Игра лорда Эшфорда

24

Когда в то утро ему доставили приглашение от Баррандов, он поспешил отправить свой отказ. Страшно было подумать даже, как он окажется вместе с ними лицом к лицу. Особенно мучительной была мысль о встрече с Джоанной. Он питал к ней самую глубокую благодарность, но ему было стыдно, что женщине, с которой его связывала только дружба, пришлось хлопотать о его освобождении. И вообще, он уже все для себя решил: лучше ему навсегда проститься со светским обществом.

Но когда ему принесли записку от Джоанны с угрозой явиться к нему собственной персоной, если он не соизволит пожаловать к ним на ужин, это задело его за живое. “Черт ее знает, – думал он, разрывая записку надвое и швыряя клочки в камин, – возьмет и прибежит сюда, с нее станется”. Она и не то может. Она уже рисковала своей репутацией ради него. Ну чего бы ей, его подружке по детским проказам, не вырасти тихой, скромной барышней? Нет же! Ей вздумалось превратиться в настырную, упрямую, твердо стоящую на своем барыньку – сущая ведьма, прости Господи! Он поторопился отправить ответ, согласившись прийти только на ужин.

Получив ответ Тони, Джоанна обрадовалась и почувствовала большое облегчение, а то ее уже начинали мучить сомнения: не слишком ли далеко она зашла? К этому вечеру она готовилась очень тщательно: долго перебирала наряды, остановив, наконец, свой выбор на шелковом платье абрикосового цвета. Это неожиданное щегольство было так непохоже на Джоанну, что ее горничная не удержалась и пожаловалась экономке:

– Можно подумать, будто что-то необыкновенное стряслось! А всего-то лорд Эшфорд обещал прийти вечером. Словно моя госпожа не знает его чуть ли не с пеленок.

Экономка на это ничего не сказала, но про себя подумала: “И могла бы я поспорить на что угодно, что с тех пор, как она его знает, с тех пор и влюблена в него”.

Поначалу Тони никак не мог решить для себя, хорошо это или плохо, что застолье семейное. Начали, разумеется, с общих фраз. Мол, какое это счастье, сэр, что вы на свободе. Но после того, как набор быссмысленных любезностей был исчерпан, за столом воцарилось неловкое молчание, которое продолжалось до тех пор, пока Тони сам не прервал его, нарушив негласный запрет на прикосновение к той теме, которая одна только и волновала собравшихся.

– Да, леди Барранд, то, что у вас на столе, – воистину пища Богов. Особенно после тюремной пайки.

– Что, Тони, там в самом деле так ужасно? – сочувственно откликнулась на его похвалу хозяйка и потянулась к страдальцу, чтобы потрепать его по руке.

– Да нет. Ну, что там… конечно да, – согласился он. – Мне еще повезло, что я сумел за свои деньги обзавестись отдельной камерой. Только и остается надеяться, что всего этого я больше никогда не увижу.

– Да тебе это вроде бы не грозит, Тони, – включился в беседу отец Джоанны.

– Магистраты посулили, что я буду сразу арестован, как только появятся еще какие-нибудь доказательства против меня.

– Ну, это мы еще посмотрим. Я возлагаю большие надежды на господина Нейлора. Должен же он найти хоть что-нибудь, – очень по-деловому заявила Джоанна, которую в дрожь бросало от одной мысли, что Тони опять запрут в Ньюгейте.

– Мне очень стыдно, но я до сих пор не поблагодарил вас за то, что вы решились нанять этого человека, – сказал Тони, смутившись. – Однако очень тяжело принимать столь великодушные дары.

– Ерунда, – успокоил его лорд Барранд. – Мы же старые друзья, да еще соседи. Как же иначе? И потом, это все Джоанна придумала.

– Да, я знаю, – убитым голосом ответил Тони.

Джоанна посмотрела на него. Ей и в голову никогда не приходило, каково ему терпеть ее вмешательство в его дела. Она сразу взялась за дело, и все шло у нее от самого сердца. Однако она знала, что среди мужчин бытуют странные представления насчет чести и гордости. И тут до нее дошло, что все эти предрассудки – не пустое место для Тони. Что, хоть они и дружат с детских лет, Тони не хочет быть ей обязанным. Ему, чего доброго, может показаться, что теперь он с нею вовек не рассчитается. И вот тут ей стало по-настоящему скверно. Этого она точно не хотела. Она хотела только помочь ему.

– А нет ли новых вестей от господина Нейлора, милочка? – прервала тишину леди Барранд, которая почувствовала, как тягостно молчание, нависшее над столом.

– Есть. Он выяснил, кто такой на самом деле этот пропавший лакей, Джим. Настоящая его фамилия – Рук. И он еще несколько недель назад работал клерком в компании “Хейлзуорт лимитед”.

Как ни переживал Тони из-за того, что Джоанна полезла в его дела, он все же прервал раздумья и с любопытством прислушался к ее словам.

– Значит, Марк Хейлзуорт наверняка знал этого Джима? А Нейлор его еще не расспрашивал? Я про Хейлзуорта.

– Пока нет. Но по плану это следующий этап. И Нейлор не собирается прекращать поиски Джима.

Тони застонал:

– Да он наверняка в Лондоне. Но это то же самое, что нигде.

– У Марка Хейлзуорта, возможно, имеется какая-то информация, – убежденно высказалась леди Барранд.

Когда пришло время ехать в театр, Тони попытался отговориться тем, что не хочет превращать семейство Баррандов в мишень для досужих сплетников.

– Так мы затем и приглашаем тебя, чтобы злые языки приумолкли, Тони, – заспорила Джоанна с явным раздражением.

– А я, может быть, не хочу, чтобы ты за меня воевала, Джоанна, – сказал он ей так тихо, что ее родители, которые уже дошли до двери, не расслышали, о чем был спор. – И ты рискуешь своей репутацией, – добавил он, злясь на себя за то, что дал волю своей неразумной обиде на нее.

За какие-то мгновения румянец на лице Джоанны сменился чрезвычайной бледностью, которая перешла в пунцовый прилив. И за эти самые секунды она сначала вся сжалась, а потом уже поняла смысл его шепота. К глазам подступили слезы, и ей пришлось быстро отвернуться, чтобы избежать еще более невыносимого унижения.

А Тони предпочел бы сию минуту вновь оказаться в Ньюгейте, и это была бы еще мягкая кара за его неосмотрительный поступок. За все годы дружбы с Джоанной он впервые намеренно обидел ее. Он никогда не думал, что она может так на него обидеться, и уж совсем не предполагал он в себе такую власть и силу, которые способны причинить ей боль. Перед его взором мелькнул и сразу же скрылся образ уязвимой, чувствительной, ранимой Джоанны. О существовании такой Джоанны он и не догадывался.

– Джо, – несмело обратился он к ней, прикасаясь к ее плечу. – Я и сам не знаю, что говорю. Я совсем другое имел в виду, слышишь? На самом деле я очень тебе благодарен за все, что ты для меня сделала.

Джоанна поспешно смахнула слезы, глубоко вздохнула и, повернувшись к нему, произнесла низким, каким-то колючим голосом:

– Знаешь, Тони, не нуждаюсь я в твоей благодарности. Можешь оставить ее при себе. А я вот хочу… – и тут она – вовремя! – сумела себя одернуть. – Я хотела помочь тебе, потому что старые друзья всегда должны помогать друг другу. – Она одернула платье и молниеносно преобразилась: перед Тони стояла та самая Джоанна, которую он хорошо знал: неунывающая, озорная и себе на уме. – А теперь мы что? Мы отступаем? Или же мы заставим злые языки приутихнуть? Ты же показал этим французам, а их прижать не сможешь?

Тони улыбнулся, радуясь прежней Джо.

– Коль вы, миледи, так ставите вопрос, то мне выбирать не приходится.

А в это время Гидеон Нейлор сидел в давно облюбованной им пивной “Голова Гаррика”, поцеживая эль в обществе немногих из своих друзей, которые были актерами. По природе он был нрава тихого, а их общество нравилось ему, потому что все они были говоруны и острословы. Во всяком случае после тяжелого дня Нейлор всегда мог рассчитывать на особое развлечение: не тот так другой произносил какой-нибудь длиннющий монолог, заучивая роль. Нейлор изображал собой почтенную публику, а они давно уже не стеснялись своего единственного зрителя. Иногда актерам удавалось его раззадорить, и он изображал каких-нибудь персонажей или ситуации, которые встречались по ходу очередного расследования. Тогда они говорили ему, что его талант пропадает, и дружно заверяли Нейлора в том, что если он когда-нибудь решит расстаться со своей детективной конторой, то карьера на подмостках сцены ему обеспечена.

В этот вечер он был очень задумчив, его мысли витали где-то далеко-далеко. Лишь очень драматичный третий монолог Гамлета, произнесенный одним из друзей детектива, Робертом Карти, который задался целью доказать, что ему, Роберту Карти, по плечу обеспечить превосходство ученого мужа над отважным, но неотесанным воителем в душе датского принца, ради чего ему приходилось все сильнее напрягать голосовые связки, – только этот монолог смог вернуть рассеянного Гидеона к окружающей его действительности.

Прозвучавшая слишком уж громко догадка Гамлета о том, что ходит рядом с тобою человек, улыбается тебе, а на самом деле это негодяй, который тебя при случае предаст и уж точно не пожалеет, вдруг запала в душу, войдя в гармонию с его мыслями, так что Гидеон даже попробовал про себя еще раз повторить эти шекспировские стихи. Да, для него теперь как-то особенно важно держать в уме подобные истины, особенно об обманчивости внешнего облика человека. Кто он и каков на самом деле, этот лорд Эшфорд? Старался ли он только произвести впечатление, “сделать вид”, “казаться”, или же лорд Эшфорд, подобно герою Шекспира, “знал, а не казался?”

Кто-то толкнул его под ребра.

– Ты что-то совсем притих, Гидеон. Даже тише, чем всегда. Что, новое дело замучило?

Гидеон кивнул.

– На высшую меру тянет, – отвечал он. – Убийство леди Фэрхейвен.

– Дело Фэрхейвен? Так ведь Эшфорда вроде бы уже взяли.

– Это я арестовал Эшфорда, – произнес Гидеон с улыбкой величайшего скромника.

– А я слыхал, что его выпустили, – вмешался Боб.

– Из-за недостатка улик, – подтвердил Гидеон.

– Ну и что ты теперь думаешь, Гидеон?

– Да вот, пытаюсь вовсе не думать.

– Ладно тебе. Это он опять намекает на какие-то свои, только ему ведомые приемы. Давайте звать его Шагомером с улицы Боу. Шлеп, шлеп, шлеп – и вот внезапное озарение: наш Гидеон разгадал тайну!

– Пусть, но ведь ему уже доводилось распутывать подобные дела, – не согласился Боб.

– Ради того, чтоб покончить с этим делом, я прошагал уже не знаю сколько миль, парни, – произнес Гидеон, вставая из-за стола. – И я знаю, что мне еще шагать и шагать. В этом-то я нисколечко не сомневаюсь. Ладно. Я ушел. Отдохнуть надо.

– Домой, домой, где ждет постель, пусть холодна она да и пустынна. Прощай, Гидеон!

– Да, его постель такая же холодная и пустая, как и наши койки!

– Увы! Воистину!

У двери Гидеон обернулся и с теплым чувством оглядел своих приятелей. Хорошо, что у него такая славная компания – актеры. Вообще, здорово, что от Боу-стрит до Ковент-Гардена и театров так близко! А что касается его кровати, то она обыкновенно пустует, пока он в нее не заберется, и по ночам, таким, как эта, когда ему одиноко и томительно, хорошо отвлечься от дурных мыслей на сон грядущий, опрокинув пинту-другую в компании добрых приятелей.

Дом, где он жил, был чистенький, плату взимали разумную, а хозяйкой была приличная дама, которая чем дальше, тем больше буквально души не чаяла в своем нешумном постояльце. Гидеон был доволен своей служебной карьерой и своей уютной квартиркой. Но иногда, как в эту ночь, ему хотелось чего-то еще.

Когда он вернулся из Португалии и гостил дома в Сомерсете, он еще питал надежду, что Мэри Бут, с которой он в свое время прогуливался по округе и пару раз целовался, дождется его возвращения. Но четыре года – срок немалый, и, естественно, она успела выйти замуж. Не то чтобы они что-то обещали друг другу, но все же она ему нравилась и даже снилась, поэтому, когда он узнал о ее замужестве, ему стало больно, хотя, конечно, винить ее было нельзя. Он и не винил.

– Я тебя ждала столько, Гидеон, сколько могла, – сказала она, когда он случайно повстречал ее. За юбку держался карапуз, и по ней было хорошо видно, что совсем скоро на свет Божий появится еще один такой же.

– Ты у меня был самый лучший, – сказала она, потупив глаза, – но мы с Самюэлем очень счастливы.

Гидеон, как и положено, пожелал ей всяких благ и решил, что отсюда надо убираться. Если он останется, то, вероятно, они будут встречаться, что может осложнить жизнь и ей и ему. Раз матери уже нет, остальная родня как-то устроена, а старая любовь недоступна, куда проще убедить себя, что город обещает большое будущее.

Вот так все случилось. Прислуживать? Нет, благодарю покорно, такую работу он никогда не любил. Вкалывать на фабрике или пахать да сеять тоже не очень тянуло. А послужив в армии, он ощутил вкус к острым переживаниям: какое-то возбуждение нужно было постоянно, чтобы знать, что ты еще жив.

То, чем он был занят, было нужно и полезно. Однако, устраивая голову на подушке, он так хотел, чтобы кто-то был сейчас рядом, чтобы кто-то заботился о нем. Но разве согласится здравомыслящая женщина разделить с ним его долю: вечно нет дома, общается со всяким уголовным сбродом, чтобы добыть информацию. “Так, самое время пойти в бордель”, – сказал он себе, отключаясь от реальности и уплывая неведомо куда. Надо будет завтра вечерком навестить заведение миссис Дойл.