Изменил? Пожалеешь!

Глава 14

Дядя Паша приезжает не один, а с юристом Евгением. Втроем мы идем к приемному покою больницы.

И сталкиваемся с Риммой.

Рыжая трясет паспортом и скандалит у вертушки:

— Немедленно пропустите! Вы не имеете права! Я жена!

— Вас нет в списке допущенных лиц, — спокойно отвечает охранник. — Все вопросы решайте с завотделением.

— И кто у вас заведующий отделением? Диктуйте номер!

— Все контакты на стенде у входа, гражданка.

Римма разворачивается, ее взгляд падает на нашу троицу, и лицо каменеет.

— Павел Алексеевич, Евгений Аркадьевич, вы тоже к Верховскому, как я понимаю? Напрасно. К нему не пускают даже меня. Возмутительно!

Меня она игнорирует.

— Мы только документы передать, — слегка виноватым тоном сообщает юрист. — Завтра важный день, а шеф так не вовремя приболел!

— Можете отдать мне, я передам, — Римма отходит от вертушки и протягивает руку к папке, зажатой под мышкой мужчины.

— Вас не пропускают, как мы поняли, — усмехается юрист.

— Пропустят! — уверенно заявляет рыжая. Рывком снимает трубку с дискового аппарата рядом со стендом и вглядывается в список телефонных номеров. Набирает нужный.

Пока она ругается с секретаршей, не желающей соединять с начальством, я подхожу к вахте, протягиваю паспорт и называю номер палаты.

— Проходите, Даяна Велимировна, — кивает охранник. — Бахилы, маску и халат не забудьте надеть.

Римма оглядывается и, бросив трубу болтаться на шнуре, с яростью мчится к вертушке.

— Почему ее пропустили, а меня нет? — орет она.

Дядя Паша перехватывает женщину, Евгений подмигивает и сует мне папку с документами.

— Потому что есть пропуск на имя Даяны Велимировны, подписанный завотделением, — равнодушно поясняет охранник. — Дамочка, будете буянить, вызову полицию, а начальству будет доложено о вашем неадекватном поведении, и любые посещения будут запрещены.

Хорошо бы!

— Мы тут подождем, — говорит мне дядя Паша через голову «дамочки», и я быстро убегаю, на ходу надевая маску и все, что требуется правилами.

Отец совсем не выглядит умирающим. Наоборот, в глазах живой блеск, лицо свежее, даже круги под глазами почти исчезли. Хороший сон, и папа будет совсем молодцом.

— Дайчонок, я должен перед тобой извиниться, — говорит он, едва я вхожу в палату.

— Давай, — киваю я и сажусь на край его койки. — Такой редкий случай нельзя упускать.

— Понимаешь, с сердцем все в порядке, никакого приступа не было и в помине. Я разыграл спектакль.

Я замираю на миг, глядя в родные и такие виноватые глаза. И вдруг, как плотину прорывает, — слезы гладом сыплются из глаз. Целым фонтаном!

Отец подрывается, привлекает меня к груди, обнимает, гладит по голове, а я трясусь, не в силах остановиться.

— Тише, тише, Дайчонок, прости! Прости старого и глупого, что не предупредил. Так надо было, родная. Для достоверности. Прости.

— За-че-е-ем! — рыдаю я. — Это жестоко, папа!

И я не верю ему. Такое не сыграть. И Варвара Петровна, — кажется, так он назвал врача «скорой», — вряд ли актриса. Отец просто не хочет, чтобы я за него волновалась!

— Врешь ведь! — укоряю я. И вспоминаю еще деталь: — А таблетка?

— Я переволновался, не выпил дома лекарство, а на работе закончилось. Паша его и привез. Но я больше симулировал. А Варя… она давно меня хочет в больницу упечь. Потому все получилось просто отлично. Все должны быть уверенными, что я одной ногой в могиле и завтра меня не будет ни на встрече делегации, ни на совещании, ни послезавтра на подписании контракта. Понимаешь? Тогда мои враги потеряют осторожность. А если ты была бы спокойна, то они могли заподозрить игру. Ты и так едва не спугнула подозреваемых, когда показала мне в кабинете видеозапись.

Я отстраняюсь и вглядываюсь в лицо прожженого интригана. Надо поговорить с лечащим врачом, насколько все серьезно. Не верю я в симулянта Верховского. Просто он пытается меня успокоить. И, конечно, использовать ситуацию с пользой для дела.

— То есть, ты их уже подозревал? — и уточняю. — Римму и Лёву.

— Да. Подозревал. Я всех подозреваю, кроме тебя и Паши. Слишком лакомый кусок. Ты же знаешь, у нас уникальная технология выращивания кристаллов*, которую еще никто в мире не может повторить. Подходят близко, но чистота и прочность совсем не та. А для электроники чистота принципиальна. И я был уверен, что преступные замыслы будут воплощены перед таким важным событием, как контракт с китайцами. Да и те давно пытаются получить всю технологию вместо готовых изделий. Вот у нас с Пашей и возник план удалить меня под благовидным предлогом или при случае, чтобы развязать руки злоумышленникам.

* Примечание автора. Россия действительно обладает уникальной технологией выращивания особого стекла (кристаллов, которые потом распиливаются и шлифуются), за которой ведется охота иностранными промышленниками (в том числе военными), но события в книге — абсолютный вымысел и ничего общего, кроме упоминания неких кристаллов, с реальностью не имеет.

Я ошеломленно хлопаю ресницами. Почему нельзя было сказать мне все это раньше? Но тут же понимаю, почему: потому что раньше я была слепой курицей, влюбленной в яркого и лживого петуха. Отец не был уверен, что я не разоткровенничаюсь с мужем.

— Значит, ты в курсе, что они попытались…

— Уже да. Они сначала установили наблюдение в моем кабинете, но там давно установлены мои камеры, и охрана засекла их деятельность.

Зачем тогда Павел Алексеевич просил не говорить отцу о камерах? — хмурюсь я. И тут же приходят понимание: отец еще не знает о том, что его жена и ее пасынок — любовники.

И не должен узнать.

Зачем? Шпионажа достаточно, чтобы посадить рыжую стерву и вычеркнуть ее из жизни. Ни к чему подрывать веру мужчины в себя. Лишь бы эта гадина сама не захотела вытереть о мужа ноги и признаться в измене.

Как же мы с папой так нелепо попались бесстыжей парочке Штейн?

Это всё романтические мечты о большой и светлой любви.

К черту.

Любви не бывает. Есть лишь гормоны и взаимные интересы. Или голый расчет, как у семейки Штейн.

К моему удивлению, в холле меня ждут все трое: дядя Паша, юрист и Римма.

— Как он? — кидается ко мне лицемерка, изображая волнение.

— Очень плох! — Я не менее лицемерно всхлипываю, поражаясь сама себе. Оказывается, я та еще тварь. Научилась у таких учителей. — Так плох, что вспомнил о завещании! Евгений, папа просил вам передать. Главврач уже подписал.

Я сую в руки юриста папку. Понятия не имею, что там, но это неважно.

На лице рыжей мелькает искреннее беспокойство.

— Завещание? Но он уже составил завещание!

— Наверное, внес изменения, — я пожимаю плечами. — Например, вычеркнул моего пока еще мужа из числа наследников. А значит, наша с вами доля, Римма Яковлевна, стала больше. Наверное.

— Понятно. Даечка, нам надо поговорить. Я подвезу тебя.

— Спасибо, но я поеду с Павлом Алексеевичем, не буду отнимать у вас время, Римма Яковлевна. Знаю, как оно вам дорого.

Женщина идет за нами. Настырная.

— Даяна, ты должна знать, — говорит она. Громко, чтобы слышал даже охранник и девушка на сортировке передач. — Лёва искренне раскаивается, мальчик очень переживает, места себе не находит.

Очень даже находит. И это место на ножках цокает за нами. Молчу.

— Боюсь, как бы он руки на себя не наложил! — талдычит рыжая.

— Скорее наложит на какую-нибудь бабу, — бормочу я.

Плечи черноглазого Евгения, придерживающего для дам дверь, содрогаются от смеха. Вот какой гад, оказывается. Смеется над чужим горем. Все мужики одинаковые. Кроме папы.

— Даяна, нельзя рушить семью из-за какой-то случайной… помехи! — не отстает мачеха.

Я разворачиваюсь, вздергиваю подбородок и окатываю старшую любовницу моего мужа презрением.

— Я не желаю обсуждать мою личную жизнь с посторонними, Римма Яковлевна. И ваши советы, и ваш… племянник… мне не нужны. Прощайте.