Изменил? Пожалеешь!

Глава 4 Возвращение

Выхожу из такси, вскидываю взгляд на верхние этажи высотки и отмечаю, что в наших… пока еще наших… окнах горит свет.

Резко выдыхаю и считаю до десяти. Медленно. Ни о чем не думая, отсекая любые эмоции.

Я должна относиться к Лёве, как к шатающейся кирпичной стене. С осторожностью. Обходить стороной. Кирпичи иногда падают на голову.

И разговаривать со стеной бессмысленно. Что-то доказывать, взывать к совести, упрекать — бесполезно.

Человека по имени Лев Маркович Шейнц, чью фамилию я отказалась брать из-за того, что она совпадала с прежней фамилией моей «обожаемой» мачехи, — не существует. Есть лишь стенка с табличкой. Точнее, гранитный памятник на кладбище разбитых сердец, с его именем и фото.

Вот и всё.

Дверь незаперта.

Я толкаю её. Моей сумки в прихожей нет, как и чемодана.

Не разуваясь, иду к гостиной, откуда доносятся звуки разговора. Прислушиваюсь.

Лёва, Анька. Ожидаемо.

Но вдруг раздается властный женский голос, тоже отвратительно знакомый:

— Даже не вздумай, Лев. Никаких разводов.

— Но тётя, жена нас застукала.

— И что? Помиритесь. Будь поласковее, прекрати блядовать, и всё наладится. Ты же понимаешь, если Велимир Степанович узнает, то вышвырнет тебя пинком. Ты ставишь под удар все наши планы, идиот!

— Но Лёва обещал на мне жениться! — возмущается Аня. — У нас будет ребенок!

— Не будет! — рубит с плеча Римма. — Ты, дорогуша, завтра же идешь в абортарий.

— Но я хочу этого ребенка! И Лёвочка хочет! И срок уже слишком большой!

— И что? Рожать ублюдка тебе никто не позволит. И о Лёвочке забудь. Или, знаешь ли, на дорогах так много аварий, а твоя колымага уже такая старая, может подвести в любой момент.

— Вы мне угрожаете?

— Предупреждаю. Не путайся под ногами, девка. Кто ты такая, чтобы твое существование ставило под угрозу благополучие моей семьи и планов? Никто и ничто. Завтра я лично отвезу тебя в больничку, и оттуда ты выйдешь практически девственницей. Понятно?

— Вполне.

Голос у Ани звенит от возмущения, и совершенно ясно, что бывшая подруга не смирится.

Мачеха тоже это прекрасно понимает. Одна хитрая тварь всегда разглядит уловки другой хитрожопой лисы. Поэтому Римма действует жестко:

— Знаешь, я передумала. Не будем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Едем в абортарий сейчас. Я договорюсь со знакомым гинекологом, он тебя прооперирует.

— Тётя, срок действительно уже большой, — вступается Лёва.

— А тебя, дорогой мой, никто не спрашивает. Заткнись и не отсвечивай, если не сумел держать свой член в штанах, пока наше дело не завершено. Кобель! И было бы на кого променять директорскую дочку, тупица! На какую-то массажистку! И ладно бы променял. Но тащить любовницу в свою квартиру? Какая глупость! Как там тебя, Аня? Поднимайся, Аня, идем. Быстро! Или я звоню своему телохранителю, и он тебя отволочет за шкирку по всем лестницам с десятого этажа, и абортарий не понадобится.

Что ж, я слышала достаточно.

Сглатываю комок в горле, тихо пристраиваю на консольном столике запасной мобильник, на котором работает видеозапись, и толкаю приоткрытую дверь гостиной.

Оглядываю онемевшую от неожиданности троицу.

Лёва и Аня сидят рядом на диване. Хорошо смотрятся, между прочим. Его медные волосы и ее, крашеные в вишневый оттенок. И глаза у обоих голубые, но у Ани темнее.

Мачеха устроилась в кресле, нога на ногу. На журнальном столике между ними — конфеты, сырная нарезка, фрукты и вино. Бокалы с рубиновой жидкостью находятся в руках моей мачехи и пока еще мужа. Аня держит чашку с водой.

Просто сборище красноволосых разных оттенков. И я среди них чужая, какая-то белокурая Снегурочка.

Вежливо здороваюсь:

— Добрый вечер, Римма Яковлевна, остальных я сегодня уже видела. Какими судьбами?

— Родственными, Даяна, родственными, — усмехается ярко-рыжая длинноногая красавица. Ухоженная от кончиков длинных локонов до алых ноготков на изящных ножках.

Она лишь на пять лет меня старше, но мне кажется, это я старше на полвека, не меньше. Чувствую себя безобразной больной старухой под презрительным взглядом ее зеленых глаз с пышными нарощенными ресницами.

Римма, как всегда, быстро берет ситуацию в свои крепкие руки:

— Рада тебя видеть, Дая, но мы с твоей подружкой уже уходим. Анечка обещала мне массаж. Слышала, у нее такие искусные руки…

— В таком случае, всего доброго, Римма Яковлевна, — говорю равнодушно. — Сожалею, но Аня остается. У нас с ней неотложное дело.

— Какие могут быть дела в такой поздний час? — поднимается аккуратно нарисованная бровь.

— Неотложные, — отвечаю терпеливо и кручу в руке мой основной телефон, с которым меня все привыкли видеть. Небрежным жестом убираю аппарат в карман куртки. — Массаж можно перенести и на завтра, а вас с нетерпением ждет мой папа, я только что от него. Насколько мне известно, у него возникли какие-то вопросы по вашему последнему квартальному отчету.

Рыжая бледнеет, на ее точеном носике сквозь слой пудры проступают пятна замаскированных веснушек.

— Я ему позвоню. Даяна, Аня должна уйти со мной. Ты пойми, я хочу помочь…

Обрываю ее:

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, Римма Яковлевна.

Папина жена с ненавистью смотрит мне в глаза, но пожимает плечиком.

— Ну что ж, я хотела как лучше. — Она отворачивается к сидящим на диване и чеканит: — Аня, я заеду за тобой завтра утром. Будь дома, не доставляй мне хлопот. Мое время слишком дорого, если ты понимаешь.

Римма встает и выходит из комнаты, не забыв прошипеть мне:

— Зачем ты вмешиваешься, дура?

— Аналогичный вопрос к вам, — парирую с кривой усмешкой.

Меня обжигает ядовитой зеленью взгляда, и мачеха нас покидает.

Хлопает входная дверь.

Анька судорожно пьет воду из нагретой ладонями кружки и морщится. Лёва пристально и с каким-то удивлением разглядывает мое лицо, как будто оно превратилось в кактус.

— Мне звонили из ГИБДД, — нарушает молчание муж. — Ты разбила мою машину. Как ты могла?

Его машину? Ну да, муж оформил ее на себя.

— Помолчал бы ты о том, кто тут что разбил, — отвечаю слишком резко.

Он изумлен. Еще бы. Овечка, всегда блеявшая и таявшая от одного его взгляда, вдруг отрастила клыки. Бросает небрежно:

— Ладно. Я не буду писать заявление об угоне и умышленной порче, если ты забудешь о сегодняшней сцене. Она больше не повторится.

— Тебя этому шантажу Римма научила? — прищуриваюсь я.

Наглые голубые глаза мужа даже не дрогнули.

— Я пойду, пожалуй, — пищит Аня и встает, поправляет мятое платье. Несколько часов назад я эту тряпку видела валяющейся рядом с супружеской кроватью вместе с красными трусами, и меня перекашивает гримаса отвращения.

— Конечно, иди, — киваю я. — Там внизу тебя с радостью встретит Римма и утащит на аборт, а ее телохранитель поможет. Эти люди умеют убеждать, сама своими ножками пойдешь убивать своего ребенка. Ты, кажется, не хотела потерять малыша так бездарно? Ты же надеялась, что теперь-то обеспечишь себе безбедную жизнь, уведя мужа у лучшей подруги. Он же целый менеджер в солидной корпорации, у него же зарплата в десять раз больше твоего заработка. А с чувствами лучшей, по твоим словам, подруги можно и не считаться. Правда, Ань?

— Да что ты знаешь о чувствах! — взрывается она.