Изменил? Пожалеешь!

Глава 5

Аня откидывает вишневые пряди со вспотевшего лба и пускается в откровения:

— Мы с Лёвой встречались еще до вашего с ним знакомства, со школы! Самая красивая пара на всех вечеринках, полное совпадение во вкусах, в темпераменте. Мы были идеальны!

Она прерывается, чтобы отпить воды и высморкаться в салфетку.

Я перевожу взгляд на мужа. Они действительно отлично смотрятся вместе с Аней, очень гармонично. Оба наглые и лживые. Два сапога.

— Это правда, Лев? — спрашиваю.

— Это было давно, — пожимает он плечами.

— Вот я и говорю, уже давно встречались, — подхватывает Анька. — У нас уже заявление в ЗАГСе лежало, когда появилась ты со своим богатеньким папашей! И Римма мигом сообразила… Это она заставила Лёву приударить за тобой и жениться. Ведь ты родилась с золотой ложкой во рту, отличная партия. А я… какая-то воспитательница детского сада тогда была. И Римка решила выгодно пристроить своего протеже. Кстати, никакой он ей не племянник, и совсем не кровный родственник, он сын ее первого мужа от первого брака, пасынок, чужая кровь. Ты даже этого не знала, да?

— И что это меняет? — дергаю я плечом.

— Ты тупая, если не понимаешь? Римка влюблена в него как кошка! Дура старая. А Лёва любит только меня, просил подождать, пока он карьеру строит. Всего год-два, пока он на ноги не встанет за счет такого тестя. Это как в армию сходить, говорил он. И я согласилась! И нет, мне не стыдно, потому что это ты его у меня украла, а не я у тебя! Скажи ей, любимый!

Я смотрю на мужа. На его смазливой ро… лице… играют желваки, на щеках горят неровные красные пятна злости. Но он молчит.

— Три года мы с Львом знакомы и два из них — в браке, Аня, — напоминаю я, отворачиваясь от предателя. Лучше сделать вид, что его тут нет. — Это уже похоже на армейскую службу по контракту. Не находишь?

— И что? Он только меня любит все эти годы! А тебя… всего лишь использует. К тому же, ты в постели бревно бревном, по его словам. Не я, так были бы шлюхи какие-нибудь с его-то темпераментом!

— Хватит! — Я хватаю со столика недопитый мачехой бокал и выплескиваю остатки в лицо зарвавшейся девчонке. — Я не позволю оскорблять меня в моем доме!

Лёва дергается, но опять молчит, лишь берет салфетку со стола и протягивает ошеломленной любовнице.

Она убирает влагу со щек, облизывает губы, снимая кроваво-винные капли. Встает с видом оскорбленной королевы.

— Лёвочка, отвези меня домой. Я боюсь твоей жены. Да и от Риммы всего можно ожидать. Просила же тебя не звонить ей! Зачем ты ей рассказал, что твоя деревяшка нас застукала? Только всё хуже стало!

Бревно, деревяшка… Это не про меня. Не про наши с мужем жаркие ночи. Зачем он ТАК лгал ей? Зачем Анька пытается унизить меня еще сильнее, пнуть еще больнее?

— Ань, тебе правда лучше сделать аборт, — вдруг говорит муж, не глядя ей в глаза.

— Что?! — восклицаем мы одновременно с бывшей подругой.

Ее глаза становятся огромными и наполняются слезами, она в защитном жесте закрывает ладонями живот, и я понимаю, что Аня действительно любит и нерожденного ребенка, и Лёву. Любит, и не может поверить, что он мог такое сказать. Любит так же безоглядно, всепрощающе, слепо, как любила я с первого взгляда и до сегодняшнего ужасного дня!

— Наша связь была ошибкой, Аня, — твердо заявляет ее любовник, не поднимая головы от своего бокала. — Я очень виноват перед своей любимой женой. И очень раскаиваюсь.

Он опрокидывает в себя вино, встает с дивана и делает шаг ко мне, но я шарахаюсь, как от бродячего пса. Голубые глаза мерзавца тут же становятся несчастными и укоризненными, будто я пнула херувима.

— Не подходи ко мне! — рычу.

— Прости, Даюшка. Я виноват. Больше никогда, никогда… Пойми, Анька вцепилась в меня, как бульдог в горло. Угрожала тебе все рассказать, если я ее брошу, покончить с собой. И записку оставить, будто я убийца.

Бывшая подруга охает и мотает головой, не в силах выдавить ни слова. А муж и бровью не ведет.

— Она шантажом вынуждала меня продолжать эту ненавистную связь. А я уже давно люблю только тебя, Даюшка. Прости! Других женщин в моем сердце для меня не существует!

В его сердце? Тварь бессердечная!

Он пытается встать передо мной на колени, но я швыряю в него пустой бокал со следами помады на прозрачном стекле. На чистом лбу голубоглазого херувима остается ссадина. Стекло отлетает на ковер, но остается целым. Посуда в таких случаях не бьется к несчастью? К ЕГО несчастью!

— Ну ты козел! — Так мерзко мне еще никогда не было, даже несколько часов назад, когда я увидела их голые потные тела. — Оказывается, ты еще подлее, Лёва. Пробил дно!