Жених напрокат

Глава 7

— Так как у тебя дела с Маркусом? — спрашивает меня наутро Хиллари, разгребая кучу шмоток, сваленных возле кровати. Подавляю в себе желание ей помочь.

— Никак, честное слово. — Я встаю и быстро начинаю застилать постель.

— Но перспективы есть? — Она надевает свитер и затягивает пояс на бедрах.

— Быть может.

В прошлом году Хиллари рассталась с Кори, с которым встречалась целых четыре года, — славным, красивым, прямо-таки идеальным парнем. Но ей казалось, что, как бы ни были хороши их отношения, все же они недостаточно замечательны.

— Он не Тот Единственный, — говорила она.

Помню, как Дарси сказала, что после тридцати ей придется пересмотреть свои взгляды — утверждение, которое мы с Хиллари потом склоняли так и этак. Неисправимая, бестактная Дарси. Да, с течением времени я не могу не признать, что Хиллари ошиблась. Ее итог: она стала на год старше и пробавляется коротенькими случайными связями, в то время как, по слухам, ее экс живет в бельэтаже с двадцатитрехлетней студенткой-медичкой, которая как две капли воды похожа на Кэмерон Диас. Хиллари во всеуслышание заявляет, что ей на это плевать. С трудом верю, даже зная ее категоричность! Но во всяком случае, не очень-то она торопится подыскивать замену Кори.

— Всего лишь перспективы развлечься летом или что-то более длительное? — интересуется она, приводя в порядок свои короткие, песочного цвета волосы.

— Не знаю. Может быть, и длительное.

— Ну, вчера вы смотрелись как самая настоящая парочка, — говорит она. — Особенно когда танцевали.

— Неужели? — спрашиваю я, думая, что если мы и в самом деле так смотрелись, то Декс должен был понять, что мир на нем клином не сходится.

Она кивает, находит свою любимую футболку и подо-зрительно нюхает под мышками, а потом бросает мне.

— Чистая? Понюхай.

— Не собираюсь я нюхать твои шмотки. — Я швыряю футболку обратно. — Ты неисправима.

Хиллари смеется и быстро натягивает футболку, очевидно, решив, что она чистая.

— Да-а... Вы так шептались и хихикали... Я была уверена, что ты переберешься на ночь к нему и тогда я получу эту комнату в свое полное распоряжение.

Смеюсь:

— Прости, что разочаровала!

— Его ты разочаровала еще больше.

— Да ну? Он всего лишь пожелал мне спокойной ночи, когда мы вернулись из «Толкхауса». Даже не поцеловал.

Хиллари знает о нашем первом поцелуе с Маркусом.

— Почему?

— Не знаю. Думаю, что мы оба перестраховались. У нас будет еще уйма возможностей наверстать упущенное. Знаешь, ведь он тоже приглашен

на свадьбу. Если события начнут развиваться бурно, может выйти нехорошо.

Судя по всему, она понимает, что я имею в виду. На мгновение мне хочется рассказать Хиллари всю правду о Дексе. Я ей доверяю. Но не решаюсь, понимая, что я-то могу рассказать ей все, но зато потом не заставлю ее забыть. И пока мы живем вместе, буду чувствовать себя еще более неловко, постоянно помня о том, что она в курсе. В любом случае... все закончилось. В самом деле, уже не о чем говорить.

Мы спускаемся. Наши друзья уже собрались вокруг кухонного стола.

— Отвратная погода, — говорит Дарси, поднимается и потягивается, демонстрируя всем свой плоский животик под старенькой футболкой. Потом садится обратно и продолжает раскладывать пасьянс.

Клэр смотрит на нее поверх ноутбука.

— Прекрасная погода, чтобы пойти позагорать.

— Или чтобы поиграть в гольф, — говорит Хиллари, глядя на Маркуса и Декса. — Кто-нибудь хочет?

— Может быть, может быть, — говорит Декс, просматривая страничку спортивных известий. — Мне позвонить и узнать, есть ли свободные площадки?

Дарси швыряет карты на стол и сердито смотрит по сторонам.

Хиллари, кажется, не замечает столь ярко выраженного отношения к игре в гольф, поскольку продолжает:

— Или можем просто поиграть в зале.

— Нет, нет, нет, никакого гольфа! — Дарси снова бьет по столу, на этот раз кулаком. — Только не в первый же день! Я хочу, чтоб мы были вместе. Все вместе. Так ведь, Рейчел?

— Догадались, что это значит? Никакого гольфа сегодня, — поясняет Декс, прежде чем я успеваю принять участие в большой спортивной дискуссии. — Вы слышали приказ?

Хиллари встает из-за стола. На ее лице досада.

— Я просто хочу, чтобы мы все вместе пошли на пляж, — отвечает Дарси, пытаясь выдать свой эгоизм за великодушие.

— И ты внесла это предложение в

таком милом тоне. — Декс встает, идет к плите и начинает готовить кофе.

— В чем дело, брюзга?! — восклицает Дарси, обращаясь к его спине, будто это он только что капризничал. — Старая уховертка!

— Что-что? — переспрашивает Маркус, почесывая ухо. Это его первая реплика в застольном разговоре. До сих пор он казался полусонным. — Это что такое?

— Посмотри направо и увидишь, — заявляет Дарси, указывая на Декса. — С тех пор как мы приехали, он все время в отвратном настроении.

— А вот и нет, — отвечает Декс. Мне хочется, чтобы он повернулся и я смогла бы увидеть выражение его лица.

— А вот и да. Разве не правда? — спрашивает Дарси, явно требуя ответа от всех нас, и пристально смотрит на меня. Дружба с ней научила меня искусству улаживать ссоры. Но после того как я переспала с Дексом, этот инстинкт притупился. Мне совершенно не хочется вмешиваться. Да и никто не горит желанием лезть в их дела. Мы пожимаем плечами или смотрим в сторону.

По правде говоря, Декс и в самом деле подавлен. Интересно, не я ли тому виной? Может быть, он расстроился, увидев меня с Маркусом? Не то чтобы испытал полноценную ревность, но ощутил то же самое чувство ущемленного самолюбия, которое колыхнулось во мне. А может быть, он просто задумался о Дарси, увидев, что она во всем

желает быть главной? Я всегда знала ее запросы — их просто невозможно было игнорировать, — но со временем стала относиться к ней менее терпимо. Я устала от того, что она всегда получает все. Может быть, и Декс чувствует то же?

— Что у нас с завтраком? — спрашивает Mapкус, громко зевнув.

Клэр смотрит на свои роскошные часики от Картье.

— Точнее сказать, уже с обедом.

— Никакой разницы. Лишь бы поесть, — говорит Мар-кус.

Совещаемся и решаем пока не выходить в город — сейчас в Хэмптонсе слишком людно. Хиллари говорит, что вчера она купила все необходимое.

— Надеюсь, в понятие необходимого вошли фруктовые хрустики? — спрашивает Маркус.

— Сейчас. — Хиллари достает тарелки, ложки и ставит на стол коробку рисовых хлопьев. — Наслаждайся.

Маркус открывает коробку, сыплет хлопья в тарелку и смотрит через стол на меня:

— Будешь?

Киваю, и он наполняет мою миску. Больше он никого не спрашивает, просто ставит коробку на стол.

— Банан?

— Да, пожалуйста.

Он очищает банан, крошит его в наши тарелки — кусочек туда, кусочек сюда. Себе берет чуть поврежденные сегменты. Таким образом мы делим банан. Это что-нибудь да значит. Декс сверлит меня взглядом, а Маркус бросает последний аккуратный цилиндрик в мою тарелку, оставив в кожуре самый кончик.

Через пару часов мы готовы идти на пляж. Клэр и Дарси выходят из комнат со своими стильными пляжными сумками, нагруженные мягкими полотенцами, журналами, лосьонами, термосами и макияжем. Хиллари прихватывает с собой только маленькое пляжное полотенце. Я где-то в промежутке между этими крайностями: у меня с собой еще плейер и бутылка с водой. Вшестером шагаем в ряд, шлепанцы хлопают по тротуару — восхитительный летний звук! Клэр и Хиллари идут с флангов, олицетворяя противоположности.

Я счастлива, что уехала из Индианы, не имеющей выхода к морю; там даже берега озера Мичиган называют «пляжем». Пересекаем парковку и взбираемся на холм, немного задержавшись, чтобы бросить взгляд на океан. Вид потрясающий! Почти забываю о том, что переспала с Дексом.

Декс прокладывает путь через пляжную толпу, на полпути между дюнами и водой отыскивает свободное место, где песок достаточно горячий, но полотенце расстелить можно. Маркус располагается рядом со мной, Дарси — с другого боку, следом Декс. Хиллари и Клэр устраиваются впереди. Солнце жаркое, но не слишком. Клэр всех предупреждает об ультрафиолетовом излучении и говорит, что в эти дни нужно быть особенно осторожным.

— Можно серьезно себе навредить и даже не понять этого, пока не станет слишком поздно, — вещает она.

Маркус предлагает намазать мне спину лосьоном для загара.

— Спасибо, не надо, — отвечаю я. Но когда пытаюсь самостоятельно натереться под лопатками, он просто забирает у меня бутылочку и все делает сам, осторожно маневрируя вокруг участков, закрытых купальником.

— И меня, Декс, — весело говорит Дарси, сбрасывая шортики и присаживаясь перед ним на корточки в своем черном бикини. — Вот здесь. Возьми, пожалуйста, кокосовое масло.

Клэр вздыхает из-за того, что в лосьоне недостает какого-то ингредиента, и говорит, что мы уже немолоды для лежания на пляже — Дарси первая же пожалеет, когда появятся морщинки. Та закатывает глаза и говорит, что плевать ей на какие-то там будущие морщинки, она хочет жить здесь и сейчас. Потом, несомненно, я наслушаюсь всякого: Дарси будет уверять меня, что Клэр просто завидует, поскольку сама мгновенно обгорает на солнце.

— Пожалеешь, когда тебе стукнет сорок, — продолжает Клэр. Ее лицо затенено огромной соломенной шляпой.

— Ничего подобного. Сделаю себе подтяжку. — Дарси приводит в порядок бикини и быстрыми умелыми движениями смазывает маслом икры.

Более пятнадцати лет я наблюдала за этим. Каждое лето она преследовала одну цель: загореть дочерна. Обычно мы усаживались у нее на заднем дворе с коробкой печенья, бутылкой сока и садовым шлангом, чтобы время от времени освежаться. Это было настоящей пыткой. Но я терпеливо ее сносила, потому что хотела быть красивой. Кожа у меня светлая, как у Клэр, и с каждым днем Дарси все больше меня опережала.

Клэр замечает, что пластическая хирургия не спасает от рака кожи.

— Ради Бога! — говорит Дарси. — Вот и сиди в своей дурацкой шляпе.

Та открывает рот, но тут же захлопывает. Видно, что она обижена.

— Ну, извини. Я просто хотела дать совет.

Дарси бросает на нее примирительный взгляд.

— Я знаю, милая. Вовсе не думала ссориться с тобой.

Декс смотрит на меня и делает такую гримасу, как будто хочет сказать: вот было бы хорошо, если б они обе заткнулись. Это первый случай за весь день, когда мы встречаемся взглядами. Позволяю себе ответить ему улыбкой. Он сияет в ответ. Декс настолько красив, что его улыбка просто убийственна. Все равно что смотреть на солнце. Он приподнимается, чтобы расправить полотенце, завернувшееся от ветра. Любуюсь его спиной и ногами, и меня одолевают воспоминания. Он спал со мной. Это не значит, что я хочу этого еще. Но черт возьми, у него красивое тело — худощавое, широкое в кости. Я

не поклонница исключительно телесной красоты, однако всегда отмечаю достойные образцы. Он возвращается на свое место, и я тут же отвожу взгляд.

Маркус спрашивает, не хочет ли кто-нибудь поиграть в тарелочку. Отказываюсь, потому что слишком устала. На самом деле последнее, что я стала бы делать, — так это бегать, с моим-то незагоревшим, рыхлым животиком, выглядывающим из купальника. Хиллари принимает предложение, и они идут играть — воплощение двух пляжников, которым на все наплевать: пусть себе остальные над ними подтрунивают.

— Дай мне рубашку, — говорит Дарси.

— А волшебное слово?

— Оно предполагается.

— Ну так произнеси его, — требует Декс, засовывая в рот пастилку с корицей.

Дарси дает ему тычка под ребра.

— Ох, — спокойно выдыхает он, показывая, что ему совсем не больно. Она тянется к нему, чтобы стукнуть еще раз, но он ловит за запястье и мягко останавливает ее: — Веди себя прилично. Ты совсем как ребенок.

Его утреннюю язвительность как рукой сняло.

— Ничего подобного, — говорит она, усаживаясь боком на его полотенце. Касается пальцами груди и напрашивается на поцелуй.

Надеваю солнечные очки и смотрю в сторону. Сказать, что я не ревную, очень трудно.

Вечером мы едем на вечеринку в Бриджхэмптон. Огромный дом с замечательным Г-образным бассейном, живописные окрестности и по меньшей мере двадцать фонарей во дворе. Разглядываю собравшихся гостей и замечаю, что они сплошь в лиловых, ярко-розовых или оранжевых платьях, и рубашках. Кажется, будто все женщины прочли одну и ту же журнальную статью под заглавием «Да здравствуют яркие цвета!». Я последовала этому совету и купила симпатичное зеленое платьице, которое едва ли надену во второй раз до самого августа: слишком яркое, просто бросается в глаза! И обошлось мне в сто пятьдесят долларов. Но мой выбор мне нравится — до тех пор, пока я не замечаю точно такое же, только на два размера меньше. Изящная блондинка, чуть повыше, чем я, — платье на ней кажется еще короче и открывает длинные, покрытые бронзовым загаром бедра. Постараюсь держаться на противоположной стороне бассейна.

Иду в туалет, а когда возвращаюсь и начинаю искать Хиллари, со мной заговаривают Холлис и Дьюи Мэлоны. Холлис поступила на работу в ту же фирму, что и я, но буквально на следующий день обручилась с Дьюи. Он некрасив и без малейшего чувства юмора, но у него внушительные сбережения. Поэтому Холлис им заинтересовалась. Очень забавно слушать, когда она рассказывает о том, какое у Дьюи «золотое сердце», тщетно пытаясь скрыть свои истинные намерения. Конечно, ей можно только позавидовать, но лично я скорее буду нищенствовать, чем выйду замуж за подобного типа.

— Мне теперь живется куда лучше, — разглагольствует Холлис. — Эта фирма была просто ужасна. Я думала, что совсем отупею на работе... Зато теперь у меня есть время, чтобы читать и размышлять... Это здорово. Так раскрепощает.

— Да-а... это классно, — говорю я, отметив про себя, что расскажу о них Хиллари.

Холлис собирается поведать мне о собственном доме с видом на парк и о том, как усердно она украшает свое гнездышко (ей пришлось прогнать троих дизайнеров, не разделявших ее точку зрения). Дьюи в течение всего разговора не произносит ни слова, ест мороженое и, видимо, скучает. Один раз я прослеживаю его взгляд — он устремлен на ягодицы Дарси, втиснутые в узкие ярко-красные брючки.

Внезапно рядом возникает Маркус.

Знакомлю его с Дьюи и Холлис. Дьюи жмет ему руку и снова впадает в прежнее состояние: сопит и томится. Холлис живо интересуется, где Маркус живет и кем работает. Очевидно, его место жительства и должность не оправдывают ее надежд, потому что оба извиняются и движутся к более ценным гостям.

Маркус удивленно поднимает бровь.

— Ну и парень этот Дьюи — а?

— Точно.

— У него как будто кол в заднице.

Смеюсь. Он явно горд тем, что рассмешил меня.

— Стало быть, развлекаешься?

— В общем, да. А ты?

Он жмет плечами.

— Ощущение, будто все здесь чересчур серьезны.

— Таков Хэмптонс.

Смотрю на собравшихся. Ничего общего с дружескими пирушками в далекой Индиане. С одной стороны, я рада, что мои горизонты заметно расшились. Но с другой стороны, каждый раз, приходя на подобную вечеринку, чувствую себя неуютно. Я лицемерка — пытаюсь общаться с людьми, считающими Индиану всего лишь местом, над которым пролетает их самолет по пути в Лос-Анджелес. Вижу, как Дарси прогуливается под руку с Дексом. В ней не осталось ровным счетом ничего «индианского»: посмотреть на нее — так она будто выросла в Нью-Йорке. Разумеется, ее дети будут истинными манхэттенцами. Когда у меня будут малыши (если будут) — перееду в пригород. Смотрю на Маркуса и пытаюсь представить, как он втаскивает на панель трехколесный велосипед, смотрит сверху вниз на нашего маленького сына, у которого все личико в разводах фруктового мороженого, и наставляет его ездить только по тротуару.

У мальчика коротенькие, как у Маркуса, брови, которые смотрят вверх и похожи на перевернутую V.

— Идем, — говорит Маркус. — Давай возьмем чего-нибудь выпить.

— Хорошо, — отвечаю я, не спуская глаз с блондинки в таком же, как у меня, платье.

Когда мы продвигаемся к бару возле бассейна, снова думаю об Индиане, рисую себе Аннелизу, Грега и их соседей, расположившихся на свежеподстриженной садовой лужайке. И ничего страшного, если кто-нибудь наденет точно такие же, как у нее, шорты цвета хаки.

С этой вечеринки мы отправляемся на другую, а заканчиваем вечер, как обычно, в «Толкхаусе». Я снова танцую с Маркусом. Около трех часов ночи садимся в машину и едем домой. Хиллари и Клэр сразу отправляются спать, а мы вчетвером остаемся в гостиной. Дарси и Декс сидят на диване обнявшись, мы с Маркусом — просто рядом, не касаясь друг друга.

— Ладно, детишки. Лично мне давно пора в кроватку, — говорит Дарси, поднимаясь. И смотрит на Декстера: — Идешь?

Наши взгляды встречаются, и мы одновременно отводим их.

— Да, — говорит он. — Сейчас приду.

Втроем мы болтаем еще несколько минут, пока не слышим, как Дарси зовет с верхней площадки лестницы:

— Давай, Декс, им хочется побыть наедине!

Маркус ухмыляется. Я пристально рассматриваю родинку у себя на запястье.

Декс кашляет. Взгляд у него очень озабоченный.

— Ну ладно... Спокойной ночи.

— Ладно, старик, до утра, — говорит Маркус.

Я бормочу: «Спокойной ночи», не в силах поднять глаза, пока Декс не выйдет из комнаты.

— Слава Богу, — говорит Маркус. — Наконец-то мы одни.

Мне внезапно становится неловко за Декса; что-то напоминает о том, как Хантер оставил меня наедине с Джоуи в холле, но я отбрасываю это воспоминание и улыбаюсь Маркусу.

Он придвигается ближе и целует меня, на этот раз уже не спрашивая разрешения. Довольно приятный поцелуй — может быть, даже лучше, чем первый. Отчего-то я вспоминаю сцену из фильма, где в небо взмывают ракеты, когда мальчик Бобби Брэди целует девушку (а у той, если не ошибаюсь, была свинка). Когда я впервые смотрела этот фильм, то была примерно того же возраста, что и Бобби, так что вышеупомянутую сцену восприняла на полном серьезе. Помню, как думала, что однажды тоже увижу ракеты. До сих пор иллюминации не было. Но Маркус в отличие от остальных оказался ближе всех к идеалу.

Наши поцелуи становятся все активнее, и тогда я говорю:

— Думаю, что нам пора спать.

— Вместе? — спрашивает он. Могу поклясться, это шутка.

— Очень смешно, — отвечаю я. — Спокойной ночи, Маркус.

Целую его еще раз перед тем, как подняться к себе, по пути миновав запертую дверь Дарси и Декса.

На следующий день на мобильник приходит сообщение. Лэс отправил уже три. Права на отдых этот пуританин не признает. Он говорит, что хочет «провернуть несколько дел завтра, с утра пораньше». Знаю, что он никогда ничего не говорит прямо и не оставляет никаких конкретных указаний. Непонятно, должна ли я встретиться с ним в офисе или позвонить. Теперь он может быть уверен, что праздник для меня сокращается наполовину. Хиллари убеждает меня плюнуть и сделать вид, что я не получала сообщений. Маркус советует осадить его, вернув послание с припиской: «А не пошел бы ты работать в национальный праздник?!» Но, разумеется, я покорно изучаю расписания поездов и автобусов и решаю, что мне нужно выехать после обеда, дабы избежать пробок. В душе знаю, что работа — это единственное оправдание отъезда; а мне уже хватило здешней безумной жизни. Маркус очень мил, но крутить с мужчиной роман, который неизвестно во что выльется, очень утомительно. А еще тяжелее все время сторониться Декса. Я избегаю его, когда он один и когда с Дарси. Избегаю всего, что связано с ним и со случившимся.

— Мне действительно надо ехать, — вздыхаю я, как будто возвращаться в город мне хочется меньше всего на свете.

— Ты не можешь вот так нас бросить! — заявляет Дарси.

— Придется.

Она надувается; я напоминаю, что мы вместе провели в Хэмптонсе почти все отпущенное нам время, и Дарси окончательно расстраивается: я, мол, разрушаю компанию. Повторяю, что вынуждена уехать.

— Всегда ты испортишь настроение!

— Дарси, но ведь ничего не поделаешь, если она работает, — говорит Декс. Может быть, он сказал это потому, что она частенько обвиняет его самого в покушении на общее настроение. А возможно, он хочет, чтобы я уехала. По тем же причинам: из-за случившегося.

После ленча собираю вещи и спускаюсь вниз; остальные бездельничают и смотрят телевизор.

— Никто не подвезет меня до остановки? — спрашиваю я, ожидая, что вызовутся Дарси, Хиллари или Маркус.

Но первым откликается Декс.

— Я подвезу, — говорит он. — Мне все равно нужно в магазин.

Прощаюсь со всеми, Маркус жмет меня за плечо и говорит, что звякнет на следующей неделе.

Мы с Дексом выходим. Четыре мили наедине.

— Тебе понравилось здесь? — спрашивает он, выезжая задним ходом на дорогу. Мгновенно исчезает вся насмешливость, которая появилась в нем после случившегося. Он, как и Дарси, перестает расспрашивать меня о Маркусе — возможно, потому, что ему ясно: новость утратила новизну.

— Да, было весело, — говорю я. — А тебе понравилось?

— Конечно, — отвечает он. — Просто здорово.

После короткой паузы заговариваем о работе и общих университетских знакомых — как раз об этом мы говорили незадолго до случившегося. Все входит в свою колею — насколько это возможно после ошибки, которую мы совершили.

На остановку приезжаем рано. Декс паркуется, оборачивается ко мне и изучает своими зелеными глазами — так внимательно, что я отворачиваюсь. Он спрашивает, что я делаю во вторник вечером.

Не уверена, правильно ли его поняла, и потому бормочу:

— Как всегда. В пятницу я работаю со свидетелями и еще не подготовилась. Единственное, что придумала, так это: «Произнесите внятно свою фамилию, судебный репортер ее запишет» и «Используете ли вы какие-либо препараты, которые могут помешать вам адекватно отвечать на вопросы?».

Нервно смеюсь.

Его лицо совершенно серьезно. Очевидно, он не испытывает никакого интереса к работе со свидетелями.

— Я хочу с тобой увидеться, Рейчел. Подъеду часов в восемь. Во вторник.

От того, как он это говорит — не спрашивает, а утверждает, — у меня схватывает низ живота. Это вовсе не то чувство, которое посещало меня раньше 104 перед свиданием со случайным парнем. Оно не

похоже на нервозность перед выпускным экзаменом. Так себя не чувствуют, когда ожидают кары за содеянное. И это не то головокружительное ощущение, которое сопутствует чувству влюбленности в мужчину, когда он наконец отмечает твое присутствие улыбкой или приветствием на ходу. Это — нечто иное. Знакомая боль, но определить ее я не могу.

Моя улыбка исчезает; я становлюсь так же серьезна, как и он. Хотелось бы сказать, что этот вопрос меня удивил, застал врасплох, но, похоже, отчасти я его ожидала. Даже надеялась на него, когда Декс предложил меня подвезти ! Не спрашиваю, зачем он хочет меня увидеть и о чем мы будем беседовать. Не говорю, что у меня слишком много работы или что это вообще не очень хорошая идея. Просто киваю.

— Ладно.

Убеждаю себя, будто единственная причина, по которой я соглашаюсь с ним увидеться, — это то, что нам нужно наконец разобраться в происшедшем. Следовательно, я не хочу больше причинять Дарси зла, просто пытаюсь исправить то, что уже сделано. Говорю себе, что если и хочу увидеться с Дексом по каким-то иным причинам, кроме этой, то лишь потому, что теряю друга. Снова вспоминаю свой день рождения и время, проведенное в «Севен-би» незадолго до случившегося; вспоминаю, как я наслаждалась его обществом и тем, что Декс наконец выбрался из-под каблучка Дарси. Я теряю его дружбу. И просто хочу с ним поговорить. Все.

Подходит автобус, желающие ехать начинают занимать места. Выхожу из машины, не сказав ни слова.

Когда я сажусь у окна позади какой-то бойкой блондинки, которая громко разговаривает по мобильнику, то вдруг понимаю, что это за ощущение у меня в животе. То же самое я чувствовала, когда занималась любовью с Натом незадолго до того, как он меня бросил ради той вульгарной гитаристки. Это смесь истинного чувства и страха. Страха потерять. Понимаю в эту секунду, что, позволив Дексу прийти, я чем-то рискую. Рискую не только дружбой. Я рискую потерять голову...

Девушка продолжает болтать, вставляя через каждое слово «невероятный» и «потрясный» (она тоже вынуждена вернуться в город раньше конца выходных). Говорит, что у нее началась «дикая мигрень», после того как они «здорово перепили» на какой-то «клевой вечеринке». Хочу сказать ей, что, если она слегка понизит громкость, мигрень у нее наверняка пройдет. Закрываю глаза, надеясь, что ее телефон наконец разрядится. Но знаю, что даже если эта ультразвуковая болтовня закончится, мне все равно не удастся заснуть — из-за собственных переживаний. Это и плохо, и приятно, все равно что выпить слишком много кофе. В равной мере возбуждает и пугает, словно поджидаешь волну, которая вот-вот накроет тебя с головой.

Что-то надвигается, и я бессильна это остановить.

Вечер вторника, без двадцати восемь. Я дома. В течение дня Декс не звонил — стало быть, встреча не отменяется. Чищу зубы, зажигаю ароматические свечи на кухне — там все еще пахнет деликатесами из тайского репертуара, которые я заказывала накануне, когда в одиночестве отмечала День памяти. Переодеваюсь: надеваю черное кружевное белье (пусть даже знаю, знаю, знаю, что ничего не произойдет), джинсы и футболку. Немного пудры и блеска для губ. Вид у меня спокойный и отчасти легкомысленный — полная противоположность тому, что в душе.

Ровно в восемь звонит консьерж Эдди, напарник Хосе.

— К вам пришли, — кричит он.

— Спасибо, Эдди. Впусти.

Через несколько секунд на пороге появляется Декс — в темном костюме в светло-серую полоску, в синей рубашке, при галстуке.

— Твой консьерж мне ухмыльнулся, — говорит он, входя в квартиру и оглядываясь, будто он здесь впервые.

— Вряд ли, — говорю я. — Тебе показалось.

— Не показалось. Я эту ухмылку уже видел.

— Так ведь это не Хосе. Другой консьерж. Сегодня дежурит Эдди. Просто ты чувствуешь себя виноватым.

— Я тебе уже говорил: у меня нет никаких угрызений совести по поводу того, что было. — Он смотрит мне в глаза.

Чувствую, как его взгляд меня затягивает. Я забываю о своем решении оставаться только хорошим другом. Нервно отвожу глаза и спрашиваю, не хочет ли он выпить. Декс говорит, что стакан минералки был бы в самый раз. Безо льда. Я наливаю нам по стакану и подсаживаюсь к нему на кушетку.

Он делает несколько больших глотков и ставит стакан на поднос. Я отпиваю еще. Чувствую, как он смотрит на меня, но не могу поднять глаз. Смотрю прямо перед собой — туда, где стоит кровать. Место действия. Нужна отдельная комната для спальни или по крайней мере ширма, чтобы отгородить мое ложе от всего помещения.

— Рейчел, — говорит он, — взгляни на меня.

Смотрю и снова утыкаюсь взглядом в стол.

Он берет меня за подбородок и поворачивает лицом к себе.

Чувствую, что краснею, но не могу отвернуться.

— Что? — Я издаю нервный смех. Выражение лица у него не меняется.

— Рейчел.

— Что?

— У нас проблемы.

— Неужели?

— Большие проблемы.

Он наклоняется ко мне, откинув левую руку на спинку кушетки. Целует меня — сначала слегка, потом все более настойчиво. Ощущаю запах корицы. Вспоминаю о пастилках, которые он таскал с собой все выходные. И целую его в ответ.

Если я считала, что Нат и Маркус неплохо целуются, то это лишь потому, что мне было не с кем сравнивать. Они всего-навсего умели целоваться. От поцелуя Декса вся комната плывет у меня перед глазами. И на этот раз вовсе не от алкоголя. Этот поцелуй — вроде тех, о которых я сотню раз читала и которые видела в кино. И не была уверена, возможны ли они на самом деле. Такого я никогда не ощущала прежде. Фейерверки и все такое. Совсем как у Бобби Брэди и его подружки.

Целуемся долго-долго. Не останавливаясь. Не меняя положения, несмотря даже на то, что сидим слишком далеко для хорошего поцелуя. Я не могу говорить и не хочу двигаться. Не хочу, чтобы это заканчивалось, не хочу, чтобы наступила та тревожная минута, когда мы зададимся вопросом: а что мы, собственно, делаем? Не хочу говорить о Дарси, даже слышать ее имя. Она здесь ни при чем. Ни при чем. Этот поцелуй ничего не значит. Нет ни времени, ни обстоятельств, ни свадьбы в сентябре. Вот что я пытаюсь себе внушить. Наконец Декс отрывается от моих губ. Но лишь для того, чтобы подвинуться ближе, обнять меня и шепнуть:

— Я все время о тебе думаю.

Я тоже.

Но я все еще себя контролирую. Просто эмоции — это одно, а что ты под их влиянием вытворяешь — другое. Отодвигаюсь, но не слишком далеко, и качаю головой.

— Что? — мягко спрашивает он, все еще обнимая меня.

— Мы не должны были этого делать, — говорю я. Робкий протест, но все же это лучше, чем ничего.

Дарси может быть надоедливой, ревнивой и запальчивой, но она — моя подруга. А я верный друг. И порядочный человек. И мне нужно остановиться. Возненавижу себя, если не остановлюсь.

Не двигаюсь. Жду, что меня будут разубеждать, надеюсь, что Декс об этом заговорит. Конечно, он возражает:

— Должны были.

Говорит уверенно. Не сомневаясь, не волнуясь. Держит мое лицо в ладонях и пристально смотрит в глаза.

— Даже обязаны.

В его словах никакой лжи, он искренен. Он мой друг — друг, которого я знала и о котором думала еще до того, как с ним познакомилась Дарси. Почему же я раньше не понимала своих чувств? Почему интересы Дарси заслонили от меня мои собственные? Декс придвигается и снова целует меня. Нежно, но настойчиво.

Так нельзя, протестую я в душе, понимая, что уже поздно. Что я сдалась. Мы пересекли еще один рубеж. Все, что было до этого момента, даже постель, — не в счет. Тогда мы были пьяны и за себя не отвечали. На самом деле до нашего нынешнего поцелуя ничего серьезного не было. Ничего, что не могло бы кануть в Лету, стать сном, может быть, даже забыться навсегда.

Все изменилось именно сейчас. К лучшему — или к худшему.