Гадюки в сиропе или Научи меня любить

Глава 25. Соперница.

Вопрос престижа.

Именно этими словами определялась причина негодования Эмили Бланш, получившей отставку от Паркера. Не только, разумеется. Были и другие поводы для грусти, но вопрос престижа бил по самолюбию сильнее всего. Одно дело – бросить ухажера, другое – быть брошенной. Второе унизительно, первое вызывает в душе чувство триумфа.

Никогда прежде не доводилось девушке сталкиваться с отказами, но все когда-нибудь случается впервые.

Задай кто-нибудь вопрос: что чувствовала Эмили в момент, когда Паркер разрывал с ней отношения, ответ последовал бы незамедлительно. И был немногословен. Негодование, разочарование, обида. Бланш не желала мириться с фактами, перед которыми её поставили. Хотелось изменить все в свою пользу.

Она хорошо запомнила момент расставания. Этот эпизод запал в душу не оттого, что было очень больно душевно, а оттого, что Эмили не смогла удержать себя в руках, не смогла подавить в себе слабость, призналась в своих чувствах. Открыто сказала Эшли о своей любви, а он ответил, что её любовь ему совсем не нужна. И тогда слезы сами собой потекли по щекам, ничего разыгрывать не пришлось. Эмили понимала, что ими горю не поможешь. Глупо унижаться перед человеком, который её бросает. Если и получится его остановить, удержать рядом, то лишь на время. Потом он все равно вернется к первоначальному плану, соберет вещи и отправится восвояси. Эшли не смогли остановить и её слезы. Он на них внимания не обратил. Развернулся и ушел.

Сейчас Эмили противно было вспоминать об этом происшествии. Обрывки воспоминаний то и дело возникали у нее в голове, но она старалась отделаться от них. Не акцентировала свое внимание, закрывала глаза и пыталась убедить себя, что это сон. Просто сон, ничего больше.

После того, как Паркер, поставив точку в их отношениях, удалился, Эмили ещё долго предавалась меланхолии. Она вроде и не чувствовала ничего, но слезы продолжали катиться по щекам. А на душе было пусто. Не хотелось верить, что совсем нет шансов. Паркер ясно дал понять, что продолжать общение не намерен.

Вечером Бланш решила, что клин нужно вышибать клином. И оправиться ей поможет мужское внимание. Это решение и привело девушку в ночной клуб, где был с удовольствием прожжен вечер и большая часть ночи. Пройти фейс-контроль не составило труда. Уже около полуночи Эмили пыталась забыться и на время выпасть из жизни, танцуя в толпе таких же, как она, молодых и готовых на подвиги. Бланш не ставила своей целью знакомиться с кем-то, не собиралась просить других посетителей покупать ей спиртное. Ей просто хотелось получить капельку внимания со стороны парней. Попытаться убедить себя, что Паркером представители мужского пола не исчерпываются. Найдется множество парней, которые за счастье посчитают находиться рядом с ней.

Теория сработала. Получив пару комплиментов, девушка почувствовала себя намного лучше, даже улыбаться начала.

Приехав домой, спать легла в хорошем настроении. А, проснувшись утром, уже и не вспоминала о своих вчерашних переживаниях. Оно того не стоило.

Воспользовавшись тем, что родителей дома нет, а потому не обязательно наводить марафет, она не стала переодеваться. Лишь волосы зачесала и собрала в хвост.

Одежда осталась прежняя: короткий шелковый халат, едва доходивший до середины бедра. Это было едва ли не роскошью – появиться внизу в таком виде. Родители Эмили считали себя представителями голубой крови, всегда спускались к завтраку исключительно при полном параде, а такие вылазки считались у них кощунством. Эмили поддерживала их мнение во многом, но иногда и ей хотелось отступать от правил, делать нечто, ломающее стереотипы. Бунтарский дух проявить.

Сварив себе кофе и соорудив пару бутербродов, Эмили направилась в гостиную.

Во время завтрака её посетила странная мысль. На самом деле, мысль была абсолютно нормальна, но Бланш показалась странной. Сама для себя девушка решила, что хочет оставить историю с Эшли в прошлом, но сейчас опровергала свое решение. Хотелось посмотреть на соперницу. Узнать, как она выглядит, сравнить с собой. Возможно, даже посмеяться, поняв, что сравнение окажется не в пользу Керри, о которой так часто слышала, но ни разу не увидела.

Эмили мысленно представляла соперницу серой мышью. Почему-то Бланш решила, что Паркеру надоело сладкое. Потянуло на соленое. И, если раньше он встречался с ней, признанной красавицей, то сейчас, наверняка, выбрал в спутницы девушку, характеристика которой легко уместится в два простых слова: «ничего особенного».

Захотелось получить подтверждение своим представлениям. Хотя бы одним глазком посмотреть на ту, что сумела расположить к себе Эшли, не прикладывая особых усилий.

«Зеркало, зеркало, на стене. Кто всех прекрасней на этой земле?»...

Дожди, наконец-то, прекратились, и солнце решило порадовать своим присутствием на небосклоне. Погода делала какие-то странные скачки, подобно сумасшедшему кенгуру. Буквально пару дней назад лил дождь, а сейчас уже невыносимо припекало солнце. В доме находиться было практически невозможно, не включив кондиционер. На улице, тем более. Но Керри не любила кондиционеры. Она начинала чихать, а в горле першило, как на начальной стадии простуды.

Прихватив с собой пару книг, девушка решила выбраться на улицу и наглым образом заняла место Дитриха. Он привык к тому, что место в гамаке никто, кроме него, не занимает, но бесцеремонная сестрица не упустила возможности разместиться с комфортом. Кондиционеры Дитрих тоже на дух не переносил. Гамак, расположенный в тени деревьев был для парня едва ли не единственным спасением в летнюю жару.

Керри лежала в гамаке, хрустела яблоком, невнимательно пробегаясь глазами по строчкам. Правильнее сказать, между строк, потому как текст не желал становиться единым целым. Девушка не вникала в то, что читала, потому и особого удовольствия чтение не приносило. В итоге Дарк отложила книгу в сторону и начала перелистывать страницы журнала. Все тот же номер «Metal Hammer», сделавший её звездой. Ну, и Паркера, разумеется. Правда, для Паркера все только начиналось, а Керри в школьной иерархии поднялась мгновенно. Ей от этой вспышки популярности ни жарко, ни холодно не было. Дарк предпочла проигнорировать тех, кто потянулся к ней лишь по причине известности её парня. Глупая жизненная позиция ставить знаменитостей выше себя никогда не находила поддержки в лице Керри. Девушка не делила людей по типу «звезда» и «человек обыкновенный». Можно и имея звездный статус, оставаться хорошим человеком. Можно быть дерьмом, оного статуса не имея.

Стоило признать, что Эшли повезло с внешностью. Он отменно получался на фотографиях. Керри даже немного позавидовала парню. Она, как и Дитрих, мучилась проблемой: найти хоть одну нормальную фотографию среди своего архива. Почти все фото было стыдно показать людям. На одних глаза закрыты, на других рот открыт, на третьих – глаза наоборот вытаращены. И ни одного достойного фото.

Дитрих, в это время воевавший со шлангом, пытался поливать цветы. Для него поведение сестры не осталось незамеченным. Он видел, как она отложила книжку, и в очередной раз принялась перелистывать журнал, привезенный с собой. За те три дня, что Керри провела в Лондоне, Паркера она чаще видела на фотографии, чем в реальности, хоть и жили они по соседству. Эшли уезжал рано утром, возвращался домой поздно вечером, когда большинство людей ложится спать. Впрочем, один вечер они с Керри все же провели вместе, посидели в саду, разговаривая о планах на будущее. Дарк дала согласие на совместную поездку. Сомнения у нее все ещё были, но девушка старалась не показывать свои переживания. У Эшли и так был напряженный период в жизни. Нужно было морально поддерживать его, а не доставать своим нытьем по поводу и без повода. Вот девушка и пыталась соответствовать идеалам.

Дитрих назидательно заметил, что во время тура Керри успеет насмотреться на своего обоже, а пока можно уделить немного своего внимания родственникам, которые по ней тоже соскучились. Не меньше, чем Эшли.

Долгое время они не решались заговорить о Люси. О том сне, что увидела Керри. А потом разговор сам собой зашел о мистических явлениях природы, и дальше все пошло, как по маслу. Ланц рассказал о своих снах, с мнимой свадьбой. Потом от снов перешел к реальности. Все же с Амандой было не так просто обсуждать эти вопросы. Как бы она не старалась, между ней и Дитрихом существовал определенный барьер. Он не мог рассказать ей обо всем. С Керри было на порядок легче. Она оказалась свидетельницей начала зарождения тех отношений, она же старалась подружиться с Люси, взращивала в той оптимизм. Советовала не обращать внимания на врагов, а уверенно идти вперед. Керри знала многое из того, во что не была посвящена Аманда, оттого и откровенничать с ней Дитрих мог сколько угодно. Зная, что здесь не будет ревности, попыток противопоставить себя с Люси, да и слова подбирать не нужно. Керри всегда его понимала. И сейчас поймет. Все же они родственники и на многие вещи смотрят одинаково.

Керри внимательно слушала, не перебивала. Дитриху нужно было выговориться. Ему не хватало именно такого собеседника, как она, умеющего выслушать всю исповедь от начала и до конца. Не добивающего состраданием, не перебивающего, а вдумчивого, внимательного. Не просто слушающего, а слышащего.

Аманде в разговоре отвелась не ключевая роль. О ней родственники практически не говорили. Керри интересовалась личностью новой девушки Дитриха, но он отмахнулся, сказав, что её своей девушкой пока не считает. Понимает, осознает, что она ему нравится, но до сих пор не может перешагнуть психологический барьер. Не станет для него открытием и тот факт, что своим поведением он Аманду мучает, но пока он не способен дать зеленый свет новым отношениям. Все слишком сложно и запутанно. Керри послушно закивала головой, соглашаясь. Хотя, особых проблем не видела, но с Дитрихом спорить бесполезно. Он не прислушивается к чужому мнению. Если что-то вбил себе в голову, никто не в силах открыть ему глаза. Сам прозреет, когда захочет, а пока все бессмысленно.

Однако Керри не удержалась от вопроса об интимной стороне отношений брата с Амандой. Он не ответил, только посмотрел на сестру тяжелым взглядом. Вопросы отпали сами собой. Ничего у них не было. А, если и было, то нечего совать свой нос в чужие дела. Именно так трактовала взгляд родственника Дарк, и не ошибалась.

В этом плане у Дитриха тоже был психологический барьер. Даже не барьер, а целая крепость, которую можно месяцами осаждать, а результат останется нулевым.

С Гретхен спать было просто и легко. Она сама того хотела, о чем говорила открытым текстом. Может, врала. Но факт остается фактом, никогда не протестовала. Обезличенный секс. С Люси это было, что называется, по любви. Любой, кто попытается оспорить это заявлением, мигом оказался бы занесенным в личный черный список Дитриха.

Керри не спорила, только внимала его словам.

Но что же Аманда? Ответа на этот вопрос Дитрих не знал, хотя задавался им постоянно. Последний их поцелуй состоялся после концерта, и с тех пор никаких проявлений нежности со стороны обоих не наблюдалось. У них было нечто диковинное. Больше, чем дружба, но меньше, чем любовь. Дитрих не позволял себе заходить дальше положенного. Когда понимал, что его тянет к Аманде, усилием воли подавлял в себе эти порывы и снова делал вид, что все прекрасно, все отлично. Они друзья на тысячу лет, и никому из них ничего больше не нужно. Грант на ура справлялась со своей ролью. Не пыталась его целовать, не говорила вновь о своей любви. Могло даже показаться, будто то признание Дитриху привиделось, а на деле, ничего не было. Просто показалось.

Их обоих не устраивало подобное положение вещей, но они старательно убеждали себя, что все идет так, как должно идти. Любая попытка сдвинуть ситуацию с мертвой точки окажется провальной, и они потеряют ту дружбу, что есть у них в данный момент.

Быть может, потеря дружбы – их оптимальный вариант? Они оба временами приходили к такому выводу, но боялись заговорить о расставании. Аманде невыносимо было думать, что однажды она не сможет набрать номер телефона, знакомые цифры, что она могла по памяти назвать даже глубокой ночью, не услышит голос Дитриха, не сможет прикоснуться к нему. Пусть прикосновение – это банальное рукопожатие.

Человек – сам кузнец своего счастья. Любой может не только построить, но и разрушить свою судьбу, или, что не так глобально, привычные отношения, за считанные минуты. Раз они так ничего и не разрушили, значит, им нравится находиться в подвешенном состоянии. Именно так думала Керри, глядя на ситуацию со стороны.

И снова оказывалась права.

Еще она думала, что Дитрих и Аманда нуждаются друг в друге. Но боятся это признать. Дитрих, упрекавший её в трусости, сам недалеко ушел. Сам он тоже решительностью не отличался, когда речь заходила о его личной жизни, а не о ком-то постороннем...

– Не желаете освежиться, леди? – поинтересовался Ланц, направив струю воды в сторону Керри.

Холодные капли попали на кожу, и девушка взвизгнула, выронив попутно журнал.

– Сумасшедший! – выдала первым делом. – Предупреждать надо!

– Тогда весь интерес пропадает, – засмеялся парень. – Да и не говори, что это было отвратительно. В жару приятно освежиться.

Бросив шланг под ближайший куст роз, он решил все же уйти с солнцепека и постоять в тени. Подняв журнал, Дитрих невнимательно его просмотрел и принялся обмахиваться печатным изданием, как веером.

– Я вообще-то читала, – обратилась Керри к брату.

– Вообще-то фотографии рассматривала, – поддел Ланц.

– В любом случае, журнал мне нужен.

– Мне тоже.

– Дитрих, – повысила она голос.

– Все никак на красоту свою не налюбуешься? – усмехнулся он.

– Он хорошо получается на фотографиях.

– Да уж. Не то, что мы.

– Я тоже первым делом об этом подумала.

– А что тут думать? Паркер фотогеничен. Мы – не очень. В этом вся наша проблема. Но, если мне не о чем беспокоиться, то у тебя теперь появился повод для размышлений.

– К чему ты клонишь? – нахмурилась Керри, приспуская очки на кончик носа и глядя на Дитриха удивленно.

Он многозначительно хмыкнул.

– Всё просто. Ты поедешь вместе с ним в турне. Рано или поздно все узнают о том, что ты – его девушка, начнут фотографировать вас вместе. Одна часть поклонников будет говорить, что вы – красивая пара, другая – выискивать все мелочи, к которым можно прицепиться. Девушка звезды – тоже своего рода профессия, так что готовься к испытанию славой. Только не говори мне сейчас, что ни о чем подобном не задумывалась, и я буквально открыл тебе глаза.

– Задумывалась, конечно, – призналась Керри. – Не могла не думать. Один прецедент уже имел место быть.

– Школа?

– Да.

Ответив на этот вопрос, Керри не удержалась и тяжело вздохнула.

– Не любишь вспоминать о школе?

– А кто любит?

– Я, – засмеялся Дитрих.

– С каких пор? – недоверчиво поинтересовалась Дарк.

Сколько она помнила, Дитрих всегда ненавидел это учебное заведение. Оно не казалось ему таким уж необходимым, хотя, насколько Керри знала, к концу года он окончательно погрузился в процесс постижения наук и сумел окончить школу с отличными отметками. Просто золото, а не парень. Такому прилежному ученику в любом высшем учебном заведении будут рады, если он сохранит рвение к учебе и в дальнейшем.

– Просто я тут подумал на досуге, – задумчиво произнес Ланц.

– И о чем же?

– Знаешь, о том, что происходит в жизни. И о школе, в том числе. Я понял, что мы вольны любить или не любить то, что происходит в нашей жизни, но есть одно «но». Мы не может отменить того, что с нами уже произошло. Школа тоже есть в жизни каждого из нас. Она может нам нравиться. Мы можем её ненавидеть, но, тем не менее, вычеркнуть её из своей жизни не можем.

– Вычеркнуть из памяти можно все.

– Заставить себя вычеркнуть – сколько угодно, но однажды мы все вспомним. Неприятные воспоминания имеют обыкновение всплывать в памяти в самый неподходящий момент.

– У тебя снова упаднические настроения?

– Нет, все нормально, – последовал незамедлительный ответ.

И в этот момент Дитрих не кривил душой. На самом деле, все было нормально. Он старался не ворошить прошлое, но и в будущее скачок не приближал. С недавних пор он решил жить настоящим. Однажды он уже начал строить планы, результат, увы, ожиданий не оправдал. Дитриху тогда наглядно продемонстрировали, что мечтать он может о чем угодно, но мечты не всегда становятся явью. Желания одного человека явно не достаточно для того, чтобы изменить мир. Или он не тот человек, что заставит Вселенную вращаться вокруг него.

– И все-таки школа – это не самый приятный период в моей жизни.

– В моей тоже.

Керри посмотрела на Дитриха внимательно. Он ответил ей таким же изучающим взглядом. Девушка успела отметить, что в его глазах снова промелькнуло то самое отчуждение, что временами пугало. Не удивительно, если учесть, какие воспоминания были у Дитриха о школе. Здесь и скандалы с директрисой, и постоянные склоки с одноклассниками, как своими, так и Лайтвуд. Правда, мало приятного.

Дитрих научился контролировать свои эмоции. Уже вскоре он мило улыбнулся родственнице, решив, что она все поймет. Керри поняла и тему школы развивать не стала.

– Ты не оставишь от роз тети Лоты ничего. Может, стоит выключить воду?

– Она знала, кого посылала в сад, – усмехнулся Ланц. – Я никогда не говорил, что из меня получится хороший садовник. Меня совсем не вдохновляют работы, связанные с содержанием сада в чистоте и порядке.

– Цветы – это красиво, – улыбнулась Керри.

– Кто бы спорил? Красиво. Но ухаживаю за ними почему-то я, а Лота в который раз нашла себе занятие по душе, и теперь вновь в порыве вдохновения ваяет очередное произведение искусства.

– Снова готовит?

– О, нет! Бери выше.

– Ты меня заинтриговал, – отозвалась Керри. – Говори уже, не хочу в угадайку играть.

– Она шьет, – просветил сестру Дитрих. – Нашла какой-то журнал по кройке, и теперь открыла ателье на дому.

– Тетя творческий человек. Этого у нее не отнять, – вновь улыбнулась Дарк.

Дитрих собирался ответить, но в этот момент его взгляд встретился с взглядом девушки, наблюдавшей за ними уже достаточно долгое время. Поняв, что Дитрих её заметил, Эмили оперлась ладонями на забор, улыбнулась застенчиво старому знакомому.

Их прошлая встреча закончилась не самым приятным образом. Тогда, находясь в ярости, Эмили предпочла уйти по-английски. Не стала ничего объяснять, просто убежала из клуба, чтобы не устроить скандал, и не сорвать выступление. Она могла сделать это – с целью отомстить Эшли, но удержала себя в руках, решив не совершать ошибок, за которые потом будет стыдно.

– Привет, – произнесла Бланш, стараясь не выходить за рамки образа «сама скромность».

– Привет, – ответил Дитрих, не скрывая удивления в голосе. – Не ожидал увидеть тебя здесь, если честно.

Керри обернулась, чтобы посмотреть на собеседницу родственника, и едва не открыла от удивления рот. Как и брат, она не надеялась увидеть здесь Эмили. Честно говоря, обернулась, решив, что у их забора стоит Аманда.

Бывшую девушку Эшли тоже интересно было рассмотреть не мельком, как раньше, а во всей красе.

Керри порадовалась тому, что не сняла очки. Так можно было разглядывать соперницу, сколько душе угодно, но интереса своего не выдавать, что играло Дарк на руку. Она не хотела выставлять на всеобщее обозрение неуверенность в своих силах и комплексы относительно своей внешности.

Эмили оказалась выше, чем Керри. Высокий рост от природы плюс неизменные каблуки, модельная внешность, а еще некое стремление копировать Паркера. Эмили подстриглась, укладку похожую сделала, губу проколола, да и цветовая гамма в одежде была точь-в-точь, как у Эшли. Последнее, в принципе, можно было списать со счетов. Не факт, что стиль в одежде был навеян общением с Паркером, а все остальное...

– Я и сама не планировала здесь появляться, – призналась Эмили, стараясь смотреть исключительно на Дитриха, а Керри успешно игнорировать.

Пока родственники мило болтали, она успела рассмотреть новую девушку Паркера во всей красе, или же отсутствии оной. Бланш трезво смотрела мир, потому не могла не отметить, что Эшли, на самом деле, променял её не на мисс мира, а на обыкновенную девушку, коих немало не только в Лондоне, но и на всей земле. Милая, симпатичная, но нельзя сказать, что красавица. Может, если её накрасить и приодеть, будет больше очарования, но сейчас похвастать особо нечем. Рост маленький, фигура не сказать, что потрясающая. В общем, стандарт. Будешь идти в толпе, оглядываясь по сторонам, взгляд вряд ли остановится на такой девушке. Если и остановится – надолго не задержится.

– Вы не помирились с Паркером?

– Мы поссорились окончательно, – отмахнулась Эмили, давая понять, что её это совсем не волнует, и вовсе не Эшли причина её появления здесь.

– Правда?

Дитрих мастерски разыграл изумление.

– Он не говорил?

– Нет, мы с ним ничего не обсуждали. Как, впрочем, и тогда.

Эмили вздохнула, уловив тонкий намек в словах Дитриха. Она и сама после поняла, что Паркер и Ланц могли, обсуждая предстоящий концерт, не вспомнить о ней. Тем более, не стали бы обсуждать, потому как у них много других тем для разговоров.

– Тогда некрасиво получилось. Забудем тот неприятный случай?

– Уже забыли, – отозвался Ланц.

Он не стал говорить девушке, что её поведение совершенно его не задевало. Будь они парой, наверняка, неприятный осадок остался бы на душе, а так говорить не о чем. Эмили свободная девушка, имеет полное право поступать, как ей хочется, независимо от постороннего мнения.

– Ты, должно быть, Керри?

Бланш повернулась к сестре Дитриха, окинула её равнодушным взглядом, будто ей совсем нет дела до новой пассии Эшли, улыбнулась добродушно.

– Да.

– Эшли говорил о тебе.

– Часто? – усмехнулась Дарк.

– Очень, – продолжала источать дружелюбие Эмили. – Приятно познакомиться с тобой. Меня зовут Эмили. Я... – девушка на время сделала паузу, словно хотела подобрать слова.

– Бывшая девушка Паркера, – опередил её Дитрих.

Керри и сама поняла, кто перед ней. Намного раньше. Уточнение было лишним.

– Я хотела сказать, что я его подруга, – вздохнула Бланш. – Эх, Дитрих, вечно вы мужчины торопитесь. Всегда и во всем.

Ланц недоуменно вскинул бровь. Керри покачала головой. Оба поняли, что Эмили только что пыталась отпустить шпильку в адрес соперницы, однако, нужного эффекта не достигла.

– Деликатность ни к чему, – пожав плечами, ответил Ланц. – Я никогда не скрывал своей любви к честности в отношениях между людьми. К тому же я не могу назвать тебя подругой Эшли. Единственной его подругой была Люси.

– Ты встал не с той ноги?

Эмили продолжала прикидываться добродушной дурочкой, но Дитриха было не так просто обмануть. Для него подобное поведение было одним из самых сильных раздражителей. Гретхен когда-то тоже искусно изображала заботу о нем. Стоило отвернуться, как девушка выливала на него море грязи.

– Все отлично, – ответил Дитрих. – Я просто не люблю, когда люди стремятся играть на публику.

Эмили проглотила и эту обиду. Не хотелось развязывать войну раньше времени.

– Я не играю, – произнесла решительно.

– Я и не переходил на личности. Сказал обобщенно, – подарил ей ядовитую улыбку Ланц.

В этот момент Бланш четко осознала, что Дитрих отнюдь не дружелюбно к ней относится. Раскусил её и знает, что за показной добротой скрывается иное отношение. И улыбки у нее фальшивые, и сама она гениально притворяется, стараясь показать себя с лучшей стороны. Но Дитрих не верит. Он знает о её слабостях, он видит её провалы. Его невозможно ввести в заблуждение. Его не очаровать сладкими улыбками и теплыми словами. А это значит, что он – опасный противник. Лучше с ним не связываться.

Его родственница тоже особым дружелюбием не отличалась. Неудивительно, учитывая тот факт, что перед ней стояла предшественница, некогда занимавшая место рядом с Паркером. Многим женщинам известно, что иногда мужчины возвращаются к своим бывшим. Гарантии, что однажды Эшли не вернется к Эмили, у Керри не было. Потому она настороженно относилась к незваной гостье.

– Просто я тебя не поняла, – продолжала расточать нежные улыбки девушка.

– Прости, если мои слова прозвучали, как оскорбление.

Дитрих был сама вежливость, но от слов его веяло холодом.

– Нет, я не обиделась.

– Отлично. И все-таки, ты так и не ответила на мой самый первый вопрос.

– Какой?

– Как ты здесь оказалась? Хочешь поговорить с Эшли?

– Нет.

– Со мной? – еще сильнее удивился Дитрих.

– Нет.

– С кем же тогда?

– Со мной? – предположила Керри.

С самого начала она допускала, что Эмили здесь по её душу нарисовалась, но не думала, что утверждение окажется верным. Когда Бланш согласно кивнула, Керри отметила реакцию Дитриха на этот ответ. Реакция его настораживала. Он явно без особой радости воспринял возможный разговор между девушками. Говорить ничего не стал, только многозначительно хмыкнул. Понимал, что к хорошему итогу переговоры вряд ли приведут.

– И о чем? – хмуро спросил Ланц.

– Ни о чем, – ответила Эмили.

Она не могла четко сформулировать цель своего визита, ведь речь заранее не заготовила, да и вообще не обдумывала, какие темы будет обсуждать с Керри. Изначально никакого разговора она не планировала. Хотела посмотреть на соперницу и уйти, но редкий человек сумеет совладать со своими эмоциями. Эмили одерживать над ними победу не научилась.

– Смысл тогда разговаривать? – резонно поинтересовался Ланц. – Женская логика, как всегда, блистательна.

– Я не против разговора, – вмешалась в начинающуюся перепалку Керри.

Дитрих посмотрел на девушку с сомнением. Взгляд выражал одну простую мысль: «Ты не понимаешь, куда лезешь? Или понимаешь, но все равно пытаешься геройствовать?». Керри этот взгляд заметила, но комментировать не стала.

Она привыкла решать проблемы по мере их поступления, не откладывая в долгий ящик. Да, раньше ей свойственно было поведение страуса. Зарыться головой в песок, ожидая, когда все само собой решится. Теперь подобная тактика перестала приносить чувство морального удовлетворения.

Дарк никогда не примером для подражания. Как и любой человек, она могла со всей ответственностью заявить, что далеко не идеальна и знает об этом. Временами давали о себе знать трусость и мнительность, бывали случаи, когда Керри считала себя неудачницей, и на фоне этого переживала. Нет людей, которые всегда сдержаны и проходят все без исключения испытания с улыбкой победителя на устах. Керри точно к таковым себя не относила. Она сомневалась во многом из того, что делала, но именно эти душевные метания и служили доказательством того, что она – живой человек, а не робот.

Иногда Керри саму себя раздражала нерешительностью, как в случае с предложением Паркера. Но бывало и такое, что девушка ни на секунду не сомневалась в правильности принятого решения. И разговор с Эмили входил в категорию именно таких поступков. Дарк понимала, что рано или поздно ей все же придется поговорить с бывшей девушкой Эшли. Для себя решила: чем раньше это случится, тем лучше.

– Уверена? – недоверчиво поинтересовался Дитрих.

– Конечно, – кивнула Керри.

Отложив в сторону недоеденное яблоко, она спрыгнула на землю, надела сланцы и направилась к забору, чувствуя испытывающий взгляд, направленный в спину. Дитрих явно был против разговора, но вмешиваться не стал. Глупо будет смотреться парень, сующий нос в женский разговор.

Ланц прекрасно понимал, о чем могут разговаривать девушки. Разумеется, у них есть одна общая тема. Эшли. И только Эшли. Это как раз и настораживало. Мало ли, что взбрело в голову Эмили?

Дитрих по-прежнему к представительницам слабого пола относился настороженно. Они его не пугали, но, в большинстве своем, даже слабых симпатий не порождали. Изворотливость, коварство, хитрость, никому не нужная жеманность стойко вызывали у него отвращение, а не симпатию. Впрочем, это не касалось таких понятий, как кокетство в рамках допустимого.

Керри заранее попыталась настроиться, что разговор, возможно, выйдет на повышенных тонах. Она не была настолько наивна или даже глупа, чтобы поверить в возможность лояльного отношения к ней со стороны Эмили.

– Прогуляемся? – предложила она Бланш.

– Давай, – легко согласилась Эмили. – Признаться, я не рассчитывала на гостеприимство и приглашение на чашечку чая.

Данное заявление Керри никак комментировать не стала.

Да, они с Дитрихом никогда особым гостеприимством не отличались. Но довольно странно приглашать в дом ту, кто относится к тебе не очень хорошо. И это, мягко выражаясь.

Керри от природы была довольно наблюдательна, потому не могла не отметить, что Эмили её не жалует. Закономерное отношение, если сказать откровенно. Было бы странно, запиши её Бланш в лучшие подруги.

– Я так понимаю, ты хочешь поговорить о Паркере?

– Не совсем, – уклончиво ответила Эмили.

– О чем тогда?

– По правде сказать, я и не собиралась с тобой разговаривать, – призналась Бланш. – Хотелось посмотреть, как выглядит новая пассия Эшли. Если бы Дитрих со мной не заговорил, я бы отправилась домой. Но, раз выпала возможность с тобой поболтать, почему бы нет?

Неуверенность собеседника в большинстве случаев ощущается достаточно ярко. Для Эмили сомнения Керри не остались незамеченными. Родственница Дитриха явно переживала, сравнивая себя с ней.

Больше всего переживала Дарк из-за роста. Сколько себя помнила, она хотела подрасти, стать выше хотя бы на пару дюймов. Но счастье на её улицу не заглянуло, рост оставался на прежней отметке.

Сегодня Керри о каблуках, прибавлявших ей заветные дюймы к росту, не позаботилась. Рядом с Эмили она чувствовала себя лилипутом, что уверенности не придавало. Да и вообще неуютно было находиться рядом с Бланш. Чисто психологический дискомфорт, ничем не обоснованный.

– Можно поболтать, – согласилась Дарк. – Правда, не знаю, о чем.

– Об Эшли, например. У него сейчас переломный момент в жизни. Он находится в паре шагов от славы. Остаться прежним, когда на тебя направлено много внимания, довольно сложно. Ты готова к тому, что Паркер может измениться. И не обязательно, в лучшую сторону?

– Я размышляла над этим, – призналась Керри. – Но я склонна смотреть в будущее с оптимизмом, не думая о возможных проблемах.

– Наивно, – фыркнула Эмили.

– Быть наивной – не всегда плохо.

– Плохо.

– Кто тебе сказал?

– Перед тобой живой пример, – ответила Бланш. – Я тоже долгое время наивно полагала, что Эшли хороший, добрый, верный парень. А потом все получилось так, как получилось. Меня просто бросили, не объясняя причин. Нет, причины мне известны, но все равно неприятно ощущать себя брошенкой.

– Разве у вас были постоянные отношения?

– А разве нет? – усмехнулась Эмили.

– Я слышала иную версию.

– И какую же?

– О том, что у вас были свободные отношения.

Эмили вздохнула.

– Да, все верно. Так и было. Я долгое время не могла признаться себе в том, что Паркер для меня нечто большее, чем первое увлечение. Понимаешь, я не из тех людей, что влюбляются безоговорочно, и сразу же сами эту любовь принимают. Мне нравится оставаться независимой от других людей. Растворяться в своем любимом человеке я не умею, да и не думаю, что ему это нужно. Девушки частенько забывают о потребностях своих парней. Думают, что тем нужно постоянное, пристальное внимание. Навязывают свое общество, вешаются на шею, буквально душат своей любовью, – Бланш выразительно посмотрела на свою собеседницу.

Она старательно пыталась спровоцировать Керри на скандал. Просто так. Ради развлечения. Есть особы, получающие удовольствие от того, что другие люди, находясь рядом, злятся. Вот Эмили в данный момент хотелось как раз такой реакции от Керри дождаться. Посмотреть, способна ли девчонка на проявление столь сильных эмоций, как гнев и раздражение. Дарк по первому впечатлению казалась тихоней, не способной постоять за себя. Такая не сможет достойно ответить в словесной пикировке. Больше шансов, что разревется, да побежит искать утешения у брата или у Паркера. Второе сомнительно, потому как Эшли, кажется, в данный момент дома не было.

– Быть может, – согласилась Керри. – А то, что излишнее внимание утомляет, для меня не секрет, если честно.

– И ты никогда не задумывалась о том, что можешь надоесть Паркеру?

– Как ситуация, описанная тобой, относится ко мне и Эшли?

– А разве не ты повисла у него на шее?

– Нет.

– Разумеется, – засмеялась Эмили. – Не ты. А кто тогда? Он?

– Мы вообще не так познакомились.

– А как?

– Не важно, – отмахнулась Керри.

История их знакомства с Эшли никакого отношения к теме разговора не имела, и распространяться о ней, казалось проявлением дурного тона, а не уважительного отношения к личной жизни обоих. Да, Дитрих тоже знал обо всем. Но в нем Керри была уверена на сто процентов. Он не станет болтать на каждом углу о том, при каких обстоятельствах Паркер познакомился с ней.

– Страшные секреты юности?

Керри предпочла отмолчаться. Она не любила обсуждать свою личную жизнь с другими людьми. Что говорить о посторонних, если она и с родственниками старалась эту тему не затрагивать? Девушка стеснялась заговаривать о том, к чему имела самое непосредственное отношение. О посторонних людях говорила запросто, о себе – никогда.

– Нет никаких секретов. Просто не хочу откровенничать.

– Для молчания всегда есть причины, – ответила Эмили.

Голос её звучал так, будто она с неразумным ребенком разговаривает. Керри в её глазах как раз таким ребенком и была. Себя Эмили считала взрослой, не по годам мудрой. Но людям свойственно переоценивать свои способности.

– Возможно, – вновь не стала спорить Дарк.

– Ты всегда во всем соглашаешься? – прищурилась Эмили. – Тебе не кажется, что это глупо, на все отвечать согласием?

– Естественно, нет, – последовал ответ. – Я не считаю нужным спорить относительно того, с чем я солидарна. Да, ты права. Для молчания есть причины, но оглашать их тебе я не собираюсь. Разговаривать – желания особого нет, так что...

Керри развернулась в противоположную сторону, давая понять, что собирается вернуться домой. Но в тот самый момент почувствовала, как цепкие пальцы ухватили её за запястье. А голос, мгновенно превратившийся из сочного сопрано в шипение, подобное змеиному, произнес:

– Стой. Я еще не закончила.

– Больно? – сочувствующим тоном поинтересовался Эшли, подавая девушке пакет со льдом.

Керри кивнула, прикладывая пакет к разбитой губе.

Дитрих, наблюдавший за этой сценой, недовольно фыркнул, приковав к себе внимание обоих.

– Что? – спросил Паркер.

– Глупые вопросы задаешь, дорогой друг, – ответил Ланц, глядя на сестру осуждающим взглядом.

Уж с его стороны она сочувствия точно не дождалась бы. Дитрих с самого начала знал, что ничем хорошим разговор девушек не закончится. И оказался прав. Стоило только отпустить ситуацию, как они обе ринулись в драку. Вообще-то начала первая Эмили. Влепила Керри пощечину, без особой на то причины. Просто хотела выпустить пар, не сдержалась. Дарк не стала подставлять вторую щеку, ответив такой же пощечиной. Несмотря на то, что габаритами особыми не отличалась, Керри примерной девочкой не была. Постоянные перепалки с Куртом и Гретхен заставили её отказаться от амплуа серой мыши и, наконец, начать вести себя по обстоятельствам, не дожидаясь помощи со стороны. Хорошо сидеть, сложа руки, когда знаешь, что за тебя обязательно заступятся. Но когда помощи ждать не откуда такое поведение вызывает лишь чувство жалости и брезгливость. Люди-тряпки никогда не пользовались уважением. Керри прекрасно это понимала, потому отошла от амплуа человека, не имеющего стального стержня внутри.

– Почему глупые? – удивленно спросила Керри.

– Молчать, – процедил Дитрих.

– Не затыкай мне рот.

– А то что? – насупился родственник. – На меня с кулаками кинешься? Или Паркера натравишь? Думаю, он твою просьбу не выполнит, ему сейчас фасад портить не стоит, иначе на него юные девы не поведутся. Учитывая то, что они составляют большую часть его аудитории... Выводы делай сама.

– Ты мог бы ей посочувствовать, – произнес Паркер, для которого известие о драке стало чем-то вроде грома среди ясного неба.

– Ты бы мог держать своих баб на коротком поводке, а то обе бешеные, и обе не знают, куда себя деть.

– У меня всего одна, как ты выразился, баба. И это твоя сестра, – прошипел Эшли, стараясь держать себя в руках.

Несмотря на то, что Дитрих уже достаточно долгое время считался другом Паркера, бывали случаи, когда дружба находилась под угрозой. И виной тому были нелестные высказывания Ланца. Он не умел вовремя прикусывать язык, потому продолжал дерзить. У него это всегда прекрасно получалось, вот и сейчас шпилька достигла Эшли.

Дитрих сделал вид, что замечание Паркера не услышал. Все негодование было направлено в сторону Керри. Ведь знала, на что шла. Так зачем согласилась? Или, действительно, думала, что разговор с Эмили будет проходить в дружественном тоне? Бланш будет счастлива увидеть соперницу, тут же обнимет её и скажет: «Живите в согласии, дорогие мои»? Конечно, нет. Керри, может, и наивна, но не настолько. Она прекрасно знает, какими бывают влюбленные девушки. Или не влюбленные, но отчаянно не желающие отпускать объект своей страсти.

– Просто поговорить вы, конечно, не могли, – продолжать капать ядом Дитрих. – Обязательно нужно было устроить показательные выступления с воплями, криками и вырыванием волос на голове соперницы.

– Не я это начала, – отчеканила Керри.

Губа саднила немилосердно. Радовало лишь то, что и Эмили в этой драке пришлось не сладко.

– Ты.

– Нет.

– А я говорю, что ты. Неужели не могла сказать, что не хочешь разговаривать с ней? «Я не против разговора», – передразнил девушку Ланц. – Вот и поговорили.

– Это лучше, чем недосказанность, – вмешался в разговор Эшли.

– Тебе-то приятно, наверное. Из-за тебя все-таки сцепились.

– Мне неприятно.

– Ну, хоть совесть у тебя есть, – радостно подвел итог Дитрих.

– Ты делаешь странные выводы, – заметила Керри.

– В чем странность?

– Какая взаимосвязь между совестью Эшли и отсутствием у него радости от моей драки с Эмили?

– Своим ответом он тебя на дальнейшие подвиги не провоцирует, – пояснил Дитрих.

Он задумчиво посмотрел в окно, прикидывая, стоит ли выходить на улицу в такую жару или лучше переждать в доме. Долго не сомневался. Решил, что можно прогуляться. Все равно дома ему делать нечего.

Надев кепку, он вышел в коридор, где его и остановил голос Керри:

– Ты далеко?

– Далеко, – проворчал он невежливо.

Хотелось ответить сестре в ином, более грубом тоне, но Дитрих в который раз подавил в себе эмоции.

– И всё-таки? – Керри выглянула в коридор, все еще прижимая к губе пакет со льдом.

– Прогуляюсь, – отозвался Ланц. – Хочешь наняться моим телохранителем?

– Не обязательно дерзить, – улыбнувшись, произнесла девушка. – Все нормально.

– Нормально? – выдохнул Дитрих. – Где это нормально?

– Ну, может, не совсем нормально, но такими вещами общество не удивишь.

– Я тебя боюсь, – фыркнул парень. – Не приближайся ко мне.

Керри засмеялась, поняв, что Ланц на нее не сердится. Просто делает вид, что разъярен. Подбежав к брату, она неловко чмокнула его в щеку.

– Между прочим, это было глупо с твоей стороны, – произнес Дитрих намного тише. – Ты что, правда, надеялась на цивилизованный разговор?

– Надеялась, – кивнула Керри, глядя на родственника взглядом, полным раскаяния.

– Но потом все равно ввязалась в драку...

– Она первая начала. Я должна была за себя постоять.

– В принципе, правильно.

Дитрих не удержался и тяжело вздохнул.

О, времена! О, нравы! Куда катится мир?

– Ты на меня не обижаешься?

Ланц отрицательно покачал головой.

– Нет, не обижаюсь.

– Тогда почему уходишь?

– Я же сказал, хочу прогуляться.

– Точно?

– Точнее не бывает.

– И всё хорошо?

– Ребенок, не зли меня, – произнес Дитрих.

– Будет исполнено, – хмыкнула Керри, оставляя родственника в гордом одиночестве.

Спустя пару мгновений, до них с Эшли донесся стук двери, ударившейся о косяк. Дитрих, действительно, не стал сидеть дома, отдав предпочтение прогулке.

Они с Эшли остались наедине.

– Он всегда такой вспыльчивый, – вздохнула Дарк. – Прости. Это не со зла.

– Я давно привык к его мерзкому характеру, – махнул рукой Паркер. – И это меня совсем не смущает. Такие люди, как твой родственник, намного интереснее людей идеальных. В них есть некая изюминка. Приторная сладость – не самая лучшая характеристика для человека. Она раздражает обычно.

– То есть, ты на него не злишься?

– Совсем нет. Дитрих – это Дитрих. И он вряд ли изменится. Злиться на него бессмысленно.

– Раньше ты воспринимал его выпады в штыки.

– Раньше мы с ним не были друзьями.

– Я рада, что вы подружились, – произнесла Керри. – Правда, вспоминая зимнее приключение, все время подсознательно ожидаю, что после любой неосторожной фразы вы с Дитрихом броситесь в драку.

– В сравнении с тем, что было раньше, он уже не так вспыльчив. Можно сказать, что в нем что-то изменилось. Хотелось бы верить, что не сломалось, – вздохнул Эшли.

– Мне тоже хочется в это верить, – вздохнула девушка.

Не стоило уточнять, что же имел в виду Паркер. Несомненно, он говорил о событиях в школе, имевших трагичный финал.

Глядя на Дитриха, Керри иногда ловила себя на мысли, что он вполне возможно не столько изменился, сколько сломался. Паркер был не одинок в своих подозрениях.

Осознав, что обсуждение проблем Дитриха – не самая лучшая тема для разговоров, Керри решила больше тему не развивать. Эшли подумал о том же самом.

Провел пальцем по поврежденной губе девушки и поинтересовался заботливо:

– Всё ещё болит?

– Саднит немного.

– До свадьбы заживет, – хмыкнул Эшли.

– Если я снова с кем-нибудь не подерусь.

Паркер подался немного вперед, коснулся губами поврежденной губы девушки. Она жалостливо на него посмотрела, намекая, что нормально поцеловать его не получится, потому как губа все еще побаливает. Все же Эмили от души постаралась. Кто бы мог подумать, что в этой утонченной девушке столько злобы? Недаром говорят, что человек, находясь под влиянием злости, может горы свернуть. Эмили явно могла.

Когда их растащили в разные стороны, Бланш еще долго сыпала в адрес Керри отборной бранью, стараясь ударить, если не физически, то хотя бы морально, как можно больнее. В ход шли все возможные способы унизить. Эмили прошлась по росту Керри, по её внешности, по умственным способностям, а в итоге заключила, что долго девчонка рядом с Паркером не продержится, потому что такие простушки никого не способны очаровать. Если только на короткий срок. А потом очарование невинности рассеется, и ничего не останется. Эшли с его внешними данными быстро найдет себе замену, даже особых усилий прикладывать не придется.

Керри сделала вид, что обвинения и пожелания прошли мимо нее, а на деле снова впала в уныние. Отношения с Паркером до сих пор казались ей чем-то сказочным, нереальным.

Особенно в памяти отпечатались слова Эмили:

– Он красивый, а ты посредственность. Если он похож на мужскую вариацию куклы барби, то ты тянешь только на роль пупса.

Обидно было услышать подобное. Но, если задуматься... Всё – правда. От первого до последнего слова.

Вопреки всему Керри решила не сдаваться. Никакая она не посредственность, и её тоже можно любить. Любого человека на земле можно полюбить за что-то. Нужно только смотреть не на поверхности, а попытаться заглянуть вглубь. Понять, что скрывается внутри. Иногда результат может быть ошеломительным. Бывают люди, выставляющие свои хорошие качества напоказ, но вся их прелесть в итоге оказывается дешевой рекламной акцией, а бывают те, кто не стремится продвинуть себя в человеческом многообразии, не вешает на себя ярлыки и не привлекает внимание. Все считают его изгоем, а в итоге он оказывается хорошим человеком. Вот такой парадокс личности.

Керри не относила себя ни к первой, ни ко второй категории. Она просто жила так, как считала нужным, и надеялась, что у нее тоже обнаружатся качества, за которые окружающие смогут проникнуться к ней искренней симпатией.

– О чём задумалась? – вклинился в её мысли голос Паркера.

– О куклах, – сболтнула Керри.

– А? – недоверчиво переспросил Эшли.

Только сейчас Дарк поняла, что именно сказала. Со стороны выглядело довольно глупо. Большая девочка придается мечтам о детской забаве.

– О нас, – поправила саму себя Керри. – Мне тут сказали, что мы с тобой похожи на кукол.

– Эмили?

– Она самая.

– И каким же образом мы сопоставимы с куклами?

– Ты – Барби, я – пупс, – Дарк в точности передала слова Бланш Паркеру.

– Забавно, – протянул он, а потом все же не удержался и хохотнул.

Ему на ум никогда подобное сравнение не приходило.

– Тебя это сравнение не задело?

– Ни капельки. Только не говори, что из-за этого высказывания вы и сцепились.

– Нет. Это она на прощание выдала.

– Не обращай внимания, – посоветовал Эшли. – Оно того не стоит.

– Я и не обращаю.

– Правильно. Все равно мы в ближайшее время уезжаем. Не стоит забивать себе голову всякой ерундой. Лучше думай о поездке. Скажи, только честно, ты сильно переживаешь?

– А ты? – вопросом на вопрос ответила Керри.

Обсуждение, перешедшее на другую тему, давало девушке уверенность в себе. Говорить об Эмили было неприятно, но Дарк в этом никогда не призналась бы. Не хотелось заработать репутацию человека, убегающего от ответственных разговоров. Перед Паркером стыдно ударить в грязь лицом. Вот она и держала марку. Старалась держать.

Эшли с ответом медлил. Ему в своих слабостях не особенно признаваться хотелось. Он переживал. Не то, чтобы сильно, но все же время от времени ловил себя на мысли, что опасается этого тура. Руки не тряслись, сам он, подобно листу осины, не дрожал. Тем не менее, сказать, что спокоен, как удав, не мог. Все люди имеют тенденцию волноваться перед ответственным мероприятием. А концерт именно таким мероприятием и был. Не только для Паркера. Для всех музыкантов. Ответственность перед зрителями никто не отменял. Она есть всегда.

– Удивительно, но чем ближе день отправления, тем меньше я волнуюсь, – признался Эшли. – Раньше я переживал сильнее. Теперь понял, что все зависит только от меня. Буду подходить к работе ответственно, все получится. Главное, не возгордиться собой и продолжать работать даже в те моменты, когда кажется, что я достиг совершенства. К тому же, меня все так поддерживают. Я не могу не оправдать их надежды. И ещё... Ты ведь будешь со мной, так что я могу не переживать. Моя группа поддержки всегда со мной.

– Буду защищать вас от фанаток, – засмеялась Керри.

– Думаешь, нам это потребуется?

– Даже если не потребуется, знай, я всегда начеку.

Керри не удержалась и показала Паркеру язык.

Сейчас она уже адаптировалась к ситуации и не чувствовала себя так скованно, как прежде. Перестало казаться, что Эшли угнетает её молчание. Все чаще Керри ловила себя на мысли, что ей приятно находиться рядом с ним, независимо от того, разговаривают они или же молчат. Это не имело значения. Рядом с Эшли можно было и помолчать, но никакого дискомфорта не появлялось. Все легко и естественно. Как и должно быть у влюбленного человека. Разумеется, некий трепет никуда не исчез, имел место быть, но он находился в разумных пределах. Керри немного нервничала, но нервозность эта на ней не отражалась. Не было сбивчивой речи, каких-то посторонних, лишних реплик. Дарк научилась контролировать свои эмоции.

– Буду иметь в виду, – ответил он.

В голосе проскальзывали нотки веселья.

Паркер, на самом деле, веселился. Все плохие мысли испарились в неизвестном направлении. Захотелось немного подурачиться, вернувшись на время в беззаботное детство.

– Кстати, – протянул задумчиво. – Ты боишься щекотки?

– Нет, – решительно отозвалась Дарк. – А что?

– А вот сейчас и проверим.

Керри, не ожидавшая нападения, метнувшись в сторону, едва не рухнула с дивана. Не думала, что Паркер, действительно, будет проверять её реакцию.

Она боялась щекотки. До одури. «Нет» сказала только потому, что не хотела прибавлять ещё один пунктик в список своих фобий. Когда Паркер все же добрался до нее, не удержалась и захохотала, стараясь выскользнуть из его рук. Она старательно уворачивалась, Паркер снова принимался щекотать её. Девушка засмеялась, запрокинув голову. И пропустила тот момент, когда Эшли перестал дурачиться.

Он опирался ладонями по обе стороны от её головы, ничего не предпринимал. Просто смотрел на девушку. На губах его играла заговорщицкая улыбка.

Керри перестала смеяться. Посмотрела на него подозрительно.

– Ты что-то задумал? – поинтересовалась, сознательно говоря таким тоном, словно опасается Эшли.

На самом деле, ей было весело и совсем не страшно.

– Ты меня обманула, – заметил он весело.

– Когда?

– Когда сказала, что не боишься щекотки. На самом деле, боишься. Трусиха.

– Не боюсь, – упрямо заявила Керри.

– Да-да. Как и езды на мотоцикле.

– И мотоциклов я тоже не боюсь.

– Неужели?

– Да.

– Уверена в этом?

– Уверена, – засмеялась Дарк.

– Откуда такая уверенность? – решил поддеть её Паркер.

– Рядом с тобой я ничего не боюсь, – тихо произнесла девушка, неосознанно переходя на шепот.

– Значит, это моя заслуга?

– Только твоя.

– Смотри. Я могу собой возгордиться.

– Этого не случится, – уверенно произнесла Керри.

– Почему?

– Просто я же знаю тебя настоящего. Ты не способен на подлые поступки. И ты всегда трезво оцениваешь свои возможности. Если и будешь собой гордиться, то заслуженно, не безосновательно.

– Ты меня идеализируешь, – усмехнулся Эшли.

– Мне это не свойственно. С некоторых пор я начала разбираться в людях.

– А это заслуга твоего бывшего?

– Он... мерзкий, – подобрала, наконец, подходящее слово Дарк. – Не очень-то красиво с его стороны оставить беременную девушку в одиночестве.

– Знакомая история, – протянул Паркер. – Даже очень знакомая. Ответственность на себя в этом возрасте готов взять далеко не каждый. Гораздо больше тех, кто от нее бежит, нежели тех, кто взваливает на себя её груз. Мой отец поступил точно так же, потому я совсем не удивлен действиями Курта.

– Мы снова разговариваем на грустные темы, – резюмировала Керри. – Может, стоит поговорить о чем-то более приятном?

– Например?

– Например, о том, что я послушала песни вашей группы.

– Да? И как тебе?

– Я говорила, что не очень люблю такую музыку. Но ты знаешь... Я послушала и мне неожиданно понравилась. Хотя, тексты оставляют желать лучшего.

– Такое направление, – ответил Эшли. – Если бы мы пели о любви, нас вряд ли поняли бы.

Керри звонко засмеялась.

– С трудом представляю песню о любви в любой из ваших аранжировок.

– А что? Это было бы весело.

– Как знать? Быть может, она в считанные минуты станет хитом?

– Ты полагаешь?

– В жизни всякое бывает, – заявила Керри уверенно.

– Тогда я обязательно напишу такую песню и посвящу её тебе, – пообещал Эшли.

В этот момент Керри с уверенностью могла сказать, что счастлива. Ей было приятно и легко рядом с Паркером. Она, действительно, его любила. И даже не сомневалась в этом. Хотелось верить, что его слова не таят в себе ни капли лжи.

– Хватит болтать. Лучше поцелуй меня, – произнесла, обнимая своего парня.

Эшли не заставил себя ждать, стараясь действовать, как можно более осторожно.

Глава 26. Взгляд прошлому в глаза.

– Гори в аду, выблядок!

– Провались к дьяволу!

Вновь и вновь он мысленно возвращался к этому разговору. Никак не мог позабыть.

Дитрих долгое время не встречался лицом к лицу с Кристиной Вильямс, но воспоминания о разговоре были все так же ярки в его памяти, как и раньше.

Вот и сегодня, готовясь к встрече с госпожой директором, Дитрих никак не мог настроиться на предстоящий разговор. В очередной раз устраивать выяснения отношений на повышенных тонах не хотелось, но в ином ключе разговор не представлялся.

Пару дней назад Кристина позвонила и назначила ему встречу. Дитрих даже ничего в ответ сказать не успел, женщина повесила трубку.

Как часто бывает, посоветоваться в ответственный момент оказалось не с кем. Керри вместе с Паркером уехали, родителей в очередной раз обременять не хотелось, да и Аманду тоже. Дитрих принимал решение в одиночестве.

Он не сомневался в правильности своего поступка. Решил, что нужно идти обязательно, не придумывая глупых отговорок и предлогов. Следует показать Кристине, что он её не боится. Дитрих и раньше не боялся, но прежде Кристина его отчаянно раздражала. Теперь от былых чувств практически ничего не осталось. Место ненависти заняло равнодушие. Сказывался долгий период времени, в течение которого они не виделись.

Тем не менее, разговаривать не хотелось.

Сидя в уличном кафе, Дитрих пил минеральную воду со льдом. Время от времени посматривал на часы, мысленно упрекая Кристину в непунктуальности. Она не обременяла себя понятиями вежливости, опаздывала уже более чем на полчаса. Ланцу приходилось ждать её, дабы не создавать впечатление, что струсил и проигнорировал встречу.

К счастью, официанты на него внимания не обращали, каждые пять минут не подходили и не предлагали посмотреть меню. Дитрих мог оставаться за столиком сколько угодно.

Проведя в ожидании еще пятнадцать минут, Ланц засомневался, что встреча состоится. Кажется, Кристина решила неудачно над ним пошутить. Пригласила на встречу, а сама не пришла. Возможно, наблюдает сейчас за ним и смеется, что удалось так легко обвести его вокруг пальца. Успокаивал себя Дитрих лишь тем, что взрослая женщина не станет шутить такими способами. Не в её стиле.

Хотя, откуда ему знать, что в её стиле?

Кристина пришла на встречу не одна. Вместе с ребенком. Быть может, из-за ребенка и опоздала.

Она отодвинула стул, усадила девочку, только потом села сама. Сложила руки перед собой, сцепив пальцы в замок, и только тогда посмотрела на своего собеседника. Дитрих внимательно рассматривал приемную дочь Кристины. Она не была похожа на Люси, потому смотреть на нее можно было без боли в сердце. Совсем никакого сходства. Лайтвуд была похожа на отца, тем самым раздражала мать. Теперь Кристина выбрала себе другого ребенка, похожего на нее, а не на Кайла. Вполне вероятно, что и отношение к этой девочке у нее будет более теплым, нежели к Люси, служившей напоминанием о неудачном опыте семейной жизни.

Дитрих пытался как можно меньше внимания уделять ребенку, но все равно ненароком скашивал взгляд в его сторону. Девочка тоже с интересом смотрела на парня. Словно пыталась понять, какие дела могут быть у него с приемной матерью. Ланц поежился под чужим, изучающим взглядом, натянул кепку практически на глаза, чтобы никто не смог заглянуть ему в лицо, считать все эмоции, на нем отраженные.

Кристина не торопилась начинать разговор, тоже ждала первого шага от собеседника. Официант, материализовавшийся рядом с их столиком, подал женщине меню. Она передала тонкую папку дочери, а сама продолжала изучать Дитриха. Ждала момента, когда он оступится.

Она старалась держать себя в руках, но ничего не получалось. В душе вновь закипала злоба. Перед глазами мелькали картинки прошлого. Не забыла, не простила. Не забудет никогда. Дитрих Ланц так навсегда и останется для нее занозой. Напоминанием. Сейчас уже больше об ошибках воспитания. Наверное, не стоило так бурно реагировать на его появление в жизни Люси, тогда и ситуация могла развиваться иначе.

– Так и будешь молчать? – спросила она после того, как сделала заказ.

Официант, прихватив меню, удалился. Можно было разговаривать по душам, не опасаясь лишних ушей. Никто их разговор не слушал, но Кристине не хотелось устраивать зрелищные выяснения отношений перед публикой, пусть даже свидетелей скандала она видит первый и последний раз в жизни.

– Не я назначил эту встречу, – резонно заметил Ланц, залпом допивая остатки воды из стакана.

Кубики льда окончательно растаяли. Быстрее, чем хотелось. Оттого жидкость быстро нагрелась, а теплая вода в данный момент была не спасением от жажды. Она раздражала.

– Да, конечно, – вздохнула Кристина. – Не ты.

Устраивать скандал на этой почве было бессмысленной затеей. Для Кристины не стало секретом откровение, что Дитриху нечего ей сказать.

Парень старался не смотреть ей в глаза. Отгородился козырьком кепки, так что не было возможности посмотреть ему в лицо. Видны были лишь губы, но и так становились понятны эмоции парня. Время от времени он кривил рот, словно глотнул уксуса.

По всему выходило, что он старается держать себя в руках, дабы не повторить историю, что произошла во время разговора в кабинете. Тогда он выплеснул Кристине в лицо воду, сейчас вполне мог повторить свой пренебрежительный жест. Единственное, что его сдерживало – присутствие ребенка. Дитрих был наслышан о том, что дети намного более восприимчивы к тому, что происходит рядом с ними. То, о чем взрослые позабудут в рекордно короткие сроки, для детей может стать сильным потрясением. Да и вообще, собираясь на встречу, он не ставил перед собой задачу трясти в присутствии посторонних грязным бельем, давно закрытыми страницами своей биографии.

Мосты в прошлое сожжены. Не стоит тратить время на их восстановление.

Кристина, несмотря на внешнее спокойствие, никак не могла взять себя в руки. С языка готовы были вот-вот сорваться оскорбления. Нагрубить человеку без особой на то причины. Желая хоть как-то обуздать свои порывы, Кристина постоянно отвлекалась на разного рода посторонние дела. То салфетку раскладывала, то вытирала лицо приемной дочери. Это помогало сдерживать порывы гнева, рождавшегося в душе.

Дитриху хотелось подняться из-за стола, отправившись восвояси. Не терпеть дальше этот цирк, разворачивавшийся у него на глазах. Портрет идеальной семьи, последние штрихи. Хоть сейчас отправляй письмо в рубрику «семья года». Интересно, откуда такая забота к постороннему малышу? Неужели проснулся материнский инстинкт в том виде, в каком ему положено существовать? Не стремление гнобить своего ребенка, унижать его перед посторонними и говорить исключительно гадости, а желанные для каждого забота и внимание? Так почему эти чувства дали о себе знать только сейчас? Почему Люси не досталось даже капельки материнского тепла? Не заслужила?

Дитрих был в ярости, но старательно тушил в душе это пламя. Не хватало только сорваться, в очередной раз подтвердив свою репутация человека неуравновешенного.

Ланц подозвал официанта и заказал себе еще один стакан воды со льдом. Получив требуемое и расплатившись, произнес как можно спокойнее:

– Мы будем молчать или же вы мне огласите причину, по которой желали меня видеть? Мисс Вильямс, вы все-таки деловой человек. Должны знать, что время тоже имеет свою стоимость. Причем, временами немалую стоимость. Так что, будьте любезны, огласить все, что хотели сказать, и я пойду.

– Ты торопишься?

– Мне есть, чем занять свое свободное время.

– Или кем.

Дитрих посерьезнел, что стало понятно по презрительно поджатым губам. Парень был в одном шаге от перехода на грубости. Даже сейчас Кристина не упускала возможности лезть в его личную жизнь, не имея никаких прав.

– Возможно, – уклончиво ответил Дитрих. – Только это не ваше дело, так что настоятельно прошу вас не совать нос в мои отношения.

– Не первый раз слышу подобную фразу, – произнесла мисс Вильямс, делая глоток кофе из кружки.

– Неудивительно, – хмыкнул Дитрих, повертев в руках коктейльную трубочку, через которую предполагалось пить воду.

– Неужели?

– Вы имеете склонность лезть туда, куда вас не просят, – пояснил он.

Кристина многозначительно хмыкнула, стараясь не реагировать на выпады своего собеседника.

Их разговор не был похож на нормальное общение двух знакомых, которым нечего делить. Оба понимали, что это не самая обыкновенная встреча, и лучше время от времени прикусывать язык, чтобы все не закончилось представлением на потеху почтенной публике.

– Я видела твою новую девушку.

– Сейчас у меня нет девушки.

– Да? Расстались?

– После Люси у меня не было желания встречаться с кем-либо, – терпеливо пояснил Ланц, не понимая, что заставляет его оправдываться перед этой женщиной.

Она ему никто. Мать бывшей девушки, только и всего. Но почему-то хотелось доказать ей, что Люси, по-прежнему, для него важна. Пусть даже её больше нет. Важно было именно Кристине это доказать, хоть Дитрих и понимал, что его слова цели не достигнут. Мисс Вильямс останется при своем мнении. Она считает его воплощением вселенского зла. И будет считать так всегда.

– Хорошо, – произнесла Кристина, стараясь придать себе уверенности в голосе. – Пусть это была не твоя девушка. Она тоже отрицала тот факт, что вы вместе. Сказала, что вы – друзья, и потому она всегда будет тебя поддерживать. В любой ситуации. Вот смотрю на тебя и никак понять не могу, что же заставляет девушек принимать твою точку зрения, а потом с пеной у рта отстаивать твои интересы. С моей позиции, ты – мерзкая дешевка, у которой нет ничего, кроме упаковки. И душа пустая.

– Вы всегда предвзято ко мне относились, – ограничился Дитрих кратким высказыванием. – Мое мнение о вас тоже далеко не лестное. Так что неприязнь у нас взаимная. У кого из нас пустая душа – не вам решать. Но, можете быть уверены, что и я о вас не самого лучшего мнения.

– У тебя есть причины меня ненавидеть?

– А вы считаете, что нет?

– Считаю.

– Вспомните, как относились к своей дочери. Многое должно проясниться.

Малышка, до этого беззаботно болтавшая ногами, замерла, поняв, что речь сейчас идет о её приемной матери. Настораживал тон парня, с которым она разговаривала. В нем не было ни капли уважения, лишь бесконечное презрение. Иногда в нем звучали нотки раздражения, но Дитрих более или менее успешно их подавлял.

Он не упускал из вида присутствие рядом маленького ребенка, потому и в откровенную склоку разговор не переводил, не было у него такой цели.

– Я старалась воспитать её достойной представительницей общества.

– Вы хотели воспитать тень.

– Что?

– Разве я неправ? Поправьте меня, если это не так.

– Не понимаю, о чем ты.

– Все вы прекрасно понимаете. Не пытайтесь показать себя глупее, чем вы есть на самом деле. Глупость не красит женщину.

– Так уверенно об этом рассуждаешь. Много примеров видел?

– На что вы намекаете, мисс Вильямс?

– Скольких дурочек оставил с разбитым сердцем?

– Не волнуйтесь, вам это не грозит, – усмехнулся Ланц. – Меня не привлекают стареющие женщины, так что не переживайте за свою честь.

– Ты снова нарываешься на грубость.

– Вы первая начали, – отпарировал Дитрих.

Ребенок продолжал внимательно наблюдать за их перепалкой. Она внимательно посмотрела на Дитриха, потом на Кристину. Пыталась понять, что могли не поделить эти люди, но ответа не находила.

На первый взгляд у этих людей не было ничего общего. Но они отчего-то спорили друг с другом, ожесточенно. Готовые в любой момент сорваться на взаимные оскорбления, переходящие нормы общественной морали.

Дитрих, известный своим вспыльчивым характером, едва держался. Отчаянно хотелось нагрубить, но присутствие маленького ребенка несколько снижало накал страстей.

– Так что же ты подразумеваешь под словами «вы хотели воспитать тень»? – повторила свой вопрос Кристина.

– Точно хотите это знать?

– Не будь у меня желания узнать, не стала бы задавать тебе вопрос.

– Если задуматься, то все банально. Тут даже объяснения не нужно. Но, если вы настаиваете... – Дитрих сделал выразительную паузу, потом решительно произнес: – Вы хотели подавить в Люси личность. Слушать только вас, делать только то, что хочется вам. Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Вы подавляли её. Старались подавлять. У вас не получалось, отчего вы злились еще сильнее. И не пытайтесь доказать мне обратное, потому что вам все равно не удастся меня переубедить. Никогда.

– Мое мнение ты знаешь.

– Знаю. Оно мне не по душе.

– Твоя точка зрения меня не волнует.

– Так же, как и меня ваша.

– Кто бы сомневался.

– Вы считаете, что все должны подчиняться только вам. Но разве это правильно?

– Не все, а только те, кем я, действительно, дорожу. Когда я даю человеку совет, он должен прислушаться, потому что я не советую плохого.

– О, да, – хохотнул Дитрих.

– Ты с этим не согласен?

– Мисс Вильямс, совет и догма – разные вещи. Когда человеку советуют, его просто ставят перед выбором. Он имеет право согласиться с точкой зрения, которую ему огласили. Или же отвергнуть её. Но вы почему-то уверены, что все обязаны принимать ваши советы, как единственный правильный вариант. Такая позиция изначально ошибочна.

– Помнится, ты просил меня дать Люси больше свободы. Разве я этого не сделала?

– Сделали. Дали полную свободу. Только как-то все глупо получилось.

– И в чем же глупость?

– Такое чувство, что вы – не человек, а запрограммированная на определенные поступки машина. Для вас есть только черное и белое. Яркие цвета и полутона вам неведомы, – задумчиво протянул Ланц. – Вы вечно впадаете в крайности, тем самым зарабатывая себе не самую лестную репутацию.

– Моя репутация не должна волновать тебя.

– Так же, как и вас моя. Понимаю, что совет мой вы снова пропустите мимо ушей, но не могу удержаться. Хочется сказать вам то, что думаю...

– Мне стоит закрыть уши ребенку?

– Нет. Это не гневная отповедь. Всего-навсего попытка достучаться до вас. Пока не поздно, пока у вас еще есть время пересмотреть взгляды на жизнь, сделайте это. Пересмотрите свое отношение к воспитанию детей, не повторяйте ошибок прошлого. Не стоит строить своего ребенка, не стоит делать из него истерика. Чаще говорите ему о своей любви. И подтверждайте свою любовь поступками. Вы говорите, что любите Люси, но, скажите откровенно, сейчас ей легче от вашей любви? Не думали, что ей хотелось услышать от вас эти слова в тот момент, когда вы указали ей на дверь? Она осталась одна, без поддержки самых близких людей. Ей было больно и обидно, а вы методично добивали её своим равнодушием. И вы, и ваш бывший муж... Достойное поведение, ничего не скажешь.

– Ты меня упрекаешь?

– Да. Я вас упрекаю, – уверенно ответил Дитрих, не сомневаясь в правильности своего ответа.

Он не хотел лицемерить. Идти на попятный, говоря, что слова сами собой сорвались с языка. А на деле он считает иначе. Все верно. Именно так он и хотел выразить отношение к ситуации.

– Ты приносишь ей цветы? – сменила тему Кристина.

Она понимала, что не сможет отреагировать на заявление Дитриха, не сорвавшись. Малолетка вздумала учить её жизни. Сам ничего ещё не понимает, не разбирается в том, о чем говорит, но уже считает себя вправе поучать окружающих. Глупый, самовлюбленный мальчишка, не умеющий проводить разграничение между теорией и практикой. В его сознании жизнь тесно переплетается с вымыслом. Он смотрит на мир глазами оптимиста, а следовало бы стать реалистом. Вечно мечтать невозможно, а он, видимо, лишь мечтами и живет.

Мужчина... И этим все сказано. Они никогда не понимали того, как тяжело жить на свете женщинам, потому как сами никогда не оказывались на месте слабого пола. Да и вряд ли окажутся. Смотрит на жизнь иначе, не понимает, какие страхи одолевали Кристину в тот момент, когда она видела его рядом со своей дочерью. Когда представляла картины их совместной жизни. Картины эти далеки были от идиллических. Финалом отношений должны были стать боль, разочарование. Как вариант – измены. Разумеется, со стороны Дитриха. Люси вряд ли решилась бы на такое. Она слишком порядочная девушка. Была...

А с него станется. Что загадывать на будущее, если он уже сейчас так легко отказался от памяти, начал отношения с другой девушкой. Говорит, что у него нет новых отношений, да и та девушка старательно открещивается, но Кристина смотрела не на поверхность, она старалась глубже копнуть. Понимала, что у Аманды Грант есть симпатия к Дитриху, оттого так страстно она его выгораживает, готова на обидчика броситься, только бы своего ненаглядного обелить. Вот только один вопрос назревает... Стоит ли Ланц того, чтобы за него бороться? Достоин ли он чужой любви?

– Допустим.

– Да или нет?

– Да.

– Не делай этого больше.

– Почему? – искренне изумился Ланц.

– Я не хочу их видеть.

– Прошу прощения, но для меня это не аргумент. И не причина отказываться от того, к чему я привык.

Кристина усмехнулась.

– И это все?

– Что именно?

– Ты приносишь ей цветы лишь потому, что привык к этому? Некий ритуал вроде бритья по утрам? По-моему, это как раз повод отказаться от привычки. Если делаешь что-то не от чистого сердца, а по привычке – это повод задуматься.

– Я просто неправильно выразился.

– Нелепая отговорка. Да и оговорка тоже не самая умная.

– Я делаю это потому, что мне хочется это делать. А указывать мне, как поступать, не в вашей компетенции.

– Я дала совет. Зачем выбрасывать деньги на ветер?

– Деньги на ветер? – удивленно переспросил Дитрих. – Что вы хотите этим сказать?

– Я все равно выброшу все твои букеты, – равнодушно пояснила Кристина. – Так что не стоит тратить деньги впустую.

– Вы... Вы...

Дитрих не мог подобрать подходящих слов, чтобы передать свои эмоции. Они захлестывали с головой. Хотелось сделать нечто экстраординарное, например, одарить Кристину пощечиной, или в очередной раз выплеснуть ей в лицо воды. Ведь слова всегда проходили мимо нее. Но Ланц осознал, что и действия должного эффекта не возымеют. Мисс Вильямс в очередной раз его проигнорирует, а потом, возможно, даже посмеется над его вспыльчивостью.

– Говори смелее, не бойся, – подначивала она его.

– Лучше промолчу, – произнес Дитрих, делая глубокий вдох.

– Удивительно, – произнесла Кристина. – Что произошло с тобой?

– В каком смысле?

– Ты же так любишь играть роль борца за права униженных и оскорбленных. Некий рыцарь печального образа, страдающий за убеждения. Сейчас ты стараешься держать себя в руках. Странно, если говорить откровенно.

– Не сомневаюсь, что вам понятны мотивы моих поступков.

– И? – вскинула брови Кристина.

– Это все, что вы хотели мне сказать? – вопросом на вопрос ответил Дитрих, поправив кепку.

Теперь можно было без труда заглянуть ему в глаза. Парень смотрел на Кристину с вызовом. Больше не осталось причин держать себя в руках.

– Я хотела тебе сказать, что не желаю видеть твои подношения на могиле дочери, – подтвердила его догадки Кристина. – Больше мне нечего сказать. Впрочем, ещё кое-что. Я хочу забрать вещи Люси. Не стоит тебе хранить их у себя дома. Тебе они все равно не пригодятся.

– Может, вы мне ещё думать о Люси запретите? – процедил Дитрих сквозь зубы.

– Увы, не могу этого сделать, – усмехнулась женщина. – Если бы могла, обязательно...

– Знаете, когда вы позвонили мне и предложили встретиться, я наивно предположил, что хотя бы немного вы изменились, но теперь понимаю: ошибался. Вы не изменитесь никогда. Раз уж даже смерть дочери не смогла повлиять на ваше мировосприятие, то уже ничто не повлияет. Я, например, не могу представить более страшное потрясение.

– Не тебе меня судить.

– Я и не собираюсь. Не судите, да не судимы будете, – произнес Ланц. – Не собираюсь я вас осуждать. И учить жизни тоже не буду. Думаю, на этой радостной ноте нам с вами стоит попрощаться. Искренне хочется верить, что я вас больше никогда не увижу. Желаю и вам со мной не сталкиваться.

– Ты перестанешь приносить ей цветы?

– Нет.

– Зная, что я их выброшу?

– Теперь я даже больше принесу. Из вредности, – прошипел Дитрих, поднимаясь из-за стола. – Прощайте, мисс Вильямс. Надеюсь под вашим чутким руководством этот милый ребенок, – взгляд Дитриха переметнулся в сторону малышки, молчаливо внимавшей их перепалке, – не превратится в копию Люси. Такую же забитую жизнью особу, какой когда-то была моя любимая девочка.

Он не стал дожидаться ответа. Подхватил со стула свой рюкзак, и, не прощаясь, прошествовал мимо Кристины. На этот раз они не поругались, хотя и не достигли единой договоренности. Можно было порадоваться тому, что общение прошло не так, как раньше. Отношения не наладились, но и откровенного скандала на потеху зевакам не вышло.

– Упрямая скотина, – прошипела Кристина, глядя вслед Дитриху, удалявшемуся от места их встречи.

Он ни разу не обернулся, хотя был велик соблазн показать директрисе неприличный жест.

– Мам, кто этот дядя? – потянула девочка за рукав свою приемную родительницу.

Кристина посмотрела на нее отсутствующим взглядом, потом все же сумела усыпить внутренних демонов, улыбнулась и произнесла:

– Забудь. Это был призрак из прошлой жизни.

– Призрак? – ребенок испуганно посмотрел на мать. – А он вернется?

– Нет, он никогда не вернется, – решительно ответила мисс Вильямс.

Она сама обеими руками голосовала за желание Дитриха больше никогда не пересекаться. В их ситуации, решение игнорировать друг друга было единственным цивилизованным выходом из тупикового положения.

Переживания – плохой союзник в плане принятия ответственных решений. Лучше делать это с холодной головой, подготовившись к неприятной встрече основательно, не полагаясь на импровизацию.

Чувства здесь не помощник. Они все только портят. И неважно, какие именно чувства. Будь то любовь или же наоборот ненависть. Важно, что во время борьбы они становятся плохими спутниками, виртуозно путают карты, все время выводят на первый план проблемы, отнюдь, не самые важные. Недаром людям советуют чаще думать головой, а не сердцем. И лучше семь раз отмерять, лишь потом браться за ножницы.

Борьба... Такая глупая. Совершенно неуместная в их ситуации, она неизменно выходила на первый план, да так там и оставалась. Время шло, но ничего не менялось. Казалось бы, со временем все должно остаться в прошлом, картинки былой жизни – померкнуть, чувство взаимной неприязни притупиться. Дитрих искренне верил, что больше не испытывает к Кристине былой ненависти. И это убеждение жило в нем ровно до тех пор, пока он не заговорил с матерью своей бывшей девушки. Стоило ей открыть рот, как он ощутил всю гамму отрицательных чувств.

Она старалась влиять на его жизнь. Даже теперь, когда Люси не было, женщина продолжала совать нос в её дела, определяла, кто может приносить цветы на могилу, а кому лучше этого не делать.

Дитриху её слова и поступки казались варварством. Невежеством. Дикостью.

Она не имеет права ему указывать. Она – никто в его личной иерархии. Он никогда не станет подчиняться желаниям этой женщины. Ведь именно она стала причиной грусти Люси. Кристина старательно ломала свою дочь, надеясь однажды увидеть ту стоящей на коленях и вымаливающей прощение. Однако потерпела фиаско. Люси оказалась сильнее морально, чем могло показаться в первый момент.

Лайтвуд не тешила самолюбие матери, оттого попала в немилость. Заслужила не любовь, а презрение. Они изначально были разными людьми, даже удивительно, что судьба сделала их родственниками. Хотела посмеяться, вероятно.

Много раз Дитрих старался понять мотивы, которыми руководствовалась в своих поступках Кристина Вильямс, но ни разу не смог влезть в чужую шкуру, проникнуться чужими мыслями и взглядами на жизнь. Эта женщина оставалась загадкой, которую, правда, не хотелось разгадывать, чтобы не испачкаться в чужой грязи.

Есть люди, после общения с коими хочется расцеловать весь мир. Есть и такие, после общения с которыми весь мир хочется уничтожить. Кристина относилась как раз ко второй категории. Невозможно было найти с ней общий язык, подход к ней обнаруживался только один: стать ковриком у нее под ногами. Всегда слушаться, не перечить, не пререкаться. Просто потерять себя. Действительно, стать человеком-тенью.

Вот и сейчас Дитриху отчаянно хотелось что-то сломать, разбить, стереть с лица земли, только бы успокоиться.

Он не стал устраивать скандал в кафе. Ушел. И это было правильно. Не потому, что он чего-то опасался, не потому, что было стыдно перед другими посетителями. Просто этот поступок сыграл в его пользу. Кристина, скорее всего, рассчитывала на бурную реакцию с его стороны, а вместо этого получила равнодушие. Это стало для нее самым страшным ударом. Хотела взбесить своего собеседника, да ничего не вышло. Осталось только сидеть и давиться собственной злобой. Рано или поздно она захлебнется собственным ядом. Останется в старости одинокой, никому не нужной ворчливой старухой. Ни дети к ней не придут, ни внуки, потому что рядом с ней плохо. Она не тот человек, в обществе которого хочется провести как можно больше времени. От нее хочется сбежать, как можно скорее. Пока не перешагнул границу дозволенного, не сорвался с поводка. Пока злоба не затопила сознание, а эмоции не одержали победу над разумом.

Дитрих безвольно сжал кулаки и тут же разжал.

Эта женщина уже сломала одну судьбу. Виртуозно, почти играючи. И теперь она взяла себе ребенка на воспитание. Хотелось верить, что приемная девочка не повторит судьбу Люси и все у нее сложится намного лучше, чем у предшественницы.

На смену мыслям о Кристине пришли мысли о Кайле. О том, что он так легко отказался от дочери. Второй ребенок оказался для него дороже. Люси никому из них не была нужна. Кристина не любила дочь, видя в ней отражение бывшего мужа. Кайл не любил дочь, по той простой причине, что она напоминала ему о бывшей жене. Замкнутый круг. Порочный. Его невозможно разорвать.

Зачем заводить ребенка, если знаешь, что он тебе не нужен? Или искренне веришь в чудо? Надеясь, что любовь проснется позже, семейные пары решаются на этот отчаянный шаг, а итогом становятся нелюбимые дети и сломанные судьбы.

– Загадочная штука – жизнь, – пробормотал Ланц.

– Он сломает тебе жизнь! Он – ничтожество.

– Не смей говорить о нем такое. Ты его совсем не знаешь.

– А ты? Ты знаешь? С чего ты решила, что он – принц на белом коне?

– Он заботится обо мне больше, чем ты.

– Как это? Обслюнявив тебе лицо? Прекрасная забота!

– Он поцеловал меня всего один раз.

– А на катке?

– На катке ничего не было. Ты пришла раньше, чем он позволил себе меня поцеловать.

– Я тебе не верю.

– Ты мне никогда не веришь.

– Потому что ты – лгунья!

– Когда я лгала?

– Постоянно.

– Приведи хотя бы один пример.

– Я не обязана перед тобой отчитываться!

– Тебе просто нечего сказать, мама.

– Даже, если так, то что?

– Ничего.

– Не разговаривай со мной в таком тоне.

– Хорошо.

Люси пожала плечами и отвернулась от матери, надеясь, что разговор дальше развиваться не будет. Она и так по горло сыта несправедливыми упреками. Рыдания подкатывали к горлу, но Лайтвуд держалась, не позволяя себе разрыдаться на глазах у матери. Хватит! Она так часто плачет от выпадов Кристины, что уже и слез не должно остаться. Однако наступает новый день, и снова мама находит причины, чтобы высказать ей свои претензии. Может, это просто стиль её жизни?

– Почему ты молчишь? – ворвался в её мысли голос матери.

– Ты сама сказала, не разговаривать с тобой.

– На повышенных тонах.

– А иначе у меня не получится.

– И всё из-за него?

– Нет.

– Лжешь!

– Отстань от меня! – не выдержала Люси, срываясь на крик. – Достала!

Она резко повернулась. Теперь взгляд матери не прожигал ей спину, они смотрели друг другу в глаза. Люси тяжело дышала, губы подрагивали. Руки вцепились в столешницу. Она и сама не поняла, в какой момент решилась откровенно дерзить матери. Раньше подобное поведение казалось ей недопустимым. Кто она, чтобы отвечать в подобной манере своей маме? У нее ничего нет. Она просто приживалка. Мать обеспечивает ей достойную жизнь, кормит, одевает, платит за все. Разумеется, ничего выдающегося в этом поступке нет, все родители так делают. Но далеко не все требуют в ответ полного подчинения. Люси старалась держать язык за зубами, лишний раз не провоцировать мать, но сейчас чаша терпения переполнилась. Надоело быть послушной марионеткой в чужих руках. И раньше она срывалась, но никогда не чувствовала себя так, как прежде. Сейчас ярость все допустимые пределы превосходила. Хотелось крушить все на своем пути.

Но Кристина первой нанесла удар. Ударила дочь по лицу так, что Люси от неожиданности прокусила губу, и из прокушенной губы потекла кровь.

– Из-за него?

– Да нет же!

– А других причин я не вижу.

– Плохо смотришь.

– Девка неблагодарная! Я тебе путевку в жизнь даю, а ты вместо того, чтобы «спасибо» сказать, дерзишь и дурой меня в глазах других выставляешь!

– Когда?

– Что?

– Когда я тебя дурой выставила?

– Да хотя бы сегодня. На глазах у всей школы с этим недоноском целовалась.

– Чем он так тебе не угодил?

– Бесят меня такие люди, как он!

– Но почему?

– Потому что он на твоего отца похож!

– А?

– Такой же самовлюбленный тип, считающий, что у него весь мир в кармане. Вот попомни мое слово, отольются кошке мышкины слезы. Хлебнешь с ним горя, да поздно будет что-то менять. Вспомнишь тогда, что мать тебе говорила...

– Хуже не будет, – тихо, но решительно произнесла Люси.

Кристина замерла на месте. Ей хотелось верить, что она ослышалась, и дочь этих слов не произносила. Но Люси смотрела на нее с вызовом, без слов понятно, что она сказала это. И, если попросить, она повторит свои слова, не сомневаясь в их правильности.

– Уверена в своих словах?

– Да.

– Считаешь, что с ним тебе лучше будет?

– Знаешь, я бы давно сбежала, если бы не уверенность, что ты станешь меня искать.

– Сбежать, значит, хотела, – злорадно протянула женщина. – Вперёд. Дорога открыта. Были тут люди... Просили дать тебе немного свободы. Пожалуй, устрою вам обоим день исполнения желаний. Посмотрю, во что это выльется. Кто в итоге окажется правым, а кто – виноватым.

– О чём ты? – дрогнувшим голосом спросила Люси.

– О том, что, если так хотите быть вместе, я дам вам эту возможность. Только потом не жалуйтесь.

Все оказалось проще простого. Не слушая протестов дочери, Кристина собрала её вещи и заявила решительно, что больше Люси порог этого дома не переступит. Если она такая взрослая, самостоятельная, то пусть и отвечает за свои поступки. Языком трепать способны все, кому не лень. Мало кто умеет доказывать свои слова на практике. Возможно, Люси думала, что ей все с рук сойдет... Но она ошибается.

Кристина не позволит ей отступаться от слов. Решила что-то делать, так пусть и делает.

Пока они ехали в машине Кристина ни слова не произнесла. Люси пыталась заговорить с матерью, взывала к её здравому смыслу, но натыкалась на стену ледяного молчания. Мисс Вильямс делала вид, что не замечает попыток дочери наладить диалог. Внимательно смотрела на дорогу, а на слова принципиально не отзывалась.

Никто не тянул Люси за язык, никто не заставлял её делать выбор в пользу Дитриха. Она сама сказала, что хуже с ним не будет. Вот и получит теперь желаемое. Видно же, что она голову потеряла, только о нем и думает, хоть и старается матери о своих переживаниях не говорить. На деле же новенький все её мысли занимает.

– Мам, – Люси в очередной раз потянула Кристину за рукав.

Женщина резко ударила по тормозам, так что Люси бросило вперед. Она едва не ударилась лбом о приборную панель.

– Чего ты от меня хочешь? – злобно процедила Кристина, продолжая смотреть вперед.

К дочери лицом не поворачивалась. Хотела продемонстрировать свое безразличие.

– Поехали домой. Поговорим нормально, а не так, как сейчас.

– Не обязательно возвращаться. Говори, что хотела...

– Ты что не понимаешь, как это глупо?

– Что именно?

– Твой поступок.

– Мой?

– А чей же еще?

– Твой. Исключительно твой.

– Мама, сколько мне лет?

– Семнадцать. Что с того?

– Почему ты считаешь, что я маленькая и глупая?

– Потому что ты маленькая и глупая. И в мужчинах совершенно не разбираешься.

– Разумеется. А твой поступок поможет мне в них разбираться, – фыркнула Люси, закусив губу.

Неосторожное движение причинило боль. Попала зубом в ранку. Пришлось залезть в сумку, вытащить оттуда платок и приложить к поврежденной губе.

– Посмотрим. Вот увидишь, я докажу тебе, что твой Ланц – ничтожество. Только увидит тебя на пороге своего дома, как сразу убежит с поджатым хвостом. Начнет отнекиваться, скажет, что все у вас несерьезно, и он не готов принять на себя ответственность.

– Если он так скажет, мы поедем домой?

– Нет.

– Почему?

– Я поеду, а ты можешь идти, куда угодно. Хоть к дорогому, любимому и единственному, хоть к папаше, хоть в тридевятое королевство. Но дома я тебя видеть не желаю. Ты мою заботу не ценишь. Плевать хотела на мое мнение. Для тебя глупая любовь к незнакомому мальчишке важнее родственных отношений... Что ж, ты сама себе хозяйка. Делай, что считаешь нужным, но на мою помощь больше не рассчитывай.

– Мам, – растерянно выдала Люси.

– Для тебя отныне мисс Вильямс.

Женщина вновь завела машину, тем самым дала понять, что разговор окончен. И продолжение не предвидится.

Новый виток скандала разыгрался уже на пороге дома Дитриха.

Трагикомедия, а, может, фарс, главными участниками которого они стали. Она, Люси, Дитрих и его мать. Лота Ланц, кажется, вообще ничего не понимала, потому что большую часть времени провела в качестве молчаливого наблюдателя. По большей части дискутировала Кристина с собственной дочерью, а Дитрих стоял и смотрел на нее, как на таракана. Дай только свободу действий, и он сразу же кинется на нее с кулаками. Цель – уничтожить. Впрочем, тут они были солидарны друг с другом.

Кристина испытывала схожее чувство, глядя в это надменное лицо.

Их перепалка длилась недолго. В итоге Кристина оставила дочь в чужом доме и с чувством выполненного долга отправилась восвояси. В душе клокотала злоба. Хотелось придушить наглого мальчишку.

Вопреки ожиданиям он повел себя не так, как предположила Кристина. Не стал выпроваживать Люси на улицу, кричать, что ему не нужна приживалка в доме. Нет, все получилось иначе. В жизнь претворился иной сценарий, противоположный тому, что в мыслях нарисовала себе мисс Вильямс.

Быть может, слова и поступки Дитриха должны были переубедить её, заставить поверить в искренность его намерений, но... Получилось так, что Кристина разозлилась ещё сильнее. Он спутал ей все карты. Сделал все не так, как она распланировала заранее. Придраться оказалось не к чему.

Она отметила, как Дитрих прижимает к себе Люси. Не остался незамеченным и взгляд Люси. В нем больше не было вызова, только страх. Кажется, девушка все-таки не хотела оставаться в этом доме. Надеялась, что Кристина образумится, позовет её домой, и они все обсудят, не переходя к взаимным оскорблениям.

– Если тебя через пару недель спишут со счетов, домой можешь не возвращаться. Хоть на коленях будешь ползать под дверью, все равно обратно тебя я не приму. Живи с тем, кого предпочла матери, шлюха малолетняя.

– Захотите забрать, я не отдам, – долетели до нее слова Дитриха, ставшие чем-то вроде выстрела в пустоту.

Вроде никакого вреда он причинить не способен, но мороз по коже пробегает.

Она нажала на педаль газа.

Прочь! Прочь отсюда. Как можно дальше.

Чтобы не слышать, не видеть, не думать...

Не думать о том, что это была самая большая ошибка в её жизни.

Всем свойственно ошибаться. Для людей – это закономерно. Набивать шишки, потом искать пути исправления ошибок, находить и снова оступаться. Давно известно, что научиться можно исключительно на своих ошибках, а опыт предыдущих поколений никогда не окажет должного влияния. Можно слушать доброжелателей, внимать их словам, но потом все равно случится что-то, что выбьет из колеи, и тогда опыт предшественников окажется невостребованным. Человек будет искать выход самостоятельно, без посторонней помощи. И только так сможет понять, чего ему не хватает для полного счастья.

Хорошо, когда есть возможность исправить...

А когда нет?

Совсем-совсем. Впереди тупик, из которого невозможно выбраться. Лбом стену не пробить. Остается только бродить в темноте, надеясь на чудо. Кому-то, действительно, везет. Открывается дверь в светлое будущее. А кто-то так навсегда и остается в заточении, не имея возможности справиться с теми проблемами, что свалились на голову. В нужный момент рядом не оказалось человека, способного разложить все по полочкам, помочь в понимании проблемы. Все приходилось делать в одиночестве, и теперь стало понятно, что все эти действия – ошибочны. Не будь их, всем было бы лучше.

Разговор с Дитрихом вновь не принес Кристине Вильямс ничего, кроме разочарования, испорченных нервов и желания удушить мерзкого крысеныша. Она не любила его хотя бы за то, что он имел смелость обличать её, не испытывая никакого трепета перед взрослым, уважаемым человеком. Она не имела особой власти, не в её компетенции было устраивать ему «райскую» жизнь, да что там проблемы... Она, в принципе, не могла ему никаких неприятностей устроить, потому как за спиной мальчишки маячила влиятельная фигура. Времени зря парень не терял. Смог окрутить девчонку Грант, которая теперь за него готова в огонь и в воду шагать. Только этого ей не придется делать. Все равно папочка всегда и везде ей будет путь пробивать, а она послушно выполнит желания родителей. Она – их надежда и опора, а её муж – будущий кандидат на роль гаранта семейного благосостояния. Женится Дитрих на Аманде, и будет в шоколаде. Сделает удачную партию.

Кто бы сомневался, что он сможет пробиться наверх? Кристина не сомневалась. Только не думала, что он решится женить на себе какую-нибудь богатую девчонку.

Женщина не допускала мысли о том, что его чувства могут быть настоящими. Дитрих искусно манипулирует Амандой, старается очаровать, говорит слова любви. Лживые насквозь, как он сам. Обличать он умеет только тех, кто ему неугоден. Тем, к кому он стремится найти подход, будет безостановочно льстить, боясь потерять расположение.

Она понятия не имела, по какой схеме развиваются отношения Дитриха и Аманды. Не знала всех тонкостей, но уже делала свои выводы. Те, что пришлись ей по душе, но не имели ничего общего с реальностью. Как всегда, в её мыслях Дитриху отводилась роль главного чудовища, а Аманде роль жертвы, самоотверженно восходящей на эшафот.

– Все влюбленные женщины невероятно глупы, – произнесла Кристина, не надеясь на ответ.

Никто и не мог ей ответить.

В кабинете она сидела в гордом одиночестве.

Дочку она уложила спать, прочитав перед сном сказку. Даже песенку попыталась спеть, но её вокальные данные оставляли желать лучшего. Малышка на фальшь в голосе внимания не обратила. Осталась довольна.

Кристина поцеловала ребенка в щеку, поправила одеяло. Вышла из комнаты, спустилась вниз и закрылась в кабинете. Теперь, когда она осталась в гордом одиночестве, без собеседника, способного отвлечь от дурных мыслей, слова Дитриха зазвучали в ушах с новой силой. Будто он насмехался над ней. Ему было приятно доводить Кристину до истерик. Он упивался этим.

В кабинете было достаточно темно. Свет Кристина так и не удосужилась включить. Занавески не закрыла, потому помещение освещалось лишь тусклым светом луны.

Кристина сидела в кресле, опираясь локтями на стол. Упиралась лбом в скрещенные руки и время от времени тяжело вздыхала. Пыталась проанализировать свои прошлые поступки, которые сейчас казались незрелыми. Глупыми. Это не поступки взрослого, мудрого человека. Иные дети ведут себя более зрело и обдуманно, чем она. Но ведь...

Она откинулась на спинку кресла, положив руки на подлокотники. В горле по-прежнему, стоял ком. Отчаянно хотелось заплакать, но не получалось. Хотела, но не могла. Наверное, просто разучилась плакать. Всю свою жизнь она старательно пыталась стать личностью с большой буквы. Добиться успеха, подняться вверх по карьерной лестнице, прожить жизнь так, чтобы все окружающие обзавидовались. Наблюдали за ней, затаив дыхание, а она лишь благосклонно улыбалась.

И что получила на выходе? Ничего. Дырку от бублика.

Иллюзии и мечтания сложились, как карточный домик.

Карьера? Да. Более или менее она сложилась, но директорское кресло – не то, о чем Кристина мечтала прежде. Семья? Нет. Совсем нет. Она не смогла удержать рядом человека, которого любила, которого считала своей судьбой. С ребенком тоже не получилось найти общий язык. Многие матери-одиночки находят себя в детях, посвящают себя им. Кристина тоже считала, что все делает ради дочери. Ничего для себя. Все для Люси. Но сейчас понимала, что подобная расстановка сил была лишь в её собственном воображении. А на деле все складывалось иначе. Они не понимали друг друга. Не было любви, взаимопонимания и поддержки. Они не чувствовали друг друга. Жили под одной крышей, но были чужими. Полное отсутствие душевной теплоты и попыток проникнуться проблемами другого человека, как со стороны Люси, так и с её стороны.

Принято считать, что приемные дети никогда не станут настолько же любимыми, как родные. Здесь наблюдалась обратная ситуация, опровергавшая данное утверждение. Кристина сама не могла разобраться, что ею движет, какие мотивы у её поступков, но, тем не менее, время от времени ловила себя на мысли, что приемной дочерью дорожит намного сильнее, нежели родной.

Она старалась списать все на то, что после смерти Люси произошла в жизни некая переоценка ценностей. И потому она стала выше ценить тех, кто находится рядом с ней. Но потом все же решалась заглянуть правде в глаза и понимала, что все не так. Будь Люси рядом, ей по-прежнему доставались бы упреки и затрещины, ведь эта девушка раздражала самим фактом своего существования.

Она была желанным ребенком. Кристина никогда не скрывала своего желания иметь детей, беременность её не стала неприятным сюрпризом, и на первых порах даже обрадовала. Но потом стало просто невыносимо. Вся радость ожидания оказалась перечеркнута, ничего не осталось от былого, радужного отношения к предстоящему событию. Постоянное пребывание на пределе, тяжело протекающая беременность, отсутствие поддержки со стороны человека, который, по идее, должен был носить Кристину на руках, только бы она не чувствовала себя ущербной из-за своего положения.

За время беременности женщина особенно ярко осознала, насколько она одинока. Поняла, что поддержки не будет, потому перестала верить мужчинам.

Потом родилась Люси.

Казалось бы, с появлением дочери жизнь Кристины должна была стать ярче и светлее, но и этого не произошло. Вероятно, свою роль сыграл тот факт, что девушка походила на отца, пробуждая в душе не самые приятные ассоциации. Этого достаточно было для того, чтобы девчонку возненавидеть.

Кристине было неприятно смотреть на свою дочь. Хотелось отыграться на ней, чтобы Кайл почувствовал хотя бы десятую часть его страданий. Мисс Вильямс упустила из вида одну важную вещь: дети за родителей не отвечают. Люси не виновата, что природа наградила её такой внешностью. Она не сама выбирала собственный внешний облик.

Но эмоции имеют тенденцию частенько одерживать победу над здравыми мыслями. У Кристины они безоговорочно выигрывали, а Люси расплачивалась за отца.

Добрая, старательная, тихая, скромная. Но Кристина продолжала видеть в целомудрии порок. Она готова была при каждом удобном случае всех собак спустить на Люси. Потом наступало раскаяние, но Кристина, конечно, ничего не предпринимала, перед дочерью не извинялась. Старалась подавить в себе раскаяние, чтобы не казаться мягкотелой и уступчивой. И тогда подобное поведение казалось ей единственно правильным. Нельзя давать спуску этому человеку, иначе она пойдет по стопам своего отца.

Кристина поставила перед собой цель: вырастить из Люси человека, не похожего на Кайла. Этого и так не случилось бы. Люси была едва ли не точной копией Кайла внешне, но характер у нее был иной, никакого сходства. При всем желании она не смогла бы копировать характер своего отца, да и не хотела она этого.

Лайтвуд мечтала лишь о спокойной жизни, но так её и не получила. Мелкие придирки перерастали в грандиозные скандалы, а после были слезы. Много слез. Люси улыбалась намного реже, чем плакала.

На людях они старались выглядеть образцово-показательной семьей. За закрытыми дверями разворачивались маленькие трагедии небольшой семьи. Кристина не ограничивала себя в выражениях, и, хотя большинство из них были несправедливыми, она полагала: нет иного способа выбить всю глупость из головы дочери. Нужно держать её на коротком поводке. Сейчас стало понятно, что чаще всего она перегибала палку во время воспитательного процесса. Излишне придиралась даже к мелочам, мимо которых можно спокойно пройти, и они не бросятся в глаза. Большинство их просто не заметит, а Кристина фокусировала на них свое внимание.

Только дай повод, и она снова оседлает любимого конька.

Занимаясь воспитанием приемного ребенка, Кристина способна была многое дочери с рук спустить. И в душе у нее преобладали иные чувства. Не смесь равнодушия и ненависти, а волна нежности. Странно осознавать, что чужой ребенок стал дороже своего.

Кристина не так давно получила разрешение на усыновление. Сразу же, не задумываясь, остановила выбор на этом ребенке. Пока о своем выборе не пожалела. В новой дочери её устраивало абсолютно все, хотя по характеристикам девочка была такой же, как Люси, отношение к ней оказалось намного теплее. Её не хотелось поучать, о ней хотелось заботиться. У Кристины, наконец-то проснулся материнский инстинкт. Она чувствовала себя именно матерью, а не насильно приставленной к постороннему ребенку опекуншей. Раньше она чувствовала себя кукушкой. Мучилась от этого, но сознательно убегала от своих мыслей, старалась убедить себя, что со временем отчужденность пройдет, все станет на свои места. Время шло, любовь к родной дочери не просыпалась. Видимо, умерла еще в зародыше, а на замену ничего не пришло.

Без Люси, как ни странно, было легче жить. Дышать.

Кристина наблюдала за ситуацией, будто со стороны. Старалась играть роль матери, находящейся едва ли не на грани помешательства, но, на самом деле, ничего не испытывала. Смерть Люси прошла мимо нее незамеченной. Самые сильные эмоции вызвало осознание, что девушка погибла, закрывая собой Дитриха. Даже тогда не переставала думать о нем. Чего больше в этом поступке? Бескорыстия или глупости? Любви? Но есть ли такая любовь, что заставит человека пожертвовать собой? Жертвенная... Глупая... Как и все чувства, сжигающие человека без остатка.

На похоронах она тоже не смогла заплакать. Старалась, но не получилось. Угнетало внимание к её персоне со стороны тех людей, что пришли проститься с Люси. Они все неизменно подходили к Кристине и к Кайлу, выражали им соболезнования, а ей хотелось сказать только то, что они надоели ей своим вниманием. От этого стало страшно. Вывод напрашивался единственный: она – бессердечная тварь, которую даже подобная трагедия не смогла выбить из колеи. Ей не больно. Совсем. Ну, может, самую малость. Кайл и тот переживал сильнее.

А на кладбище Кристина видела его. Он стоял вдалеке, не спускал глаз с процессии. Длинные, тогда еще, волосы трепал ветер. Руки в карманах, а взгляд устремлен вперед, на процессию. Он пришел на похороны, наплевав на запрет Кристины. На сотую долю секунды сознанием завладела ненависть. Захотелось подойти к ненавистному мальчишке, отчитать его, сказать, чтобы больше никогда здесь не появлялся. Но мисс Вильямс знала, он не послушает её. Сделает по-своему. И будет прав. Пожалуй, во всей этой истории он – единственный человек, по-настоящему, дороживший Люси.

Безумно хотелось уличить его во лжи, найти уязвимое место. Но их не было. Дитриха не волновало материальное состояние Люси, его не привлекали её успехи в учебе, он не рвался тащить её в постель при первой же возможности. Да, следовало признать это, а не настаивать на ошибочной позиции. Целовал, но ведь это всего лишь поцелуй... Редкие подростки в семнадцать лет не знают, каково это целовать другого человека. Ничего преступного нет в этом поступке.

Дитрих просто любил Люси. Неважно, когда именно вспыхнула его любовь. Что послужило началом для их отношений. Важно то, что о девушке постоянно помнил только Ланц.

Кристина иногда спорила сама с собой, ставки делала, когда же на могиле перестанут появляться свежие цветы. Время шло, а цветы все равно были на месте. Однажды Кристина не выдержала, растоптала их, чтобы не служили упреком. Кто-то заботится о Люси. Столь странным способом, но заботится. Дает знать, что она нужна ему. Что он помнит её. В такие моменты собственное равнодушие казалось петлей на шее. Удавкой, затягивающейся с каждой секундой все сильнее. Так, что уже невозможно сделать глоток воздуха.

Тогда ей довелось нарваться на Аманду и получить гневную отповедь.

Её не оставляло чувство дискомфорта. Посторонняя девушка стоит и отчитывает её, как провинившуюся школьницу. Почти ментальная пощечина. Каждое слово, произнесенное с осуждающей интонацией, – очередной удар по расшалившимся нервам. Но она не может поспорить с этой девчонкой. Знает, что все равно останется в проигрыше. Аманда права. Люси приятно внимание со стороны Дитриха. Она не может поблагодарить его, сказав о своей любви. Но она все равно знает, что Ланц любит её и бережно хранит в памяти образ. В его поступках гораздо больше искренности, чем в поступках Кристины. Она хотела быть в глазах окружающих идеальной матерью, но уже два человека без стеснения сказали, что это не так. Она отвратительная мать. Наверняка, и третий думает так же, просто не подвернулось подходящего случая, чтобы выказать ей свое презрение. Тот самый мальчишка. Эшли Паркер... Первая любовь Люси.

Всю свою жизнь Кристина старательно придерживалась правил. Хорошая девочка. Даже слишком хорошая. Правильная. Скучная. До приторности. В том и крылся секрет разрыва отношений с Кайлом. Он не смог привыкнуть к пресной жизни, его не привлекали правила. Ему хотелось яркости, а не тусклого существования. Кристина предлагала ему то, от чего он старательно бежал. Так что не стоит удивляться печальному финалу отношений.

Сделать Люси своей копией. Привить ей свои взгляды на жизнь. Свои симпатии и антипатии. Кристина старалась сделать это, но не смогла. Люси оказалась свободолюбивой, слишком самостоятельной. Она решила противостоять тирании матери, и все окончилось печально.

Такой исход дела был неизбежен в любом случае.

Женщина старалась проанализировать свою жизнь. Приходила к выводу, что её стремление всегда и во всем быть хорошей девочкой никакого удовлетворения происходящим не принесли. Только разочарование. Ей хотелось сделать что-то безумное, но сейчас это все выглядело не как вызов обществу, а как неудачная шутка. Она упустила то время, когда можно было жить на полную катушку. Сейчас общество её не поймет, да и потребность находиться в центре внимания давно испарилась.

Часы пробили два раза. Надо же. Она и не заметила, что уже приличное время сидит здесь в одиночестве, перебирая в памяти все, что связано с прошлым и настоящим. Темные, гнетущие мысли, как и вся её жизнь. Может, не вся, но большая часть.

Поднявшись из кресла, Кристина покинула кабинет.

Отправилась на кухню. Все еще сомневаясь в правильности своего решения, достала из фруктовницы лимон. Подбросила его в руке. Включила воду и промыла фрукт. Взяла нож и начала резать фрукт тонкими ломтиками.

В воздухе запахло эфирным маслом. Оно приятно щекотало ноздри.

Никогда прежде Кристина не злоупотребляла алкоголем. Положение обязывало всегда держать себя в рамках приличия, не позволяя себе лишнего. Да и особого очарования в алкогольной дымке она не видела. Сейчас обстоятельства были другие. Ей казалось, что, если не выпьет, свихнется с ума. Жизнь в постоянном напряжении, одни и те же мысли. Не желают оставить её в покое, преследуют по пятам. Стоит немного расслабиться, порадоваться тому, что всё налаживается, как новая волна воспоминаний накрывает с головой. Создается впечатление, что она с головой ныряет в черноту, из которой невозможно выплыть. Невозможно избавиться от призраков прошлого.

Разложив ломтики на блюдце, Кристина вернулась в кабинет. Достала рюмку, налила себе коньяка, что хранился в доме уже пару лет, но так и не нашел применения. Все равно никто не приходил к ним праздновать, и они с дочерью никуда не выбирались. Все их торжества они обычно праздновали вдвоем, иногда – поодиночке. Но веселых праздников, большого скопления народа никогда не было.

Неприятный спиртовой запах распространялся в воздухе, словно по нервам ударил. Непривычный. Кристина давно отвыкла от алкоголя, так что и небольшой дозы достаточно было для опьянения.

Она сомневалась. Стоит ли пить? Потом все же решилась. Поднесла рюмку к губам и все же сделала глоток. Небольшой, только, чтобы вкус на самом кончике языка ощутить. Потом решительно влила в себя все содержимое рюмки.

Почти ничего не почувствовала. Лишь горло огнем обожгло, да внутри тепло разливалось. Недолго думая, она налила себе вторую порцию.

Подцепила с блюдца кусок лимона. Кислый сок заставил её поморщиться. Отвратительное пойло, не менее противный фрукт. И что в этом ценители находят?

Одну за другой, почти без перерыва выпила она три рюмки, после чего приказала себе остановиться. Такими темпами недалеко и до алкоголизма.

Да и с чего она вообще напиться решила? Неужели встреча с Дитрихом так взбесила? Неужели его слова так сильно задели?

Следовало признать, что слова его не прошли незамеченными. Кристина, действительно, зацепилась за них. От слов Дитриха все и пошло. Если бы не он...

Мысли о Дитрихе вновь сменились мыслями о Люси. Тот ком, что все это время не давал Кристине спокойно дышать, вдруг перестал сдавливать горло, найдя, наконец, выход наружу. Кристина почувствовала, как по щеке её сползает одинокая слеза. За ней вторая, третья... Они капали на лакированную столешницу. Не были подвластны контролю. Мисс Вильямс хотела бы перестать плакать, но не могла себя заставить.

Перед глазами вновь возник образ Люси. Одна за другой, как в калейдоскопе сменялись в сознании картинки с её участием. Как она плачет, как она смеется. Гневается. И сейчас, и в раннем детстве.

Одно, единственное слово сорвалось с губ Кристины.

– Прости, – прошептала женщина, прежде чем зарыдать.