— Девушка, директор занят и никого не принимает! Да вы еще и в таком мокром виде!
Из-за стола секретаря выскакивает и бросается мне наперерез какое-то нелепое создание в очках. Возраст непонятный, от двадцати до пятидесяти, скорее ближе к последней цифре. Серые волосы прилизаны и забраны в тощий хвостик, на худом и остром, как у крысы, лице ни грамма краски. Серый костюм-двойка обтягивает плоскую фигуру, и лишь накрашенные узкие губы намекают на женский пол существа.
Что это за страшилище? Секретарши у папы всегда были глянцевые, стильные и приятные, как банковские карточки. А это…
Нормальный у меня вид, только голова мокрая и тушь, наверное, размазалась. Я же, как влюбленная дура, еще и макияж сделала классный, чтобы после недельной разлуки предстать во всей красе перед своим соскучившимся — как я думала — мужчиной.
— Вы кто? — спрашиваю. Мой взгляд падает на бейджик, криво пристегнутый к нагрудному карману серого в мелкую клетку жакета. Читаю: «Мария Романовна Сосютова», и повторяю вслух: — Вижу. Мария Романовна. А должность?
— Я новый секретарь Велимира Степановича. — Крыска поправляет очки в толстой пластиковой оправе. — Какой у вас вопрос? Вы записаны?
— Нет, но… — Я настолько поражена незнакомкой, что теряюсь. — А где Кристина?
Так звали предыдущую девочку-секретаря, с которой мы даже немного дружили. По моей инициативе, конечно. Кто еще доложит мне о том, сколько раз папа заказывал себе кофе в нарушение запрета врачей, не говоря уже о более крепких напитках?
— Кристина уволилась, насколько мне известно, — с некоторым пафосом отвечает новенькая. — Так какой у вас вопрос?
— Личный.
— По личным вопросам директор принимает в первую среду месяца. Ближайшее свободное время — в феврале следующего года. Надеюсь, к этому времени ваша голова высохнет, — не удержалась девица от укола. — Вас записать?
— В феврале?
Ничего себе! «Страшно далеки они от народа», — всплывает в памяти. Откуда это? Что-то из школьной программы или рассказов деда? Неважно.
— Доложите о моем визите, Мария Романовна, — говорю я.
Да что же это такое! Меня сегодня отовсюду гнать вздумали?
Взгляд серых глаз за толстыми стеклами становится ледяным. Она шипит:
— Прошу простить, это невозможно, если вы не записаны.
— Даяна Велимировна Верховская, — представляюсь я и с удовлетворением наблюдаю, как, дрогнув, стремительно сереет крысиное личико.
— Велимировна? Верховская? — Секретарша бросается к столу и нажимает кнопку селектора: — Велимир Степанович, к вам Даяна Велимировна…
— Что же ты ее держишь на пороге? — доносится насмешливый баритон. — Пропусти немедленно!
Я дергаю ручку двери, не дожидаясь, пока это сделает церберша, и вхожу в огромный и светлый кабинет с панорамными окнами и большими мониторами на стенах.
Папа идет навстречу с распростертыми объятиями, прижимает к груди и гладит по волосам.
— Дайчонок, почему ты мокрая? Вздумала гулять в такую погоду? Давай-ка для профилактики… — И, развернувшись к столу, нажимает на кнопку селектора: — Маша, организуй нам чайку с медом…
— Лучше с лимоном, — перебиваю я.
— С коньяком и лимоном, — поправляет отец заказ. — И пригласи Евгения Аркадьевича. Да, еще захвати фен, спроси у девочек в бухгалтерии.
Секретарша отвечает угодливым писклявым тоном, разительно непохожим на то шипение, которым она со мной общалась:
— Хорошо, Велимир Степанович, сделаю.
— Тебе же врач запретил алкоголь, — напоминаю.
— Это для юриста, — врет отец и не краснеет.
Он усаживает меня в удобное кресло у стены, а сам, развернув стул на колесиках, садится напротив, словно заслоняя широкой спиной от всего мира.
Я смотрю в уставшие глаза папы, замечаю тени под глазами, набрякшие веки. И седины, кажется, стало больше. А ведь ему всего сорок пять, в самом расцвете!
— Спасибо, пап, — выдыхаю я с улыбкой.
— Не сердишься на меня?
— Нет. Наоборот. Лучше прозреть раньше, пока я… не залетела.
Мысль обжигает меня, и я с ужасом пытаюсь сообразить, уже задержка или еще нет?
Взгляд голубых глаз отца становится стальным и острым.
— Даже если… Не переживай, мы со всем справимся.
— От предателя — ни за что! Не хочу! — Я стискиваю руки, и отец берет их в свои ладони. Надежные, крепкие, сильные.
— Не кипишуй, доча. Остынь. Ты ведь еще не уверена в своем состоянии, так? Рано решения принимать. Особенно, такие. Не думай пока об этом.
— Папа, почему ты уволил Кристину? — интересуюсь я, чтобы сменить тему.
— Она сама уволилась, — вздыхает директор. — Причем, просила без отработки, по личным обстоятельствам. Одним днем. Жаль, толковая была девочка.
— А эту Машу откуда взял? Из террариума?
Отец смеется.
— Впечатлена? Это племянница жены, взял временно, пока не подыщу нормальную кандидатуру.
— Племянница? Тогда все понятно, — хмыкаю я.
Если тут замешана моя мачеха, то Кристина вряд ли ушла по своей воле. Римма, отцовская вторая жена, терпеть ее не могла, ревновала люто. Она ко всем секретаршам его ревнует, но к Кристине почему-то особенно. А ведь Римма клялась папе не вмешиваться в его работу.
Оживает селектор и сообщает писклявым голосом Крыски:
— Велимир Степанович, к вам подошел Евгений Аркадьевич.
— Проси, — разрешает отец.
В кабинет входит высокий и худой как жердь мужчина, вежливо здоровается со мной и начинает раскладывать на столе для совещаний какие-то папки.
— Женя, мы сейчас присоединимся, — говорит отец.
Юрист кивает и погружается в изучение каких-то бумаг.
Следом за юристом заглядывает Крыска.
— Ваш чай, Велимир Степанович.
Он жестом разрешает войти.
Девица неопределенного возраста неловко входит, делает пару шагов, спотыкается на ровном месте, но удерживает поднос. Зато из-под ее локтя на мраморный пол грохается фен. Отлетают какие-то детали…
Похоже, ходить мне с мокрой головой. Сегодня точно не мой день.
— Ох! Простите! — серое личико страдальчески морщится, бровки домиком, вот-вот выдавятся слезки.
— Ты кое-что забыла принести, Маша, — хмурится отец.
— Римма Яковлевна строго-настрого запретила подавать вам крепкие напитки, — непреклонным тоном пищит Крыска и поджимает и без того тонкие губы.
— Чтобы это было первый и последний раз, Мария. Здесь не детский сад, ты работаешь не воспитательницей, и зарплату тебе платит не моя жена. Ясно?
— Да. — Губы девицы сжимаются в нитку, она укоризненно смотрит из-под линз, но вынуждена отступить. И я понимаю, что сегодня же мачехе станет известен инцидент.
Отец пристально смотрит, как секретарша ставит на стол совещаний поднос с посудой и нарезанным кружочками лимоном на тарелочке, разливает кипяток по чашкам, в которых уже лежат пакетики заварки. Закончив с сервировкой, девица подбирает с пола фен и его осколки, причем, старается присесть изящно, в позе стриптизерши, но все портит откляченная тощая задница.
Мы втроем ждем окончания представления и молчим. Юрист черкает что-то в бумагах. Я аккуратно, чтобы не обжечься, пью горячий чай с лимоном из высокой папиной чашки, всегда ее любила.
Отец достает мобильник, одним касанием набирает номер и говорит:
— Паша, сгоняй за феном. Обычным, главное, чтобы быстро. Мой цыпленок насквозь промок, высушить надо. И теплую одежду возьми. Свитер, для нее же.
Я невольно улыбаюсь. Дядя Паша — директорский водитель и телохранитель по совместимости. Хороший мужик, веселый и находчивый, достанет что угодно откуда угодно, особенно, за папины деньги. Почти член семьи, с нами уже лет пятнадцать и зовет меня неизменно «Принцесса».
— Не надо фен, — говорю. — Полотенце есть запасное? Я быстро.
Встаю и иду в санузел, скрытой за незаметной дверью в углу кабинета.
Крыса провожает меня внимательным прищуренным взглядом. Похоже, у нас с ней мгновенная взаимная неприязнь. Или Римма ее уже проинструктировала насчет меня?
«Санузел» представляет собой отдельную квартиру: тут и тайная переговорная комната с абсолютной звукоизоляцией, зато на экране можно спокойно видеть и слышать происходящее в кабинете; собственно туалет, душевая, есть даже инфракрасная банька и массажный стол. На диване в «переговорной» можно отлично выспаться.
Умываюсь, промокаю волосы полотенцем, расчесываю пальцами и, скинув куртку, на пять минут встаю в инфракрасную баньку, прямо в ботинках. От меня идет вонючий пар, намертво забивая запах моих французских духов. Так пахнет стресс.
Выхожу из «тайной комнаты» уже преображенная, чисто умытая и собранная. Хватит нюни распускать. Люди смотрят! Та же секретарша со смаком перескажет мачехе, в каком виде заявилась дочка к папе, порадует крыса грымзу. Родственница, надо же. Почему я не удивлена?
Ее, кстати, в кабинете уже нет, зато я вижу дядю Пашу. Он метеором уже привез теплую одежду — флисовый спортивный костюм. Новый, с бирками, моего размера.
Возвращаюсь в «переговорную» переодеться и окончательно обретаю душевное равновесие, хотя в груди еще приглушенно ноет боль.
И уже со стыдом вспоминаю свою слишком острую реакцию на продавщицу-блондинку и Крыску. Нельзя терять контроль над эмоциями — это первое правило бизнес-кодекса Велимира Верховского.
Даже любовь должна быть разумной, а я…
«Даечка, у меня нет денег на такси, — вспоминаю я уловки лучшей подруги. — Может, твой Лёва меня подбросит с работы? Нам же почти по пути». «Подруженька, выручай, я тут бра суперский купила, а повесить некому. Нужно только один шурупчик вкрутить. Ну не вызывать же электрика для такой мелочи, да и не возьмется никто. Вот у тебя Лёва, хоть и менеджер, а на все руки мастер, повезло тебе, а я одна одинешенька. Поможешь?». «Даечка, у меня на даче забор покосился, того и гляди упадет. Мы с мамочкой не справимся, а без забора страшно. Может, приедете в субботу, поможете отремонтировать? А я тортик испеку свой фирменный, салатик свежий настрогаю. Не можешь? У тебя экзамен? Ах да, точно. Ну пусть Лёва приедет. Мы же подруги, у меня ближе тебя никого нет!».
И Лёва с его якобы сверхурочными, заданиями начальства, дежурствами… Аня недалеко от центрального офиса работает, в спа-салоне, который держит на паях с компаньонкой. И сколько раз она Лёве массаж делала! Стыдно вспомнить, но иногда по выходным — даже почти в моем присутствии, когда я ждала в холле, листая журнальчики или параллельно принимала спа-процедуру в соседнем кабинете.
Как же мерзко!
«Даечка, от меня тебе подарок: абонементы с огромной скидкой пятьдесят процентов. Дешевле не могу, ведь у меня напарница. Зато для всей вашей семьи, и для твоего отца с супругой. Приходите, когда удобно, хоть вместе, хоть порознь…»
Какая же я была доверчивая дура!