Гадюки в сиропе или Научи меня любить

Глава 8. Дитрих Ланц – король льда.

Дитрих никогда не понимал, за что люди так любят свидания. Ведь, по сути, в этих встречах нет ничего особенного, а зачастую они ещё и насквозь пропитаны притворством. Люди, сами того не замечая, начинают вести себя так, как никогда в обычной жизни не вели, стараясь понравиться человеку, который находится в данный момент рядом, шутят невпопад, смеются над твоими собственными, совершенно несмешными шутками. Пытаются удержать на себе внимание любыми способами, а в итоге просто теряют свою индивидуальность, стараясь стать идеалом в глазах своего собеседника. Как будто не понимают, что долго играть одну и ту же роль не смогут. Однажды она им надоест. Захочется снять эту маску и стать самими собой, да только вслед за этим поступком, скорее всего, наступит разочарование, а не радостный возглас: «Именно такая ты мне нравишься сильнее всего». Женщины, все, как одна, неизменно считают себя великими актрисами, не замечая того, что зачастую их попытки примерить на себя неподходящий образ смотрятся довольно смешно, даже нелепо.

Ланцу довелось побывать на достаточном количестве свиданий. Несмотря на некую холодность и отчужденность, он все же иногда снисходил до своих поклонниц и ходил с ними на свидания. Правда, свидания эти редко приходились ему по душе. Приглашали его трогательно, застенчиво, боясь глаза поднять, а на встречу приходили расписанные, как русские матрешки девчонки, в вызывающих нарядах, на которые без слез невозможно было взглянуть.

В подростковом возрасте редко у кого есть чувство меры. Девушкам кажется, что, чем больше косметики у них на лицах, чем короче юбка и выше каблук, тем больше шансов привлечь к себе внимание противоположного пола. В чем-то они, несомненно, правы. Подобные наряды привлекают внимание, да только совсем не тех людей, которых хотелось бы видеть рядом. На образ дешевок чаще всего и клюют такие же дешевки, для которых смысл жизни заключен в довольно активно используемой фразе «секс, наркотики, рок-н-ролл». Вместо рок-н-ролла можно слушать слащавые попсовые песенки, исполненные слабыми голосами современных певичек и не менее слабыми голосами современных певцов, которых и певцами-то можно назвать с большой натяжкой. Они привлекают к себе внимание с помощью эпатажных выходок, а не за счет своего таланта, или, что намного правдивее – его отсутствия. Где-то Дитрих слышал, что сейчас на сцену пробиваются лишь три типа людей. Либо фрики, либо педики, либо те, у кого полно денег, то есть попадание в мир шоу-бизнеса для них не счастливое стечение обстоятельств, а само собой разумеющееся действо. Они платят – их раскручивают, вот и весь секрет успеха подобных однодневок.

Тем не менее, для современного общества такие исполнители подходят как нельзя лучше. Практически идеально. Они – воплощение современного общества, они – его отражение. Развращенные, способные только сорить деньгами, хвастать своими приобретениями и попирающие любые проявления морали, выставляя нормы общественного поведения едва ли ни чем-то постыдным. Чем отвратительнее человек, тем сильнее к нему тянутся. А потом, когда понимают, что именно в этом гадком поведении и скрыт секрет успеха, начинают копировать его, не задумываясь о том, подходит ли оно им, или только уродует.

Есть такие люди, которым идет быть сволочами, потому что это стиль их жизни, а не маска. На самом деле, они могут открываться и с иной стороны, только для этого они должны быть полностью уверены в том человеке, которому позволят убрать ширму и заглянуть себе в душу. Несомненно, перед тем, как заслужить доверие, придется помучиться, но вполне вероятно, что это будет того стоить, и в лице невероятной дряни, коего все окружающие только так и воспринимают, неожиданно обнаружится человек, который станет вам ближе всех на свете. Именно к таким людям и причислял себя Ланц. Он не умел запросто строить отношения с окружающими. Ему хотелось доказательств, что с ним дружат не из-за его популярности, а потому, что он нравится, как человек. Как личность, если угодно. Во всяком случае, сам себя Ланц считал именно личностью. Самодостаточной, немного заносчивой личностью, а не бледной тенью, составляющей серую массу, готовую падать в ноги очередному кумиру.

Его основным принципом всегда оставались слова «лучше быть одному, чем вместе с кем попало». И это не казалось ему столь гнетущим явлением. Скорее, оно было правильным. Самым естественным из всех, что только может придумать человек. Самый верный выбор из всех, что он совершает в своей жизни. Намного сложнее жить, когда человек одинок не сам по себе, а рядом с кем-то. Смотришь на человека, слушаешь его голос и понимаешь, что нет ничего привлекательного. Все только отталкивает. Каждый жест, знакомый до боли, каждая интонация, каждый поступок. Вроде бы человек хочет сделать, как лучше, а вместо этого отталкивает от себя все дальше и дальше.

Ланц мечтал о том, что его семья будет такой же, как у его родителей.

В глубине души, но все же мечтал.

Открыто в этом он никому не признавался, но именно такой видел свою идеальную семью. Ланц искренне верил, что однажды встретит девушку, которая не притворяясь и не играя роли, будет соответствовать его запросам. Пусть даже и не по всем параметрам совпадет с представлением об идеале. В конце концов, давно известен факт, что все идеалы обычно скучны до безобразия. Они хороши, но от них быстро устаешь. Совершенство надоедает в предельно короткие сроки, а вот люди, которые не скрывают своих отрицательных черт и честно признаются во всем, сразу, при первой встрече, могут надолго приковать к себе чужое внимание и, что немаловажно, удержать его на себе.

Самым ярким примером неудачных отношений для Дитриха, по-прежнему, оставалась Гретхен. Все остальные прошли мимо практически незамеченными, с ними все ограничивалось одной вылазкой, после которой Ланц понимал, что это совсем не его люди, он не сможет с ними поладить при всем желании. Его раздражала эта неестественность, которая его окружала. Увидев перед собой разукрашенные лица, он хотел первый делом взять девушку за руку, отвести её домой, затащить в ванную комнату и заставить умыться. Его откровенно смешили эти попытки играть во взрослую жизнь. Накладные ресницы, или же настоящие, густо намазанные тушью, губы, накрашенные помадой, совершенно не подходившей по цвету, накладные ногти и совершенно неуместные сигареты в тонких пальцах. Девушки старательно разыгрывали перед ним богему. Во всяком случае, самим себе они, наверняка, таковыми и казались. Но со стороны они смотрелись, как малолетние дешевые шлюхи. Пытались казаться взрослее, но добивались другого эффекта. Они выглядели в глазах Дитриха нелепо. Просто размалеванные куклы, не знающие слова «мораль», забывшие, что такое самоуважение. Они готовы повиснуть на шее каждого, кто только предложит им встречаться, они будут терпеть, если о них станут вытирать ноги и слова против не скажут. Безотказные, развращенные, недалекие, безмозглые... Именно, что куклы, а не девушки.

Принято считать, что именно такие девушки и нравятся парням. Дитрих не стал бы спорить с этим утверждением. Все именно так на деле и обстояло. Разумеется, доступность всегда привлекает, потому что все люди на этом свете далеко не святые. Но она так же быстро надоедает и начинает вызывать отторжение. Возможно, не у всех, но у Ланца однозначно вызывала.

Ему хотелось отношений не стремительных, начавшихся со случайного секса. Отношения подобного типа казались ему заранее обреченными. В голове у Дитриха уже давно сложился стереотип. Если девушка легко соглашается на секс, то и на измену она решится так же просто. Следовательно, положиться на нее нельзя, секретами делиться не стоит. Посвящать в свои дела – тем более. Все равно долго она рядом не продержится.

Он думал о том, что девушку, которая задержится рядом с ним, придется долго и мучительно добиваться. Но при этом её отказы не будут раздражать, совсем нет. Они будут казаться самыми правильными на свете словами, которые только может произнести девушка. Она не будет относиться к ханжам, но в то же время и развращенной она не будет. Золотая середина, нечто среднее между невинностью и пороком.

Ланц вздохнул и отложил в сторону расческу.

Все его размышления уходили в пустоту. Подходящей кандидатуры на роль постоянной девушки в его окружении при любом раскладе не наблюдалось.

Впрочем... Он тут же оборвал себя.

Люси и не метила на место его девушки. Она всего-навсего пригласила его на каток, а он согласился. Вполне мог отказаться, соврать, что не умеет кататься и более того у него боязнь льда или замкнутого пространства, или ещё какая-нибудь фобия. Люси, наверняка, поняла бы, что это попытки отделаться от нее и не стала навязывать свое общество. Но он согласился, теперь сам и забивал себе голову ерундой. Его не оставляла в покое мысль, что собирается он на свидание, а не на дружескую встречу. Дружить с девушками у Ланца при всем желании не получалось. Он мог оставаться к ним равнодушным, он мог пробовать строить с ними отношения, хотеть определенных девушек, испытывать раздражение от того, что та или иная девушка находится рядом, но вот дружить не получалось. Что он чувствовал к Люси? Это и для него самого пока оставалось самой настоящей загадкой. У него не было того самого животного желания, он не смотрел на девушку исключительно, как на объект сексуального влечения. Он не мог сказать, что она ему совершенна безразлична. Во время первой встречи она показалась ему представительницей группы тех самых активисток, что всегда и везде стремятся быть первыми. Те самые, которые раздражали его в прежней школе. Везде они успевают, втираются в доверие к учителям, при этом умудряясь и среди одноклассников пользоваться популярностью. Нечто приближенное к королевам, но в то же время не чуждые некоторых замашек скромниц. После общения с Люси тет-а-тет, выяснилось, что она совсем ничего общего с королевами не имеет. А её излишняя активность объясняется исключительно тем, что её мать – директриса школы, которая требует от дочери всегда быть впереди планеты всей, но при этом старательно указывает той, как распоряжаться своей личной жизнью, не понимая, что личная жизнь потому названа так, что в нее никто не должен соваться. Пусть даже и из лучших побуждений.

В конечном итоге, ведь это Люси, а не её матери жить с тем человеком, которого она выберет. Человек – существо любопытное, ему хочется все прочувствовать на себе, все узнать самостоятельно, а не из чужих уст. С тем же самым успехом можно заявить и о том, что человек – существо необучаемое. Если он хочет что-то узнать, он будет бросаться в пекло до тех пор, пока не получит от судьбы затрещину и не убедится в том, что его идея была провальной, на собственном опыте.

Потом, конечно, будут слезы, долгие разговоры о том, что нужно было слушаться старших. Но как только с глаз спадет пелена и все встанет на свои места, человек поймет, – он получил бесценный опыт. Он знает, что делать. И он пришел к этому решению самостоятельно, а не с чьей-то помощью.

Люси была здравомыслящим человеком. Не безголовой однодневкой и пустышкой, а человеком, вполне отвечающим за свои поступки. Понимающим, что он делает. Предварительно каждое решение продумывалось ею, взвешивались все «за» и «против» и только когда Люси приходила к выводу – нужно ей это или нет, начинались решительные действия.

Скорее всего, прежде чем пригласить Дитриха на каток, она тоже подумала ни один раз.

Её внимание не раздражало Дитриха. Оно ему льстило. Ему было интересно узнать мисс Лайтвуд поближе, и совсем не обязательно пытаться тащить её в постель в самое ближайшее время. Это казалось второстепенным. Пожалуй, именно в этот момент он хотел того, что принято именовать романтикой. Возможно, разговоров по душам и попыток узнать как можно больше друг о друге, постепенно привыкать к присутствию другого человека в своей жизни. И, быть может, однажды позволить этому человеку войти в свою жизнь и остаться там навсегда. Почему бы Люси не быть этим человеком? Первое впечатление сложилось вполне приятное. Внешне на бывшую Ланца девушка не походила, поведение её было противоположным поведению Гретхен. Так что можно было дать девушке шанс, или же самому рискнуть.

Детям свойственно ошибаться. У них особенно остро выражен дух противоречия, а так называемый юношеский максимализм рвется на свободу. Каждый подросток свято верит, что именно он лучше всего разбирается в своей жизни, знает, что ему нужно, а потому любое решение, принятое родителями без его ведома, расценивается, как попытки контролировать жизнь своего чада. Покушение на личную свободу, посягательство на право – самим распоряжаться своей судьбой. Все, что предлагают родители, чаще всего, воспринимается в штыки, и казалось бы обыденный разговор может внезапно разрастись до катастрофических масштабов, вылиться в грандиозный скандал или немотивированную ничем истерику. Ребенку кажется, что его ущемляют в правах, играют им, как куклой, манипулируют, не позволяя самостоятельно решать свои проблемы. На самом деле, это все и не проблемы вовсе. Родители хотят, как лучше. Они с самого раннего детства наблюдают за своими чадами, подмечают их склонности и таланты, а потом начинают строить планы относительно того, как эти способности или же задатки способностей развить, не дав талантам ребенка уснуть беспробудным сном.

Сложно поспорить с заявлением, что большинство родителей тщеславны, и в своих чадах они частенько хотят видеть реализацию своих собственных мечтаний. Если мать когда-то мечтала научиться говорить по-итальянски, но так и не осуществила свою мечту, велика вероятность, что однажды её ребенок будет направлен на курсы итальянского языка. И это будет казаться самым разумным решением. Счастливая, она не заметит того, что ребенок к изучению языков не склонен, намного легче ему даются точные науки, а от гуманитарных хочется скрыться, как можно дальше, и больше никогда с ними не сталкиваться.

Детям таких родителей, конечно, можно посочувствовать.

Здесь истерики обеспечены на сто процентов. Ведь даже у самых терпеливых детей иногда заканчивается запас терпения, наступает эмоциональный пик, когда хочется закричать во весь голос, срывая связки. «Мне это не нужно, это не мое призвание!».

Другое дело, когда задатки, действительно, есть, и, отдавая ребенка в музыкальную школу, танцкласс или на курсы выжигания по дереву, родители заботятся не об осуществлении своих, корыстных целей. Они хотят сделать лучше именно своему ребенку, предрекая ему великое будущее. Первое время ребенок будет капризничать, ненавидеть свое занятие, а потом незаметно для самого себя втянется и станет посещать занятия с удовольствием.

Жизнь Дитриха Ланца протекала согласно второму варианту развития событий.

Его родители не могли похвастаться особыми успехами в спорте, особенно – Лота. Если Якоб хотя бы стандартные дисциплины умудрялся сдавать с первого раза, то Лоте приходилось неоднократно идти на пересдачу, и это откровенно трепало ей нервы. Она ненавидела спорт и категорично заявляла, что никогда и ни за что не отдаст своего ребенка на растерзание в этот ад. А потом сама же и нарушила свое обещание, отдав ребенка в секцию фигурного катания.

Но Дитрих в отличие от родителей неожиданно проявил интерес к данному занятию. У него оказался невероятный талант к этому виду спорта, хотя, посмотрев на него впервые, тренер отчего-то презрительно усмехнулся и заявил, что не может выйти из такого нескладного ребенка ничего путного. Возможно, Дитриха просто задели эти слова, возможно, тренер ошибся, но все сложилось так, как сложилось. Ланц начал делать первые успехи, обходя и оставляя позади своих конкурентов.

Сначала он катался в одиночестве. Потом ему предложили встать в пару.

Дитриху всегда казалось, что парное катание ограничивает свободу действий. Когда фигурист катается в одиночестве, он волен делать все, что угодно. Когда рядом находится партнерша, на него автоматически ложится ответственность за нее, приходится думать не только о себе, но и о другом человеке, которого он практически не знает, но которому должен безоговорочно доверять. Иначе не получится никакого тандема.

Они долго привыкали друг к другу. Никак не могли найти общий язык, спорили до хрипоты, доказывая свою правоту оппоненту. Однажды девушка не выдержала и влепила Дитриху пощечину. Он собирался ответить тем же, но в последний момент сдержался. Хотелось быть выше всего происходящего, в очередной раз подтвердить свою репутацию равнодушной сволочи, и однажды дождаться извинений от напарницы. Они последовали уже на следующий день. Девушка выглядела, как побитая собака. Пристыженная, поникшая. Ей явно весь вечер читали нотации, заявляя, что она не ценит своего счастья. Ведь на её место могли поставить кого угодно. Любая была бы рада, потому что лучше Ланца в тот момент никого в группе подготовки не было.

Дитрих быстро втянулся в мир большого спорта. Ему нравилось атмосфера, царившая в среде фигуристов. Ему нравилась конкуренция.

Конечно, и здесь не обходилось без лицемерия. Все было построено исключительно на нем. Здесь за фальшивыми улыбками прятали истинные эмоции, преимущественно ненависть, и каждый готов был в самый неподходящий момент воткнуть нож в спину. Дитрих готов был к чему-то подобному, но все равно не смог просчитать наперед. Те, кто завидовал его успехам, смогли улучить момент и столкнуть его с пьедестала в пропасть.

В ледяном королевстве, на самом деле, кипят нешуточные страсти. Здесь ради победы люди готовы идти на все. Все хотят быть замеченными, и ради этого пойдут по головам. Здесь нет понятия дружбы, а любовь – сплошное притворство. Не всегда, но чаще всего. Говорят, что в среде фигуристов, тех, кто катается в парах, распространены служебные романы. Целыми днями тренируясь, люди привыкают друг к другу, и между ними постепенно зарождаются теплые чувства. Иногда все так и остается на уровне симпатии и безобидного флирта, иногда чувства получают развитие, и тогда...

На самом деле, романы в коллективе – это риск. Их мало кто одобряет, потому что невозможно разделить чувства и работу. Неприятности в личной жизни и разлад между влюбленными может привести к срыву работы, пустить под откос результат недельных тренировок, только потому, что обиженная девушка не захочет становиться в пару со своим обидчиком. А ему будет противно находиться рядом с ней.

Дитрих не собирался влюбляться в свою партнершу. Он рано усвоил знание, что не стоит смешивать работу с личной жизнью, все равно ничего хорошего не будет. И он вполне успешно занимался реализацией своего плана. Он не оказывал внимания начинающим фигуристкам, оставался отчужденным и равнодушным, просто делал свою работу. Тогда он мечтал о карьере фигуриста, видел себя среди олимпийских чемпионов, представлял, как будут гордиться им родители, изначально не верившие в него. Для того, чтобы добиться успеха, нужно было пахать в режиме нон-стоп, не останавливаясь ни на минуту, не позволяя себе расслабляться, не делая поблажек. Все движения должны были быть идеальными, отточенными. Чтобы всегда, неизменно, выполняя, хоть произвольную программу, хоть обязательную, получать только шестерки.

Дитриху пророчили блестящую карьеру. Он даже получил прозвище «король льда». Никто не мог повторить его успех, во всяком случае, среди юниоров.

Точкой отсчета для начала конца стала все та же любовь, которая, как всегда бывало с Ланцем, обернулась предательством. На самом деле, Дитрих просто оказался лишним, и от него захотели избавиться, чтобы не мешался под ногами.

Девушка, с которой его поставили в пару, особыми талантами не блистала. Были другие, намного способнее, усидчивее, старательнее. Все упиралось лишь в то обстоятельство, что Марта была дочкой тренера, а потому её и поставили к самому успешному ученику. Марта искренне считала, что их тандем вытягивает она, а Дитрих – бесплатное приложение, которое можно в любой момент отбросить и взять в партнеры более привлекательного молодого человека. Для девушки внешность была главным определяющим фактором, а еще – умение подстраиваться под её желания. Ланц с его непримиримым характером всегда был для нее занозой. Он уверенно отстаивал свою позицию, приводя сотни аргументов в пользу своей точки зрения, он, не задумываясь, отметал все предложения своей партнерши, чем злил её несказанно. Все усугублялось еще и тем, что мать Марты поддерживала ненавистного Ланца, заявляя, что он прав и лучше сделать так, как предложил он, а не так, как хочется Марте.

Утешение девушка находила в объятиях другого фигуриста. Не самого успешного, но зато смазливого до безумия. Он расточал комплименты постоянно, словно иначе и говорить не умел, то и дело восхищался красотой Марты, а она умилительно краснела. Дитриху казалось, что она все понимает, просто умело притворяется. Но он ошибался.

Любовь имеет дурную привычку делать людей слепыми. Многие недостатки остаются за гранью восприятия влюбленного человека. И только потом, когда розовые очки разбиваются жестокой реальностью, становится понятно многое из того, что раньше казалось умилительным, а теперь вызывает лишь раздражение.

Гансу хотелось пробиться наверх, занять место Дитриха, встав в пару с Мартой. Он искренне верил, что там все, действительно, держится на Марте, а не на Ланце. Влюбив в себя доверчивую дурочку, он смог добиться определенных результатов. Девушка задумалась о смене партнера. Ей и самой не нравилось кататься с Ланцем. Ей казалось, что он все делает без души, слишком технично, не уделяя ей должного внимания. Она отказывалась понимать, что фигурное катание – это спорт. Спорт – это всегда пот, кровь, слезы, усердие, но никак не самолюбование. Дитрих в этом плане был профессионалом, а Марта просто любителем. Однако, своими интригами ей удалось добиться того, что Дитрих забросил свое увлечение и, наплевав на первые успехи, помахал всем рукой и ушел из большого спорта, заявив, что больше никогда туда не вернется.

Приближались очередные соревнования, на которые возложены были немалые надежды. Первенство страны, призванное выявить лучшую пару среди юниоров. Разумеется, туда отправили Дитриха и Марту. Программа была отточена до блеска, как лезвия коньков. Последние недели перед соревнованием для Ланца проходили, как в тумане. Он практически ничего не помнил из того, что было тогда. Все слилось воедино.

Постоянные тренировки, один за другим прогоны уже приевшихся поддержек и прыжков. Скрежет лезвий по льду... Раньше Дитриху это казалось приятным, когда прочно вошло в его жизнь и стало проходить в режиме нон-стоп, появилось раздражение. Но он все равно упрямо шел к своей цели, понимая, что, если он не станет работать, ничего хорошего в итоге не получится, сколько бы природного таланта у него не обнаружилось.

Вечером он приходил домой никакой, совершенно разбитый. Доползал до душа, ужинал, делал уроки и проваливался в сон. Чтобы на следующее утро все повторилось сначала. О выходных ему пришлось забыть. Такого слова больше не существовало. В выходные работать приходилось еще больше. Дитрих уставал, как собака, но все равно продолжал работать. Марта ныла, иногда устраивала истерики, успокаивал её, разумеется, Ганс. Видимо, тогда они и придумали план по выводу из строя конкурента. О том, что свои амбиции можно до определенного момента держать в кулаке, влюбленная парочка не задумывалась. Им казалось, что гениальнее стратегов нет на свете.

В день соревнований они и сделали то, о чем договорились заранее. Дитрих был успешно выведен из строя простым, как мир, даже примитивным способом. Пара-тройка сломанных лезвий сделала свое дело. Надевая коньки, Дитрих не удосужился их проверить, забыл об осторожности, за что и поплатился. Естественно, в таком состоянии, когда все ноги изрезаны в кровь, Ланц ничего уже не мог сделать... Выступление их пары отменили, на замену вышли Ганс со своей партнершей. Они откатали свою программу довольно качественно, но она была простой, даже очень простой. В сравнение с тем, что творил на льду Дитрих, это даже ставить было неудобно. Слишком предсказуемо, очень просто. Если Ланц считался королем, то Штейн был всего лишь придворным.

Они заняли лишь четвертое место. С Дитрихом могли рассчитывать на первое.

Дитрих, к тому моменту уже довольно успешно научился разбираться в людях, а потому от его взгляда не ускользнула улыбка Марты, в момент, когда на его лице отразилась боль. Вопреки ожиданиям, напоровшись на лезвия, Дитрих не заорал и не стал поднимать панику. Громкого скандала не получилось. У Ланца была выдержка, он умел промолчать вовремя. Марта даже не догадывалась, как она выиграла от этого молчания. Ведь, если бы Дитрих привлек к себе внимание прессы, рано или поздно наружу все равно просочилась бы правда о том, кто именно подбросил лезвия. А подбрасывала их сама Марта.

На следующий день, уже после оглашения результатов, после провала вместо ожидаемой победы, Дитрих заявил во всеуслышание, что он не хочет больше оставаться в фигурном катании. Оно для него – пройденный этап. Эва, мать Марты пыталась переубедить его, приводила множество аргументов в пользу того, что Ланцу нужно продолжать, необходимо строить карьеру фигуриста, но он оставался непреклонен.

Он понимал, что подобное поведение показывает его не с лучшей стороны. Это банальная слабость и согласие с поражением, но удар оказался слишком сильным.

Ланц давно подозревал, что однажды Марта не выдержит и устроит ему «веселую жизнь». Но все же искренне верил, что у девушки хватит благоразумия не рубить сук, на котором она сидела. Если бы они выиграли то первенство, она могла бы добиться многого, а так осталась ни с чем. Признанный король льда покинул самопровозглашенную королеву.

Марта встала в пару с Гансом. Но долго они вместе не продержались.

Без Дитриха девушка ничего не стоила. Она была посредственной фигуристкой, о головокружительном успехе в паре с ней не стоило и мечтать.

Штейн быстро сориентировался и вернулся к проверенной партнерше вместо истеричной Марты, считавшей себя центром земли.

Дитриха уговаривали вернуться, но он заявил, что со спортом завязывает и больше никогда, – слышите, никогда, – не встанет на коньки. И не выйдет на лед, даже под страхом смерти.

Сегодня он собирался это обещание нарушить.

Дитрих смотрел на каток, стоя за ограждением. Это было нечто такое привычное, и в то же время совсем чужое. Он успел отвыкнуть от коньков, от скрежета лезвий, разрезающих лед, от того чувства свободы, что появлялось у него раньше, во время тренировок. Это был чужой мир. Но этот мир был вполне доступен. Дитрих понимал, что дверь перед его носом не захлопнута наглухо и не закрыта на ключ, она приоткрыта, и она манит к себе.

Конечно, теперь он не метит в профессионалы, но любителем быть ему никто не запретит.

– Года два на лед не выходила. Если честно, даже не знаю, что из этого получится, – раздался за спиной голос Люси. – Тогда мне казалось, что жить не смогу без льда, а сейчас все уже успокоилось. Я даже не переживаю совсем, глядя, как те, с кем я начинала, постепенно добиваются успеха.

– И совсем им не завидуешь?

– Есть немного. Всё-таки мне хотелось попробовать свои силы в этом виде спорта. Но всё, что у меня было – это пара локальных чемпионатов. На большее я не стала замахиваться.

– Почему? Не считала себя достойной большего?

– «Лореаль. Ведь вы этого достойны», – усмехнулась девушка. – Считала. Но, пожалуй, вся проблема заключена в том, что только я так и считала. Другим я не нравилась, и от меня хотели избавиться. Я ушла. Не думаю, что смогла бы выдержать конкуренцию с ними. Один против всех – звучит гордо, по-геройски. Но в жизни подобный вариант развития событий – это путь в никуда. Одному против толпы не выстоять.

– Знаю. Сам сталкивался с чем-то подобным.

Дитрих поднес к губам трубочку, сделал глоток газировки из бумажного стаканчика.

Люси последовала его примеру.

Вообще-то она думала, что сначала они покатаются, и только потом начнется время задушевных разговоров. Все получилось наоборот. Они разговорились. Сначала о школе, но в этом разговоре не было ничего важного. Просто обсуждения общих знакомых, событий из школьной жизни, некоторое разочарование по поводу того, что каникулы приближаются к своему логическому завершению, а ничего из ранее запланированного так и не удалось воплотить в жизнь.

На самом деле, Люси ненавидела эти планы. Кристина сама сидела и составляла списки дел, которыми дочь должна заниматься на каникулах. Какие книги читать, какие фильмы смотреть, и даже – с какими людьми общаться. Стоило Люси проявить своеволие, как от нее тут же требовали отчетности по всем правилам. Едва ли не по минутам предполагалось рассказывать свои действия.

Кристина была домашним тираном. Она не терпела своеволия. Воспитывала дочь в строгости, искренне считая, что только так можно вырастить достойную представительницу общества, настоящую леди.

Методы воспитания, конечно, тоже оставляли желать лучшего.

На людях они выглядели образцовой семьей, хоть сейчас на обложку журнала, но практически каждому человеку известна истина: иногда за прекрасным фасадом скрыто ужасное наполнение. Примерно так все и обстояло в семье Лайтвуд – Вильямс.

Часто родители хотят для своих детей только лучшего будущего, боятся того, что чада обязательно повторят ошибки их молодости, потому и стараются всячески оградить их от всевозможных угроз извне. Люси предписывалось возвращаться домой до девяти вечера, краситься по минимуму, преимущественно, только тональным кремом и пудрой. Все остальное считалось проявлением распущенности, потому о яркой помаде и прочих косметических средствах речи не было. Во всяком случае, до тех пор, пока Люси не исполнится двадцать один год, и она не станет совершеннолетней. А до тех пор Кристина могла помыкать дочерью, как ей угодно.

История с дневником была, пожалуй, самым безобидным явлением в жизни Лайтвуд. Все остальное – ещё хуже.

Она чувствовала себя так, словно жила не в отдельном доме, а в магазине со стеклянными витринами. У нее не было своего пространства, у нее была лишь видимость этого самого пространства. Мать рылась в её вещах, изучала все записи, даже в компьютере рылась. На всякий случай. Вдруг Люси пришло в голову хранить там что-то неподобающе, за что стоит отругать и наказать по всей строгости.

Люси, конечно, об этом знала, но предпочитала делать вид, что ни о чем не догадывается. Ей нечего было скрывать от матери. Она не писала никому провокационных писем эротического содержания, не коллекционировала фотографии с обнаженными звездами и вообще ничего предосудительного не делала, так что можно было спокойно оставлять свои вещи на видном месте, без риска для собственного психического здоровья.

Пожалуй, больше всего Кристина переживала за личную жизнь дочери. Не столько разговоров было об успеваемости и поведении в школе, сколько о мужчинах, которых нужно обходить десятой дорогой и по возможности прожить жизнь в одиночестве. Потому что только так можно быть уверенной в том, что никто не предаст и не променяет на другого человека.

Даже такие мелочи, как валентинки, вызывали у Кристины негодование.

Увидев у дочери несколько открыток от мальчиков, Кристина тут же устроила дочери допрос с пристрастием, стараясь выпытать, что связывает её с дарителями. То, что многие уже давно позабыли о предназначении праздника и дарят открытки не только своим возлюбленным, но и друзьям, ей на ум не пришло. Как, впрочем, и то, что дочь не обязательно повторит её судьбу, начав встречаться с кем-то.

Положение Люси осложнялось тем, что она внешне была больше похожа на отца, чем на мать. Она многое от него подхватила. И привычки некоторые, и жесты, и мимику. Практически его копия, только женского пола. В каких-то моментах она даже чувствовала себя виноватой перед матерью, хотя, по идее, не должна была ничего подобного испытывать.

Терпение у Люси было, по истине, ангельским, но иногда у него заканчивался лимит. Так случилось и сегодня.

Когда Люси собиралась на каток, мать потребовала от нее отчета о том, где, с кем и по какой причине собирается встретиться дочь. Люси отделалась парой коротких фраз. Кристину этот ответ не удовлетворил. Она вцепилась в дочь железной хваткой, заставив посмотреть себе в глаза и едва ли не поклясться, что это просто встреча, а не «свидание с каким-нибудь хулиганом, который только и думает, как затащить девушку в постель».

Люси эти слова задели за живое. Она никак не могла смириться с тем, что мать считает её излишне распущенной.

Она всегда была примерной девочкой, на неё можно было равняться. Но Кристина этого в упор не замечала, осыпая несправедливыми обвинениями. Люси плакала... Убегала в свою комнату и выла в подушку, анализировала свои поступки, пытаясь понять, что именно сделала не так, чем в очередной раз вызвала гнев матери.

А потом просто перестала обращать внимание на придирки. Все равно никогда ничем хорошим их споры не заканчивались. Однажды Люси просто поняла, что больше не хочет выяснять отношения. Стала игнорировать выпады матери и делать вид, что ей всё равно.

Так было проще жить.

Иногда в их семье доходило и до рукоприкладства. Конечно, Люси никому об этом не говорила, она старалась на людях вести себя, как можно беззаботнее. Улыбалась, смеялась, всячески подбадривала тех, кто находился рядом с ней, но в свои семейные тайны никого не посвящала, считая, что сор из избы выносят только ограниченные личности, желающие разжалобить окружающих, получить свою порцию внимания, пусть даже таким странным способом.

– Ты тоже рвался в профессиональный спорт? – прервала молчание девушка.

– Ради непрофессионального, я бы и стараться не стал, – произнес Дитрих. – Если есть возможность попасть в высший эшелон, нужно бороться до последнего и стремиться к высотам, а не прозябать внизу.

– Почему же тогда ушел? Конкуренция оказалась слишком высока? Просто добился определенного успеха, надоело, решил попробовать себя в чем-то другом? Или же ещё какая причина найдется?

– Я бы мог сейчас выдать потрясающий рассказ о том, сколько побед было на моем счету, только для того, чтобы самому себе потешить самолюбие, но, пожалуй, скажу правду. Я понял, что меня не хотят видеть в стане фигуристов. Решил сделать девушке приятное, потому ушел из спорта.

– Что за девушка?

– Моя партнерша. Она была дочкой тренера. Меня ненавидела, другого парня обожала. Хотела кататься с ним, но мать отказывалась ставить их в пару, говорила, что не видит смысла в их тандеме. Слишком слабые оба. Девушка, конечно, этого не понимала. Ей казалось, что раз она – дочь тренера, у нее все будет получаться просто и легко, достаточно только рукой взмахнуть, и все упадут к её ногам. Тот парень тоже на нее давил. Постоянно говорили они о том, что я им мешаю. Та девочка, что каталась в паре с Гансом, особо ничего не решала. Её могли заменить в любой момент. У нее не было высокого уровня подготовки. Меня ценили высоко.

Дитрих замолчал. Глотнул еще колы. Он не любил рассказы о своем прошлом. О своих поражениях и слабостях. О том, как он отказался от мечты. Возможно, единственной мечты в его жизни. Она могла стать реальностью, но Ланц опустил руки. Сдался, как только появились первые проблемы. А ведь мог триумфально вернуться, взять себе в пару любую приглянувшуюся фигуристку и выступать вместе с ней. У него было большое будущее, но он решил, что это все несерьезно, и не стоит тратить время на занятие, которое после предательства Марты перестало приносить истинное наслаждение.

Люси не стала его торопить, задавая идиотские вопросы вроде «а что случилось потом?». Она молчаливо слушала, дожидаясь окончания истории.

– У них был страстный роман. Точнее, Марта влюбилась. Ганс собирался за её счёт пробиться наверх. Они оба были уверены, что именно в Марте заключен секрет нашего успеха. Ганс делал вид, что ревнует её ко мне... Наверняка тебе известно, что у многих фигуристов бывают романы. Так вот, он делал вид, что не желает видеть меня рядом с Мартой только из ревности. Она тоже бесилась, устраивала мне скандалы, говорила, что я – ничтожество, которое тянет её вниз. В то время как с другим человеком она могла бы добиться таких высот, что мне и не снилось. Мать кричала на неё, Марта злилась еще сильнее. Ей хотелось верить, что наш успех – это её заслуга. В итоге она не удержалась от маленькой гадости и подбросила мне в коньки парочку сломанных лезвий. Это было как раз во время чемпионата среди юниоров. Естественно, с окровавленными ногами не было смысла выходить на лед, и я сошел с дистанции. Сдался, конечно. Но... Иногда нужно проиграть в малом, чтобы однажды выиграть в большом.

– Сейчас жалеешь об этом?

– Только если самую малость. А ты жалеешь о своем уходе из большого спорта?

– Сложно сказать. Я и сама не знаю, нужно ли мне было это все. Одно могу заявить с уверенностью. Без постоянных склок с тренером и партнером мне живется гораздо спокойнее, чем раньше.

– А на уровне ощущений?

– В смысле?

– Нет мыслей о том, что что-то в жизни упустила? Пустоты нет?

– Пожалуй, нет. Хотя... – Люси задумалась на минуту. – Первое время было, а потом прошло. Наверное, это получилось само собой. Закономерно. Говорят же, что время лечит.

– Лечит, – повторил Дитрих. – Ещё как лечит.

– Попробуем покататься вместе. Правда, я слабо представляю, что из этого получится. Всё-таки каталась я лишь с одним человеком, привыкла к нему.

– Отвыкай, – хмыкнул Ланц. – Представь, что ты не просто любительница фигурного катания, а настоящий профи, который обязан выйти на лед, и от твоего хотения или нехотения ничего не зависит. Тебя ставят перед фактом, и тебе приходится действовать согласно чужим указаниям. Вот и действуй. Главное, не волнуйся. Я хорошо чувствую перемены в настроении партнера и вполне могу подстроиться под тебя, если это понадобится.

Отставив в сторону пустой стаканчик, Ланц принялся шнуровать коньки...

Ступить на лед после нескольких лет отсутствия практики оказалось не так просто, как виделось на первый взгляд. Вся сложность заключалась именно в психологическом аспекте, преодолеть который казалось практически невозможно.

Перед тем, как надеть коньки на ноги, Дитрих несколько раз проверил, нет ли внутри каких-то посторонних предметов. Понимал, конечно, что со стороны это будет выглядеть немного глупо, но в то же время решил для самого себя, что осторожность – превыше всего. Не удостоверившись в том, что внутри нет никаких колюще-режущих предметов, он коньки не наденет, даже, если их ему вручит сама королева Англии, ну или канцлер Германии, что для Дитриха было пока гораздо ценнее. Королевы рядом не наблюдалось. Канцлера, впрочем, тоже, потому и проверка коньков показалось не проявлением паранойи, а самым обычным явлением. В конце концов, собственное здоровье было превыше всего.

Подсознательно Дитрих сравнивал себя с ребенком, делающим первые шаги. Осторожно-осторожно, боясь совершить ошибку и упасть. В данный момент он и казался самому себе несмышленым ребенком, который раньше никогда не умел ходить, и сейчас у него дебют в этом нелегком деле. Мысли о том, что когда-то его называли королем льда и пророчили блестящую карьеру, казались чем-то невероятным, даже, в какой-то степени, насмешкой. Дитрих тяжело вздохнул, пытаясь успокоиться. Вдох-выдох, вдох-выдох. Главное, не позволять панике захватить с головой и подчинить себе. Он должен был избавиться от призраков прошлого, перебороть боязнь льда и травм, связанных с фигурным катанием.

Досчитав до десяти, Ланц все же рискнул выйти на лёд.

Звук соприкосновения лезвия со льдом показался ему ужасающим, излишне громким, пугающим. Как будто по металлу провели чем-то острым. Это было непривычно. За время бездействия Дитрих успел отвыкнуть от той атмосферы, что окружает фигуристов, успел позабыть о том, что такое напряженные тренировки, постоянная жизнь в напряжении и стремление к достижению идеала. Сейчас он стоял на льду и думал о том, что от его хваленых умений совсем ничего не осталось. Он не то, что аксель, он даже простенький фонарик или цапельку сам сделать не сможет. Куда уж ему браться учить других.

Первые шаги, самые первые шаги... Самые сложные.

Он закрыл глаза, возвращаясь мысленно к событиям десятилетней давности, когда он только-только начинал, когда в него мало кто верил. Когда он сам в себе сомневался и не рассчитывал на высокие результаты. Ланц вспоминал, как часто тогда он падал, как кричал, стоя перед Лотой, что больше никогда, ни за что на свете он не пойдет на каток, но уже через пару дней снова приходил на тренировку, надевал коньки и выезжал на лед. Чтобы снова падать, подниматься, обещать себе, как однажды станет чемпионом, и работать с двойным усердием. Тогда он вполне мог добиться поставленной цели, что осталось от этого сейчас? Дитриху казалось, что уже ничего и нет.

Часто говорят, что, однажды получив опыт, человек никогда его не забудет. Если когда-то научился плавать, но не практиковался в этом лет десять, попав в воду, все равно поплывет, вспомнит. Как только понадобятся практические навыки, они сразу же дадут о себе знать, сыграет свою роль, так называемая память тела.

Дитрих в своей памяти тела уверен не был. Он слишком резко оборвал все связи со спортом, старательно выполнял обещание, данное самому себе, и к катку не приближался. Наверное, и сейчас не следовало этого делать, а уж тем более, не стоило хвастать перед девушкой своими навыками и умениями, от которых остались лишь воспоминания.

Люси наблюдала за Ланцем с заинтересованностью во взгляде. Понимала, что именно его угнетает, но снова промолчала, предположив, что, скорее всего, Дитрих её догадкам не обрадуется. Хорошо, если скандал не устроит, а скандалов Люси хватало и с предыдущим партнером. По большей части, именно в выяснении отношений их тренировки и проходили. Макс всегда находил, к чему прицепиться и как выставить Люси виновницей случившегося. Даже, если эти обвинения были откровенно бредовыми, победа чаще всего оставалась именно за зачинщиком спора. Его невозможно было переспорить, а точнее, перекричать. Уж в чем он, действительно, был мастером, так это в ведении скандалов. Люси придерживалась тактики невмешательства, чем раздражала Макса ещё сильнее. Неизвестно, чего именно он от нее хотел. Когда молчала, он говорил, что она – ограниченная дура, не способная поддержать спор, когда вступала в перепалку, все заканчивалось абсолютно аналогично. Макс снова заявлял, что в партнерши ему досталась идиотка, которая не понимает простейших вещей. Есть ли смысл вообще с ней разговаривать? Люси тоже думала, что разговаривать им не о чем, и вовсе не обязательно. В конце концов, никто не говорил, что они обязаны стать друзьями. Да, друзьям, несомненно, будет легче справляться с поставленными задачами, но и враг, поставленный с тобой в пару, должен понимать: хочешь добиться успеха – терпи, работай. Когда заработаешь авторитет, и тебя признают, можешь начинать капризничать. Вполне возможно, что тогда тебя услышат.

В то время у их скандалов был лишь один итог. Печальный. Бездарно потраченное время и миллионы испорченных нервных клеток. То время, что длились скандалы, они могли бы провести с пользой, пару раз откатав свою программу.

Макс был все же несколько умнее Марты. Он не стал подставлять свою напарницу во время соревнований. Он дождался их окончания, и только тогда начал работать над тем, чтобы избавиться от своей партнерши. У него было достаточно нужных связей, чтобы превратить жизнь Люси в ад и заставить её самостоятельно уйти из спорта. По собственному желанию, что называется.

За то время, что они катались вместе с Люси, Макс успел многое узнать о своей партнерше. Возможно, даже пару раз проследил за ней и узнал, какой дорогой девушка возвращается домой. В один из таких вечеров, когда Люси, как обычно, возвращалась с тренировки, её и встретила парочка «учителей», призванных вложить в голову девушке знания о том, что пора бы ей собирать свои вещички и уходить из спорта, пока она жива и здорова. Впрочем, второе заявление тут же своими действиями и оспорили, избив её так, что мать родная не узнала бы.

Люси слабо помнила события того вечера. Глубоко в памяти отпечатались лишь боль, заглушающая все другие ощущения и окровавленные пальцы, судорожно комкавшие ткань куртки. Лезвие, прорезав ткань куртки, прошло по касательной, повредило кожу, но жизненно важные органы не задело. Если бы не боль по всему телу и не это ужасное чувство собственной беспомощности, когда валяешься где-то среди мусорных баков. В грязи, перемазавшись ею и кровью с ног до головы. Когда разбитые губы саднят, а по щекам стекают предательские слезы, которыми, как известно, горю не поможешь. От них нет никакого облегчения.

Слезы лишь усиливали ощущение собственной ничтожности, которым на тот момент была преисполнена Люси.

Она солгала, сказав, что, уходя из спорта, почти ничего не чувствовала. Внутри нее, действительно, поселилась пустота. Но не из-за того, что этот уход автоматически сжигал все её предыдущие заслуги. Девушке намного больнее было от осознания того, что её предали. Пошли на все, только бы избавиться от неугодной фигуры на этой шахматной доске. Она была если не королевой, то однозначно, принцессой льда, но людям хотелось сделать из нее пешку. Что у них прекрасно получилось.

Макс потом еще так трогательно о ней заботился, приходил в больницу, поправлял подушки, даже букет орхидей принес, зная, что у девушки аллергия на эти цветы. Его слова не вызывали ничего, кроме отвращения. Наигранная слащавость и фальшь в словах, показная забота, а в глазах холод и ненависть.

... «– Ты же знаешь, как опасно ходить в одиночестве по ночам.

– Знаю. И что с того? У меня нет возможности нанимать себе охранника.

– Ты могла попросить меня. Я бы подбросил тебя до дома...

– Свернул шею и выбросил где-нибудь по дороге.

– Что ты сказала?

– Ничего.

– Лайтвуд, ты обвиняешь меня в чем-то? Хочешь сказать, я все подстроил?

– А ты хочешь сказать, что это не ты?

– Это... я.»

Люси до сих пор с содроганием вспоминала, как изменилось тогда его лицо. Макс упивался своим величием. Ему казалось, что он совершил поступок. Даже не так. Поступок с большой буквы.

Стоило только Люси сорвать с него маску, как он тут же перестал изображать из себя заботливого друга, пришедшего проведать близкого ему человека. Он стал самим собой. Мелочным, жестоким, самовлюбленным человеком, ставящим свои интересы превыше всего. Он открыто заявил Люси, что видеть её рядом не желает, и, если она еще раз сунется в мир фигурного катания, ей не сдобровать. И дело не в том, что она – плохая фигуристка. Нет, совсем нет. Просто она не нравится ему, как человек. А потому он пойдет на все, чтобы её уничтожить.

Люси всегда была умной девочкой, повторно загреметь на больничную койку особого желания у нее не было. Потому, выбирая между жизнью и спортом, она, конечно, выбрала жизнь. Время, проведенное на льду, предпочитала забыть, как страшный сон.

Наверное, именно по этой причине история Дитриха не произвела на девушку должного впечатления. Да, подбросили лезвия. Да, поступили подло. Но с ней поступили не менее, а то и более гадко.

Ланц, в общем-то, и не просил её сочувствия. Он просто рассказал свою историю, не требуя никакой реакции в ответ. Ему не нужны были восторженные вопли о том, как он мудро поступил. В сочувствии он тоже не нуждался. Сейчас это уже стало обыденным делом. Всего лишь небольшой эпизод из прошлой жизни. И ключевое здесь слово «прошлой». Это осталось далеко-далеко. Сейчас этого нет.

– Слушай, это, наверное, была не лучшая идея, пригласить тебя сюда, – вздохнув, произнесла девушка, медленно скользя по льду. – Если что-то не так, то мы можем спокойно уйти. Всё-таки, у меня тоже не очень много хороших воспоминаний связано с ледяным королевством. Больше плохого, чем хорошего...

– Всё нормально, – отозвался Ланц.

В голосе у него проскользнули нотки металла.

– Хорошо, – согласилась Люси.

– Отлично, – прошипел себе под нос Дитрих, прежде чем отпустил спасительный бортик и все же решился заскользить по льду.

Он все ещё умел отлично держать равновесие. В стороны его не заносило, он плавно скользил вперед. Это было, в общем-то, так же естественно, как и дыхание. Пробуждались внутри него воспоминания о давно прошедших днях, о том времени, что было доверху забито тренировками, победами и поражениями, соперничеством и нешуточными страстями. Это было так же волнительно, как прежде. Каждый шаг давался ему не с трудом, а все легче и легче.

Самодовольная улыбка на миг появилась на губах Ланца и тут же погасла. Как будто он боялся сглазить свою удачу.

– Давай руку, – произнес он решительно, не оглядываясь в сторону Люси.

На катке он привык командовать. Он ведет, партнерша подчиняется. Только так, иначе ничего не получится. У Дитриха были задатки командира, которые в обычной жизни вызывали у людей припадки бешенства, но на катке казались сами собой разумеющимися.

Лайтвуд подъехала ближе, протянула руку и тут же почувствовала, как Ланц сжал её ладонь.

– Будешь мне доверять?

– Постараюсь.

– А, если подумать?

– О, так у меня еще и выбор есть?

– Выбор есть всегда.

– А мне кажется, нет. Во всяком случае, сейчас. Я должна тебе довериться, иначе ничего не получится.

– Умная девочка, – хмыкнул Ланц. – Так как доверяешь?

– Стараюсь.

Люси приблизилась к Дитриху, встала напротив и спросила:

– Вальсовая позиция?

– Для начала да.

– А потом?

– Что предпочитаешь?

– Сходу сложно ответить.

– Тодес?

– Можно. Ещё?

– Если совсем-совсем доверишься, то можем попробовать подкрутку.

– А сам не боишься такое предлагать?

– Я же говорю, если будешь доверять мне целиком и полностью.

– Пока не доверяю.

– Что ж, оставим до лучших времен. Тогда у нас остается, как вариант парное вращение. Когда расходимся, вспоминаем все, что мы умели делать раньше... Всё-таки у меня это первая тренировка после очень долгого перерыва. У тебя ведь тоже?

– Да, – подтвердила Люси.

– Ну, давай. Покажи, на что способна...

Он усмехнулся. Люси поняла, что это вызов. Прямо здесь, прямо сейчас она не имеет права опозориться. Она обязана выложиться на все сто и доказать, что она многое умеет, а не просто голословно приписывает себе чужие заслуги.

Скользить по льду оказалось гораздо легче, чем могло показаться. Она все ещё помнила все эти движения, всю последовательность действий. Даже несколько лет бездействия не смогли уничтожить память тела.

Люси снова стояла на льду и чувствовала себя по-настоящему счастливой. К ней вновь вернулось о самое ощущение, что было раньше верным спутником. Адреналин, восхищение, азарт и стремление быть первой, лучшей, неповторимой. Она скользила, стараясь делать это, как можно легче, двигаться мягко и плавно, грациозно, как это делал её партнер. Лайтвуд смотрела на Ланца и время от времени чувствовала себя лишней на льду. Дитрих, действительно, перетягивал все внимание на себя, хотя старался сохранить некую иллюзию равноправия, словно он совсем не претендует на первенство в их тандеме, а готов выступать на равных условиях. Это было нечто вроде заигрывания с воображаемым зрителем. Ланц был потрясающим актером. Его мимика, жесты, пластика – всё притягивало к себе взгляд. Невозможно было отвернуться от него, не досмотрев его танец. Люси показалось немного забавным то сравнение, что она придумала, но все было именно так. Как бабочка в цветущем саду. С цветка на цветок он парил по воздуху, заставляя восхищаться собой, превозносить его талант.

Возможно, именно потому его партнерша и не смогла разделить чужой успех. Она чувствовала себя лишней на льду рядом с ним, как и Люси сейчас.

Разъехавшись после прохождения вальсовой позиции, они должны были делать что-то свое. Первое, что придет на ум. Не задумываясь о синхронности, ведь пока и танца у них, как такового не было. Но вместо того, чтобы заняться демонстрацией своих способностей, Люси застыла на месте. Она наблюдала за Ланцем и, казалось, вот-вот готова захлопать в ладоши от восхищения.

Бильман мало кому из мужчин доступный, для Дитриха особой сложности не представлял. Люси смотрела за тем, как её партнер вращается, удерживая конек рукой, и насколько артистично при этом выглядит.

Как плавно он переходит в простейшую змейку, скользит медленно по льду, а потом разгоняется и...

Дальше у Люси просто потерялся дар речи, потому что прыжки в исполнении Ланца смотрелись восхитительно. Макс, считавший себя едва ли не самым лучшим начинающим фигуристом современности, наверняка, позеленел бы от зависти, увидев то, что делает Дитрих. Один за другим следовали лутц, флип, сальхов, а потом и аксель, умением делать который Ланц хвастался на кухне. Она, задержав дыхание, считала обороты. Три с половиной. Так называемый тройной аксель.

– Красота, не выпадай из реальности, – крикнул Ланц, обращаясь к Люси. – В конце концов, это же не день моего самолюбования. Это день нашего с тобой возвращения на лед. Потому...

Когда именно он подъехал сзади и подхватил её на руки, Люси позорно пропустила. В любом случае, действия Дитриха были не такими, как у Макса, они отличались разительно. Тот хватал девушку, как мешок картошки, за что частенько получал выговор от тренера. У Дитриха все получалось плавно. И, даже если ему было тяжело, он ничего вслух произносить не собирался, чтобы не расстраивать Люси.

На самом деле, она для него и не была тяжелой. Вполне нормальный вес и нормальный рост. Марта была немногим меньше, всего-то пару сантиметров в росте уступала. А весила почти столько же. Нормальный вес для фигуристки. Ничего лишнего, но в то же время и анорексия на горизонте не маячит.

Из поддержки он снова перешел в вальсовую позицию, а потом шепнул:

– Переходим в тодес. И не забывай, что главное – доверие. В бортик точно не влетишь.

– У тебя мерзкое чувство юмора, – выдала Люси, которая и так отчаянно нервничала.

– Оно прекрасно, как и я сам.

– О, Боже, – только и смогла ответить девушка, пораженная до глубины души подобным заявлением.

Все-таки не зря Ланц казался ей самовлюбленной личностью.

Дитрих улыбнулся, но комментировать эти слова никак не стал.

С Лайтвуд оказалось на удивление легко работать. Возможно, это было обманчивое впечатление, ведь они не занимались под чутким руководством тренера, а просто развлекались. Требований высоких к ним никто не предъявлял. Можно было делать все, что душа пожелает, а желала она – развлечений. Да, с некоторых пор фигурное катание стало для Дитриха именно развлечением, а не делом всей жизни. Теперь он понял это особенно отчетливо. Раньше сомневался, а сегодня окончательно убедился в том, что с профессиональным спортом покончено раз и навсегда.

Перейдя из тодеса в фокстротную позицию, они снова заскользили по льду.

– И всё-таки, может, рискнёшь? – предложил Дитрих, ненавязчиво подводя девушку к мысли о том, что вполне можно сделать подкрутку.

– Не хочу загреметь в больницу с сотрясением мозга, – отозвалась Люси.

– Не загремишь. Все будет хорошо.

– Я сомневаюсь.

– Ты же видела мои способности. Я, правда, не уроню тебя.

– Когда ты так говоришь, мне становится еще страшнее.

Девушка обогнала Дитриха и теперь ехала, глядя ему в лицо.

– Значит, на подкрутку не согласна? – прищурился Ланц.

– Нет, – ответили ему.

– Жаль, – произнес он. – Я так надеялся. Ну ладно. Нет, так нет.

Только сейчас девушка поняла, что все это время её старательно теснили к борту, и самое гадкое заключалось в том, что она попалась, как глупые бабочки попадают в силок. За спиной у нее оказался борт, и отступать было некуда.

– У нас ведь свидание? – поинтересовался Дитрих деловито, как будто спрашивал не такую, довольно личную вещь, а торговался на рынке.

– Изначально вроде бы не планировалось. Или я ошибаюсь? – посмотрев на него снизу вверх, ответила девушка. – Кажется, мы просто собирались выбраться на каток.

– Мы выбрались, – кивнул Ланц.

– Да.

– А зачем мы сюда выбирались?

– Чтобы покататься? – предположила Лайтвуд. – Вообще-то я ничего такого не имела в виду, когда предлагала выбраться на каток. Если ты подумал, что...

– Нет, ничего такого я не подумал.

– Тогда, быть может, ты позволишь мне уйти?

– Нет, – самодовольно выдал парень. – Всё же наша прогулка может стать ещё приятнее, если...

– Если сейчас же не перекроешь свой фонтан пошлостей, получишь пощечину, – прошипела девушка, прекрасно понимавшая, что события принимают неожиданный поворот.

Она совсем не на такое развитие отношений рассчитывала. Сначала она собиралась подружиться с Ланцем и только после установления дружеских отношений попытаться перейти к чему-то большему. Однако, у него, кажется, были другие планы.

– Совсем не нравлюсь? – спросил он, изогнув бровь.

– Ланц, какого черта?! – не выдержала Люси. – Я что давала какой-то повод думать, что...

Её гневную отповедь прервал смех Дитриха. Парень откровенно веселился.

– Что смешного?! – снова воскликнула Лайтвуд.

– Прости. Не хотел тебя напугать. Просто мне хотелось проверить, насколько порядочная девушка находится рядом со мной. Если бы ты стала мне подыгрывать, наверняка, разочарованию моему не было бы предела.

– Вот как... Ещё и проверки какие-то дурацкие. Что ж... – Люси несколько секунд задумчиво разглядывала своего собеседника, потом заявила решительно. – Пожалуй, эта совместная вылазка показала, что друзьями нам не быть. Слишком разные понятия о чувстве юмора. Тебе, наверняка, твоя шутка показалась нереально смешной. У меня она ничего, кроме раздражения не вызвала.

– А кто сказал, что я собираюсь с тобой дружить? – недоуменно выдал Дитрих.

– Тем лучше. Нет, так нет.

– Конечно, нет, – продолжал действовать девушке на нервы самовлюбленный нарцисс немецкого происхождения.

При этом ладонь его всё-таки легла на талию Люси. Девушка вздрогнула, как будто её током ударило. Она вообще отчаянно стеснялась подобных вещей, и тот поцелуй с Паркером до сих пор заставлял её краснеть. Она понимала, что Эшли иногда совершенно не отдает себе отчета в том, что делает. И не входит в чужое положение. О том, что ей могло быть стыдно, он тогда даже не думал.

– Ланц, что тебе нужно? – обреченно выдала она.

– У нас же свидание?

– Вроде мы выяснили, что нет.

– Нет. У нас свидание, – все же выдал свою идею Дитрих. – А свидания – это обычно романтика. Но из меня плохой романтик. Шутки у меня глупые, а временами откровенно пошлые. И вообще я не очень понимаю, что можно делать на свиданиях с девушкой, которая не строит из себя новую Клеопатру, не зажимает между пальчиками сигареты с ментолом и не пытается выглядеть старше, чем есть, в моих глазах. Ты странная, Лайтвуд. Мне не понять тебя.

– Надо же, какая у нас идиллия. То же самое могу сказать и о тебе, – призналась Люси, старательно откатываясь назад, но все равно не вырываясь из этих полу объятий. Ладонь по-прежнему, лежала у нее на талии, а Ланц никак не желал отходить в сторону.

– Лайтвуд, тебя можно поцеловать?

– Зачем? – опешила девушка, понимавшая, что всё к тому идет, но отчаянно пытавшаяся убедить себя, что Дитрих просто глупо шутит.

– Быть может, потому что это приятно. Ведь приятно же?

– Наверное, – пожала плечами Люси. – Странный вопрос, не находишь?

– И что в нем странного?

– Иногда можно целоваться с человеком и чувствовать отвращение, а иногда, правда, приятно. Однозначно на твой вопрос не ответишь...

– Вот и проверь, – тут же подхватил нить разговора Ланц.

Он наклонился близко-близко к Люси. Она зажмурилась и вместо того, чтобы томно выдохнуть, расслабиться и повиснуть на шее у предполагаемой мечты всей жизни, заявив, как долго ждала этого момента, сказала нечто иное.

– Я тебя боюсь. Почему-то.

– Не бойся, – прошептал он в ответ.

Заботливо отвел прядь волос от её лица и только-только собирался поцеловать девушку, как за его спиной раздался гневный возглас:

– Люси, немедленно объясни мне, что здесь происходит! Какого черта тебя лапает посторонний мальчишка?

Дитрих обернулся. Сзади стояла директриса, мать Люси. Судя по её перекошенному от ярости лицу, ничего хорошего парочку фигуристов-любителей не ждало.