Жизнь экспромтом

ГЛАВА 10

Бульвар Заходящего Солнца был битком набит машинами, и им пришлось двигаться черепашьим шагом бампер к бамперу с роскошными лимузинами, беспомощно наблюдая при этом, как огни светофора по многу раз переключаются с красного на желтый и зеленый, а потом снова на красный. Фрэнки прижала нос к затемненным окнам серебристого «Мерседеса» Дориана и рассматривала стоящие по обочинам огромные рекламные щиты.

Почему, ну почему она согласилась ехать на этот праздник? Почему вместо этого она не отправилась в комнату Риты, не надела пижаму и не свернулась калачиком на кровати рядом с Фредом и Джинджером? Почему она сидит теперь здесь, вся разнаряженная, в самом лучшем своем черном платье и на высоких каблуках, и лицо ее, распухшее от слез и покрытое пятнами, скрыто под надежной броней из тонального крема и суперсовременной туши для ресниц? Она посмотрела на Риту и Дориана, сидящих на переднем сиденье, — Рита курит сигарету, Дориан болтает по висящему на его ухе мобильному телефону и одновременно накладывает гель на остатки своих волос. Было воскресенье, восемь часов вечера. В Лондоне теперь четыре утра следующих суток, и Хью наверняка еще спит. Как она ни старалась, но не могла отогнать от себя это желание оказаться сейчас рядом с ним, прижаться к нему как можно крепче…

… — Ну наконец-то, черт подери, мы, кажется, тронулись с места!

Воспользовавшись первой же возможностью проскочить на зеленый свет, Дориан нажал на газ. Шоссе впереди представляло собой сплошной поток габаритных огней: белых передних и красных хвостовых, и этим оно разительно отличалось от абсолютной, прямо-таки призрачной пустоты близлежащих тротуаров. Фрэнки вертела головой, пытаясь обнаружить на них хоть какие-нибудь признаки пешеходов, но не обнаружила. Возможно, потому, что их здесь просто не было. Все население Лос-Анджелеса передвигалось исключительно на колесах. Каждый куда-нибудь ехал — фактически или метафорически, вверх или вниз, но никто не сидел на месте.

Вместо пешеходов Фрэнки увидела пару освещенных неоном кафе, три винных магазина, снятый с рельсов железнодорожный вагон, который теперь служил уютным ресторанчиком, и огромную рекламу «Мальборо». Фрэнки покосилась на это грубое напоминание о неприятном инциденте в аэропорту и уже собиралась снова начать взвинчивать себя с помощью бесконечных сожалений, как вдруг ее внимание привлек огромный, импозантного вида отель, освещенный рядами фиолетово-голубых прожекторов. Отель маячил у них прямо перед носом, и, когда они подъехали к нему ближе, Дориан резко свернул направо, и они направились по узкой дорожке, обрамленной колоссальными, шелестящими на ветру пальмами, прямо к нему.

У дверей сновала целая армия одетых в униформу швейцаров, которые деятельно занимались высадкой гостей и размещением на стоянке автомобилей. Оказавшись внезапно под ослепительным светом прожекторов, Фрэнки задрожала, как испуганный кролик, голова ее закружилась от переизбытка света и неожиданных впечатлений. Перед ее глазами проплывал нескончаемый поток «Роллс-ройсов», «Феррари» и других лимузинов. Разглядывая их, она заметила, что дорога под их колесами и вправду искрится. Покрытие подъездной дороги состояло из смеси асфальта и каких-то искрящихся камушков, похожих на миллионы миниатюрных звездочек. Только в Ла-Ла можно увидеть звезды под ногами!

Между тем при входе в отель собралась огромная толпа народа. Тонюсенькие девушки в джинсах, «роковые женщины» с огромными прическами на головах и в костюмах от Гуччи, загорелые мужчины с квадратными челюстями — все пытались прорваться в отель. Вышибала размером с динозавра, работающий под «героя универсального жанра», ловко отражал их атаки и беспрерывно что-то кричал в висящий у него на ухе телефон. Он был очень похож на Майка Тайсона. А может, это и был Майк Тайсон? — подумала Фрэнки.

Решив, что ей тоже придется ждать своей очереди в толпе наряду со всеми, она оглядывалась в поисках места, где бы ей лучше всего пристроиться. Ей не хотелось выглядеть так, словно она жаждет куда-то прорваться.

— Простите, — спросила она какого-то блондина лет двадцати с небольшим, стоящего неподалеку от нее, — это конец очереди?

— Очереди? — переспросил блондин, который выглядел именно так, как и должен выглядеть блондин двадцати с небольшим лет в Лос-Анджелесе. Он нахмурил лоб, как будто не понимал, о чем идет речь.

— Ну, да, очереди, чтобы попасть внутрь.

Блондин выглядел озадаченным. Юная особа, которую он обнимал за восемнадцатидюймовую талию, ему помогла:

— Она имеет в виду очередь, как на матче, душка. — В глазах блондина мелькнули веселые огоньки. Девушка тоже явно от души веселилась. — О, разумеется, милочка, — обратилась она к Фрэнки, — это очередь на вход.

Казалось, после этих объяснений они оба пришли просто в неописуемый восторг. Блондин, который до этой минуты вел себя, как степенный и гордый дедушка, сопровождающий внучку на великосветский раут, а вовсе не как легкомысленный бойфренд, каким он на самом деле и являлся, тут тоже расхохотался во все горло и показал ряд ослепительно белых, флюоресцирующих зубов стоимостью не менее чем в пятнадцать тысяч долларов. Ослепленная его зубами, Фрэнки в ответ только беззвучно кивнула.

… — Ю-у-у-х-у-у!

Второй раз за сегодняшний день этот возглас. Фрэнки начала изо всех сил вертеться на одном месте и вставать на цыпочки, чтобы получше разглядеть толпу. У дверей, в самом начале очереди она заметила Риту, которая подавала ей энергичные знаки обеими руками, то есть махала ими, как мельница. О господи! Фрэнки похолодела от ужаса. С Ритой всегда одно и то же. У нее просто талант везде прорываться без очереди, будь то на почте, на автобусной остановке или в баре. А Фрэнки всегда покорно двигалась у нее в фарватере, сгорая от стыда и пытаясь не замечать тех грязных взглядов, которые бросали ей вслед другие разъяренные граждане.

Чувствуя себя, как в ловушке, она начала нервно продираться сквозь толпу, которая тут же занялась гаданием вслух, в каком фильме они могли видеть эту актрису. Может быть, у Квентина Тарантино? Или у Спайка Ли? Ах, нет, скорее всего у Спилберга! Да нет, что вы, вряд ли! Не в силах идентифицировать ее ни с одной актрисой, они в упор рассматривали ее с ног до головы и шепотом обсуждали ее внешность. Да уж, с такими сиськами и зубами она скорее всего англичанка. И снималась, наверное, у Мерчанта Айвори или, что более вероятно, у Кена Рассела. В конце концов, должна же она быть кем-то — иначе ее вряд ли включили бы в гостевой список!

— Давай, давай, поторапливайся, наивная дурочка. Мы проходим вместе с Дорианом. — Словно спасая утопающую, Рита крепко схватила Фрэнки за руку и втащила ее в двери отеля. Фрэнки чувствовала себя в полной растерянности.

— То есть как?

— А вот так! — Рита скорчила одну из своих сценических гримас. — Мы должны сюда войти — и мы входим.

— Но каким же образом? — Фрэнки все еще не могла уловить суть происходящего.

— Черт подери, я не знаю, каким образом! — прошипела Рита, начиная терять терпение от бессмысленных вопросов Фрэнки. — Какое, к чертям собачьим, это имеет значение? Мы вошли? Вошли! Что еще тебе надо? — Ее слова звучали так, словно они были парочкой банковских грабителей, которые только что взломали сложную систему сигнализации и теперь собираются урвать изрядный куш. — Пошли, пошли! — Рита больше не собиралась отвечать на всякие дурацкие вопросы Фрэнки. Одетая в весьма откровенный, облегающий топ с люрексом и соответствующую мини-юбку, она решительно потащила подругу через мраморный холл. По контрасту с ней Фрэнки была во всем похоронном: черное платье, черные колготки, черные туфли. Несмотря на все бодрые разговоры с Ритой, она все еще скорбела по своей любви к Хью.

Кордон охранников они миновали по пропуску Дориана, но сам он тут же исчез, неся в руках серебряный атташе-кейс и подметая пол длинным, до пят, меховым пальто, как будто это было не пальто, а горностаевая мантия. Пытаясь следовать за ним, они прошли сквозь две полосы белого муслина, свешивавшегося с потолка и трепетавшего, как паруса на ветру, и услышали впереди гул многочисленных голосов, смех, музыку и звон бокалов.

И тут неожиданно они пришли.

Фрэнки застыла на месте как вкопанная. Ничего подобного она в своей жизни никогда не видела. Действие происходило в знаменитом Облачном баре отеля, но таких баров на Британских островах она что-то не могла припомнить. Никаких пародийных викторианских каминов, никаких ваз с сухими цветами, ситцевых стульев или тяжелых, с кисточками, занавесей, перевязанных золотыми подхватами. По сути, это вообще был не бар — никаких стен, обшитых дубовыми панелями, или медными пластинами, или еще чем-то в этом роде. Вместо всего этого стены здесь были сплошь покрыты рисунками, а посередине находился олимпийских размеров плавательный бассейн, освещенный десятками настоящих, с живым огнем факелов, которые крепились на статуях в римском стиле или на мраморных колоннах. Пол вокруг бассейна был сделан в виде мозаичных панно и завален сотнями подушек — никакая «ИКЕА» с ее простыми, первозданными тонами не могла конкурировать с этими огромными, сваленными в кучи подушками размером с софу, покрытыми наволочками из белого перламутрового бархата и набитыми чистым гусиным пухом. На этих подушках сидело, развалясь и элегантно попивая шампанское, множество людей.

Фрэнки словно попала в иной мир. Пламя от факелов бросало на лица людей мерцающие отсветы, которые придавали им золотистый оттенок, виденный разве что на картинах старинных голландских мастеров. Это был мир Кена и Барби. Прекрасных и совершенных пластиковых людей. Но если мужчины казались как-то смутно узнаваемыми, в основном благодаря сплошному бронзовому загару и накачанным бицепсам, то женщины представляли собой нечто совершенно особое. Фрэнки почувствовала себя так, словно открыла новую породу женщин — «Ла-Ла-женщин», — которые подвергались влиянию гормонов половой зрелости только выше талии. Если в нижней половине тела у них нельзя было обнаружить ни малейших признаков попок, животиков или — Господи, прости — бедер, то верхняя половина была, как на подбор, украшена парой сисек размером не меньше, чем у Памеллы Андерсон. По виду сплошь двенадцатилетние нимфетки с чудовищными силиконовыми грудями зрелых многоопытных жриц любви и — в довершение всего — с ногами длиной в небоскреб. Фрэнки глазела на них и не могла оторваться. Ей казалось, что она превращается в маленького мальчика из фильма «Остров фантазий», который бегает в кадре и кричит «Инопланетяне прилетают! Инопланетяне прилетают!».

Стараясь не терять самообладания — а это было трудно, — она последовала за Ритой, которая, по всей видимости, не испытывала ни малейших затруднений и уверенно шагала по мозаичному полу к свободному комплекту подушек.

Упав на одну из них, она поправила свой топ и начала расправлять шуршащую лайкровую мини-юбку, как целлофановую обертку вокруг пары куриных окорочков.

— Детка, я просто умираю от жажды, а ты?

Не дожидаясь ответа Фрэнки, она поманила к себе одну из многочисленных босоногих официанток, фланирующих по бару в оранжевых буддийских саронгах и разносящих по залу подносы с шампанским. Рита захватила обеими руками сразу четыре бокала.

— Когда еще в этой суматохе вас допросишься, милашки… — пробормотала она, передавая два бокала Фрэнки. — Пробки в потолок! — Она звякнула своими бокалами. — Держу пари, что тебе этого мало!

Фрэнки мрачно кивнула.

— С тех пор как Хью меня бросил, мне только и остается что пить… — Она с грустью взглянула на свой стакан.

Драматизм ее слов остался непонятен для Риты.

— Наш человек! — засмеялась она ободряюще, приканчивая один из своих бокалов в один присест и без передышки принимаясь за другой. У нее был такой вид, словно она собиралась сегодня перепить всех: запрокинув голову, она высасывала шампанское из бокалов до последней капли. — А сейчас мне нужно на минуточку выйти, в туалет. — Она вскочила с подушек, обнажив при этом гораздо больше тела, чем изначально предназначалось для обозрения, и отправилась на поиски туалета.

Оставшись в одиночестве на своей громадной подушке, Фрэнки почувствовала себя Дюймовочкой на ложе из цветочных лепестков. Потерянной и ничтожной. Сперва она посмаковала мысль о том, чтобы пойти поискать Дориана, но потом передумала. Во-первых, потому, что его не надо было искать: он находился в зале, в пределах видимости. А во-вторых, потому, что достаточно было взглянуть на него со стороны, чтобы убедиться, что, несмотря на его склонность к косметике и пышным нарядам, часто граничащую с эпатажем, он оказался неистовым гетеросексуалом. Склонившись на подушки, он был окружен цветущими роскошными женщинами, которые кормили его суши и поили шампанским, как служанки римского императора. Фрэнки взглянула на часы. Господи, когда же наконец вернется Рита! Второй раз за сегодняшний день она страстно пожелала, чтобы Рита поторопилась.

Фрэнки допила второй бокал шампанского. Она чувствовала себя явно не в своей тарелке. Она не привыкла бывать на приемах в одиночестве. Как правило, рядом с ней всегда находился Хью, с которым она могла перемолвиться словечком или, на худой конец, на него взглянуть, когда он обсуждал цены на недвижимость или биржевые ставки с каким-нибудь случайным приятелем. Она привыкла быть половиной пары, и даже если она ходила куда-нибудь без него — все равно у нее всегда сохранялось чувство защищенности. Словно могла опереться на него в любую минуту, как на свои руки или ноги, про которые человек всегда знает, что при случае они тут как тут, в его распоряжении. Но теперь она осталась в полном, настоящем одиночестве, а это означало, что ей самой нужно себя защищать и утверждать, то есть вести непринужденную беседу, флиртовать и делать попытки знакомиться — даже несмотря на то, что она уже совершенно забыла, как это делается. Да хоть бы и не забыла — она все равно чувствовала, что у нее нет ни малейших шансов утвердить себя в таких кошмарных условиях. Когда Хью сообщил ей, что между ними все кончено, он тем самым украл у нее всю уверенность в себе, а заодно и зажег в ней зеленый свет для многочисленных неврозов. И теперь она могла лишь сомневаться в себе и думать об одном: почему с ней такое случилось? Что с ней не так? Может быть, все дело в размере ее попки? Или грудей? Или в этом ужасном целлюлите? А может быть, так случилось потому, что она слишком скучная? Или неактивная в постели? Или его бесил тот факт, что когда она напьется, то распевает песни Фрэнка Синатры? Этот перечень можно было бы продолжить до бесконечности. Только что она была половинкой пары — счастливой, устроенной в жизни, уверенной в себе. И тут же — раз-два! — и она, вслед за Бриджит Джонс, входит в зону невротизма, пагубного никотинового и алкогольного одиночества.

И пока она все сильнее погружалась в эти безрадостные мысли, взгляд ее случайно упал на скомканную пачку сигарет, выглядывающую из кармана Ритиной сумки. Фрэнки уже не осуждала ее за то, что она так долго где-то шляется, но и не собиралась сидеть, как истукан, в ожидании, когда рядом имеется столь вожделенная возможность. Она вытащила пачку и, пытаясь убедить себя в том, что нет, она не становится никотиновой наркоманкой, заядлой курильщицей и все такое прочее и что на самом деле она вообще не курит, она исподтишка (как бы невзначай) заглянула внутрь. В пачке оставалась всего одна сигарета. О, тем лучше, одна малюсенькая сигарета тем более не причинит ей никакого вреда, не правда ли? А ей просто хочется немного наркотика. И Рита наверняка не будет возражать. В конце концов, она сейчас находится в критической ситуации. Она вложила сигарету в рот и взяла коробок спичек из огромной гравированной вазы в балийском стиле, какие во множестве были расставлены по всему залу. Только она собиралась чиркнуть спичкой, как вдруг над ее ухом раздался голос:

— Я очень сожалею, но здесь курить запрещено.

Она подняла глаза. Над ней возвышалась официантка, появившаяся тихо, как привидение.

Фрэнки была озадачена. Что она подразумевает под словами «курить запрещено»? Они же в баре находятся, а не где-нибудь еще!

— Я вас не совсем поняла.

Официантка, как робот, снова повторила фразу:

— Я очень сожалею, но здесь курить запрещено.

Фрэнки начала терять терпение. Значит, слух ей не изменяет.

— То есть вы хотите сказать, что здесь нигде нельзя покурить?

Она с удивлением обвела глазами повсеместно разбросанные спичечные коробки, все как на подбор украшенные логотипами отеля. Зачем, спрашивается, такое изобилие спичек обитателям Лос-Анджелеса, если они не курят? Может, они любят собирать спичечные модели? Фрэнки тут же вообразила себе Мадонну, которая кладет последние спичечные штрихи к модели парусника «Мари Роз».

Официантка покачала головой.

— Можно, но только не в общественном баре. Таковы законы штата Калифорния. — Она говорила так, словно читает текст по бумажке. — Вы можете выйти на свежий воздух.

— Но я и так на свежем воздухе! — возразила Фрэнки, поднимая глаза к небу над головой, потому что потолка в зале не было.

Игнорируя ее слова, официантка уперла руки в свои несуществующие бока, и ее улыбка при этом перешла в угрожающую гримасу:

— Если вы здесь закурите, мне придется попросить вас покинуть бар и… выйти на свежий воздух! — Она махнула рукой на скользящие двери в дальнем конце бассейна.

— О’кей! — Сообразив, что не имеет никакого смысла дискутировать с мисс Твердый Характер, Фрэнки покорно поднялась с подушек. И тут только заметила, что развернувшаяся между ними сцена имеет зрителей. Все лежащие кругом люди с любопытством смотрели на нее. И при этом никто не курил! Фрэнки почувствовала себя преступницей, пойманной на месте преступления. Она быстро вытащила изо рта сигарету и — так как никаких признаков Риты все еще не обнаруживалось — опрометью бросилась к дальнему концу бассейна и выскочила на улицу.

После тепла бара на улице казалось холодно, темно и сыро. Голова ее кружилась — наверное от выпитого шампанского. Набрав в легкие воздуха, она оглянулась кругом. Никого! Стояла тишина, которую нарушал только приглушенный шум вечеринки за спиной и отдаленный рев машин на шоссе. Так вот, значит, какова у них курительная зона, подумала она. Какой разительный контраст с Лондоном, где курильщики, несмотря на все запреты, сбиваются в веселые компании и со смехом, сообща противостоят всем попыткам себя урезонить, прорываются через все кордоны — бутылка в одной руке, сигарета в другой.

Чувствуя некоторую слабость в ногах, Фрэнки оперлась на каменную балюстраду и зажгла сигарету. Глубокая затяжка. Внизу перед ее глазами расстилались сложные переплетения улиц, обозначенные яркими огнями автомобилей. Мысли ее снова вернулись к Хью. Он теперь за тысячи миль отсюда, на другом континенте, в другой временной зоне. Может быть, Рита права, и он чванливый и испорченный тип, который хочет, чтобы она бегала вокруг него кругами, но она все еще любит его. Она так тоскует по нему.

Глаза ее вновь наполнились слезами, и она поняла, что вот-вот разрыдается. Но тут за ее спиной раздались шаги, и ей пришлось энергично пошмыгать носом, чтобы не дать волю слезам. Она обернулась на звук шагов. В темноте трудно было разглядеть детали, но ей показалось, что там стоит мужчина — высокий, широкоплечий. Лица не было видно.

— Пардон, у вас не найдется спичек? — По сравнению с отдаленным уличным шумом его голос казался очень громким.

Молча кивнув, она достала свой коробок. Он начал оглядываться в поисках места, куда бы поставить свой недопитый бокал.

— Сюда, — сказала она. — Я свой тоже сюда поставила.

Она достала спичку и чиркнула ею по шершавой серной поверхности. Загорелся маленький огонек, и она поднесла его к концу его сигареты. Он сложил ладони горстью, пытаясь защитить пламя от ветра, и начал жадно сосать оранжевый фильтр. Пламя осветило его лицо, загорелую кожу, щетину на лице, грубые складки вокруг рта. Это лицо показалось ей знакомым, как будто она его уже где-то видела… Одну секунду она вглядывалась в его глаза — до тех пор, пока угасающее пламя не обожгло ей пальцы и ей не пришлось отдернуть руку. Догадка пришла в то же самое мгновение, как погас огонек. Святой Боже, это же он!