Изменил? Пожалеешь!

Глава 7 Утро недоброе

Кто рано встает, тому Бог подает… сюрпризов.

Иду умываться. Диван в гостиной пуст. Зато из спальни доносятся подозрительные звуки. Они там что, тра… любятся? Серьезно?

Ла-а-адно. Даяна Велимировна Верховская сначала себя в порядок приведет, а потом будет тарелки бить о наглые рожи!

И кошелек мужа тоже неплохо в порядок привести. Банковские карты и пачку купюр разрезаю ножницами и складываю обратно.

И его мобильник, так непредусмотрительно оставленный на журнальном столике у диванчика. Царапаю ножницами симки. Теперь ему и такси не вызвать, и своей «тетушке» не позвонить.

И его паспорт прячу туда, где он в жизни не найдет — под чехол гладильной доски. Рубашки ему всегда я гладила, он даже не знает, где стоит утюг.

Подготовка занимает не больше минуты.

На обратном пути останавливаюсь у спальни. Приоткрываю дверь. Так и есть. Опять порнушка. Покажи акуле палец, она его с головой откусит.

— М-м-м… — стонет бывшая подруга под моим мужем. — Еще! Скажи, что ты меня любишь!

— Люблю, сладкая, люблю. Но аборт сделаешь. Сегодня же. Римма права, рано еще нам детей заводить. Да и меня папашка Верховцев постарается уволить. На что тогда ребенка содержать?

— Как скажешь, любимый.

— Ух-ух… хорошо… Повернись на живот, мой львенок уже соскучился по твоей попке.

Иду в ванную, набираю воды в ведро, сыплю лед из холодильника и, пинком распахнув дверь спальни, выплескиваю на любовников.

— Иииии! — визжит Анька.

— Блааааа! — орет муж.

— С добрым утром! — Размахнувшись, опускаю пустое ведро на голову Лёвы. Жаль, что пластиковое.

— С ума сошла? — визжат оба.

Я складываю руки на груди и смотрю свысока на этих конченых. В груди вместо боли рождается такая ярость и ненависть, что меня слегка потряхивает. Наклоняюсь и швыряю скомканное платье в Аньку.

— Одевайся, — рычу. — Я сама отвезу тебя в больницу.

— Даюшка, я все объясню… — муж садится на кровати, пытается поймать меня за руку, но я пинаю его, целясь в пах. Он откатывается на кровати, и я попадаю по колену. Жаль, голой ногой.

Муж подскакивает и с воплем: «Кошка бешеная!» пытается меня поймать и скрутить. Трещит ткань халата — я выворачиваюсь из его хватки.

— Не смей меня бить! — кричу. — Убери руки, скотина!

И кулаком бью его в нос, со всей силы. Получай, херувимчик!

И, не дожидаясь, когда мерзавец озвереет и забудет, чья я дочь и ради каких плюшек он на мне женился, выхватываю из кармана халата электрошокер и, ткнув не глядя в его мокрое голое тело, жму кнопку.

Вода хорошо проводит электричество, это я помню еще со школы.

— А-а-а-а! — тонко воет муж и катается по полу, сжавшись и держась за пах.

О, неужели я попала, куда надо? Спасибо тебе, Боженька, направил мою руку!

— Лёвочка, Лёва, что эта гадина с тобой сделала? — так и не одевшаяся Аня размахивает платьем и кидается на меня, но я выставляю перед собой шокер. Бывшая подруга останавливается и смотрит с лютой ненавистью. — Ты его покалечила!

— Надеюсь, этот кобель станет евнухом. — презрительно кривлюсь я. — Ты еще не оделась? Скоро за тобой Римма примчится. Ты ее ждешь? Поверь, она организует тебе осложнение после операции. Какое-нибудь маточное кровотечение и бесплодие. Уже никогда детей не будет. Если выживешь. Этого хочешь?

Суженные в щелки глаза Ани распахиваются.

— Зачем это ей? — лепечет она.

— А зачем ей убивать твоего ребенка? Три с половиной месяца он не мешал твоему любовнику, а вчера, когда о нем узнала моя мачеха, вдруг помешал? Мозги включи. Или моими пользуйся, раз своих нет. Римма всегда своего добивается, а в качестве родственницы ты ее не устраиваешь. Если сама не оставишь Лёву, эта женщина сделает так, что твоя жизнь превратится в сплошной больничный.

— Ты наговариваешь на Римму! — вступается муж. Он с трудом встает, нашаривает трусы и, морщась и постанывая, надевает. — Ты с первого дня невзлюбила ее, ревнуешь из-за своего отца, и совершенно напрасно. Она хороший и очень добрый человек. А ты совсем охренела от ревности. Ненормальная. Учти, я зафиксирую у врача побои и домашнее насилие.

— Поднакопи синяков, не последний раз, не с каждой же царапиной бегать к врачу, — огрызаюсь я. — Аня, даю тебе пять минут. Или уматываешься, или едешь со мной.

— Я сам ее отвезу, — вмешивается уж.

— На такси? — поднимаю я бровь. — Я забрала у тебя из кармана ключи от моей машины, пока ты здесь мою подругу трахал. И банковские карточки разрезала.

— Ты… — Лёва сжимает кулаки. — Отдай немедленно! Мой лексус ты разбила, я на твоей тачке буду ездить.

— Не будешь. Твой лексус, кстати, и мой тоже, нам его папа на свадьбу подарил. Аня, ты готова? Идем.

Я разворачиваюсь и выхожу из спальни. Беру мой мобильник с консоли, стоявшей в коридоре, и останавливаю видеозапись. Ракурс не очень хороший, но, надеюсь, что-то можно разглядеть.

Тут же отправляю в телеграм, но не отцу, а его водителю, дяде Паше. Так надежнее. Напрямую отцу остерегаюсь: мачеха может увидеть.

Следом тому же контакту пишу сообщение: «Дядя Паша, передай папе, что я привезу к нему в офис Аню. Ей нельзя появляться дома, ее Римма караулит, чтобы отвезти на аборт. Мы должны сохранить этого ребенка».

Через пару секунд прилетает ответ: «Понял. Передам. Но, может, лучше я за тобой заеду? Время еще есть, а я как раз на заправке неподалеку. Пять минут, и я у твоих ног, Принцесса».

«Хорошо. Договорились».

Так действительно лучше. С дядей Пашей спокойнее.

Я сама себя не понимаю.

Не понимаю, почему я так вцепилась в этого нерожденного малыша. Почему важнее всего для меня — сохранить его жизнь? Даже вопреки тому, что ее уже не хотят сохранять ни дура-мать, ни сволочь-отец.

Может быть, потому, что моя мечта о ребенке от любимого — не сбылась.

Или потому, что малыш живет на Земле уже три с половиной месяца. Это уже человечек с глазками-ручками-ножками. Он уже чувствует! Он не виноват, что наши судьбы, расписанные на годы вперед, вдруг так запутались и рухнули.

А может, я цепляюсь за него просто из вредности. Пусть его мамаше с папашей жизнь медом не кажется!

Аня выходит из спальни — помятая, жалкая, опять хлюпающая носом. Но причесанная, накрашенная и пахнущая моими любимыми духами.

Вместо того, чтобы умыться и почистить зубы, она нагло воспользовалась моей расческой и косметичкой из ящика макияжного столика. Надо будет выбросить.

Давлю раздражение. «Подруга», похоже, отлично знает, где что лежит в моей квартире, везде порылась.

Снова давлю раздражение. Оно только помешает.

Следом выходит Лёва. Он обвязал бедра чистым полотенцем, красуется отличной фигурой. Анька облизывает его вспыхнувшим взглядом, и меня снова пробивает отвращение, как к тараканам.

— Дая, зачем так торопиться? — сладко тянет мерзавец. — Еще только семь. Давай позавтракаем. А потом, раз уж ты ключи у меня забрала, подкинешь меня до офиса.

Это не входит в мои планы. Ни сегодня, ни вообще никогда.

— Тебе еще душ принимать, нам некогда ждать, — отговариваюсь я. — От тебя воняет потом и спермой.

Аня судорожно дергается — соображает, что не помылась, и от нее вонь пробивается даже сквозь флер моих французских духов.

Я пропускаю ее вперед и оглядываюсь. Ничего не подозревающий предатель идет в кухню. Что ж, его тоже ждет масса утренних сюрпризов.