Жених напрокат

Глава 21

Над Атлантическим океаном я решаю, что не буду передавать Итону все душещипательные подробности. Едва ли мне удастся наслаждаться жизнью на британской земле. Но это будет первый шаг, попытка забыть Декса и жить дальше. Во время полета я буду думать о нем и о себе. Как я поставила на кон все и проиграла. Игра не стоит свеч. Куда лучше быть пессимисткой. Все могло бы обернуться по-другому, если бы я не пошла этим путем; а так я предоставила Дарси еще одну возможность победить меня.

Упираюсь лбом в стекло. Девчушка, сидящая сзади, пинает мое кресло. Раз, другой, третий. И мать уговаривает ее сладеньким голоском:

— Эшли, не стучи, ты мешаешь леди.

Та продолжает.

— Эшли! Так нельзя. Не надо никому мешать в самолете, — повторяет мать с подчеркнутым спокойствием, как будто желает всем показать, какая она умная. Я закрываю глаза, словно сейчас ночь, и не открываю их до самого появления стюардессы, которая предлагает наушники.

— Нет, спасибо, — говорю я.

Никакого кино. Последующие несколько часов я буду слишком поглощена своим горем.

Я просила Итона не приезжать за мной в аэропорт Хитроу — сказала, что доберусь на такси. И все-таки надеюсь, что он приехал. Хоть я и живу на Манхэттене, меня пугают большие города, особенно иностранные. За исключением того раза, когда мы ездили с родителями в Рим на двадцать пятую годовщину их свадьбы, я никогда не выезжала из страны. Разве что была в Канаде и видела Ниагарский водопад, но это не считается. И потому мне становится легче, когда я вижу Итона, который ждет меня возле таможни — ухмыляющийся и неизменно веселый, как мальчишка. У него новые коричневые очки в роговой оправе. Он бежит ко мне и крепко обнимает. Мы смеемся.

— Рад тебя видеть. Давай свою сумку!

— Я тоже рада! Мне нравятся твои очки.

— Что, я в них еще красивее? — Он поправляет их на переносице и поглаживает несуществующую бороду, как будто стоит за кафедрой.

Хихикаю:

— Намного!

— Я так рад, что ты здесь!

— Я тоже рада, что я здесь.

Все лето я только и делала, что ошибалась. Наконец-то хоть одно правильное решение. Один вид Итона меня успокаивает.

— Ты вовремя приехала, — говорит он, маневрируя в толпе с моим чемоданом. Мы выходим к стоянке такси.

— Не могу поверить, что я в Англии. Так волнуюсь. — Набираю полные легкие английского воздуха. Погода именно такая, как я себе представляла, — сырая, дождливая, холодная. — А ты не шутил, когда говорил насчет здешнего климата. Похоже на ноябрь, а не на август.

— Я предупреждал... В августе нам выпадает всего несколько теплых дней. Здесь это считается нормальным. Хотя и несправедливо. Но ты привыкнешь. Только придется переодеться.

Пару минут спустя мы уже сидим на заднем сиденье черного такси, чемодан в ногах. Такси, сравнительно с желтыми нью-йоркскими, очень красивое и удобное.

Итон спрашивает, как я себя чувствую, — сначала мне кажется, что он имеет в виду Декса, но потом понимаю, что это самый обыкновенный вопрос насчет перелета.

— Хорошо. Просто счастлива, что добралась.

— Чувствуешь разницу во времени?

— Есть немного.

— Кружка пива все поправит. Только не спать! У нас куча дел.

Смеюсь:

— Что, например?

— Осмотр достопримечательностей. Пьянка. Беседы о прошлом. Очень насыщенный график. Господи, как я рад тебя видеть!

Итон живет в районе Кенсингтона, на первом этаже. Осматриваем спальню, гостиную и кухню. Мебель красивая и современная, на стенах — абстрактная живопись и плакаты с изображением знаменитых джазистов. Жилище холостяка, но без всяких намеков на то, что он водит сюда случайных женщин.

— Может, примешь душ?

Соглашаюсь. Мне действительно надо освежиться. Он вручает мне полотенце и наказывает управиться побыстрее — ему хочется поболтать.

Когда я уже вымылась и переоделась, Итон спрашивает:

— Так как у тебя дела с Дексом? Думаю, они все еще помолвлены?

Я не переставала думать о нем ни на минуту. Все смутно напоминает мне о Дексе. Поворот на Ньюкасл. Мы пили пиво «Ньюкасл» на моем дне рождения. Левостороннее движение. Декс левша. Дождь. У Аланис Морисетт есть песня «Шел дождь, когда ты выходила замуж».

Когда Итон задает вопрос, у меня начинает болеть в груди. Сдавливает горло; стараюсь не заплакать.

— Господи, я так и знал! — Итон наклоняется, берет меня за руку и усаживает на диван.

— Что знал? — спрашиваю я, борясь с подступающими слезами.

— Когда ты прикусываешь губу и говоришь, что все в порядке, то просто храбришься. — Он обнимает меня. — Что случилось?

Признаюсь ему во всем, без утайки, и начинаю реветь. Рассказываю даже про игральные кости, несмотря на обещание, данное самой себе над Атлантикой. Рана совсем свежая.

Когда я умолкаю, Итон говорит:

— Слава Богу, что я отказался от свадебного приглашения. Едва ли я бы перенес это спокойно.

Сморкаюсь, вытираю глаза.

— То же самое сказала Хиллари. Она не собирается идти.

— И тебе не стоит, Рейчел. Объяви бойкот. Тебе будет очень тяжело. Пожалей себя.

— Мне нужно будет пойти.

— Почему?

— А что я ей скажу?

— Скажи, что ложишься на операцию. Тебе удаляют какой-нибудь орган.

— Какой орган?!

— Селезенку, например. Живут же люди без селезенки.

— Почему мне должны удалять селезенку?

— Не знаю. Там камни бывают? Впрочем, какая разница? Придумай что-нибудь. Болезнь. Несчастный случай. Я тоже подумаю, и мы вместе сочиним что-нибудь правдоподобное. В любом случае не ходи.

— Но я должна, — говорю я, вновь вспоминая о правилах.

Минуту мы сидим молча, потом Итон встает, зажигает две лампы, берет с маленького столика в коридоре бумажник.

— Куда?

— В паб. Ты выпьешь и развеселишься. Поверь, это помогает.

— Одиннадцать часов утра! — Я смеюсь.

— У тебя что, есть идея получше? — Он складывает руки на груди. — Ты хочешь на экскурсию? Думаешь, что осмотр Биг Бена поднимет тебе настроение?

— Нет, — говорю я. Биг Бен только напомнит мне, что до самого ужасного дня в моей жизни осталось не так уж много времени.

— Тогда пошли!

Иду за Итоном в паб. Он называется «Британия». Паб именно такой, как я себе и представляла, — старомодный, битком набитый пожилыми мужчинами, которые курят и читают газеты. Стены и пол темно-красного цвета, на стенах — скверные масляные картины с изображением лисиц, оленей и женщин викторианской эпохи. Здесь по- прежнему 1955 год. У одного из мужчин маленькая шапочка и трубка, так что он похож на Черчилля.

— Чего тебе хочется? — спрашивает Итон.

Декса, конечно. Но говорю, что хочу пива. Начинаю думать, что напиться — не такая уж плохая идея.

— «Гиннесс»? «Кроненберг»?

— Все равно. Только не «Ньюкасл».

Итон заказывает два пива, себе — темное. Мы садимся за столик в углу. Рассматриваю деревянную столешницу и спрашиваю, сколько времени ему понадобилось, чтобы забыть Бренди.

— Немного, — говорит он. — Когда узнал правду, то понял, что она совсем не та, о ком я мечтал. Я ничего не потерял. Вот о чем ты подумай. Он тебе не пара. Пусть себе остается с Дарси.

— Почему все только ей? — Вопрос звучит как из уст пятилетней, но так проще сформулировать. Дарси снова победила.

Итон смеется. На щеке у него ямочка.

— Ей — что?

— Во-первых, Декс. — Жалость к себе прямо-таки захлестывает меня, когда я воображаю его с Дарси. Утро в Нью-Йорке. Оба еще спят.

— Так. Что еще?

— Да все! — Я быстро пью пиво. Чувствую, как оно обжигает мой пустой желудок.

— Например?

Как объяснить этому парню, что я имею в виду? Так глупо звучит: она красивее, стройнее, у нее больше тряпок. Но это все мелочи. Она просто счастливее! Всегда получает то, что хочет — что бы это ни было. Я пытаюсь объяснить на конкретном примере:

— У нее классная работа. Она получает кучу денег всего-навсего за то, что устраивает вечеринки и хорошо выглядит.

— Эту дурацкую работу ты зовешь классной? Ой, прошу тебя.

— Лучше, чем у меня.

— Думаешь, это лучше, чем быть адвокатом? Мне так не кажется.

— По крайней мере веселее.

— Ты бы возненавидела такое занятие.

— Не в этом дело. Она любит свою работу. — Знаю, что поступаю неправильно, рассказывая о том, как Дарси везет.

— Тогда найди себе дело, которое ты тоже будешь любить. Хотя не об этом речь. К разговору о работе вернемся потом. Ладно, что еще она получила?

— Ну… она поступила в Нотр-Дам, — говорю я, сознавая, что это смешно.

— Нет. — Да.

— Нет. Она всего лишь сказала, что поступила в Нотр-Дам. Кто же не отдаст предпочтение Нотр-Дам перед Университетом Индианы?

— Многие.

— Ладно. Я сам не люблю Нотр-Дам. Просто хочу сказать, что если ты подала документы в два университета и всюду прошла, то, вероятно, захочешь взглянуть на оба. Ты бы выбрала Нотр-Дам. Он лучше, правильно?

Киваю:

— Думаю, что да.

— А она не прошла. Так же как и не получила тысячу триста сколько-то там баллов за тест. Помнишь эту фигню?

— Да. Она соврала.

— И насчет Нотр-Дам — тоже. Уж поверь мне... Ты видела пригласительное письмо?

— Нет. Но... может быть, она сказала правду.

— Господи, какая ты наивная, — говорит он. — Скорее всего вы попали в один и тот же список непринятых.

— Грустная тема. Помнишь?

— Да. Помню. Вы так огорчились. Ты ведь уже начала радоваться по поводу того, что уезжаешь. Конечно, потом ты выбрала второй по степени отвратности университет и уехала в Дьюк. Знаешь, что я думаю по поводу Дьюка и Нотр-Дам?

Улыбаюсь и говорю Итону, что просто не в состоянии сохранить в памяти все его теории.

— Ну-ка напомни.

— Ну, кроме тебя и еще парочки исключений, там учатся сплошь самые неприятные личности. Не то эти заведения их особенно привлекают, не то вообще во всех университетах так. А может, и то и другое, вместе взятое, отчего еще тошнее. Ты ведь не обиделась?

— Конечно, нет. Продолжай, — говорю я. Отчасти согласна. Огромное количество студентов Дьюка, включая моего собственного парня, были просто невыносимы.

— Ладно. Так почему же на долю этих двух университетов приходится столько придурков? Что у них общего, спрашиваешь ты?

— Да.

— Все очень просто. Самое главное — высокий спортивный уровень. Футбол в Нотр-Дам и баскетбол в Дьюке. В сочетании с высокой научной репутацией. Результат — невероятный по степени снобизма студенческий состав. Ты можешь назвать еще какой-нибудь университет с той же самой комбинацией признаков?

— Мичиган, — отвечаю я, вспоминая о Люке Гримли из старшей школы, который всех замучил разговорами о мичиганской футбольной команде. Он до сих пор восхищается игрой Румо Робинсона в финале чемпионата Национальной студенческой спортивной организации.

— А! Мичиган! Да, хороший пример. Но его трудно назвать дорогим учебным заведением. Общественное мнение о нем умалчивает, и потому Мичиган все же менее противен.

— Подожди. А как насчет университета, в котором ты учился? Стэнфорд. У вас потрясающая футбольная команда — «Лесные тигры». Великолепные пловцы. Фигуристка Дебби Томас, которая получила серебряную медаль. Куча теннисистов. Плюс высокий уровень образования. Это дорогое частное учебное заведение. Так почему же ты не считаешь Стэнфорд столь уж непереносимым?

— Все просто. В футболе и баскетболе мы не самые сильные. Да, у нас бывали классные команды, но это вовсе не то, что баскетболисты Дьюка или футболисты Нотр-Дам. У нас нет оснований возгордиться. И в этом спасение.

Улыбаюсь и киваю. Теория интересная, но меня больше интересует, почему все-таки Дарси не прошла в Нотр- Дам.

— Ничего, если я закурю? — спрашивает Итон, вытаскивая пачку из заднего кармана. Катает сигарету между пальцев.

— Я думала, ты бросил.

— На какое-то время.

— Тебе нужно бросать.

— Знаю.

— Ладно. Вернемся к Дарси.

— Давай.

— Может быть, она и не попала в Нотр-Дам. Зато она получила Декса.

Он чиркает спичкой и закуривает.

— Ну и что? И пусть себе с ним остается. Он просто тряпка. Честное слово, тебе стоило его отшить.

— Он не тряпка, — говорю я, надеясь, что Итон меня разубедит. Хочу уцепиться за главный недостаток Декса, поверить в то, что он не тот человек, каким мне казался. Это будет не так болезненно, как думать о том, что это я — не та женщина, которая ему нужна.

— Ладно, может быть, тряпка — слишком сильно сказано. Рейч, я абсолютно уверен, что он хотел бы остаться с тобой. Но при этом не знает, как отделаться от нее.

— Спасибо за твою веру. Но я на самом деле думаю, что он с самого начала хотел остаться с Дарси. Он выбрал ее, а не меня. Все отдают предпочтение ей. — Судорожно глотаю пиво.

— Все? Кто еще, кроме безвольного Декса?

Улыбаюсь:

— Ты.

Он озадаченно смотрит на меня.

— Никогда.

Я фыркаю:

— Ха!..

— Это она тебе сказала?

Все эти годы я никогда не выражала открыто своих чувств по поводу их двухнедельного романа в начальной школе.

— Ей не нужно было и говорить. Об этом знали все.

— О чем?

— А ты о чем?

— О встрече выпускников.

— Десять лет спустя? — А вот ее я пропустила. Лэс тогда вынудил меня остаться на работе. Это было задолго до того, как я научилась лгать. Он просто обсмеял меня, когда я сказала, что хочу поехать на ежегодную встречу выпускников.

— Да. Она не рассказывала тебе, что тогда случилось? — Он глубоко затягивается и отворачивается, выдыхая дым в сторону.

— Нет. А что? — спрашиваю я и думаю, что умру на месте, если Итон с ней спал! — Пожалуйста, только не говори мне, что ты затащил ее в постель.

— О черт!.. Нет! Но она пыталась это сделать!

Доканчиваю свое пиво, отпиваю из его кружки и слушаю, как он рассказывает о том, что случилось на встрече выпускников. Как Дарси после вечеринки у Горация Карлайла пристала к нему. Сказала, что им стоит провести эту ночь вместе. Почему бы и нет?

— Ты шутишь!

— Отнюдь, — говорит он. — Я сказал ей: «Дарси, черт возьми. У тебя есть парень. Так какого хрена?»

— Это и была главная причина?

— Того, что мы не переспали?

Киваю.

— Нет, это не было главной причиной.

— Почему тогда? — Мне вдруг начинает казаться, что сейчас он признается в гомосексуализме. Может быть, моя подруга все-таки права?

— Это же Дарси. Таких планов я на нее никогда не строил.

— Ты не считаешь ее... красивой?

— Если честно — нет. Не считаю.

— Почему?

— Объяснить?

— Да.

— Ладно. — Он выпускает дым в потолок. — Она слишком сильно красится. Она, как бы это сказать... чересчур резкая.

— У нее резкие черты лица, — подсказываю я.

— Да. И брови выщипаны.

Я вспоминаю две тоненькие дугообразные линии.

— Напрочь. Забавно!

— Да. И тазовые кости выпирают. Она слишком худая. Мне такие не нравятся. Но дело не в этом. Дело в том, что просто это — Дарси. — Он вздрагивает и забирает у меня свое пиво. — Подожди. Я закажу еще.

Он гасит сигарету, идет к стойке и возвращается с двумя новыми кружками.

— Держи.

— Спасибо! — Я начинаю схлебывать пену.

Он смеется:

— Черт!.. Не позволю себя перепить.

Я вытираю пену с губ тыльной стороной ладони и интересуюсь, почему он до сих пор не говорил мне о том, что случилось на встрече выпускников.

— Не знаю. Потому что это, в конце концов, ерунда. Она была пьяная... Наверное, даже не понимала, что делает.

— Ну уж нет. Она всегда знает, что делает.

— Может быть. Но все равно это не так уж важно.

Вот почему она думает, что Итон гей! Для нее это единственное объяснение того, почему он ее отверг.

— Да уж, ее чары, под которые ты подпал в пятом классе, заметно ослабели. 318Он смеется:

— Точно. Один раз у нас было свидание. — Он изображает в воздухе кавычки.

— Ты тоже предпочел ее мне.

На его щеке обозначается ямочка.

— О чем ты говоришь?

— О записке. Где нужно было поставить галочку.

— Что?

Я вздыхаю.

— Записка, которую она тебе послала. Там было написано: «С кем ты хочешь пойти на свидание, с Рейчел или со мной? »

— Ничего такого в записке не было. Там и речи о тебе не шло. А почему она должна была написать твое имя?

— Потому что ты мне нравился! — Я отчего-то смущаюсь, делая это признание, пусть даже много лет спустя. — И знал это.

Он уверенно мотает головой:

— Нет. Не знал.

— Ты просто забыл.

— Я такого не забываю. У меня потрясающая память. Твоего имени в записке не было. Я бы помнил. Потому что ты мне тоже нравилась. — Он смотрит на меня поверх своей кружки и снова закуривает.

— Вот черт. — Чувствую, что краснею. Говорю себе, что это всего лишь Итон. Мы уже взрослые.

— Ладно. — Он сосредоточенно принимается отдирать спичечную этикетку. Теперь он тоже выглядит смущенным. — Не хочешь — не верь.

— Это правда?

— Да. Я всегда помогал тебе, когда мы играли в квадрат, так что ты выигрывала. А если начинал выигрывать кто-то другой, то я ему мешал. И не говори, что ты не замечала.

— Не замечала.

— Оказывается, ты гораздо менее внимательна, чем я думал. Да, ты мне нравилась. Все эти годы, пока мы учились в школе. А потом ты стала встречаться с Бимером. Разбила мне сердце.

Потрясающая новость, но я все еще никак не могу смириться с тем, что в записке не было моего имени.

— Клянусь, Аннелиза его видела.

— Аннелиза славная девчонка, но своих мозгов у нее нет. Наверное, это Дарси велела ей сказать, что там было твое имя. Или сделала так, что Аннелиза в самом деле в это поверила. Кстати, как она? Уже родила?

— Нет. Но скоро должна.

— Она собирается приехать на свадьбу?

— Если не будет в больнице. Приедут все, кроме тебя.

— И тебя! Запомни насчет селезенки.

— Да. Ужасно. — Я улыбаюсь. — Так ты уверен, что моего имени там не было?

И что я так зациклилась на том, что случилось двадцать лет назад? Глупо, но мне это кажется очень важным!

— Абсолютно. Аб-со-лют-но.

— Дьявол... Вот стерва!

Он смеется:

— Я и понятия не имел, что за мной охотятся. Думал, что вся эта суета — вокруг Дуга Джексона.

— Охотились и правда не за тобой, а за Дутом Джексоном, — говорю я. — В том-то все и дело! Я была единственной, кому нравился ты. Она просто стала мне подражать.

Снова замечаю, как по-детски звучит все, что имеет отношение к моим чувствам.

— Ну, ты не много потеряла. Свидание со мной во многом предполагало совместное поедание кексов. Не очень- то будоражит воображение! А в квадрате я по-прежнему тебе помогал.

— Может быть, Декс тоже начнет мне помогать, если мы все решим поиграть в квадрат! Это будет просто... — Не могу подобрать нужное слово. Чувствую, что уже пьяна.

— Ловко? Здорово? Отлично? — подсказывает Итон.

Киваю:

— Все это, вместе взятое.

— Ну как, полегчало? — спрашивает он.

Он так старается. Благодаря его усилиям и пиву я чувствую себя почти что исцеленной, по крайней мере на время. Осознаю, что я в тысячах миль от Декса. Декстер, который мог поставить галочку напротив моего имени, выбрал Дарси.

— Да. Уже лучше.

— Тогда давай повторим все сначала. Мы пришли к выводу, что я никогда не предпочитал Дарси тебе. И что она не прошла в Нотр-Дам.

— Но у нее есть Декс.

— Забудь о нем. Он тебя не стоит, — говорит Итон и разглядывает меню, написанное на грифельной доске у нас за спиной. — Давай-ка закажем рыбу с жареной картошкой.

Мы едим рыбу, картошку фри, мятый горошек, который похож на детское пюре. Вкусно! Заказываем еще пару пива. Я намекаю, что хочу погулять и увидеть что-нибудь специфически английское. Он ведет меня в Кенсингтонский парк и показывает дворец, где жила принцесса Диана.

— Видишь эти ворота? Когда она погибла, тут лежали целые горы цветов и писем. Помнишь фотографии?

— Да. Это здесь?

Мы были вместе с Дарси и Дексом, когда узнали, что Диана разбилась. Сидели в «Толкхаусе», когда пришел какой-то парень и сказал: «Слышали? Диана погибла в автокатастрофе!» И потому что он не умолкая говорил об одной лишь Диане, мы с Дарси хором спросили, о ком идет речь. Парень пояснил: «Принцесса Диана». Он сообщил, что несчастье случилось в Париже, когда она на скорости влетела в туннель, спасаясь от папарацци. Дарси начала реветь, как только это услышала. Едва ли не впервые она плакала не для того, чтобы привлечь к себе внимание. Это были искренние слезы. Она действительно была в ужасе. Точнее, мы обе. Че-рез несколько дней мы смотрели по телевизору похороны Дианы, специально проснувшись в четыре утра, чтобы ничего не пропустить, точно так же, как наблюдали за церемонией ее бракосочетания с принцем Чарльзом шестнадцатью годами раньше.

Мы с Итоном бредем через Кенсингтонский парк — под мелким дождем, без зонта. Я не боюсь промокнуть. Плевать, что волосы пойдут кудряшками. Минуем дворец и огибаем маленький пруд в форме круга.

— Как он называется?

— Круглый, — говорит Итон. — Верно подмечено, да?

Проходим мимо открытой эстрады и приближаемся к

памятнику принцу Альберту — огромной бронзовой статуе, восседающей на троне.

— Нравится?

— Ничего.

— Безутешная королева Виктория поставила этот памятник, когда Альберт умер от брюшного тифа.

— Когда?

— В тысяча восемьсот шестьдесят... или семьдесят каком-то году. Красиво?

— Очень.

— Очевидно, они с Альбертом были очень близки.

Да, королева Виктория, должно быть, переживала больше, чем я сейчас. Меня посещает мимолетная мысль, что я предпочла бы увидеть Декса мертвым, чем отдать его Дарси. Так, может быть, это не настоящая любовь, если я желаю ему смерти? Нет уж, пусть будет жив!

Дождь усиливается. Если не считать нескольких японских туристов, которые фотографируются на ступенях памятника, мы здесь одни.

— Возвращаемся? — Итон указывает в противоположном направлении. — Гайд-парк и озеро Серпантин посмотрим в другой раз.

— Конечно.

— Как твоя селезенка? По такой погоде...

— Итон! Мне просто придется быть на свадьбе.

— Да плюнь ты на нее.

— Я подружка невесты.

— Ах да. Я совсем забыл! — Он протирает очки рукавом.

На обратном пути Итон вдруг начинает посмеиваться.

— Что?

— Дарси, — говорит он, качая головой.

— Что такое?

— Вспомнил, как она написала письмо Майклу Джордану и пригласила его на школьный бал.

Я смеюсь:

— Она действительно думала, что он приедет! Все беспокоилась, как бы это поделикатнее сообщить Блэйну.

— А потом Джордан написал ответ. Ну, или кто-то от его имени. Та часть рассказа, в которую я никогда не верил. Не думал, что он ей ответит.

Итон смеется. Не важно, что он говорит; на самом деле Дарси не оставляет его равнодушным, хоть он и отрицает это. Так же, как и меня.

— Он ответил. Она все еще хранит это письмо.

— Ты его видела?

— Да. Помнишь, как она прятала его в нашем шкаф-чике?

— Точно. А все-таки никакого письма из Нотр-Дам не было.

— Пускай. Пускай! Может, ты и прав. Но почему ты не сказал этого двадцать лет назад?

— Вы скорее всего попали в один список. Все яснее ясного! Знаешь, для хорошенькой женщины ты иногда очень туго соображаешь.

— Спасибо.

Он приподнимает воображаемую шляпу.

— Не стоит благодарности.

Мы возвращаемся к нему, и я уступаю своей усталости. По пробуждении Итон предлагает мне чашечку настоящего английского чая и булочку. Завтракаем в пабе, проходим мимо того стола, за которым обычно сидела Диана. После обеда снова сплю, впервые не мечтая о Дексе. Опять пью чай и ем булочки с моим старым другом. Путешествие, кажется, удалось. Если только вообще что-нибудь может удаться, когда у тебя разбито сердце.