кожу там, где Дитрих к ней прикасается. Грубая ткань его джинсов начинала раздражать, их тоже захотелось стянуть. Дитрих, видимо, думал о чем-то подобным, потому что решил сменить положение. Аккуратно уложив Люси на кровать, он некоторое время потратил на то, чтобы расправиться с остальными элементами своего гардероба.

Ладонь осторожно заскользила по бедру девушки, заставляя девушку согнуть ногу в колене.

Люси вновь обняла Ланца. Одной рукой за шею. Вторая рука скользнула по спине, ладонь зафиксировалась на лопатке. Девушка словно тянула Дитриха на себя, извиваясь от желания. Странно, она никогда не думала, что страсть может так сильно затуманивать мозги, когда даже стыд отходит на задний план, о нем просто забывается, и основное место в мыслях занимает нечто иное. Желание попросту говоря. Это было странно чувствовать зов плоти, не думая о последствиях. Люси о скованности позабыла, да и не только о скованности. Она вообще обо всем забыла в этот момент. В мыслях остался только Дитрих, сейчас с задумчивым видом изучавший её лицо. Волосы у него, по-прежнему, были собраны в хвост. Люси потянулась и щелкнула застежкой, заколку отложила в сторону. Волосы Ланца разметались по плечам, по подушке, даже немного занавесили его лицо, но все равно выглядел он замечательно. Лайтвуд им любовалась, желания засмеяться в процессе, о котором так часто говорят, ни разу не возникло. Дитрих убрал от лица волосы, чтобы они не мешали ему, да и обзор не закрывали, наклонился, в очередной раз припадая к губам девушки в поцелуе. Она отвечала, пылко и страстно, искренне, не боясь показаться развратной или же наоборот неумелой. О том, что в поцелуях у нее было не очень много опыта, Дитрих тоже догадался без труда, но зато старалась она на все двести процентов.

– Давай, – шепнула она, после чуть прихватив нижнюю губу зубами.

Тут же мягко коснувшись поцелуем его подбородка, проводя губами по линии скул, зарываясь носом в его волосы. Она говорила ему ещё что-то. Явно говорила, потому что губы её двигались у его уха, но он почти ничего из этого шепота разобрать не мог. В тот момент ему и не до разговоров было.

– Моя девочка, – шептал он тихо. – Моя любимая девочка. Только моя. Никому и никогда тебя не отдам.

– Твоя, – эхом отвечала она, прижимаясь к нему сильно-сильно.

Все так же обнимая его, слегка проводя ногтями по спине. Его ладонь продолжала лежать на её бедре, языком Ланц медленно вел по шее, там, где билась пульсирующая жилка, чувствуя, как ногти вжимаются в кожу. Вторая ладонь девушки сжимала ткань простыни.

Странно, но чувства вины за содеянное у Лайтвуд так и не появилось. Она ни о чем не жалела. Совсем, даже самую малость. Она была уверена, что поступила правильно. Сомнения, которые были вначале, безвозвратно её покинули, да так и не вернулись.

Все произошедшее ей почему-то даже правильным казалось, хотя раньше Люси была уверена: она никогда не займется любовью с человеком, который не носит звание «муж». Разумеется, она собиралась заняться этим только после свадьбы. Отступилась от своего принципа, но не пожалела о случившемся.

Быть может, какой-то дискомфорт и присутствовал, но он совсем не мешал Лайтвуд чувствовать себя счастливой и... нужной. Странное ощущение, если честно, но оно девушку ни на секунду не покидало.

– Какая ты всё-таки красивая, – шептал Ланц, не торопясь собирать свои вещи и выметаться из комнаты. – Просто совершенство. Мое личное совершенство.

Он снова целовал её, перебирал заботливо прядки, все еще немного влажных волос, падающие на лоб, фактически закрывавшие лицо девушки. Ей почему-то захотелось смеяться после этих слов, искренне, как в детстве. На самом деле, ничего смешного в той ситуации не было, Люси просто от души радовалась, а радость всегда ассоциировалась у нее со смехом, а не со слезами.

Под утро Ланц уже обещал со всей ответственностью, что, как только они покинут стены школы, он обязательно женится на ней. Люси смеялась, говоря, что в их возрасте рано говорить о свадьбе. Дитрих заявил, что, если чувства настоящие, нет смысла откладывать данное решение, не стоит медлить.

Тогда ему и в голову не приходила мысль, что Люси может исчезнуть из его жизни. Как в том самом сне. Исчезнет, растворится, и больше никогда не вернется. А он останется в одиночестве.