Гадюки в сиропе или Научи меня любить

Глава 20. Симпатия? Влюбленность? Любовь?

Расскажи людям правду о себе, и твои слова подвергнут сомнениям. Солги, и все незамедлительно поверят. Аманда давно привыкла к тому, что все, кто её окружает, всегда, затаив дыхание, слушают вымышленные истории. Случаи из реальной жизни остаются незамеченными. Эта парадоксальная ситуация немного забавляла, но в то же время казалась сущим абсурдом. Возможно, никакого парадокса здесь и не было. Давало знать о себе банальное желание людей перетряхнуть чужое грязное белье, покопаться в чужих секретах, вытащив на поверхность все самые неприглядные истории. Только бы был повод почесать языками.

Подобная тактика поведения казалась Аманде невероятно глупой. Она давно перестала обращать внимание на сплетни, разлетавшиеся в её окружении. Знала наверняка, что большая часть их не имеет под собой реальной основы. Каждый думает в меру своей распущенности, использует так распространенную тактику суждения по себе, верит только тому, чему хочет верить. Стадный образ жизни давно стал для них идеалом, непоколебимым, непревзойденным. Только вместе с кем-то, не в одиночестве могут они блистать остроумием. Когда никого из единомышленников рядом нет, красноречие улетучивается. Это стало чем-то вроде традиции. Полировать чужие кости до зеркального блеска, пока виновник торжества ни о чем не догадывается. Грант никогда не принимала участия в обсуждениях, старалась держаться обособленно от заслуженных сплетников. У нее это получалось замечательно. Неудивительно, что Аманда была одной из самых активно обсуждаемых личностей. Недостаток информации о человеке нередко дает такой результат. Когда нечего сказать, люди придумывают сотни способов восполнить пробел в своих знаниях, так и рождаются сплетни.

Добровольное заточение в четырех стенах, тоже стало достоянием общественности. Передаваясь от одного знакомого к другому, оно обрастало подробностями, росло и ширилось, пока не превратилось в сущий бред. Услышав все это, Аманда не смогла сдержать эмоции и засмеялась. Все настолько нелепо, что даже противно слушать. Грязь, грязь, грязь... Очень много грязи вылилось на нее после того, как она окончательно ушла в себя, не попрощавшись со своим окружением. Странные люди были среди её знакомых. Знали, что Эштон погиб, знали, при каких условиях это произошло, были осведомлены о присутствии Аманды на месте преступления, но все равно разродились какой-то безумной идеей относительно причин отказа от посещения светских мероприятий. Почему-то о трауре они не думали, особого значения этому событию не придали. Аманда в очередной раз убедилась, что люди, окружающие её, глупы и поверхностны. Чужие страдания для них – ничто. Пыль. Ерунда, которой не стоит уделять даже капли своего внимания. Таких людей Грант начала презирать. Она и раньше относилась к ним с прохладцей, а теперь окончательно убедилась в том, что с ними ей не по пути. Они слишком зациклены на своих персонах. Самовлюбленные нарциссы, не способные ставить себя на место других. Единственная цель их жизни – блистать в обществе, притягивать к себе внимание таких же, как они сами, пустышек. Чем больше внимания, тем слаже улыбки, добродушнее выражения лиц, прекраснее их расположение духа. Когда внимания нет, настроение у них тоже падает ниже уровня плинтуса. Абсолютно незрелые, глупые, закомплексованные люди. С ними Аманде не по пути. С недавних пор она особенно четко осознала истину, гласившую, что лучше быть одной, чем вместе, с кем попало. Раньше умудрялась ставить данное заявление под сомнение, ныне сделала его едва ли не кредо своей жизни.

В конце учебной недели Аманда решила выбраться в город, но на этот раз маршрут у нее был отличный от прежних вылазок. Быть может, она сознательно бежала от тех мест, где бывала с Эштоном, быть может, это получалось спонтанно. В любом случае, хотелось отвлечься от своих мрачных мыслей, убежать от одиночества, которое преследовало по пятам, проникало в каждую клеточку тела, как кислота, что, разъедая кожу, превращает её в неаккуратные лохмотья. Такой кислотой была для Аманды каждая минута, проведенная в воспоминаниях о брате. Разъедала изнутри, выжигая душу, заставляя чувствовать себя гаже некуда. Одиночество. Мерзкое одиночество поглощало её безжалостно. Каждый день преследовали мысли о том, что теперь она одна, никто не сможет заступиться, никто не скажет, что она может положиться на него в трудную минуту. Эштона не вернуть. Никто не сможет заменить его. Никто и никогда.

Пестовать свое одиночество, взращивать жалость к себе – легче легкого. Намного труднее взять и однажды отказаться от идеи жалости к самому себе, взять волю в кулак, жизнь за горло, с разбега прыгнуть в пропасть, не задумываясь о том, что ждет там, внизу. И тогда сюрпризом станут крылья, раскрывшиеся за спиной, которые смогут отвести от любой беды, помогут удержаться в вышине, не сорвавшись вниз. Правда, не у всех получается поймать удачу за хвост. Риск – дело благородное, но крайне опасное. Никто не даст гарантии, что он оправдается, оттого и приходится жить прошлым, боясь открыть дверь в будущее. Закрывая глаза при встрече с настоящим.

Проснувшись утром, Аманда неожиданно поймала себя на мысли, что она слишком долго пыталась прятаться от настоящего, цепляясь за прошлое. Оно не просто уходило, оно убегало от нее, а она никак не желала с ним расставаться, будто ничего более ценного в жизни не встречала. Отлично получалось выбивать жалость к самой себе, лить слезы на пустом месте, считать себя сильной, а на деле проявлять себя невероятно слабой. Вызывать жалость у окружающих. Теряя цель в жизни, потеряв веру в будущее, человек теряет себя, и это страшнее всего. Аманда понимала, что сделала немало шагов, приближаясь к этой цели – саморазрушению. Месть, месть, месть... Она ничего не видела, кроме мести, ничего не замечала. Закрывала глаза, отказываясь принимать к сведению доводы разума, была ослеплена своим желанием отомстить, оглушена им же. И что в итоге получила? Стала ли счастливее? Нет, с каждым днем жизнь казалась ей все более отвратительным действом, временами её тошнило от этой жизни... А что теперь? Одно дело рассуждать о смерти, шутить на эту тему, даже смеяться над нею. Совсем иное – столкнуться с ней лицом к лицу. И, когда произойдет осознание серьезности ситуации, станет по-настоящему страшно. Аманда испугалась... Поняла, что не хочет умирать.

Когда-то ей не повезло, но на этом жизнь не закончилась. Она жива, здорова, у нее есть все, чтобы жить и радоваться жизни, но вместо этого она только и делает, что возмущается и ищет причины для ненависти. Какой в этом резон? Аманда не знала ответа на свой вопрос. И, когда поняла это, звонко рассмеялась.

Ей казалось, что у нее в жизни есть цель. Теперь выяснилось, что целей нет. Никогда не было. Их место ошибочно занимали сомнительные ценности и чувство злобы. Необъятной, всепоглощающей злобы. Глупо. Очень-очень глупо, поверхностно и незрело.

Легко ли ответить на вопрос чем отличается личность состоявшаяся, от того, кто только ищет свой путь в жизни, но пока не может его найти? Сейчас Аманда была уверена, что все дело в умении по-разному реагировать на стрессовые ситуации. Личность, та, что с большой буквы, никогда не позволит эмоциям одержать победу над разумом, на первое место всегда выйдет логика. Взвесив все «за» и «против» она примет единственное правильное решение, а, если и ошибется, то в истерику впадать не станет, только пожмет плечами и примет все, как данность. Примется за исправление ошибок, но не станет лить слезы и сопли, стараясь вызвать жалость у окружающих. На жалость обычно давят люди, не способные в одиночку справиться со своими переживаниями, слабаки, иначе говоря. Аманде всегда хотелось верить, что она относится к первой категории, на деле же, она проявляла себя, как размазня. Теперь это стало очевидным.

Ей надоело вести образ жизни, свойственный улиткам. Как только становится страшно, сразу же прятаться. Ей хотелось бороться, идти вперед, не замечая препятствий, а при необходимости ловко их обходя.

Собираясь в парк, Аманда уже по привычке потянулась к черным вещам, а потом поймала себя на мысли, что хочется ей чего-то иного, не такого, как раньше. Ей снова хочется играть. Пусть и в повседневной жизни, но все же играть. И образ дитя ночи ей сейчас не по душе, хочется чего-то иного. Например...

Кто сказал, что скромность является синонимом серости? Ничего подобного! Именно это и решила доказать всем окружающим Аманда, выбирая из шкафа вещи, которые давно уже не надевала.

Высокие гольфы, юбка в складку, рубашка с галстуком и неизменные перчатки. Черные лаковые ботильоны отлично вписались в общий вид, сделав девушку визуально ещё выше и стройнее. Она очень давно не надевала каблуки. Именно такие, острые шпильки. Все никак не могла выбросить из головы мысли о прошлом. О том самом вечере, когда она пыталась скрыться от преследователей, но каблуки мешали быстрому бегу, и она только себе делала хуже, пытаясь оказать сопротивление.

Виной её несчастьям были не каблуки и не пальто, которое она потом сожгла, как только вышла из больницы. Не хотела на него смотреть. Как только взгляд цеплялся за красную ткань, Аманда чувствовала, как в груди появляется странное чувство, будто кто-то сдавливает грудную клетку, отбирает дыхание, а вместе с дыханием уходит и жизнь. Странно, но после того, как пальто было сожжено, она не почувствовала облегчения. Вообще ничего не произошло. Девушка стояла, смотрела на пепел, оставшийся от вещи. Думала о том, что это было очень глупо с её стороны. Больше никаких мыслей, только пустота, вакуум в голове. И еще большее разочарование, чем прежде.

Отчего тогда так плохо было на душе? Аманда даже не догадывалась. Она и сейчас не знала причин своего тотального озлобления. Да, жизнь не остановилась, все хорошо, перед ней все двери открыты, и перспектив море, но тогда она видела один выход из сложившейся ситуации. Сейчас, после переосмысления всего случившегося, появились иные мысли. Аманда увидела новые варианты развития событий, нашла выход из тупиковой ситуации, отпустила прошлое. Решила идти вперед, никогда не оглядываясь назад. Закрыв прошлое на замок и потеряв по дороге ключ, чтобы не было соблазна вновь утонуть в черноте былых размышлений и не самых приятных воспоминаний. Кто не имел, тому нечего терять. Грант, распрощавшись со своим прошлым, ничего не потеряла. Пожалуй, лишь приобрела. Себя настоящую.

Что стало толчком к столь решительному шагу? Она знала ответ на этот вопрос, но старательно отгоняла его от себя, стараясь не вдаваться в подробности, дабы не чувствовать себя кем-то вроде предательницы. Никогда не думала, что это может случиться, однако, всё, как всегда в подобных случаях бывает, случилось спонтанно. Грант влюбилась. Чувства у нее пока были слабыми, зарождающимися, ничем не подкрепленными. Тем не менее, они все-таки были.

Аманда редко ощущала потребность любить и быть любимой. А, может, просто пыталась подавлять в себе это желание. Ей всегда казалось, что она не сможет ужиться с другим человеком. Постоянные отношения обязательно будут угнетать её, заставят измениться. И не факт, что в лучшую сторону. Скорее, наоборот все сложится отвратительно. Будут постоянные сцены выяснения отношений, множество сложностей, скандалы на пустом месте. Аманда не умела обуздывать свой нрав, не хотела этого делать. Придерживалась принципа: «Полюбите меня плохой, хорошая и так всем нравится». Часто эта тактика себя не оправдывала, девушка оставалась не у дел. Никто не хотел соскабливать слой черноты, чтобы обнаружить под ней позолоту, ошибочно считая, что они всегда расположены в ином порядке. Сначала золото, потом чернота, а не наоборот.

Сейчас Аманда понимала, что в своих стремлениях быть плохой заходила слишком далеко. Никто не мог поверить, что в ней, действительно, есть что-то положительное. Все видели злую, наглую, отвратительную особу, не обремененную хорошими манерами. Впрочем, тогда Аманда стремилась выжить. Когда борешься за выживание, думаешь не о политесе. Вот Грант и не озадачивалась тем, как выглядит со стороны.

Она колючая, вредная, наглая. Она не умеет жить иначе. Если она вдруг начнет раскланиваться с каждым, мило улыбаться и говорить только то, чего от нее ждут, это будет другой человек, не Аманда Грант. Кто угодно, но только не она. Аманде были свойственны все вышеперечисленные черты. Она никогда их не прятала, не пыталась продемонстрировать себя пай-девочкой, но в своих стремлениях быть максимально естественной, девушка не заметила, как стала утрировать каждую из вышеназванных черт. Грубость её граничила с хамством, колкости иногда ранили не хуже острого лезвия. Аманда, невзирая на лица, говорила то, что думала. А думала зачастую очень прямолинейно. В её мире не намеков и полунамеков, не было тонов и полутонов. Там безраздельно царствовали лишь два цвета: белое и черное. Второе преобладало.

Теперь привычный мир её рушился, и на руинах отстраивались новые здания. Девушка относилась к этим переменам с подозрением. Не знала, что делать, как поступить. Чувства, проснувшиеся в душе, были новыми, неизведанными ранее, а потому страшными, пугающими. Разумеется, Грант никогда не пыталась бежать от своих чувств, понимала, что всю жизнь не сможет прожить, так никого и не полюбив. Рассказы о том, что люди иногда спокойно живут всю жизнь в одиночестве, при этом чувствуют себя счастливыми, виделись ей ещё более надуманными, нежели рассказы о большой, чистой, светлой любви, что встречается один раз и на всю жизнь. Хотя бы раз в жизни, но человека настигает влюбленность. Чаще всего, она бывает спонтанной. Приходит, когда её не ждешь. Молниеносно, мгновенно. Как ураган...

Аманда могла ещё тысячу синонимов подобрать. Одно она знала точно. Влюбляться она в ближайшее время не планировала, но получилось то, что получилось.

Это было странно. Совсем не похоже на то, что обычно принято описывать в любовных романах со сладкими обложками и не менее сладким содержанием, от которого челюсти сводит. У Аманды никаких особых признаков влюбленности, описанных в подобных книгах, не наблюдалось. Она не краснела, не бледнела, не запиналась, разговаривая с человеком, который ей нравился. Не пыталась активно привлекать к себе его внимание. Скорее всего, просто потому, что не знала, каково это ощущать себя влюбленной девушкой. Никаких бабочек в животе, о которых столько говорят вокруг, никаких томных вздохов и мечтательных взглядов. Аманда понимала, что влюблена, но совершенно не осознавала, как этой влюбленностью распорядиться.

Слишком странно ощущать в душе нечто такое, чего раньше не было. Девушка чувствовала, что ей приятно находиться рядом с этим человеком, ей приятно смотреть на него, временами ей хочется к нему прикоснуться. Но сложно было охарактеризовать эти желания каким-то определенным словом. Симпатия? Влюбленность? Любовь? Определенно, что-то из вышеперечисленного, но только что? Аманда много об этом думала, но так и не смогла найти однозначный ответ на свой вопрос. Мало времени прошло, она ещё не успела разобраться в себе, в своих чувствах и переживаниях. Стремительно захватило... Она проснулась с осознанием того, что человек ей не безразличен. Она ему искренне симпатизирует, вот только качество этой симпатии еще не была достаточно определено. Слабая? Или все-таки сильная?

Странно. Аманда никогда раньше не задумывалась о природе любви. Никогда не хотела постичь тайны этого странного чувства, не пыталась его анализировать. Не ждала его. Знала, что однажды оно появится, но только обстоятельства появления рисовала в своем воображении иные. Её любовь не должна была быть связана с театром. Нет. Только не с театром. Аманда никогда не понимала отношений типа таланты – поклонники. Эти отношения казались ей... постановочными. Влюбленность в образ, не более того. За этим образом не видишь человека. Не замечаешь его. Перед глазами все время та маска, в которую поклонник влюбился, настоящего человека, за ней скрытого, никто узнавать не желает. В том и состоит основная проблема. Невозможно сразу понять, кто именно привлекает человека. Роль, сыгранная актером, или же сам актер, передавший эмоции своего персонажа на сцене.

Грант вообще слабо представляла, какой может быть её любовь. Нелепая... Первое слово-ассоциация, вспыхивавшая у нее в голове. Да, именно нелепая. Странная. Неструктурированная. Да и о какой структуре может идти речь? Любовь не поддается объяснению. Она или бывает, или её не бывает. Третьего не дано.

Возможно, Аманда сама себя в этой любви убедила. Старательно настроила на романтический лад.

Вчера вечером она, поддавшись какому-то неожиданному порыву, спустилась в гостиную. Родственники уже разошлись по своим спальням, внизу даже свет не горел. Девушка почувствовала острую необходимость в самовыражении, и не придумала ничего лучше, чем сесть за рояль. Она давным-давно ничего не играла, совершенно к клавишам не прикасалась. Думала, что забыла, каково это.

Но потом пальцы осторожно коснулись клавиш, и по комнате поплыла музыка. Разумеется, она не была похожа на то, что Аманда слушала в повседневной жизни. В этой музыке не было разочарованности в современном мире, боли и тоски, тут было нечто иное. Грант не знала, какими словами можно охарактеризовать это иное. Оно просто не поддавалось объяснению. Но в данный момент казалось таким необходимым. Она сама не заметила, как начала шмыгать носом, а потом в глазах застыли слезы. Аманда, на самом деле, расплакалась. От осознания собственной глупости, от того, что не может отказаться от своего чувства. Хочет отказаться, но не может... Впрочем, и желание это какое-то сомнительное, будто навязанное извне. Она понимает, что плохо так поступать, осознает, что совершает дурной поступок, оттого и слезы текут по щекам.

В общем-то, ничего плохого Аманда не сделала, не считая того, что умудрилась влюбиться в Дитриха. Во всяком случае, сейчас она была уверена в том, что влюблена в него. И это казалось чем-то аморальным. Девушка никак не могла смириться со своими чувствами. Отчего-то было стыдно перед Люси. Совсем странно, но, тем не менее.

Они, на самом деле, никогда особо не дружили. Подругами не считались, никогда не делились секретами. Да что там секреты, у них даже общих тем для разговоров не было. Они проходили мимо друг друга, лишь изредка обменивались приветствиями. Аманда не должна была испытывать того чувства вины, что стало её верным спутником. Не должна была, но чувствовала, и оттого места себе не находила. Казалось, что она предает память одноклассницы, позволяя себе думать о Ланце.

Думает ли он о ней? Аманда озадачивалась этим вопросом. Несомненно, ей хотелось знать ответ. Хотелось, чтобы он оказался утвердительным. Однако узнать правду пока возможности не было. Грант не встречалась с Ланцем каждый день, не могла задать ему этот вопрос. Теперь он учился в другой школе, в эту даже в гости не заглядывал. Да и смысла не было. Он общался с Паркером, но все и так знали, что Ланц живет по соседству с Эшли. Визиты в прежнюю школу Дитриху ничего, кроме боли, принести не могут. Здесь он потерял Люси, здесь же каждый день присутствует Кристина. Встреча с ней вряд ли обернется задушевным разговором. Она не забыла и никогда не забудет старые обиды. Она всегда будет спускать на него всех собак. И это противостояние не закончится никогда. Иногда Аманда ловила себя на мысли, что директрисе претит сама мысль о существовании Дитриха. Мысли о том, что он живет в одном с ней городе, дышит тем же воздухом, возможно, ходит в те же магазины, вызывает у нее болезненную неприязнь. Невероятное отторжение, граничащее с желанием стереть с лица земли. Останься Ланц в этой школе, она все усилия направила бы на создание для него «идеальных» условий. Устроила бы сладкую жизнь дорогому ученику...

Все же Грант была рада тому, что Ланц ушел в другую школу. Так было спокойнее. В первую очередь, выгоду девушка видела для себя. Находясь вдали от человека, к которому испытываешь симпатию, невозможно долго поддерживать в душе чувства. Рано или поздно они угаснут. Произойдет это гораздо быстрее, чем в случае, когда постоянно видишь человека перед собой, хочется протянуть к нему руку, и ты это делаешь. А он в ответ смотрит на тебя непонимающим взглядом. После говорит, что ничего не получится. Удаляется, оставив того, кто признался в любви, в расстроенных чувствах. Она не сомневалась, была уверена на сто процентов в отказе Дитриха. Он слишком зациклился на своих чувствах к Люси, он готов был убить за нее, никого, кроме Лайтвуд не замечал. Даже сейчас, когда Люси уже не было, Ланц оставался верен своим идеалам.

Первая любовь – самая сильная. Кто-то придерживается мнения, что только она и является настоящей. Аманда склонна была верить этому утверждению.

Дитрих любил Люси больше, чем кого-либо. И вряд ли сможет полюбить кого-то так же сильно, как её.

Впрочем...

Аманда тяжело вздохнула, отгоняя от себя дурные мысли. Какая ей разница? Сможет он её полюбить или не сможет. Он никогда даже не узнает о её чувствах, потому что она ему не признается. А больше никто и не знает. Эштона нет, откровенничать не с кем. Своим одноклассникам она душу не открывает, ученикам из параллельного класса тем паче. Они ей чужие, а с чужими людьми секретами не делятся.

Никогда она не скажет Ланцу, что он ей нравится. Да и какова вероятность вновь встретить его просто так, без особой на то причины? Случайно столкнуться в городе, как было тогда? Вполне вероятно, что они больше никогда не встретятся, и те короткие встречи были единичным случаем...

Каблуки стучали по асфальту. Было немного непривычно передвигаться на них. Аманда отвыкла от обуви на высоченных каблуках. Отчего-то считала, что это совсем не её стиль. Ей он идет, как корове седло, потому лучше и не рисковать. Но сейчас, ловя на себе восторженные взгляды окружающих, понимала, что одежда иная, не похожая на ту, что она носила в последнее время, ей к лицу. И каблуки, и женственные блузки, и юбки. Очки ей тоже к лицу, в строгой оправе, без вычурности, солнцезащитные, с серыми стеклами. Девушка подумала, что раньше она преимущественно так и одевалась. Тогда ею тоже восхищались, отмечая чувство стиля. После происшествия с Аликом, она перестала одеваться, как леди. Превратилась из яркой бабочки в серую моль. Сейчас снова пыталась вернуться к прежней жизни. Вот только волосы перекрашивать не собиралась. Ей нравилось быть брюнеткой. Удивительное дело, но темный цвет волос придавал девушке больше решимости. Блондинкой она чувствовала себя уязвимой. Брюнеткой готова была сражаться с обстоятельствами.

Противоречивое чувство, немного глупое. Аманда сама себя не понимала, но все равно не спешила наносить визит стилистам. Достаточно жизнеспособной казалась идея о том, что светлые волосы напоминали об Эштоне, потому и хотелось забиться под крылышко к кому-то. Так, глядя в зеркало, она видела другого человека, не ассоциировала себя с покойным братом, оттого и жить было легче.

Сидя на лавочке в парке, Аманда пила диетическую колу через трубочку, время от времени перелистывала страницы книги, которая ей не особо нравилась, но которую она давно пообещала себе прочитать. Мрачная книга, наполненная мерзкими подробностями из жизни низших слоев, маргиналов. Людей, что не имеют будущего. Тех, что сами себе все пути к отступлению отрезали. Обычно девушка дочитывала все от первой до последней страницы, но в этот раз не удержалась, да и заглянула в конец, находясь приблизительно на середине. Странно было увидеть счастливый финал. Почему-то он Аманду разочаровал. В конце концов, она решила, что просто не поняла авторского замысла, оттого и разочарована в произведении.

Достав из бумажного пакета рогалик с кунжутом, Аманда разломила его на две части, с наслаждением вдохнув запах свежей сдобы. Давно она не получала удовольствия от таких обыденных вещей, как еда, прогулки по городу, красивые пейзажи или разговоры с людьми, которые разделяют её интересы.

Атмосфера любви и заботы недолго царила в их семье. Вскоре все вернулось на круги своя. Старшее поколение Грантов благополучно позабыло о существовании дочери, вновь вплотную занялось своими делами. Аманда оказалась в одиночестве. Но её этот факт не угнетал. Она и так понимала, что заботой её окружать будут недолго. Как только страсти поутихнут, переживания улягутся, родители вновь станут самими собой. Она снова будет ходить по дому незамеченной, а они забудут о ребенке, и погрузятся с головой в свои заботы. Это к лучшему. Девушка пыталась убедить себя в этом. Да, именно. Все к лучшему. Чрезмерная опека не всегда приводит к хорошим результатам, зачастую она только вредит. Так что ей не стоит горевать. Стоит порадоваться тому, как развивается ситуация.

Нет-нет, да и проскальзывала предательская мыслишка, что, несмотря на самостоятельность, ей хочется чувствовать себя нужной. Хочется, чтобы родители вели себя с ней так, как ведут себя другие родители со своими чадами. Хотя бы иногда обращали внимание и интересовались делами дочери, а не равнодушно проходили мимо, даже о самочувствии не осведомляясь. Если ходит по коридорам, значит жива. Все прекрасно. Можно не беспокоиться.

Девушке иногда казалось, что родители забыли о её существовании. Она им никто, оттого они относятся столь наплевательски. Оба вспоминали о детях лишь в те моменты, когда случались форс-мажоры. Что с ней, что с Эштоном. В остальное время можно было хоть чечетку отбивать, стоя на перилах балкона, она не удостоили бы сие действо своим вниманием. Сорвись она вниз – да, спокойно станцуй – нет.

Когда Сара успокаивала её, Аманде показалось, что материнские чувства все же имеют место быть, но сейчас уже очень в этом сомневалась. Вероятно, стресс дал о себе знать, вот женщина и позволила себе немного нежности. С тех пор ничего подобного не повторялось.

Аманда с горечью вспоминала свое детство. Она росла, как сорняк под забором. Сама по себе, можно сказать. Родители не уделяли им с Эштоном должного внимания. Казалось, что дети им совсем не нужны. Возможно, так все и было. Сара никогда не говорила, что дети желанные, что мечтала она о радостях материнства всю жизнь. Ничего такого и не было. Да, она забеременела. Возможность родить и обеспечить детям достойное будущее имелась, вот женщина и не стала откладывать это дело в долгий ящик. Родила близнецов, но никакого трепета не испытывала. Она вообще чувствовала себя так, будто с ней что-то страшное произошло. Никакой радости, никакого восхищения. Все обыденно, но в то же время пугающе. Потому как ответственность, немалая при том.

Воспитательный процесс её тоже на подвиги не вдохновил. Дети так и остались чем-то вроде игрушки. Занятной, но быстро надоевшей. Женщина быстро от них отделалась, переложив всю ответственность на своих помощниц. Няни справлялись со своей задачей гораздо лучше биологической матери.

Уже тогда Аманде казался несправедливым такой расклад. Почему чужие люди становятся ей роднее и ближе, чем те, в чьих жилах течет такая же, как у нее кровь? Где справедливость в этом мире? Почему няня, а не родная мать поит их по утрам какао и кормит завтраками, почему она собирает в школу, гладит вещи, плетет ей косички, а Эштона просто причесывает? Чем в это время занимается Сара? Ответ был очевиден. Тратит деньги на себя любимую. Наверняка, бегая по магазинам, ни разу не заглянула в отдел, торгующий детскими игрушками, не задумалась о том, что близнецам было бы приятно получить от нее хоть небольшой, но все же знак внимания.

Аманда всегда уделяла внимание мелочам, сейчас это ощущалось особенно остро.

Семья, дом, совместный быт. Девушка думала об этом все чаще. Хотела избавиться от назойливых мыслей, но у нее не получалось.

Часто ловила себя на мысли, что своя семья ей нужна лишь для того, чтобы доказать не окружающим, а себе, что она построит свою жизнь иначе. Не так, как мать. Её собственные дети не будут сидеть в одиночестве, не будут задаваться вопросом, где находится их мама в данный момент и как скоро она вернется. И плакать так часто не будут, потому что она сможет окружить их своей заботой, подарить столько любви, сколько им необходимо. Она даст своим детям все, только бы они не чувствовали себя ущемленными. Как когда-то она с Эштоном.

Откусив немного от рогалика, девушка неосознанно начала отщипывать от него маленькие кусочки. Бросала крошки голубям, почуявшим угощение и теперь слетавшимся к её скамейке.

Аппетита почти не было. Запах у сдобы был потрясающим, вкус ещё лучше. Но Аманда в последнее время, кажется, разучилась нормально есть. Она наедалась маленькими порциями, голода почти не чувствовала. Девушка удивлялась. Была уверена, что, бросив курить, начнет усиленно налегать на еду, но на деле почти потеряла аппетит.

Могло сложиться так, что аппетит улетучился по причине появления на горизонте того самого, загадочного чувства, много лет подряд воспеваемого всеми поэтами и прозаиками. Пока Аманда не была уверена, но и не отметала данный вариант.

Она задумчиво откусила еще один кусок. Как бы то ни было, лучше ей с Ланцем не пересекаться. Ни сейчас, ни потом. Так будет лучше для нее самой.

Ей удастся переубедить себя в том, что это не любовь. Просто стало скучно, вот она и решилась немного развлечься, придумав историю любви. Все очень легко. Стоит только захотеть и тогда...

На этом моменте своих размышлений Грант пришла к выводу, что, чем сильнее она пытается от чувств откреститься, тем больше подтверждений их существования выплывает на поверхность. Останься она, действительно, равнодушной к Ланцу, подобные мысли её не терзали бы.

«– Ты совсем его не знаешь.

– Для того чтобы влюбиться в человека, совсем не обязательно знать его досконально. Не зря же говорят, что встречается такое явление, именуемое любовью с первого взгляда. Если о чем-то говорят, скорее всего, оно существует.

– Есть много того, о чем говорят, но чего никто никогда не видел.

– Например?

– Любовь в целом. Мы можем видеть проявления нежности, которые часто считают проявлениями любви. Мы можем увидеть секс. Это вообще проще простого. В интернете сейчас чего только не встретишь, даже платить не нужно. Все в свободном доступе. Но секс – это секс. Это не любовь.

– Но я говорила не о сексе...

– Ты говорила о любви. Но... Ты видела когда-нибудь любовь? Действительно, видела? Или на глаза тебе попадались лишь какие-то незначительные мелочи вроде разрисованных сердечками кружек, маек, сумок? Фотография на заставке телефона, нежные смс-ки, разговоры с сюсюканьем, от которого уши в трубочку сворачиваются... Это для тебя любовь? Скажи, это – любовь?

– Если не это... Что тогда?

– Вот и я тебя спрашиваю: что?

– В таком случае, я не знаю.

– Признайся, детка, ты просто его хочешь. Но любить не любишь. Вспомни, Мэнди. Ты всегда вела себя несколько агрессивно, что больше свойственно мужчинам. Вот и сейчас ты пытаешься замаскировать свои истинные желания возвышенными словами. Не любишь ты его. Просто хочешь.

– Просто хочу.

– Вот. Так будет правильнее...

– Это неправильно.

– Почему?

– Звучит некрасиво.

– О чем ты только думаешь? Вслушайся в свои слова. Ты рассуждаешь о природе своих чувств, и единственное, что тебя беспокоит – это красота звучания того или иного высказывания. Не любишь. И, наверное, не любила никогда. Просто хочется быть рядом с кем-то. Стать такой, как все. Хотя бы раз в жизни сходить на настоящее свидание, поцеловаться, прошептать что-то такое нежное, ласковое... В общем, сыграть ту роль, которая тебе пока не дается.

– Роль?

– Роль влюбленной девушки.

– Может быть... Может быть...»

Разговоры со своим подсознанием, как всегда, облегчения не принесли. Аманда только сильнее запуталась, а к разгадке не приблизилась ни на йоту.

За время раздумий почти полностью доела рогалик и выпила всю колу. Стряхнула с юбки пару зерен кунжута, что упали с выпечки. Мысли бегали в голове, как всполошенные тараканы, испугавшиеся яркого света.

Когда-то давно Аманда уяснила для себя одну простую истину. В большом городе действуют те же законы естественного отбора, что и в дикой природе. Здесь победу одерживают сильные, слабых беспощадно уничтожают. Выживает сильнейший. Кажется, именно так звучит данный слоган. В ход идут любые средства. Победу хочется одержать любой ценой. Ложь, предательство, измены... Все это имеет место быть в жизни каждого. Приходится всем всегда улыбаться, слезы позволительны только за закрытыми дверями спален. Когда никто не видит, никто не слышит. Только там и можно дать волю своим чувствам. Весь мир – это хищники и жертвы. Кто-то охотится, кто-то жертвует собой. Так было всегда. Так всегда будет. Все всегда возвращается на круги своя.

Часто она пыталась понять, где проходит тонкая грань между охотником и жертвой, но так и не нашла этого разделения. Свое место в жизни Грант тоже пока не определила. Ей казалось, что она – хищник, но временами чувствовала себя невероятно слабой, беспомощной, неспособной отстоять свои интересы. В такие моменты она сама над собой смеялась. Тоже хищница нашлась...

Сломать легче легкого. Особых усилий прилагать не нужно. Она и так надломлена, осталось доломать. Хорошо, что никто об этом не знает, кроме нее самой.

Аманде отчаянно хотелось поверить в такую сказку, как существование любви. Иногда ей хотелось сбросить с себя ту маску, что она успешно носила уже много лет, прижаться к кому-нибудь и прошептать в тишине: «Научи меня любить». Да, именно научи. Потому что без подсказок она легко могла запутаться. Сделать что-то не то. У нее совсем не было опыта в этом деле, а тот, что был, оказался плачевным.

Сексуальный опыт у Аманды уже был, но она предпочитала о нем не вспоминать. Когда в голове всплывали обрывки воспоминаний, ей отчаянно хотелось поскорее от них избавиться. Слишком мрачными они были. Такими, что лучше держаться в стороне от мыслей о том времени. Сейчас, когда прошло чуть больше года, Аманда понимала, что поторопилась с решительными действиями. Ей тогда казалось, что это любовь. На деле оказалось самообманом.

Все было обыденно и приземлено. Ничего выдающегося. Только грубость, в какой-то мере даже невежество по отношению к ней. Пренебрежение.

Парень был старше, опытнее и намного циничнее Аманды, отчего-то вбившей себе в голову мысли о неземной любви, что настигла её в тот момент. Девушка искренне считала, что все будет так, как она себе нафантазировала. Поцелуи, нежные слова, признания в любви. Но ничего этого не было. Сразу после того, как практическая часть действа была завершена, Аманде указали на выход. Она невольно погрузилась сейчас в атмосферу того дня, вспоминала, как судорожно собирала вещи, стараясь не привлекать к себе внимание. Как трясущимися руками застегивала пуговицы, все время путаясь в них, норовила застегнуть их не так, как нужно, а криво. Жутко нервничала. Ещё хотелось плакать, но она душила это желание в зародыше. Она не может позволить себе такую роскошь. Не может разрыдаться на глазах у своего обидчика. У человека, который хотел ударить больнее и растоптать её чувство собственного достоинства. Пусть осознает, что ничего у него не получилось. Аманда не позволит смеяться над ней.

Какой глупой и наивной она тогда была. Совсем ещё ребенок. Не ориентировалась в жизни. Позиционировала себя, как умудренную опытом женщину, на деле же была наивным ребенком, верившим в чистые, бескорыстные чувства, что один человек безвозмездно дарит другому. Ныне появилось осознание правды жизни. Ничто не дается просто так. За все нужно платить. Разве что цена разная. Одно дешево, другое дорого. И не все ей по карману.

Казалось, что любовь Ланца однозначно стоит больше, чем она способна заплатить. Он не обратит на нее внимания. А, если обратит, то особого продолжения эта история не получит. Попробовать стоило, но рассчитывать на успех – вряд ли.

Аманда заранее настраивала себя на поражение. Понимала, что в случае развития событий по иному сценарию, вкус поражения окажется не так горек, а вкус победы гораздо слаже.

Грант давно смирилась с тем, что на любовном фронте она – неудачница. Все её любовные истории обычно заканчиваются не так, как ей хочется. В некоторых случаях они даже не начинаются. И вроде бы есть все предпосылки для счастья. Она красива, умна, молода, и вся жизнь у нее впереди, но почему-то в любви ей не везет. Совсем. Даже капельки везения нет. Она вечно остается не у дел. Все вокруг находят свое счастье, а Аманда так и продолжает придерживаться определенного стиля жизни, именуемого одиночкой. Всячески пытается бравировать этим одиночеством, будто оно её не угнетает, а является чем-то обыденным. Время от времени она даже гордится собой. Такая независимая. Сама по себе. Что хочет, то и делает. Вот только наедине с собой, она могла признаться в истинных чувствах. Ей не нравилось одиночество. Ей надоело быть сильной всегда и везде. Ей хотелось обычного человеческого счастья. И первым шагом на пути к нему должно было стать появление второй половинки.

Банальный самообман. То, чем так старательно занималась в жизни Аманда. Одно время даже получалось верить, потом дала о себе знать тривиальная зависть. Девушке хотелось быть такой же, как все. Ходить на свидания, обмениваться любовными сообщениями, подолгу висеть на телефоне, не решаясь положить трубку первой. Плюшевого медведя, в конце концов, получить, ну или розу в день амура. Но о её существовании никто не вспоминал в праздники. И мишек, и розы она покупала себе сама, а потом говорила, что это от поклонников. При желании, она могла кого угодно склонить на свою сторону, убедить в правдивости своих слов. Ей верили, а Аманда улыбалась, глядя на озадаченных одноклассников, гадавших, откуда у тихони столько подарков.

Никто не отменял правдивости выражения о тихом омуте и его обитателях. Могло случиться так, что это только в школьных декорациях Аманда ведет себя застенчиво и скромно, а за её пределами позволяет себе гораздо больше. Там она чувствует себя свободной, нет никаких ограничений, оттого и поведение иное.

Так и было. Одноклассники не ошибались.

Тем не менее, вопрос о том, кто дарит Аманде розы на день купидона, оставался открытым. Грант хранила это в тайне, все недоумевали. У девушки отлично получалось вводить всех в заблуждение.

Она знала, что у одноклассников сложилось о ней не самое лестное мнение. Но её это мало волновало. Во всяком случае, Аманда пыталась показать, что ей все равно. И публика снова верила. Все же талантом природа Аманду наградила огромным.

Но жизнь в мире вымышленном и мире реальном различается кардинально. Грант понимала, что помимо тех, кто верит в её сказки, есть люди, которые не верят. Она сама – первая в этом списке. Уж она-то знает о себе правду. И эта правда достаточна печальна. Нет у нее никаких ухажеров, нет человека, на которого можно рассчитывать в любой ситуации. Нет того, кого она полюбила бы, и того, кто сможет полюбить её...

В очередной раз кинув горсть крошек голубям, Аманда перелистала книгу, что лежала на коленях. И как такое можно читать? Ужасно. Даже уродливо. Правдиво, да. Этого не отнять, но послевкусие от прочитанного остается мерзкое. Хочется поставить книгу обратно на полку и больше никогда к ней не притрагиваться.

– И снова ты.

Знакомый насмешливый голос. Хрипловатый, даже немного грубый. Он приковывал к себе внимание Аманды каждый раз, когда ей доводилось его слышать.

Девушка никогда не задумывалась о том, может ли голос привлечь внимание. Намного сильнее, чем внешность. Всегда считала себя эстетом, в первую очередь оценивала внешний вид возможных кандидатов на роль своей второй половины, но сейчас её больше всего занимал голос. Внешность Дитриха ей тоже нравилась, но не так сильно.

К своему удивлению девушка поймала себя на мысли, что даже не вздрогнула от этого обращения. Скорее всего, уже просто привыкла к внезапным появлениям Ланца там, где она совсем не ожидала его встретить. Столкнувшись с ним во второй раз, девушка уже ничему не удивлялась, и сейчас тоже приняла эту встречу, как данность. Правда, в первый момент немного растерялась, не зная, что сказать в ответ. Дитрих поставил свой вопрос-утверждение так, будто она преследует его. Но ведь Аманда и мыслей таких не имела. Никого она не преследовала, спонтанно все выходило. Они случайно сталкивались там, где, в принципе, не ожидали друг друга увидеть.

Девушка оторвалась от созерцания носков своих ботильонов, подняла глаза на собеседника. За ту неделю, что они не виделись, Ланц изменился. Причем, Аманда не могла решить на пользу ему эти перемены пошли, или же раньше он выглядел более привлекательным внешне. На самом деле, в нем почти ничего не изменилось, только волосы стали короче раза в три. Теперь они едва прикрывали уши, раньше доходили до середины спины. А еще у Ланца появилась косая челка. Раньше волосы просто спадали на лицо в произвольном порядке, сейчас было понятно, что такая прическа сделана специально. Впрочем, оттенок волос не изменился. Дитрих по-прежнему, красил их в черный цвет. Блондином его Аманда слабо представляла. Ему бы не пошло.

– Все та же Грант. Аманда Грант? – спросил он насмешливым тоном.

– Все тот же доберман? – хмыкнула она, закидывая ногу на ногу и расправляя юбку так, чтобы не было неаккуратных складок. – Со слегка подкорректированной внешностью, – добавила чуть позже, дав знать, что изменения в его прическе отметила. – Почему, кстати, подстригся?

– Захотелось, – равнодушно ответил он.

Несколько секунд решал, нужен ему это разговор, или же можно обойтись без него, ограничившись обменом парой фраз. В итоге остановился на полноценном разговоре.

Присел на край лавочки, немного подвинув вещи Аманды. Она не возражала против такого поворота событий, хотя внутри все сжалось, стало немного не по себе. Казалось, что она дрожит. Правда, причина этой дрожи была непонятна. Девушка была уверена, что влюбленность ничего не меняет в человеке, все остается прежним. Просто появляется убеждение в том, что человек, на которого направлена симпатия, чем-то лучше остальных. Но ведь это не повод переживать? Не повод же? Конечно, нет.

Чем сильнее она себя пыталась убедить в этом, тем яснее осознавала свою влюбленность. Ей не безразличен человек, который сидит рядом. Ей интересно с ним разговаривать, приятно слышать его голос, осознавать, что внимание его целиком и полностью направлено сейчас в её адрес. Ей больно принять к сведению, что он разговаривает с ней не потому, что она ему нравится, и хочется привлечь её внимание. А потому, что он просто видит в толпе знакомое лицо. В городе у него не так много знакомых, она всего лишь одна из их числа, оттого ей и уделяют внимание. Девушку в ней не видят. Она – собеседник, с которым можно переброситься парой слов, обменяться впечатлениями о чем-то, но о чувствах и речи не идет.

– Твоя прежняя прическа нравилась мне сильнее.

– Мне тоже. Но надо что-то менять.

– Почему?

– Люси тоже нравилась моя прежняя прическа.

– Поэтому и подстригся?

– Да.

– Пытаешься вытравить из памяти воспоминания о ней?

– Нет, совсем нет. А у тебя сложилось такое впечатление?

– Есть немного.

– Почему?

– Твои слова натолкнули на такие размышления. Ты же говоришь, что ей нравилось, когда у тебя были длинные волосы, а сейчас ты их намеренно укоротил. Словно хочешь избавиться от воспоминаний о периоде жизни, связанном с Лайтвуд.

– Глупость.

– Правда?

– Да.

– А что тогда не глупость?

– Я сказал, что мне просто захотелось избавиться от длинных волос, что я и сделал. О том, что они нравились Люси, было сказано между делом.

– Не злись. Я не хотела тебя задеть.

– Ты и не задела. Просто сказала глупость.

– Теперь буду знать, и впредь придержу язык за зубами.

Дитрих удивленно посмотрел на свою собеседницу. Это заявление ему совсем не понравилось. Возможно, даже в чем-то разочаровало. Раньше ему казалось, что девушка умеет отстаивать свою точку зрения, сейчас она опровергала это заявление.

– Зачем?

– Чтобы не бесить тебя.

– Думаешь, мы еще встретимся?

– В последнее время мы слишком часто пересекаемся. Все может быть.

– Не стоит ломать себя в угоду другим.

– Это совет?

– Это напутствие.

– То есть, я могу говорить все, что хочу?

– Естественно. Кто тебе запретит?

– Никто, – отозвалась Аманда, поняв, что разговор идет совсем не так, как ей того хотелось.

Грант искренне надеялась на дружескую беседу, выходила перепалка.

Ланца тоже этот разговор не радовал. Никакого трепета от общения с девушкой в душе не зарождалось. Впрочем, трепета и не должно было быть. В общении с ней Дитрих пытался просто отдохнуть душой, понять, что он в этом мире не одинок, есть и другие люди, что успешно (ну, более-менее успешно) справляются со своей потерей. Они оказались в сходной ситуации, и разговоры с Амандой были для парня чем-то вроде службы психологической поддержки, некий клуб помощи. Существует такая практика, когда несколько человек собирается вместе, и потом каждый из них высказывается о своей проблеме, при этом – не обязательно дожидаться реакции на свои слова, достаточно просто осознания того, что кто-то выслушал, разделил страдания.

В какой-то момент он понял, что их взаимопонимание исчезло. Испарилось. И его больше нет. В прошлый раз они практически почувствовали состояние друг друга, а сейчас этого не было. Совсем. Только пустота и чувство легкого разочарования.

Аманда Грант оказалась совсем не той, за кого себя выдавала. А, может, как раз сейчас она и явила миру свое истинное лицо, тогда скрывалась за чужой личиной.

Его не разочаровало это новое лицо, ведь ничего особенного он от девушки и не ждал. Просто не понравилось её желание угодить ему, как только он немного повысил голос и заявил о том, что ему неприятно. Странная логика была у Дитриха. В ней как раз и не было ничего логичного. Дитрих руководствовался в своих рассуждениях чем-то иным, но только не логическим мышлением. Ланц ориентировался, прежде всего, на свои ощущения. Пытался понять: комфортно ему рядом с человеком или лучше держать дистанцию. Как поступить с Амандой, он пока не определился. Близкую дружбу сводить не торопился, опрометчивые решения не были его коньком. Разве что с Люси...

С ней вообще все было иначе. Даже роман вышел странным. Одним словом не определить. Дитрих и не пытался.

Все равно этот эпизод его жизни невозможно было охарактеризовать однозначно. Лайтвуд была слишком хороша. Пожалуй, он её просто не заслужил, потому так просто и распалось их счастье. Всего одна ошибка, всего одна минута, и мир встал с ног на голову. Только казалось, что птица счастья сидит на ладони, как звонкий смех сменился потоком горячих слез, стекающих по щекам.

Почему он подстригся? Этот вопрос пока тоже оставался без ответа. Когда-то он усиленно отращивал длинные волосы, считая, что с ними будет выглядеть гораздо привлекательнее. А утром проснулся с решимостью избавиться от них, тем более его подобная прическа начала утомлять. Не было желания ухаживать за ними, да и в принципе, былые заботы о внешнем виде отошли на второй план. Как назло в памяти то и дело возникали обрывки прошлого, как недогоревшие страницы. Вроде все было охвачено огнем, наблюдаешь и видишь, что ничего не осталось. Но потом огонь гаснет, смотришь на пепелище, а там есть не до конца сгоревшие страницы, они потемнели, но не превратились в пепел, на них даже можно буквы при желании разобрать... Вот такими недогоревшими листами, страницами его истории были воспоминания о прошедших днях. Дитрих вспоминал, как Люси пропускала его волосы сквозь пальцы после того, как они подрались подушками. Глупый, в какой-то степени детский поступок. Сейчас он с трудом помнил, с чего они вообще решили подраться, явно не на почве недовольства друг другом. Просто подурачиться хотели...

Помнил, что все-таки победил. Девушка оказалась на полу. Как часто бывало, когда она находилась рядом с Ланцем, звонко засмеялась. Он смотрел на нее тогда и понимал, что у него с трудом получается отвести взгляд. Точнее, совсем не получается. Хоть он и старается это сделать, все равно, раз за разом, возвращается к созерцанию.

– Какая ерунда, – смеялась она тогда.

– Что именно?

– То, что мы сейчас делаем.

– Ты думаешь, что нельзя иногда впадать в детство?

– Можно. Даже нужно.

Она закинула руки за голову, закрыла глаз и что-то тихо напевала. Это была какая-то странная песня, не похожая на те, что крутят по музыкальным каналам и те, что гуляют по интернету. Кажется, Люси пела колыбельную, но по мотиву сложно было определить. Слова же она произносила так тихо, что разобрать их у Дитриха не получалось. Он прижал подушку к груди, свесился с кровати и наблюдал за девушкой, прикидывая, что она будет делать дальше. На время Люси замолчала. Потом приподняла уголок губ в улыбке. И, не открывая глаз, поинтересовалась:

– Смотришь?

– Да.

– И как?

– Что именно?

– Нравится?

– Здорово.

– Наслаждайся, – отозвалась она.

Дитрих улыбнулся в ответ, хотя понимал, что девушка его улыбку не видит.

Бросив подушку на пол, он тоже переместился туда. Уперся локтем в подушку, вторая ладонь легла Люси на талию. Девушка от его прикосновения вздрогнула. Наверное, никак не могла смириться с подобными отношениями. Отчего-то ей казалось, что она совершает неприемлемые поступки, стеснялась того, что делала, стеснялась того, что говорила Ланцу. Румянец на её щеках стал ещё одним подтверждением догадок об излишней застенчивости.

Легкий румянец окрасил щеки, губы слегка приоткрылись. Ресницы трепетали.

На белоснежной рубашке были расстегнуты верхние пуговицы.

Девушка будто затаила дыхание. Чувствовала себя загнанным зверьком, которого настиг преследователь. Люси знала, что Эшли наградил Дитриха прозвищем доберман, вообще-то не ободряла этого, но не могла не отметить попутно, что Паркер, придумав прозвище, не ошибся. Было в Дитрихе нечто такое... пугающее что ли. Не мистическое или отталкивающее, вовсе нет. Просто иногда он производил двойственное впечатление. С ним хотелось заговорить, но было боязно. Особенно, если он одаривал собеседника своим фирменным, уничтожающим взглядом. Уж это у него получалось отменно.

Лайтвуд сама этого взгляда боялась, оттого на первом этапе и не торопилась к Дитриху приближаться. Не хотелось получить в ответ на свое признание реакцию, которая навсегда отбила бы желание признаваться кому-то в своих чувствах.

Странно, но на нее Ланц никогда так не смотрел. Для нее были иные взгляды. Подобные взгляды ловила на себе только она, и улыбался Дитрих чаще всего именно ей.

И сейчас, лежа на полу, девушка чувствовала изучающий взгляд, скользивший по её лицу. Будто Ланц никогда раньше её не видел, и теперь пытался запомнить каждую черточку, каждую мельчайшую деталь её внешности. От этого становилось немного не по себе. С одной стороны, лестно. С другой – немного неуютно. Будто инфузория под микроскопом, а Дитрих – придирчивый ученый, наблюдающий за ней.

– Все ещё смотришь, – резюмировала она.

– Разумеется.

– А когда перестанешь?

– Когда надоест.

– А когда надоест?

– Честно. Никогда?

– Неужели? – скептически заметила Люси.

Иногда она позволяла себе такие «шалости», одним словом убивала всю романтику подчистую. Ничего не оставалось. Только некое послевкусие разочарования на языке. У многих. Но не у Ланца. Ему это как раз нравилось. Он сам не понимал прелести вечной романтики, оттого некая попытка спустить с небес на землю казалась ему приятным дополнением. Завершающим элементом, как вишенка на торте.

Ему не особо нравилось принимать участие в спорах, но разговоры с Люси обычно и не заканчивались спорами. Просто обмен остротами был чем-то вроде способа всегда держать друг друга в легком напряжении, при этом не скатываясь в выяснения отношений на повышенных тонах. Им нравилось то, что они делали, то, что говорили друг другу. Как это выглядит со стороны, никого не волновало. Ведь это была их жизнь. Их собственная семейная жизнь. Отчего-то Люси особо забавляло слово «семейная». Девушка придерживалась мнения, что в их возрасте семья – слишком громкое слово, хотя слово «любовники» нравилось ей еще меньше. Оно казалось унизительным, даже оскорбительным. Дитрих словам особого значения не придавал. Ведь слова – это всего лишь набор определенных звуков. Не важно, как называются их отношения, важно то, что они чувствуют по отношению друг к другу.

– Могу перестать смотреть.

– Да?

– Да.

Она собиралась ответить что-то, но почувствовала чужое дыхание на своих губах. Запах мятной жвачки, знакомого одеколона и еще чего-то такого волнующего... Люси не могла одним словом выразить все то, что происходило с ней, когда она находилась рядом с Ланцем. В душе у нее была буря эмоций, сумасшедший коктейль, соединивший в себе визуальные образы, тактильные ощущения... Эмоции, чувства, запахи, прикосновения. Она понимала, что рядом с Ланцем теряет контроль над собой. Будто она – не она. Другой человек. Это немного пугало. Люси никак не могла понять, что же с ней происходит.

Ведь и в Паркера она была влюблена, но никогда ничего похожего не испытывала. Может, потому, что та любовь была надуманной? Не любовью даже, а стремлением попасть в поле зрения симпатичного парня, которого половина школы обожает, а вторая ненавидит? Популярность вообще мощный афродизиак. К людям популярным часто тянет лишь потому, что хочется погреться в лучах их славы, отхватить немного себе. Избавиться от комплекса вечной мыши, показать себя во всей красе. Быть может, потому Люси понравился Паркер? Она хотела походить на него, но в тот момент вряд ли решилась бы на шокирующие поступки. Провокационные даже. Она хотела так же прогуливать уроки, говорить всем открыто то, что она думает, носить то, что ей нравится, даже если выбор падет на вещи кислотных оттенков немыслимых фасонов. Ей просто хотелось бунта. Бунта против режима Кристины, а Эшли своим внешним видом наглядно иллюстрировал пример человека, которому наплевать на мнение окружающих. Его вкус многими ставился под сомнение, но самому Эшли нравилось. Остальные могли оставить свое мнение при себе.

Дитрих тоже принадлежал к породе бунтарей. Еще более открытых антагонистов, нежели Паркер. Тот умел приспосабливаться при случае, избегая острых углов, а Дитрих, отличавшийся вспыльчивым характером, шел напролом. Слово «компромисс» было когда-то услышано, но благополучно позабыто. Он не желал идти на уступки, если видел ущемление своих прав. Просто не умел этого делать. Патологическая жажда справедливости, обостренное чувство собственного достоинства. Никому и никогда не позволять вытирать о себя ноги.

Люси это немного настораживало, но в то же время девушка ясно осознавала: именно некая властность притягивает её к Ланцу. Она привыкла жить под каблуком матери. Казалось, что и в ситуации с Дитрихом все повторится в точности. Осознав свои возможности, он тут же начнет её «строить», но ничего подобного не происходило. Ланц не пытался давить на Люси, не навязывал ей свое мнение. Наоборот, стремился подтолкнуть её к мнению, что каждый человек вправе самостоятельно распоряжаться своей судьбой. И она – не исключение. Она не должна складывать руки, ожидая приказов со стороны. Нужно жить своим умом, не в подчинении у кого-то.

Это не могло не радовать.

Люси чувствовала себя оранжерейной розой, которую пересадили в грунт, и теперь она должна приживаться. Цепляться корнями за почву, всеми силами бороться за жизнь, не позволяя малейшим порывам ветра сломить себя. Должна доказать родителям, что они были неправы, и все у их дочери впереди. Она не перечеркнула собственную судьбу, сделав этот выбор. Нет. Разве она одна такая? Опять же нет. Может, официальная статистика об этом умалчивает, но есть и те, кто не просто уходит жить к бой-френду, а еще и замуж выходят в юности. И делают они это по собственному желанию, а не потому, что им указали на дверь «любящие» родственники.

– Люси, открой глаза, – шепнул Ланц.

Девушка послушно взмахнула ресницами. Его лицо было совсем рядом. Глаза в глаза...

Ладонь скользнула чуть выше, сминая ткань тонкой хлопковой рубашки, собирая её некрасивыми складками на талии. Впрочем, этот факт в данную минуту Ланца не волновал.

Он коснулся её губ своими губами. Нежно, заботливо. В тот момент время будто остановилось. Или же просто замедлило свой ход.

Люси провела тыльной стороной ладони по его щеке, чуть-чуть, почти невесомо. Она прижималась к Дитриху, одной рукой обнимала за шею. Дыхания не хватало, казалось воздуха совсем не осталось... Она всегда чувствовала нечто подобное, когда он находился рядом. Некая неловкость, смешанная с ощущением счастья. Охарактеризовать это можно было одним словом – любовь.

Вновь щелкнула застежка заколки. Люси нравилось, когда Дитрих ходил с распущенными волосами. Вот и сейчас она не упустила возможности растрепать его прическу, зарываясь пальцами в волосы. Его дыхание на губах, его прикосновения, его поцелуи... Люси казалось, что она спит и видит самый прекрасный сон в своей жизни.

Он скользнул губами по уголку её губ, по подбородку. Невесомое прикосновение губ к шее заставило Люси на время отвлечься, выпасть из мира грез в мир реальный.

– Что ты делаешь?

– Тебе не нравится?

– Нравится, но твои родители...

– Они тоже были молодыми. Они поймут.

– Ты без комплексов. И без тормозов.

– Но тебе же это нравится.

– О, да, – засмеялась девушка, притягивая Дитриха к себе и целуя.

На этот раз инициатива целиком и полностью принадлежала ей...

Дитрих задумчиво покусывал губы, понимая, что воспоминания в очередной раз пришли не вовремя. Впрочем, они никогда не интересовались его мнением. Приходили тогда, когда считали нужным.

Разумеется, Люси рядом с ним не было. И он вновь почувствовал себя одиноким и потерянным, в душе четко обозначилось одно чувство. Неприятное и мерзкое. Пустота.

Его верная спутница, практически по пятам ходившая, ни на секунду не оставлявшая в покое.

От глаз Аманды не укрылись перемены в настроении собеседника. Она их почувствовала сразу же. Приняла, поняла, но тут же оказалась в тупике. Дитрих сейчас был чернее тучи. И продолжение разговора с ним вряд ли прошло бы в радостном ключе. Он и так не особо доброжелателен был, а когда погружался в воспоминания, так вообще – тушите свет.

– Я не сразу узнал тебя, – поделился Дитрих своими размышлениями.

Старался переключиться на нечто нейтральное. Грант с удовольствием эту инициативу поддержала. У нее не было желания разговаривать на повышенных тонах. Тем более с этим человеком.

– Я настолько изменилась?

– Я привык, что ты всегда в черном.

– Иногда и мне хочется снимать траур.

– Просто так или на то есть причины?

– Я не всегда была такой.

– Неужели?

– Да. Когда я играла в любительском театре, я одевалась намного ярче. Потом...

Аманда замолчала. Она не любила об этом говорить. Да и сложно было поделиться с посторонним человеком своими проблемами. Он ведь ей никто. Ему неинтересна её жизнь.

– Потом, – поторопил девушку Дитрих.

– Потом произошло то, что заставило меня изменить взгляды на жизнь.

– Постыдная тайна? – хмыкнул он.

Девушка пожала плечами, давая понять, что все подозрения могут оставаться на совести Дитриха. Она же не станет вносить ясность.

– Не сказала бы.

– Почему тогда не расскажешь?

– Это касается только меня.

– Конкуренция? – предположил Ланц.

– В каком-то смысле.

– Знакомо.

– Неужели?

– Это ирония или попытка задеть?

– Расценить можно по-разному. У тебя есть выбор, как минимум, из двух вариантов.

– У тебя отвратительный характер. Ни капли женственности и кокетства.

– Я знаю.

– Какие же роли ты могла играть с таким характером? Я не представляю тебя в роли влюбленных девушек, вроде Джульетты. Скорее, тебе подошли бы мужские роли.

– Есть две точки зрения. Когда кажется, что стакан наполовину пуст. И когда кажется, что он наполовину полон. Кто скажет, какая из них правильная?

Аманда впервые за время их разговора позволила себе повернуться к собеседнику, а не рассматривать носки своей обуви. Дитрих казался задумчивым. Его последнее высказывание поставило в тупик. В Аманде жили две противоречивые личности. Одна из них – нежная девушка, не имеющая пороков и грязных пятен на репутации, говорящая возвышенными словами, другая – грубая, наглая, дерзкая. А в каких-то моментах – мерзкая, отталкивающая. Как эти две личности могут уживаться, он пока так и не понял. Это открытие было неожиданным.

– Обе? – предположил Ланц.

– Правильно, – ответила Аманда. – Именно так. Потому и не стоит судить о людях по первому впечатлению. Все равно – вероятность ошибиться слишком высока.

– Тем самым ты хочешь довести до моего сведения знания о том, что способна сыграть любую роль?

– И снова десять из десяти, – отозвалась девушка.

– Понятно, – подвел итог Дитрих. – Но я все равно останусь при своем мнении. Предпочитаю не верить людям на слова. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, не так ли?

– Не верь глазам своим, – пафосно изрекла Аманда, а потом неожиданно засмеялась.

Их разговор можно было охарактеризовать лишь одним словом – странный.

– И почему же?

– Потому что видим мы обычно тоже только то, что хотим видеть.

– Слушай, а, если серьезно, что заставило тебя уйти из театра? Из твоих слов я понял, что актрисой ты была хорошей, и перспективы перед тобой открывались...

– Но дверь захлопнулась прямо перед моим носом в самый ответственный момент. Ты сам назвал причину моего ухода из мира искусства. Конкуренция. Я не смогла с ней справиться, оттого и отказалась от своей мечты. Но у меня осталось то, что никогда не позволит забыть о прошлом. Будет вечно преследовать. Преимущественно, в кошмарных снах.

Произнеся эти слова, Аманда посмотрела на Дитриха с некоторым торжеством во взгляде. Отчего-то ей пришло на ум, что сейчас он обвинит её, скажет, что она слабая, не умеющая справляться с неприятностями самовлюбленная девчонка. Сломалась, как только появились первые трудности, но Ланц молчал, взгляд у него стал ещё более отстраненным, нежели прежде.

Удивительным образом преображалось его лицо, когда Дитрих становился задумчивым. Отчужденное, но в то же время вдохновенное. Аманда подумала, что это все может оказаться лишь игрой её расшалившегося воображения. Ей Ланц нравился любым. Он мог злиться, кричать, он мог убивать своим равнодушием, но она все равно находила его привлекательным. Без вариантов.

Слепая любовь, что не знает границ разумного. Все и сразу. Отдавать себя без остатка, сгорать рядом с человеком... Человеком, которого совсем не знаешь, но к которому тянет невероятно.

Человек, поглощенный первым чувством с головой, не ведает, что творит. На первый план выходят его желания, а разум молчит, ожидая развязки. Хочет знать, чем все закончится, но почему-то не дает советов. Если бы девушки умели влюбляться поверхностно, не видя в каждом парне любовь всей своей жизни, им было бы гораздо проще. Аманде, уж точно.

Но она-то как раз и не умела влюбляться поверхностно. Сейчас она смотрела на Ланца, кусала губы и не знала, как сказать ему о том, что она чувствует. Понимала, что не нужны ему эти чувства, тем не менее, все равно с губ готовы были вот-вот сорваться предательские слова любви. Да и взгляд выдавал её без слов.

Невозможно было не почувствовать то, что таилось во взгляде девушки. Это было очевидно, даже самому не романтичному человеку на земле.

Дитрих не замечал ничего вокруг только потому, что был с головой погружен в свои размышления. Посмотри он в глаза Аманде, понял бы, что она к нему не равнодушна.

Но он не смотрел, и оттого Грант было легче дышать. Не хотела она прямо сейчас открывать ему свою тайну. Тайна казалась постыдной, будто любовь – чувство недостойное, запретное. В какой-то степени, так все и было. Аманда не могла избавиться от ощущения, что эта любовь выйдет ей боком. Никто не научит её любить, Дитрих, возможно, сам того не желая, доломает её окончательно. Она совершенно замкнется в себе, когда получит от него отказ, на том все и закончится.

Все женщины немного сумасбродны, им свойственна некая сумасшедшинка, а временами и отсутствие здравой логики. Они более эмоциональны, а оттого способны совершать такие поступки, что в дальнейшем заставят их пожалеть о своем неумении держать эмоции под контролем.

Рядом с Дитрихом Аманда становилась другой. Не такой, как обычно. Ей не была свойственна порывистость в поступках. Она всегда все тщательно анализировала, теперь же ясно осознавала, что от нее прежней ничего не осталось. Разум не просто говорил, он кричал, что не стоит совершать необдуманные поступки, нужно держать себя в руках, но...

Но она и сама не поняла, когда именно сорвало тормоза, когда здравый смысл капитулировал под натиском чувств. Это было не длительное сражение с самой собой. Это была молниеносная война. Одно мгновение, и она уже оказалась рядом с Дитрихом. Совсем-совсем рядом. Поднялась со скамейки, встала напротив. Наклонилась, опершись с обеих сторон на лавочку. И, ничего не говоря, прижалась к его губам. Как и следовало ожидать, они остались безответными к её действиям. Ланц думал о том, что у девчонки, действительно, не все в порядке с головой, она сама не ведает, что творит. Ему хотелось оттолкнуть её, но он понимал, что не сможет этого сделать. Не потому, что чувства с головой захлестывают, и он получает от поцелуя удовольствие. Нет. Просто понимал, какое у них соотношение сил. Если он сейчас ударит Аманду, она может упасть. Учитывая высоту каблуков, еще и ногу подвернуть. Хорошо, если не сломать...

Аманда чувствовала себя гаже некуда. С самого начала она ни на что не рассчитывала. Четко осознавала, что сейчас все сложится совсем не так, как ей грезилось. Мечты её будут разбиты, а в сердце появится еще одна кровоточащая рана. Как и тогда после ночи, проведенной с самым первым парнем. Когда она чувствовала себя униженной и растоптанной, лихорадочно собирала вещи с пола, опасаясь, что её выставят на улицу сразу же, не позволив даже одеться.

Сейчас она была полностью одета, но все равно чувствовала себя так, будто стоит на витрине магазина полностью обнаженная. Каждый прохожий может увидеть её в столь неприглядном виде, а особенно невоспитанные даже пальцем показать.

Дитрих вел себя, как ледяная статуя. Никакого отклика, только безграничное равнодушие, которое способно заморозить даже все костры ада.

Но вместе с тем, Аманда упивалась чувством собственного триумфа. Она поцеловала его. Она поняла, каково это – целоваться именно с ним, а не с кем-то посторонним. Кровь быстрее бежала по венам. Адреналин скользил по ней, как пузырьки в шампанском, пьянил не хуже. Ведь всем известно коварство данного напитка. Он кажется легким, сладкий вкус ошибочно наводит на мысли о лимонаде, и человек, обманувшись, выпивает больше, чем положено. А оно потом ударяет в голову. Так же и любовь. Кажется, что все под контролем, но на деле все обстоит иначе.

Она убивает здравый смысл, выворачивает человека наизнанку, заставляя его меняться. Лишь некоторым, особо стойким людям удается сохранить себя и не раствориться в любимом человеке.

«Дура, дура, дура», – отчаянно билась в её голове мысль.

«Знаю», – равнодушно отвечала Аманда.

Поняв, что Ланц все же пытается оттолкнуть её от себя, она отстранилась от его губ. Несколько секунд смотрела на него так, будто не узнавала. В глазах её отражался страх. Она думала лишь о том, как отреагирует Дитрих на её поступок. А потом решила, что лучше ей этого не знать. Подхватив сумку, она побежала к выходу из парка. Слышала, как каблуки вновь стучат по асфальту. Невольно вспоминала тот день, когда убегала от своих преследователей. Знала, что этот поступок ещё более глуп, чем предыдущий. Захочет Дитрих её догнать – догонит в считанные минуты, но он не догонял. Даже не собирался этого делать.

– Зачем ты это сделала? – крикнул он ей вослед.

Конечно, Аманда не ответила. Прижав сумку к груди, она бежала вперед, стараясь избавиться от чувства, что её вновь унизили. Только на этот раз виновных не было. Она сама себя и унизила, продемонстрировав самую большую слабость из всех возможных. Слабость, заключенную в формулировке «быть влюбленной девушкой».