Голодные Игры глазами Пита Мелларка

Глава 22. Пир

Китнисс замирает на месте и смотрит в никуда. Этим взглядом все сказано, в голове уже выстраивается план по краже рюкзака с номером 12.

— Нет, — говорю я, дотрагиваясь до ее плеча, — ты не должна рисковать ради меня!

— С чего ты взял, что я собираюсь? — девушка делает вид, что удивляется моему вопросу, но при этом старается не смотреть мне в глаза, они бегают из угла в угол.

— Значит, ты не пойдешь.

— Конечно, не пойду, — она отмахивается рукой, будто я сморозил глупость. — Даже не сомневайся. Что я, сумасшедшая, лезть в драку против Катона, Мирты и Цепа? Пусть они перебьют друг друга, и тогда будем думать, что делать дальше.

Глубоко и специально громко вздыхаю.

— Ты совсем не умеешь хитрить, Китнисс. Не знаю, как тебе удавалось до сих пор выжить. «Я знала, что коза для нас настоящая находка. Жар немного спал. Конечно, не пойду», — передразниваю ее. — Никогда не берись играть на деньги. Проиграешься в пух.

— Вот так! — она хлопает руками по полу. — Что ж, я пойду. И меня не остановить.

— Я пойду за тобой. Сколько смогу. До Рога Изобилия не дотяну, но буду орать твое имя, пока кто-нибудь не придет и не прикончит меня!

— Ты с этой ногой и десяти шагов не сделаешь.

— Тогда буду ползти. Если идешь ты, я иду тоже.

Понимаю, что эта угроза звучит глупо и смешно, но я в отчаянии. Удивительно, но дурацкое заявление производит на Китнисс нужное влияние.

— И что ты прикажешь делать? — в ее голосе звучит тревога. — Сидеть и смотреть, как ты умираешь?

— Я не умру, — говорю я твердо. — Обещаю. Если ты обещаешь не ходить.

Я не должен давать подобные обещания, потому что не смогу гарантировать их исполнение. Но кто обижается на мертвого парня, который просто хотел защитить свою любимую? Китнисс закатывает глаза и прижимает ладошку ко лбу.

— Тогда дай слово во всем мне подчинятся. Пить воду, будить меня, когда я скажу, и съешь весь суп, каким бы противным он не был!

При мысли о еде у меня скручивает живот, но отступать, когда она почти согласилась, нельзя.

— Даю слово. Суп готов?

— Сейчас принесу.

Что-то мне не сильно все это нравится. Китнисс так быстро отказалась от своей идеи ради того, чтобы я вовремя ел и пил воду? Никогда не поверю. Единственное, что остается, это не спать всю ночь и поймать ее за руку, если вдруг она решить все-таки идти. А потом разберусь на месте.

Как раз в момент моих раздумий возвращается Китнисс с баночкой. Нюхаю содержимое — пахнет приятно. Похоже на настоящий суп. Теперь надо убедить Китнисс, что я буду все время слушаться ее беспрекословно, поэтому беру ложку и ем. На вкус суп очень даже ничего, мне даже нравится, если не считать того, что мой желудок размером с грецкий орех не хочет ничего переваривать.

Доедаю и хвалю Китнисс, но она не верит и еще раз щупает мой лоб. Неужели думает, что у меня на самом деле бред? В любом случае мне придется пить таблетки, ведь теперь я послушный мальчик.

И пока я пью воду, пытаясь избавиться от привкуса лекарств во рту, Китнисс уже возвращается с новой едой, усаживается напротив меня и протягивает ложку и банку.

— Вот тебе десерт. Я нашла немного ягод дальше по ручью.

Как раз вовремя, может, они помогут избавиться мне от горечи таблеток. Беру у нее ягоды и кладу в рот целую ложку, сразу же чувствуя приторную сладость. За этой сладостью даже сложно разобрать вкус. Покашливаю и пытаюсь понять, что это вообще за ягоды такие. Похожи по виду на те, что приносила Лиса, пока я лежал в камнях, но вкус совершенно другой, но при этом знакомый. Беру еще пару ягод в рот, но никак не могу вспомнить, откуда знаю этот до ужаса сладкий привкус.

— Что-то очень уж сладко…

— Конечно. Это сахарные ягоды. Мама варит из них джем. Ты что, никогда их не ел? — она заталкивает мне в рот еще одну ложку.

Судорожно начинаю перебирать названия ягод, которые моя мама покупает для пирогов, но не могу вспомнить никаких сахарных.

— Нет. Хотя вкус знакомый… Сахарные ягоды говоришь?

— Ну, на рынке они редко бывают. Растут только в лесу.

Она не обращает внимания на то, что я не успеваю проглатывать предыдущую ложку, как уже запихивает в меня новую порцию.

— Сладкие, как сироп, — раздумываю я вслух, но тут меня и осеняет. — Сироп!

Теперь понимаю, почему вкус казался мне знакомым! Это успокоительный сироп. Иногда его добавляют детям в чай, чтобы они легче засыпали. В моем случае, чтобы кошмары не мучили. Никогда он мне не помогал, но мать всегда настаивала, чтобы я не прекращал его принимать…

Собираюсь выплюнуть всю отраву на пол, но Китнисс зажимает мне рот ладонью так сильно, что приходится проглотить. Уже через пару секунд чувствую, как все мое тело тяжелеет и становится неподвижным. Слишком поздно пытаться вызвать рвоту. Оборачиваюсь и смотрю ей в глаза. У нее на лице раскаяние, а у меня мысли летят с бешеной скоростью.

Интересно, она хотя бы понимает, что, если ее убьют из-за меня, это убьет меня морально, а потом и физически? Даже если каким-то чудом у меня получится пережить всех трибутов, я не смогу больше жить полноценно. В Капитолии меня приведут в порядок, но по возвращению домой я, наверное, сопьюсь, как Хеймитч или еще что похуже. Она хотя бы понимает, что, не давая мне выбора, убивает мою последнюю надежду на счастье?

Побочный эффект этого сиропа — ощущение пустоты. В маленьких количествах он мне не помогал, а Китнисс, наверное, вкатила в ягоды лошадиную дозу. Не вижу и не слышу ничего вокруг. Просто проваливаюсь в пустоту.

Эта ночь становится самой ужасной в моей жизни. Помимо того, что я чувствую себя намного хуже, чем раньше, ведь заражение идет полным ходом, так еще и не могу повлиять на решение Китнисс. Сироп обездвиживает меня и делает заложником собственного тела. Это ужасное ощущение сна наяву не прекращается ни на секунду, и я перестаю бороться. Туман заволакивает меня и поглощает в себя с головой. Так я хотя бы не чувствую боли.

Когда я был маленьким, очень часто будил весь дом своими криками во сне. Причем просыпался и не помнил, что мне снилось, просто знал, что это было ужасно. Вот тогда моя мать и решила давать мне этот сироп. Я принимал по чайной ложке каждый день перед сном и к тому времени, как доходил от кухни до спальни, уже почти не ощущал своего тела. Сироп, конечно, помогает заснуть, а если быть точнее — он не оставляет тебе выбора. Под его действием ты не можешь шевелиться или говорить. Но он не избавляет от кошмаров. А иногда даже делает их куда ярче и страшнее, ведь ты не можешь проснуться или закричать. Так вот сегодняшняя ночь не стала исключением. И тема всех кошмаров — смерть Китнисс. Уже даже сбиваюсь со счета, сколько раз предо мной вставала картинка, где она лежит на земле и не шевелится, а я ничего не могу сделать, потому что сироп не дает мне даже шевельнуть пальцем.

Картинки нескончаемым потоком проносятся в моей голове: вот на нее летит Катон с огромным мечом, вот Марвел, будто восстал из мертвых, швыряет в нее копье, вот Цеп превратился в огромного медведя и несется на нее, рыча и оголяя огромные клыки. Мне даже приснилось как та девушка, Лиса, кормит ее ядовитыми ягодами. Единственное, что радует меня с каждым новым кошмаром это то, что со временем действие сиропа становится все слабее и слабее. Я уже начинаю различать некоторые звуки за стенами пещеры. Это стук. Будто целая армия солдат бегут друг за другом по крыше пещеры. Цепляюсь за этот звук, будто за последнюю ниточку, связывающую меня с реальностью, и совсем скоро выкарабкиваюсь из слащавого дурмана успокоительного.

Глаза уже открыты, но все еще плохо вижу. Проходит не меньше пяти минут, прежде чем я могу сфокусироваться на огромном камне у входа в пещеру. Пробую сжать руки в кулаки — получается, потом приподнимаю голову — тоже получается, а потом случается самое удивительное.

Сгибаю раненую ногу в колене и подтягиваю ее к себе, не испытав при этом почти никакой боли. Может, я все еще сплю? Опять закрываю и открываю глаза, но все осталось неизменным. Провожу руками по каменному полу и нащупываю что-то мокрое. Пальцы вязнут в какой-то жидкости. Подношу руку ближе к лицу и ужасаюсь — кровь! Дальше происходит еще более невозможная вещь — я самостоятельно сажусь и отползаю на несколько шагов дальше от кровавой лужи. Мозги еще не совсем отошли от сиропа, поэтому не сразу понимаю, что происходит. Вспоминаю все, что произошло до того момента, как я заснул.

Клавдий Темплсмит объявил о пире у Рога Изобилия. Китнисс собралась идти туда, чтобы добыть для меня лекарство. Я не хотел отпускать ее, но она накормила меня ягодами с сильным успокоительным, и я отрубился. А теперь, когда я проснулся, могу согнуть ногу. Значит, она принесла лекарство. А кровь на полу означает то, что ее ранили!

Быстро оборачиваюсь, и вижу Китнисс, лежащую в целой луже крови, которая до сих пор стекает с пореза прямо над бровью. Ползу к ней и аккуратно дотрагиваюсь до плеча.

— Китнисс! — шепчу я, — ты меня слышишь?

Но ответа не следует. Что же делать?! Вдруг она умирает! Начинаю легко трясти ее, и она сжимает кулак на правой руке и дергает плечом.

Отлично, просто отлично! Из-за меня она рисковала жизнью, а теперь ранена и истекает кровью. Что-то больно колет в грудь. А ведь могло быть и хуже… Эта рана могла оказаться для нее смертельной, и сейчас бы мы оба были мертвы. Беру себе на заметку больше никогда не разрешать ей решать за нас обоих.

Недолго думая, беру ее рюкзак и нахожу там аптечку, аккуратно промываю лицо и руки от крови и перебинтовываю рану. На белой повязке почти сразу же выступает кровь, но, к сожалению, не знаю, чем помочь еще. Помню, как однажды брат разбил лоб, лазая по деревьям, крови было просто море, а я был совсем еще ребенком и страшно перепугался. Отец сказал тогда, что от такой раны не умирают, а крови много, потому что в этом месте много сосудов. Значит, жить Китнисс точно будет, если я не прибью ее после пробуждения.

Нахожу в рюкзаке пару кусков мяса и осознаю, что впервые за долгое время кошмарно голоден. Мясо оказывается очень вкусным, и я успеваю съесть целых три куска, прежде чем вспоминаю, что не один.

Китнисс не просыпается, и я ее не тревожу. Шрам на моей ноге почти затянулся, оставив тонкую красную полоску. Рядом с Китнисс нахожу шприц, видимо, она сама вколола мне лекарство. И опять спасла мне жизнь.

Аккуратно встаю на ноги и медленно хожу по пещере, а потом выглядываю наружу. Там идет дождь, а точнее ливень. Вода стекает сплошной стеной и не дает различить даже очертания ближайших деревьев. Высоко в небе начинает светиться герб и играет гимн. Приглядываюсь и вижу знакомое лицо. Сначала верю своим глазам, но потом понимаю, что не ошибаюсь. Мирта погибла. Вероятно, кто-то убил на ее на пиру. И самое ужасное не то, что мне становится ее жалко, а то, что это могла сделать Китнисс. Ей пришлось убить ради меня. Вот что ужасно на самом деле.

Пытаюсь отделаться от подобных мыслей, но ничего не выходит. Что теперь делает Катон? Как скоро он придет, чтобы отомстить? Будем ли мы готовы сразиться? Если Мирта пришла на Пир одна, значит, он еще не восстановился после нашей последней встречи. Или он пришел, но дал ей погибнуть? Так хочется разбудить Китнисс и расспросить ее обо всем, но я этого не делаю. Ей нужны силы, она ведь потеряла много крови.

Еще немного хожу по пещере, а потом ложусь на пол и, к своему удивлению, засыпаю. А когда просыпаюсь, уже наступает день. Дождь не прекращается и не идет слабее. Неужели распорядители хотят нас затопить?

Китнисс продолжает спать около меня. Дотрагиваюсь до ее повязки — подсохла за ночь. Значит, кровь больше не идет. Ну хоть одна хорошая новость. Потом беру ее за руку и тихо шепчу: «Китнисс», но она даже не шевелится, и я оставляю ее в покое.

Остаток дня наблюдаю за потоками воды, стекающими по стенам, и стараюсь не думать ни о чем плохом.

На арене наступает вечер. Весь день прислушиваюсь к звукам за стенами пещеры, но это почти невозможно из-за шума дождя. Единственное, что могу сказать с уверенностью это то, что пушка сегодня не стреляла. Это значит, что Катон, Цеп и Лиса все еще живы. Мне очень хочется узнать, что случилось там, на пиру у Рога. Как погибла Мирта, и как отреагировал на это Катон.

Я, наверное, последний идиот, но мне до безумия жаль этих двоих. Ведь они тоже, скорее всего, были очень рады, что смогут вернуться домой вместе. А теперь Катон будет мстить тому, кто убил его возлюбленную. И я его ни в чем не обвиняю, потому что сам поступил бы так же. Это меня пугает, ведь если Мирту убила Китнисс — Катон придет мстить нам. Говорю «нам», потому что теперь мы единое целое. Особенно после того, как она спасла мне жизнь.

Все то время, что Китнисс спит, я сижу рядом с ней, чтобы не пропустить момент, когда она проснется. И наконец-то чувствую, как она начинает ерзать.

— Китнисс, Китнисс, ты меня слышишь?

Она резко открывает глаза и начинает осматривать все вокруг, будто не понимает, где находится, а потом задерживает взгляд на мне и долго и упорно вглядывается в мои глаза.

— Пит, — еле слышно произносит Китнисс и слабо улыбается.

— Привет. Рад снова видеть твои глаза.

— Я долго была без сознания? — она дотрагивается пальцем до повязки и тихо ахает.

— Точно не знаю. Я проснулся вчера вечером, а ты лежишь рядом в жуткой луже крови. Сейчас кровотечение, кажется, прекратилось, но я бы на твоем месте не пытался вставать.

Достаю из ее рюкзака бутылку с водой и подношу к ее губам.

— Ты идешь на поправку, — замечает она.

— Еще как. Штука, которую ты мне вколола, знает свое дело. Опухоль почти спала, и я могу ходить. Правда, пока не без усилий, но в любом случае намного лучше, чем было до этого. Я уже даже забыл, когда в последний раз сам ходил куда-то.

Она кивает, выслушивая мою историю, а потом опять включает «заботливую мамочку».

— Ты ел?

— Угу. Слопал три куска гусятины и только потом понял, что надо экономить. Не волнуйся, теперь я на диете.

— Все в порядке. Тебе надо есть. Я скоро пойду охотиться, — она опять дотрагивается до повязки, только в этот раз проводит пальцем вдоль лба и щурится в тех местах, где особенно больно.

— Только не слишком скоро, ладно? — убираю ее руку от повязки и целую пальцы. — Теперь моя очередь о тебе заботиться.

Напарница улыбается и не возражает, поэтому я кормлю ее гусятиной и изюмом, потом даю воды и растираю замерзшие ноги. Она дрожит, поэтому кутаю ее в свою куртку и ложусь рядом. И где там остались те злость и желание отчитать Китнисс за безрассудное поведение? Видимо, где-то в другом мире, где я не плавлюсь как сливочное масло на солнце от одной ее улыбки.

— Интересно, для чего это все устроили? Грозу, дождь. Точнее, для кого? — спрашиваю я, накручивая локон каштановых волос на палец.

— Для Катона и Цепа, — отвечает она, не задумываясь. — У Лисы наверняка есть, где спрятаться. А Мирта… она собиралась меня мучить, но тут… — она останавливается. По ее взгляду видно, что она совсем не хочет вспоминать ту историю, поэтому я решаю показать ей, что не вижу в этом ничего страшного, хотя на самом деле чувствую огромную вину за то, что ей пришлось убивать ради меня.

— Я знаю, что Мирта погибла. Ты ее убила?

— Нет. Цеп проломил ей голову камнем.

У меня будто камень с души падает. Мстить будут не нам. Есть еще немного времени перед финальной битвой, а вот с кем она состоится: с Цепом, Катоном или, ни дай Бог, с Лисой, — покажет время. Не очень-то нормально мечтать, чтоб они просто убили друг друга, да? Все равно мечтаю, хотя и понимаю, что сухими из воды мы не выйдем. Но это будет точно не сегодня.

— Хорошо, что ты ему не попалась, — у меня перед глазами встает образ из недавнего кошмара: Цеп становится огромным медведем и несется на Китнисс.

— Я попалась. Он меня отпустил.

По моему взгляду Китнисс понимает, что без объяснений тут не обойтись, и начинает рассказывать свою историю почти с первого дня на арене.

Вначале она перестала доверять мне, потому что видела, как профи разгуливали по лесу и убили девушку возле костра. Точнее она думала, что я ее убил, но я объясняю, что все не так. А потом следовал рассказ о Руте. Она увидела ее в ту ночь, когда Катон со своей компанией загнали ее на дерево. Именно эта малышка подала Китнисс идею скинуть на нас улей, но она даже подумать не могла, что осы нанесут ей такой вред. После того, как улей был сброшен, она почти ничего не понимала, но помнила, как я кричал ей уходить. Вот тогда она и задумалась над тем, что я, возможно, не такой уж и предатель. Потом она подробно расписала мне, как взорвала припасы и оглохла от взрыва на одно ухо. А когда Китнисс рассказывала о том, как погибла Рута, на ее глазах выступили слезы, я собирался успокоить ее, но она жестом показала мне, чтобы я дал ей закончить.

Китнисс сказала, что убила Марвела, но он успел убить Руту. Мне было совсем не жалко его, ведь он ненавидел меня больше всех остальных. Ну а дальше она сразу перенеслась к пиру. Оказалось, что Цеп услышал, как Мирта говорила что-то о Руте, и решил, что это она убила малышку с его дистрикта, поэтому и проломил ей череп. Ну а Китнисс он не тронул, потому что она успела рассказать ему, что убила Марвела и оставалась с Рутой последние минуты ее жизни.

— Он отпустил тебя, потому что не хотел оставаться в долгу? — наконец спрашиваю я.

— Да. Ты, возможно, не поймешь. У тебя было всегда всего вдоволь. Если бы ты жил в Шлаке, мне бы не пришлось тебе объяснять.

Меня задевает ее замечание.

— Да и не пытайся. Что уж там. Куда мне понять своим умишком.

— Это как с тем хлебом. Наверное, я всегда буду помнить, что тебе должна, — она смотрит на меня взглядом полным благодарности, а я только лишь удивляюсь, что девушка не возненавидела меня за этот жалкий поступок, а считает себя должницей! Возможно, моего умишка в самом деле не хватает, чтобы это понять.

— Ну, думаю, теперь-то уж о нем можно забыть. После того, как ты воскресила меня из мертвых, — но она будто не замечает того, что я ей сказал, и продолжает раздумывать над тем днем.

— Ты ведь даже не знал меня. Мы никогда не разговаривали… И вообще, первый долг всегда самый трудный. Я бы ничего не смогла сделать, меня бы вообще тут не было, если бы тогда ты мне не помог. И с чего бы?

— Сама знаешь с чего… — она улыбается в ответ и сжимает мою руку.

— Так значит, Цеп и Катон, да? — перевожу тему, потому что начинаю краснеть, а от такого взгляда Китнисс сердце колотится как бешеное. — Наверное, будет нескромно надеяться, что они одновременно прикончат друг друга?

Китнисс от моей шутки только мрачнеет.

— Мне кажется, Цеп — славный парень. В дистрикте-12 он мог бы быть нашим другом.

— Если так, пусть лучше его убьет Катон.

Звучит ужасно, но Китнисс кивает в ответ, ведь она морально не сможет убить его, а физически нам даже вдвоем не хватит на это силы.

А потом я поворачиваюсь к ней, чтобы сказать, что все лучше, чем звучит со стороны, ведь мы вместе и можем вернуться домой, но замечаю тоненькие ручейки слез на ее щеках.

— Что с тобой? Очень больно?

— Я хочу домой, Пит, — она смотрит на меня, а из глаз у нее текут слезы. Я целую ее в лоб и говорю:

— Ты поедешь домой. Обещаю.

— Я хочу прямо сейчас…

— Знаешь что, — говорю я, заправляя прядь выбившихся волос ей за ухо, — ты сейчас заснешь, и тебе приснится дом. А потом оглянуться не успеешь, как будешь там на самом деле. Идет?

— Идет. Разбуди меня, если надо будет покараулить.

— Не беспокойся. Я хорошо отдохнул благодаря тебе и Хеймитчу. Так что теперь твоя очередь отдыхать. И потом, кто знает, сколько еще это продлится?

Она кивает, закрывает глаза и уже через пять минут засыпает. Сижу около нее и внимательно смотрю на проход в пещере. Из-за дождя ничего не видно и не слышно, и это играет нам на руку. Ведь, если мы не видим выход, значит, кто-то может не заметить вход.

Мне теперь очень спокойно. Я почти здоров и смогу защитить Китнисс, если понадобится. Она спит возле меня, свернувшись калачиком. Катон сейчас, скорее всего, разыскивает Цепа. По крайней мере, я на это надеюсь. Да и вообще из-за дождя мне как-то спокойно. С детства я дождь люблю, у меня всегда возникает чувство, что пока с неба льется вода — не случится ничего плохого.

Глажу Китнисс по плечу и замечаю какой-то клочок бумаги, торчащий из кармана моей куртки. Достаю его. Это записки Эвелин. Они помялись, намокли и испачкались от глины, но слова на них все равно можно разобрать. Она выводила их аккуратным почерком, вкладывая в каждую букву всю свою душу. Провожу пальцем по бумаге, чувствуя, насколько сильна моя связь с Эвелин. Она стала мне по-настоящему близким человеком. Эта записка разжигает во мне еще большее желание вернуться домой, увидеть ее. Она, наверное, смотрит Игры и переживает за меня. Я точно знаю, что где-то в пещере должна быть спрятана камера, поэтому я просто поднимаю голову к потолку, прижимаю записку к груди и тихо говорю: «Спасибо за это. Я теперь тоже чувствую себя живым».

Если она увидит, ей будет очень приятно, а если не увидит, то все равно никто не поймет, что это за бумажка, и кто ее мне дал.

Укладываю записки обратно в кармашек и продолжаю смотреть на дождь.

Мы с Китнисс должны вернуться домой. Мы обязаны победить ради тех людей, которым будет без нас тяжело. Мы должны сделать это друг для друга, и мы сделаем! Я приложу к этому все свои усилия.

Осталось победить трех человек, и тогда мы свободны. Если не вникать в детали, звучит обнадеживающе, а стоит только задуматься, как все мечты потихоньку рушатся. Даже не могу понять, кого из наших противников будет сложнее всего убить. Катона, с которым я уже дрался и чуть не умер после этого? Или же Цепа, которому Китнисс обязана жизнью? Он не убил ее, и из-за этого она чувствует свой долг перед ним. Она даже сказала, что мы могли бы стать друзьями, если бы жили в одном дистрикте. Поэтому Китнисс вряд ли сможет убить его. А я, даже приложив все свои усилия, не справлюсь с ним сам. И последний наш соперник — Лиса. Не скажу, что она опасный боец, но вот только ее не смогу убить я. Даже думать об этом не хочется. Ведь она рисковала жизнью ради того, чтобы накормить меня. Кто знает, что случилось бы со мной тогда, если бы она не принесла мне ягоды…

Ужасный расклад, но Китнисс так хочет домой, что я из кожи вон вылезу, но сделаю все ради этого. Тем более, если подумать, то меня с Цепом ничего не связывает, разве что благодарность за то, что сохранил жизнь моей любимой. А Китнисс ничего не связывает с Лисой. И уж тем более у нас обоих рука не дрогнет над Катоном. Вот так мы и сможем победить. Я против Цепа, Китнисс против Лисы, и мы вдвоем против Катона…

Самый идиотский план из всех, которые я когда-либо слышал. Эх, сюда бы Хеймитча…

Китнисс шевелится, и я уже думаю, что она проснулась, но ей, скорее всего, просто приснился сон. Понимаю, что этот сон совсем не страшный, потому что она улыбается. Век бы сидел и смотрел на то, как она спит, только вот окровавленная повязка весь вид портит. Она будто напоминает мне, какой ценой Китнисс далось мое спасение. Да я теперь просто обязан сделать все, абсолютно все, чтобы вернуть ее в двенадцатый. С первого дня на арене мне везло. Остается надеяться, что удача и сейчас на моей стороне.

Потом наступают длительные часы ожидания. Смотрю на проход в пещере и от нечего делать считаю капли, которые капают с потолка. Китнисс спит, как убитая, и я иногда засматриваюсь на нее, забывая, что должен следить за обстановкой на улице.

«Да и как за таким ливнем что-то можно увидеть?» — придумываю сам себе отговорку и чаще смотрю на милое спящее личико, чем на выход. Понимаю, что нельзя поддаваться соблазну и тревожить девушку, но все равно не могу сдержаться и то провожу рукой по ее щеке, то накручиваю на палец прядь волос, то ловлю себя на мысли, что слишком приблизился и вот-вот поцелую ее. Китнисс вызывает во мне желания, которые раньше были неизвестны. Хочется укрыть ее от всего мира, прижать к себе так сильно, чтобы стать одним целым, и никогда не отпускать. Я знаю ее много лет, но именно такая: расслабленная, спокойная, теплая и бесконечно близкая, она просто покоряет меня и завладевает всем вниманием.

Иногда отвлекаю себя тем, что мечтаю о будущем. О нашем с Китнисс будущем, конечно же. Вот мы победим и вернемся в дистрикт. Нам выделят два дома в деревне победителей и кучу денег (поговаривают, что Хеймитч никогда не работал, но не было и дня, чтобы он не нашел денег на выпивку). Миссис Эвердин и Прим, скорее всего, переедут вместе с Китнисс, а вот моя мать вряд ли бросит пекарню. Возможно, отец или братья захотят перебраться в новое жилье, но это попахивает грандиозным скандалом, который закатит мама. А главное, что Китнисс будет жить совсем рядом. Мы будем постоянно общаться, и ходить друг к другу в гости, а когда-нибудь она, возможно, переедет ко мне. Я буду печь, а она, если захочет сама, будет приносить из леса дичь. И единственным напоминанием об Играх будет то, что нам придется стать менторами. Но это все-таки к лучшему. Кто знает, может, правило о двух выживших трибутах оставят, и мы сможем вытаскивать с арены всех бедных детишек нашего дистрикта. Маловероятно, конечно, но мне хочется, чтобы было так.

За моими размышлениями проходят долгие часы в одиночестве. Уже наступает вечер следующего дня, и мне безумно хочется есть, поэтому я бужу Китнисс. Она выглядит лучше и уже может самостоятельно сесть.

Мы раскладываем все наши оставшиеся припасы, делим их поровну и доедаем все до последней крошки. Китнисс говорит, что, если бы мясо пролежало еще один день, оно бы испортилось, поэтому нам в любом случае пришлось бы доесть его сегодня. После этого ужина мы выпиваем по целой бутылке воды (хорошо, что теперь воды на арене, хоть отбавляй) и садимся на спальный мешок.

— Завтра идем на охоту, — говорит Китнисс, поглаживая лук.

— От меня толку мало, я никогда не охотился.

Вечно от меня нет никакого толка. Китнисс без лишних размышлений говорит, что я могу собрать ягод или растений и приготовить убитую ею дичь. Конечно же, соглашаюсь.

— Хорошо бы тут рос какой-нибудь хлебный кустарник, — раздумываю вслух.

— Тот хлеб, который мне прислали из Дистрикта-11, был еще теплый, — Китнисс мечтательно вздыхает. И протягивает мне веточку мяты, уверяя, что она поможет справиться с голодом.

— А куда пошел Цеп? — спрашивает она. — Что там, на той стороне арены?

— Поле. Трава мне по плечи, и нигде ни тропинки. Целое разноцветное море. Может, там и съедобные злаки есть.

— Уверена, что есть. И Цеп знает, как их отличить. Вы туда ходили?

— Нет, — я машу головой и вспоминаю, что даже Катон боялся туда идти. — Туда никто не хотел соваться. Жутко. Мало ли что… Вдруг там змеи или бешеные животные, или трясина.

— Вот на том поле, должно быть, и хлебные кусты растут, — с улыбкой говорит Китнисс. — Что-что, а на голодающего Цеп совсем не похож. Наоборот, отъелся.

Представляю себе Цепа таким, каким запомнил его в тренировочном зале, и прибавляю еще несколько килограммов веса. Жутковато.

— Или у него очень щедрые спонсоры, — продолжаю раздумывать я. — Я уж и не знаю, чем заслужить, чтобы Хеймитч нам хоть хлеба прислал…

Он, наверное, ждет, что мы сейчас ринемся в бой против Цепа и Катона и устроим масштабную бойню, и тогда, возможно, он пришлет нам пару носков или баночку супа. Жаль его разочаровывать, но у нас, к счастью, еще остались мозги. Пока есть такой замечательный шанс отсидеться, глупо его не использовать.

— Наверное, он сильно поиздержался, помогая мне усыпить тебя, — что я опять слышу? Она уже в который раз ищет ему оправдание!

— Кстати, — спокойно говорю я, переплетая наши пальцы. — Не вздумай устроить что-нибудь подобное еще раз.

— А то что будет?

— А то… а то… — в голову не лезет ни одной разумной угрозы. — Вот подожди только, придумаю.

— В чем проблема?

— В том, что мы оба живы. Поэтому тебе кажется, что ты поступила правильно.

— Я действительно поступила правильно, — нежным голоском отвечает она, но меня это только злит.

— Нет! Не делай так, Китнисс! — я крепко сжимаю ее руку и смотрю в глаза. — Не умирай ради меня. Я этого не хочу. Ясно?

Она отводит глаза и смотрит в пол.

— А может, я сделала это ради себя. Тебе не приходило в голову? Может, ты не один… кто беспокоится… кто боится, — она путается в собственных словах, и я абсолютно не понимаю о чем она.

— Боится чего, Китнисс?

— Хеймитч просил не касаться этой темы, — что за ерунда? Когда это она начала его слушать? И что еще за темы такие, о которых нельзя говорить со мной?

— Тогда мне придется догадываться самому, — притягиваю ее поближе к себе. Она смотрит мне в глаза и улыбается, я целую ее.

Впервые целую ее сам. Впервые при этом меня не знобит и не бросает в жар. Впервые я могу насладиться поцелуем на всю катушку.

Китнисс не сопротивляется и обвивает мою шею руками, а я в который раз удивляюсь, насколько у нее мягкие губы. Нежные руки прижимают меня все сильнее, запутываясь в волосах, а я крепко обхватываю ее за талию. Поцелуй обжигает, он не утоляет желание, а только распаляет его. Дыхание сбивается, контролировать себя становится все сложнее. Втягиваю носом воздух, наполненный сладким запахом любимой, и с огромным нежеланием прерываю поцелуй. Такого у меня никогда не было, это словно гореть и тонуть одновременно. Эх, если бы не чертовы камеры на каждом сантиметре арены…

— Кажется, у тебя опять кровь, — произношу я, пытаясь объяснить свои действия, и дотрагиваюсь до повязки Китнисс. Ее щеки румяные, а губы припухлые, и мне стоит невероятных усилий отстраниться еще дальше. — Иди ложись. И вообще уже пора спать.

Этой ночью мы решаем дежурить по очереди. Китнисс вызывается следить за входом первой, уверяя меня, что отлично выспалась. Соглашаюсь при условии, что она тоже залезет в спальный мешок. К моему огромному удивлению, она без лишних раздумий соглашается. В пещере жутко холодно и сыро. Мы сплетаем наши тела, чтобы хоть как-то согреться. Китнисс надевает очки ночного видения, а я пытаюсь заснуть. Стук капель успокаивает, и через пару минут уже погружаюсь в мир снов.

Не знаю, сколько проходит времени с момента, как я заснул, когда Китнисс будит меня. Выглядит она совсем уставшей, и я перенимаю у нее эстафету. Дождь не прекращается ни на одну секунду, я уже начинаю думать о том, что, если ручей выйдет из своих берегов, мы окажемся в этой пещере, как в ловушке. А что, распорядители могут и такое устроить. Помнится мне, как лет пять тому назад они разрушили дамбу, около которой собрались все профи. Никто из трибутов не умел толком плавать, кроме девушки из четвертого дистрикта. Если подумать, то ей просто повезло. Она не умела добывать себе еду, у нее не было оружия или даже места, где можно спрятаться, да и вдобавок к этому она немного тронулась мозгами, после того как парня с ее дистрикта убили у нее на глазах. Каково было удивление всех распорядителей, когда победительницей оказалась маленькая, слабенькая девчушка, на которую даже никто не делал ставки. Можно сказать, они сами не ожидали такого исхода. С тех пор таких глобальных бедствий не устраивали, но зато они каждый раз «балуют» трибутов какими-нибудь чудо-животными. Или, например, поливают их кислотным дождем, или отравляют всю воду в реках. В общем с фантазией у них все в порядке. Даже подумать страшно, что они придумали для нас.

Близится рассвет, и Китнисс просыпается. Мы оба хотим есть, но вместо этого выпиваем еще воды. Предлагаю ей пойти добыть еды, хотя сам понимаю, что глупо это делать. Мы прижимаемся друг к другу скорее из-за желания согреться, чем от нежных чувств. Пытаемся спать по очереди, но, когда просыпаемся, чувствуем себя еще хуже. День уже клонится к вечеру, и я понимаю, что долго мы так не протянем. Мне-то хорошо известно, что происходит с человеком, когда он долго ничего не ест, и я боюсь за Китнисс. Мне абсолютно не хочется наблюдать за ее мучениями. Но если Хеймитч не поможет нам, если он не насобирает денег и не пришлет хотя бы по булочке хлеба, плохих последствий не избежать.

Смотрю на Китнисс, она жмется ко мне, а свободной рукой рисует на полу что-то грязью. Наверное, пытается успокоиться. Целую ее в висок и прижимаю еще крепче к себе, а она в ответ поднимает на меня глаза и пытается улыбнуться. Получается настолько неправдоподобно, что ее лицо скорее становится испуганным. Она и сама это понимает, опускает глаза вниз и продолжает размазывать грязь.

Уже хочу предложить ей лечь спать, как она вдруг начинает со мной говорить.

— Слушай, Пит. На интервью ты сказал, что любил меня всегда. А когда началось это «всегда»? — она вводит меня в ступор этим вопросом, но я охотно поддерживаю разговор, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

— Э-э, дай подумать, — говорю я, хотя тут и думать не надо. — Кажется, с первого дня в школе. Нам было по пять лет. На тебе было красное в клетку платье, и на голове две косички, а не одна, как сейчас. Отец показал мне тебя, когда мы стояли во дворе, — она оборачивается и вопросительно на меня смотрит.

— Показал отец? Почему?

Неужели мама Китнисс никогда не говорила ей об этом?

— Он сказал: «Видишь ту девочку? Я хотел жениться на ее маме, но она сбежала с шахтером».

— Да ну, ты все выдумываешь! — она толкает меня рукой в плечо.

— Вовсе нет, так и было! Я еще спросил отца: «Зачем она сбежала с шахтером, если могла выйти за тебя?». А отец ответил: «Потому что, когда он поет, даже птицы замолкают и слушают».

— Это правда. Про птиц. Точнее было правдой…

Китнисс опускает голову, явно расстроенная мыслями об отце. И я продолжаю историю, чтобы ее отвлечь.

— А потом в тот же день на уроке музыки учительница спросила, кто знает «Песнь долины», и ты сразу подняла руку. Учительница поставила тебя на стульчик и попросила спеть. И я готов поклясться, что пока ты пела, все птицы за окном умолкли.

— Да ладно, перестань, — смеется она. А я рад, что у меня вышло ее развеселить.

— Нет, это так. А когда ты закончила, я понял, что буду любить тебя до конца жизни. А следующие одиннадцать лет я собирался с духом, чтобы заговорить с тобой…

— Так и не собрался, — добавляет она.

— Не собрался, — вздыхаю я. — Можно сказать, что мне крупно повезло, что на Жатве вытащили мое имя.

Никогда не думал об этом, но ведь это отчасти, правда. Удача была на моей стороне с того самого дня, как бы странно это не звучало.

Китнисс улыбается и краснеет.

— У тебя… очень хорошая память.

— Я помню все, что связанно с тобой. Это ты никогда не обращала на меня никакого внимания.

— Зато теперь обращаю, — улыбается она.

— Ну, здесь у меня мало конкурентов, — я заправляю прядь волос ей за ухо.

— У тебя везде мало конкурентов, — шепчет она и тянется к моим губам. Прижимаю ее к себе, но в ту же секунду какой-то звук за стенами пещеры заставляет нас вскочить на ноги. Готовлюсь к худшему и выбегаю под дождь. Но, к моему удивлению, никто не собирается на нас нападать. Оглядываюсь по сторонам и замечаю немного дальше от пещеры большую корзину, спущенную на парашюте. Поднимаю ее и обнаруживаю внутри еду! Свежие булочки, козий сыр, яблоки и огромную тарелку с тушеной бараниной и диким рисом. Поднимаю голову к небу и радостным голосом шепчу: «Спасибо, Хеймитч». В следующую секунду уже стою в пещере и протягиваю корзинку Китнисс. Она радостно пищит и хлопает в ладоши. Меня смешит ее реакция, а еще я безумно рад. Теперь мы не умрем с голоду еще, как минимум, дней пять. А потом дождь, может, закончится. Хеймитч подарил нам шанс на спасение! Надо не забыть его поблагодарить еще и за это по возвращению в Капитолий. Хм, мысль о возвращении домой, о том, что мы победим на Голодных Играх, становится настолько привычной, что я даже немного удивляюсь.

Не я ли пару дней назад молился о скорейшей смерти и планировал разить Катона молниями с небес? Улыбаюсь этой мысли и приступаю к долгожданной еде.

Комментарий к Глава 22. Пир

Не забывайте подписаться на работу, чтобы получать оповещения о новых главах! Финал уже совсем скоро.